Глава третья

Только утром следующего дня Верест выехал из освобожденной советскими войсками Праги. Устанавливалось что-то похожее на мирную жизнь. Работали магазины, школы, больницы, на улицах появлялись первые робкие гуляющие. Город был забит патрулями – местные жители с повязками совместно с красноармейцами патрулировали улицы. На перекрестках стояли танки и бронетранспортеры, красовались пулеметные гнезда из мешков с песком. Но приметы мирной жизни были налицо. Прага хорошела – зеленели деревья, расцветали яблони с черемухой. Поезда уже ходили по расписанию. Впрочем, желающих отправиться в северо-восточном направлении было немного. За утро несколько раз проверяли документы. Офицерское удостоверение контрразведки работало безотказно: при виде «волшебного» слова Смерш патрульные торопливо козыряли и теряли интерес. Новое обмундирование еще не притерлось, чесались подмышки. Поскрипывала портупея, поблескивал на солнце новенький кожаный планшет. Вещмешок за спиной практически ничего не весил. Больное плечо он научился бинтовать самостоятельно – перед отправкой на вокзал туго замотал, выпил все положенные таблетки. Покидая госпиталь, выслушал инструкцию по бережному обращению с рукой, поклялся, что будет ее выполнять. Временами он забывал о ранении, делал неловкое движение и морщился от острой боли.

Поезд был старенький, но какой-то непривычно чистый. Он вышел с вокзала с опозданием на пятнадцать минут – вполне в допуске. Павел сидел у окна, прикрыв бедром кобуру, смотрел в окно. В маленьком купе все было пристойно, если не замечать отсутствие двери. По коридору сновали люди, говорили по-немецки, по-чешски, иногда проскальзывала родная речь. Через два отсека ехали артиллеристы с новым назначением, затаскивали в купе какие-то тяжелые чемоданы, баулы. В его купе перед отправлением робко вошли женщина с девочкой. Обе немного побледнели, обнаружив, что соседом будет русский освободитель. Он дружелюбно улыбнулся, подвинулся. Они молчали, как в рот воды набрали, – общались меж собой очень редко и только шепотом. Он тоже не навязывался в собеседники. Поезд набирал скорость, покидал Прагу. Пассажиры угомонились, только колеса стучали по стыкам. Территория, по которой шел состав, считалась относительно безопасной. «Бродячие» группы солдат вермахта и примкнувшей к ним РОА практически извели, местные партизаны тут не водились – за исключением упертых членов фольксштурм (штатского ополчения) и юнцов из гитлерюгенда, впитавших идеи нацизма с молоком матери. Но от них было больше шума, чем вреда. По сравнению с Западной Украиной и Западной Белоруссией – просто заповедник безопасной жизни…

По коридору протопал красноармейский патруль с красными повязками. Всунулась прыщавая физиономия, поколебалась, испарилась. Женщина обняла девочку, а когда «опасность» миновала, обе облегченно вздохнули.

– Не волнуйтесь, фрау, – покосился на них Павел, блеснув идеальным знанием немецкого, – вас никто не тронет, Красная армия не воюет с гражданским населением. В этом купе вам точно ничего не грозит.

– Спасибо, – робко глянула на него женщина. – Я не фрау, я пани… Муж был немец, работал мастером в железнодорожной мастерской, мы получили в Чехии статус фольксдойче, а сейчас с Магдалиной решили вернуться на родину, в Краков. Наши вещи уже уехали почтово-багажным поездом…

– Хорошо, – кивнул Павел, – в Кракове сейчас спокойно, у вас все сложится.

Продолжать беседу не хотелось. Старинный Краков, благодаря усилиям советской разведки и подпольщиков, так и не взлетел на воздух. А ведь с таким усердием его минировали. Год назад там творилось что-то дикое. Поляки терроризировали поляков, Войско польское расправлялось с Армией крайовой, у которой имелись планы восстановить в городе собственную власть. За год страсти приутихли, народная власть держалась прочно, город жил мирной жизнью.

Он снова уткнулся в окно. Природа наливалась красками. Пробежала прозрачная речушка, небольшой городок – терракотовые крыши, аккуратные фасады малоэтажных зданий, остроконечные шпили католических церквей, исполненные духом древней готики. Впереди проступали горы – первые отроги Судет, обширного горного массива на стыке Польши, Германии и Чехословакии.

Женщина украдкой поглядывала на него, но он не был расположен к беседе. Перед ним еще лежало распростертое тельце медсестры Тани, ее глаза, исполненные тоской. Он повидал сотни смертей, видел, как гибнут красивые женщины, но почему именно эта смерть его так потрясла? Запали в душу красивые серые глаза, возникли робкие мысли, что не за горами «гражданка», нужно устраивать дальнейшую жизнь, и почему бы не начать с семейной? Он старался не думать об этих глазах, гнал их из памяти. Вспоминал прошедшие годы, фронтовые дороги, бесконечное сидение в засадах, стычки с диверсантами, с мелкими группами вермахта и ваффен СС… Учеба в Омске, строительный вуз, внезапная гибель отца, работавшего в биохимической лаборатории крупного технического института. Не уследили за опасным вирусом – и он за несколько дней разъел человека. Было начало 37-го, и уже через месяц в институте начались повальные аресты. Хватали достойных грамотных преподавателей, увозили в неизвестном направлении, на их место приходили профаны, карьеристы, молодежь без опыта… Как бы цинично ни звучало, но для карьеры Павла было лучше, что отец погиб на «боевом посту», а не в застенках НКВД. Мать не тронули, в 40-м опять вышла замуж, переехала с новым избранником во Владивосток (он имел отношение к флоту). Письма оттуда шли по месяцу. Но он на мать не обижался – ей тоже от жизни досталось. «Ребенок» остался в Омске, но не задержался. Недолгая работа по специальности, переезд под Тулу на оборонное предприятие. И вдруг война, на которую он немедленно записался добровольцем, хотя имелась бронь. Подразделение истребителей танков, полковая разведка, ускоренные офицерские курсы в ближнем тылу. Фронт, Ржевская операция. Лето 43-го, формирование контрразведки Смерш для борьбы с немецкими диверсантами в тылу советских войск. Подмосковье, освобожденные Воронежская и Курская области. Ликвидация диверсионных групп и отрядов, которых абвер пачками забрасывал в наш тыл. Они минировали угольные шахты, дороги, железнодорожные ветки к линии фронта. Врагов уничтожали на месте, особенно если выяснялось, что это соотечественники. В 44-м освоил нюансы и тонкости радиоигры. Операция «Березина», блестяще проведенная советскими контрразведчиками, – он тоже принимал в ней участие. Грандиозная дезинформация врага, когда под видом агентов абвера, внедренных в советский тыл, действовали советские офицеры и перевербованные немецкие радисты. Информацию съедали, свято веря в ее правдивость. Расположение частей Красной армии, планы командования, грядущие направления главных ударов. Качественная «залипуха» о крупном соединении вермахта, чудом избежавшем разгрома и сидящем в белорусских болотах. Немецкое командование сбрасывало в указанные координаты боеприпасы, горючее, продовольствие, которые шли на нужды Красной армии. Немцы переправляли в болота своих лучших агентов, подрывников, радистов, офицеров связи, которых тут же прибирал Смерш, и все это благолепие продолжалось вплоть до мая 45-го, хотя уже и без участия Павла Вереста…

Пассажирский состав втягивался в горы. Он прилип к окну, не мог оторваться от красивых пейзажей. Здесь тоже шли бои, судя по внешнему виду населенных пунктов, но без особого упорства со стороны немцев, все силы они бросили на оборону Креслау, в который советские войска долбились почти три месяца. Недолгая остановка в Зальденбурге – уже Нижняя Силезия, исконно польская земля, которую немцы присоединили в Германии. Поезд петлял среди скал, иногда вырывался на просторы, открывался вид на зеленые луга, небольшие скученные поселки. Множество речушек с переброшенными мостами красиво прорезали горные хребты. Большинство гор было покрыто лесом, чернели пещеры, грудились булыжники у подножий скал. Мимо проплыл старинный замок на вершине холма. Информацией по данному району Павел располагал, хотя никогда тут не был, шел с войсками севернее, в районе Дрездена и Шпемберга. Край, богатый на природные ископаемые, с развитой промышленностью. Испокон веков здесь соседствовали разные национальности: немцы, чехи, словаки, поляки. Но труд Адольфа Гитлера не прошел даром – к 45-му году Креслау, да фактически и вся Силезия, на 90 процентов стали немецкими. Зажиточный край, с небедным населением, а поляки и чехи лишь прислуживали немцам. Здесь имелось множество угольных шахт, когда-то работали золотые и серебряные рудники, от которых остались заброшенные выработки. Добывали каменный уголь, медную руду, цинк, олово. Владельцы шахт строили себе дворцы и замки, многие из которых еще сохранились и использовались. В их романтической атмосфере неоренессанса жили крупные немецкие чиновники, члены администраций, СС, партийные боссы. Когда приблизилась линия фронта, они увозили на запад свое добро, награбленные ценности, а здания иногда взрывали, иногда бросали целыми. Просачивалась информация, что в заброшенных шахтах немцы создавали секретные промышленные объекты, проводили тут какие-то испытания, осваивали новую технику. Все это держалось в секрете, многие районы считались закрытыми. Вполне возможно, что большинство этих историй были лишь красивыми легендами, а все остальное… Впрочем, Третий рейх умел хранить свои тайны.

В текущий исторический период промышленность Силезии находилась в упадке. Старая власть сдала позиции, новая еще не разгулялась. В районе, по которому пролегала железнодорожная ветка, Павел не видел никаких промышленных предприятий. Несколько мостов, пара тоннелей в толще скал. Ремонтная бригада на соседнем пути чинила насыпь. Пару раз мелькала автомобильная дорога, петляющая параллельно ветке между скалами…

В бывшую крепость Креслау, где шли упорные бои вплоть до 5 мая, поезд прибыл без приключений в два часа дня. Павел простился с попутчиками, спрыгнул на перрон. Фрайбургский вокзал представлял плачевное зрелище. В монументальном здании зияли дыры от попаданий бомб и артиллерийских снарядов. На руинах возились военнопленные, растаскивали завалы. Их «пасли» красноармейцы. В городе стояли части стрелковой дивизии армии Чудиновского. Он обратил внимание на обилие гражданских лиц. Мужчины, женщины, одетые довольно бедно. Снова множество патрулей. Бесконечные проверки документов, поспешное козыряние. «Виноваты, товарищ капитан, служба». Он медленно шел по немецкому городу, с любопытством глазея по сторонам. Мирная жизнь со скрипом налаживалась. Но, в отличие от Праги, город был разрушен процентов на семьдесят, даже в уцелевших домах зияли выбоины. Величественные кварталы с готической архитектурой лежали в руинах. 40-тысячный гарнизон держал оборону с середины января по начало мая. Почему так случилось? Загадка. Оборона Креслау не имела стратегического значения, основная масса войск его просто обогнула и покатилась дальше на запад, а вот армия здесь увязла, как в болоте. Разрозненные отряды вермахта, вспомогательные части СС оборонялись с отчаянием обреченных. Еще до штурма гауляйтер Вольф Леманн отдал приказ: всем гражданским, помимо привлеченных к нуждам обороны, покинуть город. Зима выдалась, мягко говоря, не жаркая. Транспорт не предоставили. Колонны гражданских лиц, навьюченных скарбом, тянулись в западном направлении нескончаемым потоком. От холода гибли женщины, дети, их мертвые тела устилали обочины. Большинство из ушедших все равно оказались в зоне советской оккупации. Но, возможно, приказ имел смысл: по предварительным оценкам, во время штурма погибли больше ста тысяч гражданских. Сдаваться комендант гарнизона генерал Людвиг Майер не планировал. Больше месяца на подступах к Креслау шли затяжные позиционные бои. Немцы отходили медленно, цепляясь на каждый клочок земли. Подкреплений не было, дрались тем, что имели. Гауляйтер Леманн не уставал издавать приказы и воззвания: «Нельзя терять твердости духа!», «Ты должен верить в будущее Германии!» Советская авиация сбрасывала листовки, в которых обещалось всех пощадить, но в данном случае фашистская пропаганда оказалась действеннее советской. Каждый немец в этом городе считал, что приход Советов – полный крах. Лишь в начале апреля удалось замкнуть кольцо вокруг города. Остался узкий воздушный мостик, по которому осажденный гарнизон связывался с Большой землей. Но вскоре и аэродром в Пандау оказался захвачен Красной армией. Немцы пошли на беспримерное решение – ликвидировали целую улицу в районе Хольстплац, чтобы устроить аэродром на освободившихся площадях. Но и эта взлетно-посадочная полоса просуществовала недолго. Артиллерия и авиация каждый день подвергали город изнуряющим бомбежкам. Подразделения армии пробились в северные и западные кварталы, но дальше продвинуться не смогли. Фашисты стояли насмерть, превращая в крепость каждый дом. Лишь 5 мая, когда уже пал Берлин, комендант Людвиг Майер принял давно назревшее решение: прекратить сопротивление. Город наводнили белые флаги. На улицы врывались советские танки, шла пехота. Из укрытий выходили изможденные немецкие солдаты с поднятыми руками. Но не всем пришелся по душе приказ коменданта – еще неделю то здесь, то там вспыхивали очаги сопротивления…

Все это осталось в прошлом. Сейчас посреди развалин зеленели деревья. Целая людская армия трудилась на развалинах…

Павел шел по Альтенштрассе, тянущейся на восток от вокзала. Здесь встречались уцелевшие строения. Возможно, их осталось бы больше, если бы не пожары после бомбежек. Скорбно возвышался уцелевший в боях, но сгоревший после них величавый городской замок Фридриха Великого – утраченный шедевр готической архитектуры. Сгорел дотла и госпиталь «Во имя всех святых», обслуживавший раненых немецких солдат. Центром города являлась Рыночная площадь, основанная в XIII веке, на ней стояло мрачноватое здание ратуши, частично разрушенное, частично уцелевшее. Следом – несколько зданий в стиле барокко, кафедральный собор Святого Иоанна Крестителя со смотровой террасой на башне, от которой остался лишь небольшой «скворечник». Чудом уцелевшие Кирасирские казармы, здание интерната для слепых – явный памятник старины, который следовало бы охранять, а не бомбить. Кайзеровский мост, как ни странно, уцелел. Камень выдержал несколько взрывов, а выбоины уже заложили строители. Через мост проходила самая широкая и главная городская артерия. За мостом разрушений было меньше. Дома сохраняли готический колорит. Павел прошел городской парк, где поваленные деревья соседствовали с воронками от снарядов, свернул на боковую Вильмштрассе. Сгоревший немецкий «тигр», въехавший в фундамент монументального здания, еще не убрали. Его аккуратно огибали люди и редкие машины. Он одолел ворота газового завода, у которого стояли советские «полуторки», углубился в квартал. Здесь жили люди, работали магазины и даже кафе, видимо, для военнослужащих Красной армии. По брусчатке, пестрящей выбоинами, медленно двигались машины – немецкие «Мерседесы» и «Опели», советские «Эмки». Уши улавливали польскую речь. Она становилась преобладающей. Тоже ничего удивительного. Город когда-то назывался Кроцлав, и население в нем было польское. Как только гарнизон сложил оружие, сюда активно хлынули поляки – с Западной Украины, с территории бывшего генерал-губернаторства, стали насаждать собственные органы власти (на что советское командование пока смотрело снисходительно). Немецкое население планомерно выдавливали.

Павел остановился у фонарного столба, закурил. Угрюмо смотрел, как у добротного двухподъездного дома из ветхой легковушки высаживается «десант» из трех человек. Все в мундирах, но без знаков различия, с белым многолистником на синих повязках, при карабинах. Треща по-польски, они вошли в подъезд. Высоко, как видно, не поднимались, уже через полминуты послышались крики. Павел выбросил окурок, подошел поближе, мельком глянув на табличку на углу – «Вильмштрассе, 34». Польские милиционеры вышвырнули на улицу пожилую женщину, следом вылетел чемодан. Он раскрылся – вывалилась скомканная одежда, и женщина, глотая слезы, кинулась собирать свой скарб. Потом милиционеры вытолкнули белокурую молодую женщину в длинной юбке и простенькой синей кофте. Девушка тащила тяжелую сумку. Порвались лямки – сумка шлепнулась на брусчатку. Поляки засмеялись. Сделав умоляющее лицо, она пыталась что-то втолковать полякам, но те и слушать не хотели, смеялись, подталкивали обеих к машине. «Это вам Кроцлав, дамы, а не Креслау! – выговаривал на ломаном немецком плечистый обладатель щетины. – Кончился ваш Креслау, хватит! А ну, живо в машину, пока мы добрые и отпускаем вас!» Женщины плакали, пожилая дама хваталась за сердце.

– Так, отставить, в чем дело, товарищи? – рявкнул Павел, подходя к компании.

Все резко повернулись, насупились. Для усиления эффекта он сунул им под нос развернутый служебный документ, где золотым по красному значилось – Смерш.

– О, пся крев… – крякнул плечистый.

– Добрый день, пан капитан, – выдавил натянутую улыбку сухой, как вяленая вобла, поляк, сносно изъяснявшийся по-русски. – Гражданская милиция, командир группы поручик Сенкевич, – неумело козырнул он. – Выполняем директиву Польского комитета национального освобождения и воеводского коменданта Комаровского о выселении неблагонадежных лиц немецкой национальности. Это же немцы, пан капитан, – кивнул он на примолкших женщин. – Вражеская семья. У этой седой паршивки муж работал на фашистов, да и дочь их – того же поля ягода. Проживают вдвоем в огромной квартире, в то время как наши люди ютятся по лачугам большими семьями…

– Неправда… – забормотала светловолосая особа. – Иисус свидетель, это неправда… Мой отец, Ганс Беккер, работал директором стекольного завода, он не был нацистом, он давал людям рабочие места, спас несколько евреев… Это старый завод, он уже 140 лет выпускает изделия из хрусталя и стекла… Он умер два года назад, иначе мы смогли бы доказать свою правоту… Это наше законное жилье, нам больше некуда пойти…

– Смотри-ка, по-русски чешет, – удивился третий милиционер. – Она точно в СС работала, пан поручик, я эту породу арийскую за версту чую… Да о чем нам с ними разговаривать?

– Господи, я никогда не работала в СС… – простонала женщина. – Мы всегда держались в стороне от войны и политики…

– Разрешите продолжать, пан капитан? – деловито осведомился Сенкевич. – Хватит им уже, пожили, как короли…

– Вам, похоже, незнакомо понятие «законность», панове, – нахмурился Павел. Он мог бы говорить и по-немецки, и по-польски, но предпочитал «великий и могучий». – И следование вредным, непродуманным приказам не избавит вас от ответственности. Немедленно вернуть ключи этим гражданкам и навсегда забыть дорогу к их квартире! Я ясно выразился?

– Но как же, пан капитан? – растерялся Сенкевич. Скулы у мужика свела судорога. – У нас есть приказ…

– Мне плевать! Хотите поговорить об этом в отделе Смерша? Я могу устроить. Данная семья находится под опекой советской контрразведки, и я требую навсегда избавить нас от вашего присутствия! Свободны!

– Слушаюсь, пан капитан…

Поляки, надутые, как индюки, отступили к машине. Большинству прохожих происходящее, похоже, понравилось. Аплодировать не стали, но дружелюбно улыбались. «Ну, и что я делаю? – недоуменно подумал Верест. – Проснулось в конце войны чувство милосердия и сострадания? Не самые уместные, надо признаться, чувства. Придется доложить по инстанции», – решил он.

Пожилая женщина затолкала вещи в чемодан, растерянно посмотрела на офицера. Блондинка ей что-то сказала, и обе кинулись благодарить.

– Спасибо вам, товарищ офицер… – захлебывалась блондинка. – Я не знаю, что бы мы делали, если бы не вы… У этих людей нет ни совести, ни сочувствия! Они считают, что если поляки страдали, то и все без исключения немцы теперь обязаны страдать! Но мы не нацисты, нам тоже несладко при них жилось… Святой Иисусе, как мы вам благодарны… Это моя мама, – спохватилась женщина, – Магда Беккер, она всю жизнь занимается шитьем одежды… Меня зовут Линда, мне 32 года…

– Вы неплохо освоили русский язык, Линда, – похвалил Павел. – Наверное, неспроста?

– У меня способности к языкам, – смутилась женщина. – Окончила лингвистическое отделение университета Лейпцига… Знаю русский, польский, английский, немного французский… Я работала в библиотеке при соборе Иоанна Крестителя, потом пришли люди из городской администрации, мобилизовали меня работать переводчицей в пересыльных пунктах и фильтрационных зонах… Но я не имела с этими структурами ничего общего, – быстро добавила она, – я всего лишь переводчица…

«Можно представить, сколько мути у нее в голове и какой должна быть выдержка», – подумал Павел.

Он подхватил чемоданы, отнес в дом, поставил на площадке первого этажа. Что-то благодарно щебетала пожилая Магда, прижимала руки к сердцу. Он не стал заходить в квартиру, лишь мысленно прикинул – жилплощади в этих домах наверняка приличные. Двоим действительно многовато. Если такая здоровая парадная…

– Хотите, мы с мамой вас чаем напоим? – предложила Линда.

– Спасибо, Линда, некогда, – отклонил предложение Верест. – Надо идти.

– Осторожнее идите вдоль дома, – предупредила она. – От него куски отваливаются и прохожим на головы падают. Позавчера на соседа из второго подъезда часть стены свалилась – в больницу увезли. Человек пожилой, скончался, кирпич голову проломил… Спасибо вам огромное, – в третий раз повторила Линда и вздохнула: – Только все равно этим ничего не исправить. Не сегодня, так завтра придут, в итоге все равно нас выселят. От отца осталась хорошая квартира, разве они откажутся от такого лакомого куска в уцелевшем доме? – В голубых глазах заблестели слезы. – Наверное, нашей нации еще долго придется отдуваться за преступления нацистов…

– Не волнуйтесь, они не посмеют, – заверил Павел. – В крайнем случае идите в комендатуру, попросите найти капитана контрразведки Вереста. Мы решим вашу проблему…

Он сам не верил своим словам. Кто он такой, в конце концов? Ему что, больше всех надо? Весь несчастный мир собрался осчастливить?

Павел поспешил попрощаться и запрыгал по монументальным ступеням…