XXVII
КЛО-БЕНИ
Маленький домик на берегах Марны, казалось, наконец-то оправдал данное ему прежде времени название "Благословенный уголок".
На протяжении полугола уделом тех, кто обитал в нем, было совершенное счастье, и на Кло-бени упал отсвет этого счастья: усадьба приняла отрадный для глаз облик.
Сад был расчищен, дорожки посыпаны песком; грушевые, персиковые и яблоневые деревья вновь обрели соразмерные пропорции, утерянные из-за нерадивости предыдущих хозяев. Виноградные лозы уже не имели прежнего буйного вида — несомненно живописного, но свидетельствующего о слабом плодоношении. Домик был старательно оштукатурен, а аристократка Сюзанна даже потребовала, чтобы бедное убранство нижнего этажа было приведено в соответствие с изяществом комнат второго.
Время в этом уединенном убежище текло для молодых людей быстро и незаметно.
Сельские занятия имеют свойство более всего нравиться влюбленным; больше других влюбленные чувствительны к радующему взор виду цветов; больше других они могут интересоваться их ростом.
Эмма необычайно пристрастилась к своему маленькому цветнику. Она копалась в земле, не опасаясь, что загорят ее белые нежные ручки, а Луи де Фонтаньё помогал ей ухаживать за ее цветами. Остальное время они посвящали водным прогулкам, чтению и, наконец, беспрестанному спряжению глагола "любить".
Эмма была теперь всегда счастлива. Каждое утро, пробуждаясь, она с удивлением обнаруживала, что жизнь еще прекраснее, чем ей казалось накануне; каждый день она замечала, что ее возлюбленный становится ей все дороже; она все больше радовалась, что принесенная ею жертва привела к такому коренному изменению в состоянии ее души.
Все, что могло вызывать у нее тревогу по поводу беззаконности ее совместной с Луи де Фонтаньё жизни, исчезло. Успех, сопутствующий совершенному поступку, быстро берет верх над угрызениями совести; к тому же, совести г-жи д’Эскоман было чем оправдать себя: это Эмме следовало обвинять тех, кто заклеймил ее позором.
Однако Луи де Фонтаньё не шел вслед за ней на этой восходящей стадии ее любви. Несомненно, он тоже был счастлив, он тоже любил свою подругу, он тоже любил только ее одну; но счастлив он был скорее под действием какого-то душевного оцепенения, а не ясного восприятия сложившихся обстоятельств. Он любил Эмму, поскольку глубокому спокойствию, царившему вокруг них, удавалось обуздывать волнение его ума, а его сердце, которому была предоставлена свобода выражать свои чувства, не могло не находить приятной жизнь подле этой очаровательной молодой женщины, тем более что он без конца находил в ней новые достоинства; он любил ее, поскольку ему казалось невозможным оставаться сдержанным перед лицом этой страстной и целомудренной нежности, следившей за каждым его взглядом, чтобы сделать для себя законом его желания; но он не осмелился бы заглянуть в свою душу, он побоялся бы спросить себя, как это без боязни делала г-жа д’Эскоман, а не различает ли эта душа еще что-нибудь вне этого оазиса, где они остановились на привал. Его мучили бы опасения, что ответ не согласовывался бы с тем, чего требуют деликатность и честь, и, пребывая в сомнениях, он заглушал в себе неясное чувство, смутно различимое им в своем сердце и когда-то ставившее его мечтания много выше будничной действительности; он закрывал глаза, лишь бы этого не замечать, и в этом смятении духа день ото дня принимал свою любовь за страсть, которую он полагал себя обязанным испытывать.
Такое душевное состояние молодого человека порой давало о себе знать на его лице. Бывали дни, когда при виде возвышенности характера Эммы и безмерности ее любви он внезапно испытывал упадок душевных сил, и это ему не удавалось скрыть. Он ужасался собственной ничтожности перед своей подругой, и, в то же самое время, в тех мыслях, что проносились в его голове, он узнавал те, какие прежде заставляли его оставаться столь равнодушным, когда у Маргариты во всю силу проявлялась ее безудержная страсть к нему. Он с ужасом спрашивал себя, а не может ли быть так, что его сердце неспособно любить, и впадал в уныние, которое Эмме с трудом удавалось у него рассеять.
Молодая женщина совершенно не догадывалась о причинах внезапно наступавшей у него подавленности. Лишь одно тревожило спокойствие и благополучие ее души, и то был вопрос сугубо материальный.
Госпожа д’Эскоман откладывала со дня на день разговор, в котором она собиралась осведомить Луи де Фонтаньё о положении ее дел; тайком даже от Сюзанны она отдала своему поверенному драгоценности, поручив ему продать их в Париже; на вырученные деньги можно было прожить несколько лет, принимая во внимание то скромное существование, какое вели молодые люди.
Но каково будет их положение, когда роковой срок истечет и они окажутся во власти нищеты, которой Эмма страшилась более из-за него, чем из-за себя?
Первоначально принятое Эммой решение, состоявшее в том, чтобы вложить небольшой капитал в какое-нибудь дело, способное навсегда обеспечить существование им обоим, снова пришло ей на ум, когда она задавалась подобными вопросами о будущем; но блаженство ее было столь полным, что у нее не было сил нанести ему такой страшный удар собственными руками; она не ощущала в себе мужества потревожить его.
Понадобилась причина совсем иного порядка, чтобы Эмма решилась прервать хранимое ею молчание. Однажды Луи де Фонтаньё заговорил с ней о своей матери, и Эмма почувствовала, как душу ее охватили угрызения совести.
Разве не из-за нее были ослаблены священные узы, связывающие сына с той, что даровала ему жизнь? Это размышление повлекло за собой и другие; она вспомнила об испорченной карьере своего любовника и стала обвинять себя в этом как в преступлении.
Она тут же приняла решение, и на следующий же день Луи де Фонтаньё узнал, что маркиза д’Эскоман, идя навстречу собственной щепетильности и порядочности, добровольно сделалась бедной, как и он; что ей ничего не нужно из прошлого и она намерена быть обязанной всем только своему труду.
Было решено, что молодой человек попытается поступить в качестве приказчика в какую-нибудь банкирскую контору, тогда как Эмма, полагавшая показать ему пример покорности судьбе, отрекаясь от прежнего своего высокого положения, заведет какое-нибудь скромное торговое дело и заложит основу их совместного капитала, с тем чтобы позднее Луи де Фонтаньё пустил его в оборот и увеличил, если это будет возможно.
На следующий день они отправились в Париж, и, благодаря поддержке, которую поверенный Эммы — единственный из ее прежних знакомых, с кем она сохранила отношения, — соблаговолил им оказать в данных обстоятельствах, спустя несколько дней молодой человек получил скромную должность, а маркиза д’Эскоман, именовавшаяся теперь г-жой Луи, договорилась с владельцем "Вышивальщицы" — небольшого бельевого магазинчика, располагавшегося в безлюдном тогда квартале неподалеку от церкви святой Магдалины, — о приобретении этого заведения.
Но предстояло еще исполнить самое трудное.
Оставалось проститься с Кло-бени, занявшим в привязанностях Эммы гораздо большее место, чем она могла подозревать.
Оставалось еще сообщить Сюзанне об этой революции, которая, как новый 93-й год, должна была перевернуть все твердо установленные старушкой понятия касательно общественной иерархии.
Ничто не отождествляется полнее со знаменательными событиями в жизни человека, чем места, ставшие им свидетелями. Покинуть Кло-бени означало для Эммы сорвать со своего счастья защитный покров, под которым оно вырастало. Не было ни одного уголка в этом доме, ни одной дорожки в этом саду, которые не вызывали бы у нее дорогие ей воспоминания. Она содрогалась от боли при мысли, что чья-то равнодушная рука пройдется кривым садовым ножом по ее розам, которые она так тщательно выхаживала, охраняя их слабые стебли от порывов южного ветра; что стены дома, заглушавшие страстные вздохи влюбленных и оглашавшиеся звуками их поцелуев, будут слышать только грубую ругань какого-нибудь крестьянина. Слезы навертывались на ее глазах при мысли, что она никогда более не увидит этого радующего взор холма, откуда она столько раз сбегала за руку с Луи де Фонтаньё, этой красивой и спокойной реки, широкой лентой извивающейся по долине, — на ее берега любила приходить в прекрасные летние вечера Эмма, чтобы подышать свежестью.
Не менее грустен, чем его подруга, был и Луи де Фонтаньё, хотя он и не придавал этому расставанию тот чуть ли не суеверный смысл, какой привносила в него Эмма. У него быстро прошли решительность и мужество, сообщенные ему Эммой, и, как и все любители помечтать, он охотно предался лени, своей второй натуре, и бездеятельная жизнь, которую он вел в Кло-бени, оставила в его душе немало сожалений. Он предложил Эмме сохранить этот домик, поскольку плата за него не должна была стать для них тяжелым бременем. Став отныне простыми и честными коммерсантами, они смогут приезжать сюда в воскресные дни. Молодая женщина с подлинным восторгом приняла это предложение, столь соответствовавшее ее желаниям.
При первых же словах, сказанных Сюзанне и о том, что ее хозяйка принесла в жертву свое состояние, и о том, с каким положением она при этом смирилась, гувернантка покачала головой, отказываясь такому верить. Подобное превращение знатной дамы в простую лавочницу казалось ей выходящим за пределы возможного, и ее упрямство в этом отношении было столь велико, что в течение двух дней она упорно воспринимала как шутку признание, сделанное ей г-жой д’Эскоман.
Сюзанне понадобилось увидеть, что Эмма начала укладывать в дорожный сундук необходимые ей и Луи де Фонтаньё вещи, чтобы решиться найти в этой чудовищности хоть какое-то правдоподобие.
Кормилица принялась расспрашивать ту, которую она теперь как никогда часто называла своей девочкой, и Эмма заверила ее в своем отказе от состояния, предложив ей место старшей продавщицы в магазинчике, что та с решительным возмущением отвергла.
Бывшая гувернантка предавалась то гневу, то отчаянию, и оба эти чувства были одинаково страстными.
Как и в прошлом, с уст ее срывались тысячи проклятий, адресованных исключительно г-ну д’Эскоману, которого славная женщина считала виновным в том, что ее самолюбию нанесен сильнейший удар. С великим трудом, прибегнув к всевозможным ласкам, г-же д’Эскоман удалось укротить возмущение своей кормилицы; на все заверения Эммы, что истинное счастье заключается в умеренности, Сюзанна отрицательно качала головой с видом человека, который не может согласиться с подобной нелепостью.
Наконец, настал день, когда нужно было, по крайней мере на какое-то время, расстаться с Кло-бени. Эмма захотела еще раз пройти с Луи де Фонтаньё по тем местам, где расцвела их любовь. Она собрала в осеннем саду все оставшиеся на кустах розы и соединила их в букет с начинавшими распускаться бутонами хризантем; ей хотелось, чтобы ее новое жилище благоухало ароматами этих святынь.
С глубоким волнением переступила она порог дома, перед которым, как и полгода назад, остановилась карета, с той только разницей, что теперь головы лошадей были обращены в сторону дороги, ведущей к Парижу.
Она крепко сжала протянутую ее спутником руку и тесно прильнула к нему, как бы желая, прижавшись к любимому человеку, побороть в себе какое-то зловещее предчувствие.
Ей захотелось пешком подняться на холм и еще раз взглянуть оттуда на дом, покидаемый ею с таким сожалением, но его было невозможно разглядеть среди пожелтевшей листвы деревьев.
Неужели радостям их любви суждено было исчезнуть так же, как скрылась от глаз Эммы, стоило ей сделать несколько шагов, крыша дома в Кло-бени?