Глава 14
С налёту, с повороту

По возвращении в пригородный дом Бецких меня настигло понимание, что ради пары-тройки тонн золота очень даже стоило выдирать нас с Ольгой из вражеского тыла, поспешно чему-то учить и гнать почти на противоположную сторону земного шара – Стране Советов нынче особенно кстати подобные денежные поступления. Беспокоил лишь один вопрос – почему именно нас? Неужели из-за удобной ситуации с внедрением? Даже легенды не пришлось придумывать – всё по правде. Разве что отмазать двух подростков на три месяца, объяснив их отсутствие работами на оборонительных сооружениях.

Теперь же, когда задание выполнено, логично ожидать отзыва и возвращения к работе по основной специальности.

– Пожалуй, – сказала Оля, выслушав мои соображения. – Но только чувствую я – выйдет иначе. Даже неудобно перед тобой – обычно-то ты всегда правильно предугадывал.

Вскоре пришло распоряжение из центра (не знаю я, как организована связь) нам с Олей отправляться в Аргентину, поступать в школу военных летчиков, после чего проситься добровольцами или в британские военно-воздушные силы, или в американские. В принципе, логично. Я-то знаю, что присмотр за теперешними союзниками нужно проводить тщательно, однако не вполне понятны именно наши перспективы – мы же гражданства не меняли, следовательно, закрепиться в послевоенный период ни по ту сторону океана, ни по эту не сможем.

Ну и ладно – руководству видней. Короче, поскольку чемоданы у нас всегда наготове – взяли их и поехали. Между Монтевидео и Буэнос-Айресом – столицей Аргентины – курсируют пароходики, а дорога тут не слишком дальняя – двести километров с небольшим. К вечеру были на месте и отправились искать гостиницу. А навстречу группа молодых парней в коричневых рубашках. Идут, скандируют фашистские лозунги и строят из себя сверхчеловеков. Тут моя голова и соскочила с катушек – я тупо, как носорог, попёр на них буром. Мы крепко подрались, но я эту шваль разогнал.

Оглядываюсь: Ольга стаскивает с руки свой помятый алюминиевый кастет и несколько ребят, одетых мирными жителями, отряхивают друг друга и прикладывают носовые платки к ушибам и ссадинам. То есть я дрался не один – горячие аргентинские парни активно и незамедлительно поддержали мою инициативу.

– У тебя что? Контузия совсем прошла? – Оля насмешливо кривит губы, от левого края которых тянется припухлость. – То такой осторожный был, сдержанный и взвешенный, а тут словно с цепи сорвался. Тебя что, снова подменили?

Про «снова» я спрошу у неё позднее, а сейчас группа поддержки активно галдит на незнакомом языке… почему незнакомом? Это же испанский, которым я вполне уверенно пользуюсь! Вот, сказали, что мучача… это про Оленьку?! Уфф. Схлынуло возбуждение, и я снова адекватен. Меня усаживают и начинают прикладывать к лицу непонятные прохладности и жгучести. Фотовспышка, ещё одна, строгий полицейский с неуместными вопросами про имена и род деятельности и, наконец, мы с Ольгой стремительно удираем за показывающим дорогу местным. А второй следом за нами тащит чемоданы.

Переночевали мы в частном доме у одного из парней, а утром нас проводили на вербовочный пункт. Вы бы видели, как неприлично ржал при виде наших пилотских удостоверений представительный такой лейтенант аргентинских ВВС. С виду – настоящий благородный идальго, но речи его, когда он комментировал ценность этих документов, я категорически не желаю повторять. Обидно-то как! Но лезть в драку не ко времени, тем более – пусть меня научат, если не доверяют… хотя не такой уж я искусный летчик. Стерпел.

А Оля не стерпела:

– Проверьте, – говорит.

– Извольте. – Когда это настоящие идальго отказывали даме в такой малости!

Нас довезли до лётного поля и подвели к двухмоторному самолёту со слегка отвислым пузиком. Показали, как забраться в кабину, и уселись на сиденье во втором ряду. (Я про «идальго» во множественном числе – достал он меня.) А тут куча незнакомых стрелочек, неизвестных кнопочек и непонятных рычажков. Оля сразу посмурнела, а я потребовал документацию.

Новое «извольте», и толстая пачка книжек с картинками на чистейшем американском английском. Этим языком в письменном виде я владею уверенно – тут сразу видно, где кончается одно слово и начинается другое, а читал я технических текстов столько, что самому страшно вспомнить. Терминология понятная, перевести дюймы в сантиметры, а фунты в килограммы – не проблема. У Ольги обучаемость такая, что мне и не снилось, а наглядное пособие в полном нашем распоряжении – условия идеальные. Правда, закончили мы уже сильно после полудня – много нового материала.

Идальго раз двадцать выскакивал наружу, а потом приходил не один, показывая на нас самым разным военным и высказываясь в смысле, что скоро выведет «этих наглецов» на чистую воду. Ну и самолёт не просто так стоял – его активно обслуживали, подвешивая в бомбоотсек бомбы. Они, конечно, сколько-то фунтовые, но на вид – как наши соточки.

Взлетели мы, как только сказали, что готовы. Идальго с нами на месте радиста, которое давно себе облюбовал. И еще два встревоженных авиатора – пилот и штурман. Почему встревоженных? Так управление на этой машине одинарное – только слева. Хотя мест впереди два. Поскольку экзаменовали нас с подругой – я взялся за штурвал, а Оля устроилась рядом – там как раз позиция штурмана. Страхующие заметно волновались, однако взлетели мы правильно – не зря в своё время нас натаскивали на «Дугласе». Хотя нынче в наших руках «Локхид» под названием «Вентура». Эта «птичка» может продержаться в воздухе целых пять часов и пролететь больше двух тысяч километров. Ну да, модель новее, чем старина Ли-2, и всякой всячиной напичкана плотнее.

И вот летим это мы себе, летим по заданному маршруту. Часики тикают, отсчитывая уже третью сотню минут, я просто держу направление и высоту, а подруга трудится, как пчёлка, сравнивая результаты своих вычислений с данными радиополукомпаса. Под нами безбрежная гладь океана и полное отсутствие ориентиров. Смеркается, а до берега примерно час полёта. И тут справа внизу на поверхности воды – тонкий длинный силуэт с торчащей вверх узкой рубкой – подводная лодка.

Радист-идальго её тоже увидел – сыплет в эфир чередой цифр. А я закладываю резкий вираж и опускаю нос, чтобы разогнаться на снижении. На какое-то время цель скрывается из виду, чтобы тут же оказаться точно впереди. Ольга сосредоточенно щелкает переключателями, открывая бомболюки, а я с волнением вижу, что цель быстро погружается. Вот только рубка видна, а вот и перископ исчез буквально у нас перед носом, оставив после себя узкую стрелку расходящегося следа. В этот момент наш аппарат начал «вспухать», освобождаясь от бомб – я поспешил его выровнять.

Через минуту, закрыв бомболюки, Оля выдала направление на аэродром. Судя по расстоянию, горючего как раз хватало. И ещё меня начало трясти – садиться-то придётся ночью. А этот маневр известен мне чисто теоретически.

Тут откуда-то сзади до нас добрались те самые пилот и штурман (думаю, они сидели на местах верхнего и нижнего стрелков) и принялись восторженно вопить о том, что своими глазами видели летящие из воды обломки. Я им не поверил, потому что, во-первых, сумерки, во-вторых – ну что может вылететь из воды с глубины не меньше десятка метров? Да и бомбы у нас были не глубинные.

Сознался я при всём честном народе, что ночному пилотированию не обучен, и уступил место настоящему лётчику. Настоящий штурман тоже вернулся к исполнению своих обязанностей, а мы с Олей пробрались подальше от кабины и устроились поудобней – ещё час лететь. О чем шла речь между нашими «экскурсоводами» – ума не приложу. Но сели мы успешно уже в потёмках. Когда выбрались на поле, было видно, что «идальго» очень огорчён, а пилот со штурманом довольны, словно именинники. Они и позвали нас с собой в просторную палатку, где ждал богато накрытый стол и возбуждённая компания. Только тут я обратил внимание на то, что среди присутствующих трое одеты не в ту форму. А потом пришли снявшие лётную амуницию штурман с пилотом. Они тоже выглядели неправильно. То есть не как все, а как трое особенных.

Не сразу сообразил, что многие фразы произносятся не по-испански, а на каком-то похожем на него языке.

– Хорхе боится, что из-за нашего маленького бомбометания Аргентина вступит в войну с Германией, – сказал штурман, откупоривая бутылку «Белой лошади». – А Педро, – кивок в сторону пилота, – восторженно скорбит о том, что не он сидел у штурвала. То есть скорбит, потому что не он, но в восторге от скорости вашей реакции, дон Хуан. Действия же доньи Хельги просто обворожительны. Чтобы столь своевременно начать бомбометание, нужно иметь просто звериное чутьё.

– Простите, господа! – попыталась добиться ясности моя подруга. – А почему я вижу непонятно чьих авиаторов на аргентинском аэродроме?

– Мы из Бразилии, – пояснил незнакомец, не участвовавший в полёте. – Вчера во время учебного полёта немного заблудились, сожгли лишнего горючего и сели на вынужденную…

– …потому что кое у кого в Буэнос-Айресе невеста, – буркнул Хорхе (идальго). Парни они, – обвёл он рукой собравшихся, – отличные, любят добрую шутку, но вы, господа, – взгляд на нас с Ольгой, – так утомили их своим изучением инструкций, что ребята крепко осерчали. Им домой нужно, а тут сиди и жди, когда пара юнцов начитаются досыта.

– Хотели вас тоже помучить, – смущённо улыбнулся пилот. – Но вы – словно железные – летели и летели, да ещё она, – взгляд на Олю, – постоянно контролировала возможность возвращения.

– А что насчёт войны с Германией? – не понял я.

– Аргентина – нейтральная страна. Ей ни на чьей стороне выступать нельзя, – пояснил Хорхе. – Поэтому утопление немецкой подводной лодки равносильно объявлению войны фашистам.

Вот и этот парень проговорился – не любит он гитлеровцев. Слышно по интонациям. И никто здесь не любит – заметно по реакции аудитории.

– А кто сказал, что это мы её потопили? – искренне удивился я. – Ну видели мы её, ну наблюдали, как погрузилась. Она что, опознала нас? Сообщила кому-то по радио? Подводные лодки они вообще такие – берут и не возвращаются на базу.

– Я передал по радио, что вижу неопознанный корабль, и дал координаты, – прошептал Хорхе. – А потом меня перегрузкой приложило. Про то, что бомбили, я не сказал – сильно был озадачен, когда представил себе последствия.

– И никто не скажет, – обвёл я взглядом присутствующих. – Гитлер капут, – поднял я стаканчик с виски.

– Гитлер капут, – все дружно встали и хряпнули до дна. Бедная Оля – она предпочитает белые вина, а тут самогонка из пива… Но стерпела, только поморщилась и стремительно закусила.

А дон Педро из Бразилии достал из-под стола бутылку мескаля. Не знаю, отчего он уверен, будто субмарина немецкая, и что она утонула, но настроение у него праздничное.

– Я бы вас, юнцы, прямо сейчас принял на те места, которые вы сегодня занимали, – пояснил он, наполняя стаканчики текилой. – Положить четыре болванки из десяти прямиком в прочный корпус, это надо уметь. Хотя, будь у нас настоящие бомбы – сами себя взрывной волной опрокинули бы.

– Разве вам было видно? – удивилась Оля. – Сумерки, зыбь, высокая скорость.

– Как на ладони – я же на месте нижнего стрелка сидел. Три пробития верных, а в районе кормы – кто знает? Гитлер капут, – поднял он стаканчик.

Снова хряпнули стоя и до дна.

Утром в организме образовался основательный сушняк. Оля выглядела рассеянной и слегка встрёпанной. А бразильские парни оставались бодрыми и весёлыми. Улетели они спозаранку. Лейтенант Хорхе Орейра, которого я ещё вчера называл словом «идальго», посадил нас с подругой в машину и отвёз обратно в город прямиком на вербовочный пункт.

– Подождите немного, сейчас я всё улажу, – с этими словами он скрылся за одной из дверей. Спустя полчаса вышел оттуда с виноватым видом и развернул перед нами газету с фотографией, где мы с Оленькой присутствуем с определённо разбитыми лицами, а рядом написано про двух хулиганов, напавших на ни в чём не повинных мирных жителей и скрывшихся от представителей органов охраны порядка.

– Даже имен ваших не спросил господин начальник школы. Велел гнать подальше и впредь на порог не пускать.

Так мы впервые провалили задание.