Глава 12
Приехали

На ночь нас с Ольгой разместили порознь. Я оказался в одном строении (вроде барака) с обычными аэродромными работниками. Продегустировали привезённую с собой водку (вторую бутылку я никому не показал) и провели сравнение её вкусовых качеств с джином и виски. Нет, я отнюдь не перебрал, но сильно укрепил пролетарский интернационализм, рассказывая на своём кривом английском, как уважаю товарища Сталина и ценю заботу партии о великом народе-труженике в огромной стране, где люди друг другу братья.

Утром нас подняли ни свет ни заря и погрузили в танспортник, на котором повезли почти строго на юг. Не только нас, но и какие-то ящики – то есть это был совсем не спецрейс. Думаю, что местному руководству мы не глянулисъ, и оно попросту избавилось от лишней обузы. Потому что после посадки подать машину к трапу никто не позаботился. Один из членов экипажа махнул рукой в сторону высящихся в отдалении зданий и со словами «Гоу эуэй» занялся своими делами.

Здания эти не относились к аэродромному комплексу, состоящему из нескольких безликих построек, а принадлежали местным жителям, которые, как выяснилось, не знают ни одного из языков, на которых мы способны общаться. Это вообще была самая окраина селения – по мере нашего продвижения к центру всё яснее слышался запах несвежих водорослей и начинающей портиться рыбы. После очередного поворота взору открылась неохватная водная ширь. По расчёту времени, проведённого в воздухе. – Персидский залив. Оставалось выяснить название этого населённого пункта.

Навстречу стали изредка попадаться люди, одетые не так радикально по-местному. В лохмотьях просматривались и контуры европейского силуэта. Наконец, на очередной вопрос, заданный на моём кривом английском, последовал более-менее внятный ответ:

– Бендер-Аббас. Порт там, – и взмах рукой влево.

– Поражаюсь твоей везучести, Кутепов. После того, как ты вчера так безобразно надрался, попасть в единственное место, где есть шанс найти подходящий корабль… – Ольга смотрела не настолько укоризненно, как давеча. А то с самого утра дулась на меня, как мышь на крупу.

– Говорят, что у пьяных и влюблённых есть свой ангел-хранитель, – пожал я плечами.

Между тем город обрёл вполне цивилизованные очертания – мечеть, явно выраженные улицы вместо коридоров между высокими стенами, ослики, запряжённые в двухколёсные тележки и даже несколько зданий европейского вида.

В порту грузился тюками затрапезного вида пароходик с высокой закопченной трубой – его нам указали, как вероятный транспорт до Кейптауна. А так-то он следует в Англию. И насчёт места на борту следовало договариваться с капитаном, потому что это не пассажирский лайнер, а, как выразился служащий, трамп.

Наши немногочисленные фунты капитана действительно не заинтересовали, но совсем прогонять незадачливых беженцев он не стал, потому что кочегар ему был надобен, да и работу по приборке кают кому-то делать нужно. Словом, уже через полчаса я устроился в кубрике, а Ольга в каюте вместе с буфетчицей. Мы буквально забились в норку, наплевав и на местный колорит, и на все здешние достопримечательности – сидели, никуда не показывая носа, дожидаясь отплытия.

Основной массы членов команды видно не было – всем заправляли грузчики, которых, как заметила Оля, принято называть докерами. Они принимали со стрелы портового крана поддоны, уставленные тюками, а потом растаскивали их по всему трюму, укладывая плотно, без зазоров. И так – слой за слоем. На моё понимание – хлопок везут для порохового производства.

Ещё удалось понять, что корабль наш считается не очень хорошим для службы на нём, потому что капитан – крутой перец с суровым норовом, гоняет команду почём зря. Это я шлифовал свой английский, занимаясь расспросами всех, с кем случалось перекинуться словечком. И ещё он не берёт в команду мусульман – такой вот пунктик у мужика. Сам-то я к приверженцам ислама вообще никак не отношусь, потому что полный безбожник – делю мир на тех, кто желает верить, и тех, кто хочет знать. А на берегу в сторону Ольги не все хорошими взглядами смотрели – вот мы и решили тихонько посидеть, не разыскивая лишних приключений на наши головы.

Дни стояли пасмурные – жара не донимала. Да и зима здесь нынче – с десяти до четырёх можно и в рубашке ходить, а в остальное время тянет залезть в курточку.

Отплыли мы не на рассвете и не в прилив, а просто отвалили от стенки, едва завершили погрузку – матросы как раз запечатывали трюмы, а мне было пора на вахту к топкам. Ух и напахался! Вот вроде и физически крепок, и питаюсь полноценно, и с лопатой не понаслышке знаком, а непривычная работа взяла своё.

Но условия жизни ругать не стану – душ с опреснённой водой, в кубрике не воняет, на столе баранина и лимонный сок. Как на мой вкус – курорт, да и только. Оля тоже огорчённой не выглядит – попросила меня сделать ей лёгонький кастет, чтобы не повредить пальцы, когда окорачивает самых настырных ухажёров. Я ей и отлил из алюминия – как раз извёл «столовые приборы», ещё трофейные, что таскались с нами в вещмешках, а потом и в чемоданы перекочевали.

Так вот – если не считать внимания мужской части экипажа, жизнью она довольна. Сказала, что, намахавшись тряпкой, очень хорошо засыпает.

Потом началась жара – мы пересекали и тропические воды, и экватор, а железная коробка парохода очень нагревается в жарких солнечных лучах. У топки эти впечатления только усугубляются, несмотря на вполне приличную вентиляцию. Меня эти упражнения с лопатой стали здорово выматывать. Хорошо, что каждые сутки за кормой остаётся около пятисот километров, так что нетрудно прикинуть по карте и рассчитать, сколько вахт осталось до Кейптауна.

В знаменитом порту, расположенном неподалеку от южной оконечности Африки, мы провели три дня в ожидании рейсового парохода. Раньше такие называли пакетботами, а в моё время – лайнерами. Хотя на право именоваться словом лайнер именно эта посудина никак не могла претендовать – маленькая и неказистая. Короче – грузопассажирский пароход, выполняющий регулярные рейсы. Вот он и прибыл точно по расписанию, принял нас на борт – денег на билеты хватило, тем более что и заработали мы немного на предыдущем отрезке маршрута.

Скромная каюта, сносная кормёжка и усиленные занятия испанским – радиограмму родителям Ольги о том, когда и как мы прибываем, удалось отправить вообще без проблем. Да, в установленный срок нас доставили прямиком в порт Монтевидео, где подругу чуть не затискали совсем не старые папа с мамой.

– А это мой Ваня, – наконец очередь дошла и до меня. – Он мне только понарошку жених, а на самом деле мы супруги.

Взгляды родителей, до этого момента любопытные, разом сделались совсем другими. Причем они смотрели на меня разными глазами. Отец – правым, щуря левый, будто целился. А мама с грустинкой. Или печалью – поди, так сразу разбери! А тут ещё мальчишка лет пяти или шести внёс окончательную ясность:

– Значит, ты в Олькиной комнате будешь спать, а моя вся останется моей, – констатировал он с явным удовольствием. Русские слова он произносил без напряжения, но с лёгким акцентом.

– Хуан родился в Испании, – сразу доложила мне Оля. – В России ни разу не бывал. Когда мы вернулись домой, он остался за границей и рос при дедушке.

– Дома всё расскажешь, – мягко прервал отец. Мама кивнула и легко подхватила оба чемодана – мой и подруги. Почему-то ей никто в этом не воспрепятствовал. Потом мы ехали в открытом автомобиле дореволюционного вида – откидной верх и колёса со спицами указывали на то, что это жуткая древность даже для нынешних времён. Причем Олю за руль категорически не пустили – сказали, что она не справится без инструктажа. Да и дороги не знает.

Привезли нас за город, где в скромном доме, притаившемся среди кустов и деревьев, проживало семейство вместе с почтенных лет дедулей.

– Ещё один Хуан на мою голову, – проворчал тот, когда нас представили друг другу. Признаться, я ожидал разбора своего морального облика и упрёков в адрес Ольги, но ничего подобного не происходило. Мальчишка, как я понял младший брат моей невесты. Жены? Подруги? Пусть пока просто Оленьки, плотно заполнил эфир изложением своих взаимоотношений с соседскими ребятами. Когда я выставил прихваченную из родительского дома поллитру, в дополнение к винным бокалам были выставлены рюмки. Как я понял, при белогвардейском дедушке и малолетнем сынишке ни о чём серьезном говорить не полагалось.

Поэтому мы поделились скудными впечатлениями от пребывания на древней земле Ирана, о погоде во время морского путешествия (ужасающих штормов не случилось), услышали, что ежегодный карнавал нынче обязательно состоится, и что шерсть нынче на рынке подвисла – немцы хотели бы купить, но им не позволяют. Вот и лежит она пока без движения, теряя в цене.

– Так японцам её впендюрить, и дело с концом, – рассудил я. – Они как раз на Советский Союз готовятся бочку накатить – будут нуждаться в тёплых вещах, рассчитывая на сибирские морозы.

Пылающий взгляд дедули тут же меня остановил. Оля мгновенно это заметила и поторопилась вступиться:

– Да не бойся, деда, не полезут они к нам. Когда мы немчуру от Москвы шуганём – сразу передумают и нападут на Америку. А шерсть-то уже купят к тому времени.

Старик перестал сверлить меня взглядом и позвал какую-то Хуаниту, вместе с которой отправился укладывать внука баиньки.

– Кажется, вы стоите друг друга, – произнёс отец, проводив взором ушедших.

– Рада за тебя, дочка, – улыбнулась мама. – Вам никогда не будет скучно друг с другом. А ум – дело наживное.

Оля взглянула на меня нерешительно, а потом мы ушли. У нас по плану урок испанского.