Проснувшись на следующий день, шевалье почувствовал боль во всех конечностях; впервые за последние сутки он подумал об опрометчивых поступках, которые совершил, движимый своей страстью, и вздрогнул, представив, что эти безрассудства вполне могли бы вызвать плеврит, приступ подагры или ревматизм.

Тогда он пощупал свой пульс — этим занятием шевалье пренебрегал вот уже в течение месяца — и, найдя его спокойным, ровным, ритмичным и умеренной частоты, успокоился, вспомнив, что у каждого исступления есть свой бог.

Успокоившись насчет своего здоровья, он спрыгнул с кровати на пол и принялся играть со своей собакой, даже не заметив, что в камине не зажжен огонь.

В девять часов утра, как обычно, Марианна вошла в спальню своего хозяина, однако выражение ее лица было еще более злобным, чем обычно.

Но утро вечера мудренее.

Осмотрительная особа больше не заговаривала о своем уходе, хотя и клялась вчера, что не станет медлить.

Шевалье же был слишком счастлив, что ему наконец-то удалось завладеть тем предметом, которым он вот уже месяц желал обладать так страстно, что поступился принципами благородства.

Тем не менее одна мысль отравляла ему эту радость: это было наполовину опасение, наполовину угрызение совести.

Шевалье дрожал при мысли, что юная владелица Блека может узнать своего спаниеля и потребовать, чтобы его вернули ей обратно.

Он спрашивал себя, что станет с его репутацией честного человека, если в городе узнают, каким образом животное попало в его руки.

Затем шевалье вновь посетили те мысли, что преследовали его накануне.

Действительно ли он имел право завладеть Влеком, зная, что жизни собаки угрожает опасность со стороны младшего лейтенанта?

Шевалье сожалел о тех последствиях, какие могло бы иметь для несчастной молодой девушки похищение Блека, и напрасно он повторял себе, что всего лишь вырвал Блека из лап верной смерти. Ему никак не удавалось полностью успокоить свою совесть на этот счет.

Он попытался это сделать, положив в конверт банковский билет достоинством в пятьсот франков и отправив его на имя мадемуазель Терезы в магазин мадемуазель Франкотт.

К этому банковскому билету он присовокупил несколько строк, в которых предупреждал Терезу, не объясняя причин подобной щедрости, что такая же сумма ей будет отправлена и на следующий год.

С такими деньгами девушка была бы ограждена от опасностей, связанных с нищетой, с этим демоном-искусителем, которого г-н де ла Гравери считал самым грозным из всех демонов.

Таким образом, тысяча франков щедро компенсировала бы потерю спаниеля.

Оставалось принять необходимые меры, чтобы предотвратить побег собаки.

Шевалье решил, что никогда не позволит спаниелю ступить за порог дома.

Однако весь сад будет отведен для его забав.

Стены, окружавшие сад, были так высоки, что не стоило опасаться любопытства соседей.

Блек будет спать в комнате своего хозяина.

При необходимости оставить дом на час, два или три, шевалье будет запирать собаку в туалетной комнате, которая надежно закрывается на висячий замок с секретом, способный оградить бедное животное от злопамятства Марианны: шевалье все же несколько побаивался ее.

Одна лишь нескромная болтливость Марианны могла бы нарушить безмятежное счастье тех дней, которые шевалье де ла Гравери предвкушал провести в обществе Блека.

Однако в тот же самый вечер случай позаботился, чтобы неуживчивая кухарка попала в полную зависимость от шевалье.

Ни до, ни после обеда шевалье никуда не выходил.

Он позавтракал и отобедал в обществе своего друга.

Наконец, следуя намеченному плану, вечером он вышел с ним на прогулку в сад.

В то время как шевалье занимался шиповником (весной он сам привил его, но побег внушал ему опасения), Блек, несмотря на заботливое и сердечное отношение к нему, все же, казалось, о чем-то сожалевший, воспользовался тем, что калитка, ведущая в сад, была приоткрыта, и отправился на поиски пути к той, что была так дорога его сердцу.

Но, к несчастью для его планов бегства, прежде чем попасть на улицу, он должен был пересечь прихожую и миновать дверь кухни.

А из этой двери доносились поистине сладостные запахи жаркого.

Блек вошел на кухню, где на первый взгляд, казалось, никого не было.

Он решил найти источник этого притягательного аромата.

Внезапно во время своих поисков он замер на месте, сделав стойку, как собака, почуявшая дичь.

Он принялся лаять на огромный шкаф, как будто хотел обвинить его в том, что тот таит в себе вожделенный предмет его поисков.

Тем временем в кухне возникла Марианна; она прибежала, услышав лай Блека.

Она уже схватила свое обычное оружие, но г-н де ла Гравери, заметивший исчезновение Блека, появился следом за Марианной.

Поза шевалье, его властный вид заставили кухарку выронить метлу из рук.

Однако, не обращая ни малейшего внимания на происходящее вокруг него, настолько он был увлечен, спаниель продолжал яростно облаивать шкаф.

Господин де ла Гравери распахнул обе дверцы шкафа и, к своему великому изумлению, увидел кирасира, который, признав в шевалье хозяина дома, почтительно поднес руку к своей каске. Этот жест, как известно каждому, означает военное приветствие.

Марианна упала на стул, будто собираясь лишиться чувств.

Шевалье все понял.

Но вместо того чтобы предаться бездумному гневу, он тотчас же осознал всю выгоду, которую ему можно извлечь из этого события.

Господин де ла Гравери благодарно приласкал собаку и сделал Марианне знак следовать за собой.

Но он повел ее не дальше прихожей.

Там он остановился и суровым голосом произнес:

— Марианна, я вам плачу триста франков жалованья; вы обкрадываете меня на шестьсот…

Марианна попыталась перебить шевалье, но тот оборвал ее решительным жестом.

— Вы обкрадываете меня на шестьсот франков, — продолжал он, — на что я закрываю глаза, и это делает ваше место самым доходным в городе; кроме того, лишь я один в состоянии выносить ваш несносный характер. Вы заслуживаете быть с позором изгнанной, но я вас не прогоню.

Марианна хотела перебить своего хозяина, чтобы выразить ему свою благодарность.

— Подождите! Моя снисходительность выставляет свои условия.

Марианна кивнула в знак того, что готова принять самые унизительные условия, какие ее хозяину заблагорассудится назначить.

— Вот, — торжественно продолжал шевалье, — вот собака, которую я нашел; по причинам, о которых я вовсе не обязан вам сообщать, мне желательно, чтобы она оставалась в моем доме, и более того, я хочу, чтобы она была счастлива у меня; если же в результате вашей невоздержанной болтовни от меня потребуют вернуть этого спаниеля, если ваша ненависть к нему приведет к его болезни и, наконец, если, воспользовавшись вашей преднамеренной небрежностью, он убежит, — даю вам слово, что вы будете немедленно уволены. А теперь, Марианна, вы можете, если вам этого хочется, пойти к вашему кирасиру; я сам был солдатом, — сказал шевалье, расправляя плечи, — и не испытываю предубеждений к военным.

Марианна просто сгорала от стыда, что ее застали на месте преступления; в словах же хозяина звучала такая твердость и решимость, что она без единого возражения повернулась и пошла к себе на кухню.

Шевалье был в восторге от этого происшествия; оно вместе с другими его уловками, казалось, обеспечивало ему безмятежное обладание спаниелем.

И он не ошибся.

С этого дня для Дьёдонне и его четвероногого друга началась полная блаженства жизнь; спокойное существование не сделало шевалье ни безразличным, ни равнодушным к чарам и прелестям животного; напротив, с каждым днем он все больше привязывался к своей отвоеванной находке, стоившей ему столько трудов и усилий; каждый день он открывал в Блеке такие изумительные качества, что порой мысли о вечном переселении душ вновь приходили ему на ум; тогда ему становилось трудно удержаться и во взгляде его, адресованном Блеку, начинало сквозить умиление. Он говорил с ним о прошлом, главным образом останавливаясь на тех эпизодах, в которых принимал участие Дюмениль. Иногда, блуждая среди этих сладостных воспоминаний, как в заколдованном лесу, он забывался до такой степени, что кричал, как капитан кричит ветерану:

— Ты помнишь?

И если в эту минуту собака поднимала свою умную голову и смотрела на него своими выразительными глазами, то шевалье чувствовал, как постепенно последние оставшиеся сомнения, подобно сухим листьям, падающим с дерева, улетучиваются из его рассудка. И те несколько часов, в течение которых обычно длился этот приступ навязчивой идеи, ему невозможно было удержаться оттого, чтобы не относиться к Блеку с такой же почтительной признательностью, какую он когда-то выказывал своему другу.

Так продолжалось целых шесть месяцев.

Конечно, спаниель, если только он не был самой разборчивой и привередливой собакой на свете, должен был считать себя самым удачливым и счастливым из всех четвероногих; однако, и это случалось довольно часто, спаниель выглядел грустным, встревоженным и озабоченным, чем шевалье был весьма обеспокоен; спаниель созерцал стены и разглядывал двери с бросавшейся в глаза печалью, и, казалось, с помощью всех этих знаков хотел дать понять шевалье, что ни время, ни хорошее обхождение не заставят его забыть свою хозяйку, и эта упорная привязанность, выходившая за рамки той старой любви, которую Дюмениль должен был питать лишь к нему одному, всего ощутимее лишала шевалье этой утешительной надежды, что между Влеком и его другом существует некая взаимосвязь.

Однажды вечером — а дело было весной, и уже стемнело — г-н де ла Гравери брился, намереваясь нанести несколько визитов.

Накануне и весь этот день Блек казался беспокойнее, чем обычно.

Вдруг шевалье услышал пронзительные вопли, раздававшиеся на лестнице, и среди этих криков различил слова, произнесенные Марианной с отчаянием в голосе:

— Сударь! Сударь! На помощь! Помогите! Ваша собака убегает!

Господин де да Гравери отбросил бритву, вытер наполовину выбритое лицо, натянул на себя из одежды первое, что ему попалось под руку, и буквально через минуту уже был на нижнем этаже.

На пороге двери он увидел Марианну, с откровенным и неподдельным ужасом смотревшую вслед спаниелю, который быстро скрылся в конце улицы.

— Сударь, — с жалобным видом сказала служанка, — клянусь вам, что это не я оставила дверь открытой, это почтальон.

— Я предупредил вас, Марианна, — ответил шевалье вне себя от ярости. — Вы больше не служите у меня, собирайте ваши вещи и незамедлительно оставьте этот дом.

Затем, не дожидаясь ответа безутешной кухарки, не подумав, что его голова ничем не покрыта, а на ногах всего лишь домашние тапочки, шевалье бросился в погоню за животным.