LXVI
Никогда еще внешность человека не изобличала в своем обладателе, по выражению королевы, угодливого мерзавца столь красноречиво, как лицо дона Базилио Пальмиери.
Входя, он согнулся до земли. Если бы можно было от самой двери проползти к стопам королевы, он бы не преминул это сделать.
Королева приняла его стоя.
Сначала господин фискальный прокурор попытался пуститься в извинения, что не сумел в достаточной мере повлиять на суд: он, видите ли, требовал трех десятков голов, и не его вина, если удалось получить всего-навсего три. И на пытках он настаивал — разве он виноват, что ему отказали?
— Что ж, сударь, — холодно отвечала королева, — в следующий раз вам повезет больше.
— Я пришел, дабы повергнуть к стопам королевы мои уверения в самой нижайшей преданности и осведомиться, не мог ли бы я быть ей чем-либо полезен.
— Вы можете оказать мне две услуги, сударь, — отвечала Каролина.
— Я!? — возопил фискальный прокурор в восторженном изумлении. — Я могу оказать услуги вашему величеству? Приказывайте, государыня, соблаговолите только приказать!
— Скажите мне, — продолжала королева, — кто из ваших приговоренных живет ближе всех к королевскому дворцу?
— Это юный Эммануэле Де Део, государыня, — отозвался фискальный прокурор, не в силах понять, к чему ему задан подобный вопрос.
— У него есть родители? — спросила королева.
— Только отец.
— Его адрес вам известен?
— Да, государыня.
— Дайте его мне.
— Джузеппе Де Део, улица Святой Бригитты, рядом с магазином торговца зерном. Это примерно в середине улицы.
— Благодарю, сударь. Запиши этот адрес, Эмма.
Я достала из кармана маленькие таблички слоновой кости и торопливо записала адрес, названный фискальным прокурором.
Королева смотрела на меня не отрываясь, пока я не кончила писать, как будто она хотела как можно позже обратить взор на человека, стоявшего перед ней.
Наконец она повернулась к нему:
— Теперь скажите, в какой тюрьме содержатся ваши приговоренные.
— В Викариа, государыня.
— Вот бумага, чернила и перо: пишите, сударь!
И королева указала фискальному прокурору на столик, где действительно лежали все названные предметы.
Дон Базилио Пальмиери, не смея сесть в присутствии ее величества, опустился на одно колено и с пером в руке приготовился писать.
— Так вы готовы, сударь? — спросила королева.
— Да, государыня.
Она принялась диктовать:
"Начальнику тюрьмы Викариа. Слепо повинуйтесь любым приказам, какие вам даст предъявитель сего…"
— Я уже написал, государыня.
— Что ж, в таком случае поставьте число, подпись и предупредите начальника тюрьмы, что у вас будут для него особые распоряжения.
— И я должен оповестить его, что августейшая персона…
— Вы не должны ни о чем его оповещать, сударь, поскольку вы не знаете моих намерений и я желаю, чтобы вы даже не пытались проникнуть в их суть.
— У вашего величества будут еще какие-нибудь приказания?
— Никаких, сударь.
— Тогда я имею честь откланяться, повергнув к стопам вашего величества заверения в моем нижайшем почтении.
Легким кивком Каролина отпустила фискального прокурора, и он с поклонами удалился.
Когда дверь закрылась за ним, я спросила королеву:
— Как я должна поступить с этим адресом, государыня?
— Храни его у себя; когда придет время им воспользоваться, я тебя предупрежу.
Что до приказа, вытребованного ею для начальника тюрьмы Викариа, она его перечитала, проверяя, точно ли там воспроизведено все, что было продиктовано, затем, убедившись, что там нет ни одной буквы лишней и ни единой пропущенной, аккуратно сложила его и спрятала в маленький бумажник, который обыкновенно она носила при себе.
Я следила за каждым ее движением, пытаясь угадать, что она задумала, потом сказала:
— Как хорошо, государыня, что, отдавая вам ключ от ларца с королевской печатью, король, по-видимому, не стал принимать всяких ненужных мер предосторожности.
— Я ничего еще не решила, — отозвалась королева. — Все будет зависеть от самих приговоренных. Как бы то ни было, в развязке этой драмы, какова бы она ни была, тебе, согласно моему замыслу, предстоит сыграть свою роль. Итак, приготовься.
— Какие же приготовления от меня требуются?
— Приходи сюда в восемь вечера в черном платье и темной накидке.
— О, государыня, черный цвет — это же дурное предзнаменование!
— Успокойся, это просто чтобы нам легче было остаться незамеченными в ночном мраке.
— Значит, этой ночью мы куда-то отправимся вдвоем?
— Может быть, вдвоем, но возможно, что ты пойдешь одна.
— В кого же вы собираетесь меня превратить?
— В то же, во что превратил вас Господь, не посоветовавшись со мной: в посланницу.
Я хотела было продолжать расспросы, но она ладонью закрыла мне рот:
— Все выяснится в свое время, моя прекрасная подруга. От вас у меня тайн не будет. Имейте только терпение подождать до вечера.
— Тогда, государыня, я вас покидаю. Ведь у меня не хватит сил оставаться подле вас, ни о чем не расспрашивая.
— В таком случае тебе действительно лучше удалиться, так как твои расспросы были бы бесполезны.
— Право, вы сегодня жестоки!
— Что за беда, если моя жестокость истратится на тебя, зато благодаря такому громоотводу молния не поразит твоих подопечных!
— О, при таком условии, государыня, я к вашим услугам. Вот моя рука, кусайте до крови.
Она взяла ее, как будто в самом деле собираясь укусить, но ее губы только коснулись моих пальцев.
— Нет, — проговорила она, заменяя предполагаемый укус нежной лаской, — было бы жаль! К тому же неизвестно, плоть это или мрамор, и я, право, боюсь поломать зубы. Ступайте! Но не забудьте: сегодня ровно в восемь.
— О, не беспокойтесь, государыня, я не заставлю себя ждать.
Действительно, точно в восемь вечера я вошла в покои королевы, вся в черном.
Она ждала меня в таком же наряде.
— О, — произнесла она, оглядев меня, — впервые я вижу тебя в черном. Знаешь ли ты, что этот цвет тебе поразительно к лицу? Ты чудо как хороша!
— Вы тоже, государыня, но я бы все же предпочла видеть вас в ином одеянии. А так мы похожи на двух вдов.
— Ты что же, хочешь сказать, что вдовство — самое худшее несчастье, какое могло бы нас постигнуть?
— Что касается меня, то да, клянусь вам! Я очень люблю сэра Уильяма.
— Настолько, чтобы воздвигнуть ему гробницу, как царица Артемизия, — смеясь отозвалась она, — но все же не настолько, чтобы сжечь себя на его погребальном костре.
— Я вам ручаюсь, что если бы родилась в Малабаре…
— Да, но, насколько мне известно, ты родилась в Уэльсе, так что на этот счет я совершенно спокойна. Однако полно, займемся делом. Я тебе говорила, что сегодня вечером ты должна будешь исполнить роль посланницы. Ты готова?
— Я жду приказаний вашего величества.
— Адрес, который дал дон Базилио, с тобой?
— Если бы даже это было не так, я помню его наизусть: улица Святой Бригитты, рядом с лавкой торговца зерном, примерно в середине улицы.
— А имя отца приговоренного?
— Джузеппе Де Део.
— Так вот, ты сядешь в карету без герба и вензеля, которую я велела приготовить для тебя; ты отправишься туда, предложишь Джузеппе Де Део сесть в твою карету и привезешь его сюда.
— Как, государыня? — радостно вскричала я. — Вы хотите поговорить с отцом этого несчастного юноши?
— Да, мне пришла такая фантазия.
— Но если так, он спасен!
— Еще нет.
— И вы поручаете мне отправиться за ним?
— По крайней мере, если ты не откажешься.
— Чтобы я отказалась стать ангелом-хранителем для бедного осужденного, небесной вестницей, посланной свыше утешить скорбящую семью!
— Что ж, если ты считаешь это поручение благодетельным, исполни его, не теряя времени даром.
— О, я уже бегу! Моя накидка, куда подевалась моя накидка?..
Входя в комнату, я уронила ее на кресло. Королева взяла накидку и набросила ее мне на плечи.
— А теперь, — сказала она, — лети, голубка ковчега, и постарайся принести оливковую ветвь!
Я сбежала по лестнице легче той птицы, с которой сравнила меня королева, велела подать экипаж и, вскочив в него, крикнула:
— На улицу Святой Бригитты!
