Молчание Фернанды было умышленным; она хотела, чтобы рассказанная ею странная история произвела должное впечатление, и, увидев, что молодая женщина осознала всю горечь услышанного, она сказала:

— Теперь вы знаете, до чего доводит ошибка юную девушку. Хотите, я расскажу вам, к чему может привести такая же точно ошибка, называемая уже преступлением, замужнюю женщину?

— Говорите, — отвечала Клотильда, глядя ей в лицо, — говорите, я слушаю вас.

— Вы знаете, по крайней мере по имени, госпожу баронессу де Вильфор, не так ли?

— Да, я знаю ее; насколько я помню, это была молодая и очень красивая женщина.

— Обворожительная.

— Она вдруг перестала появляться в свете; что с ней сталось?

— Я расскажу вам, — ответила Фернанда. — Госпожа де Вильфор была примерно вашего возраста. Как и вы, она была замужем два или три года; ее муж, не обладая выдающимися качествами господина де Бартеля, занимал, тем не менее, видное положение. Ему было тридцать лет, прибавьте к этому громкое имя, большое состояние — словом, все, что нужно для счастья.

И вот однажды, посмотрев какую-то драму или прочитав не знаю уж какой роман, госпожа де Вильфор вообразила, что муж не любит ее так, как она того заслуживает, — в этом обычно и кроется наша извечная ошибка, ошибка несчастных женщин. Гордыня внушает нам роковую веру в то, будто наше слабое тело скрывает великую душу. И как только мы проникаемся этой идеей, мы сразу же начинаем искать вокруг себя другую родственную душу, созвучную нашей душе, которая одна может дать нам счастье, даруя гармонию любви. Но так как ее на самом деле не существует — а если она и существует, обстоятельства прошлой жизни почти всегда делают подобные союзы практически невозможными, — то происходит одно из тех недоразумений, когда под удар ставятся и жизнь и честь.

Один молодой человек из близкого окружения госпожи де Вильфор заметил перемену в ее настроении и решил этим воспользоваться. Он был красив, элегантен, вошел в моду, обладал всеми внешними качествами светского человека, а кроме того, несмотря на каменное сердце, способностью легко проливать слезы. Стоило ему только захотеть — и глаза его увлажнялись, а голос дрожал от волнения. Можно было подумать, что Бог наградил его на редкость чувствительной душой.

Госпожа де Вильфор пользовалась до той поры репутацией неприступной добродетели, отнимавшей всякую надежду у любого; однако до той поры госпожа де Вильфор считала себя счастливой и не знала никаких страданий. Заметьте, что я вовсе не собираюсь делать различий между реальными страданиями и мнимыми, теми, что мы сами себе придумываем, и теми, что посылает нам Провидение. Всякая боль, идет ли она от сердца или от воображения, есть боль, и та, которую мы придумываем, чаще бывает еще мучительнее той, что существует в действительности.

Я не знаю подробностей битвы, но знаю ее исход, вот и все. После трех месяцев сопротивления госпожа де Вильфор не выдержала и поддалась искушению, полагая, что стала жертвой великой страсти, свято поверив в то, что любая женщина, окажись она на ее месте, тоже не выдержала бы. Сохраняла ли она какое-то время свои иллюзии, я не знаю; выпало ли на ее долю несколько счастливых часов — тоже не знаю, но истина заключается в том, что вскоре она обнаружила: тот, кого она считала воплощением всех возможных на земле совершенств, оказался самым обыкновенным мужчиной, таким, как все, только чуточку фальшивее и скрытнее других.

Тогда она замкнулась в себе, решив, что станет жить иллюзиями прошлой любви, но любовь ушла вместе с иллюзиями, а ошибка и сознание своей вины остались. Вскоре она дошла до того разумного состояния, когда можно проводить параллели и холодно сравнивать. Получив права мужа, любовник занял его место и приобрел соответствующие привычки; только его притязания были еще больше, а ревность просто неуемной. Госпожа де Вильфор, по-прежнему пользуясь свободой и уважением своего мужа, стала рабыней любовника; без конца подвергаясь подозрению с его стороны, она должна была отчитываться за каждый свой шаг: эта связь стала для нее пыткой.

То ли от усталости, то ли от раскаяния, но госпожа де Вильфор решила порвать ее; однако самолюбие пережило любовь у потерявшего ее мужчины. В падении госпожи де Вильфор и его победе многие сомневались. Этого он не мог допустить. Свободу она могла получить, лишь скомпрометировав себя в глазах общества. Госпожа де Вильфор имела неосторожность писать; любовник старательно сохранил все ее письма — то ли из любви, то ли по расчету; письма эти он превратил в оружие, и госпожа де Вильфор вынуждена была продолжать отношения, которые она сначала рассматривала как счастье своей жизни, теперь же они приводили ее в отчаяние.

Она все испробовала: и мольбы, и слезы, но все напрасно. Она бросилась к его ногам, а он с улыбкой поднял ее. Письма, в которых заключалось доказательство ее бесчестья, остались в его руках не как залог любви, а как средство устрашения.

Госпожа де Вильфор чувствовала, что погибнет, если не завладеет этими письмами; претерпев все унижения, какие только может выдержать женщина, она приняла отчаянное решение. Оглянувшись вокруг себя, она обнаружила среди своих поклонников человека, отличавшегося бесспорной отвагой и честностью; человека этого звали маркиз де Помрёз. На этот раз причиной ее падения стали не любовный пыл или безудержная страсть — то было следствие допущенной прежде ошибки. Чтобы избавиться от одного, она холодно отдалась другому.

Затем, когда этот человек получил право защищать ее и мстить за нее, она призналась ему в своей ошибке, как сделала бы то перед лицом священника, призналась в своей безумной вере, своей вине и постигшем ее наказании. Тогда он спросил ее, почему, осознав меру своего падения, она не поднялась. Она поведала ему об истории с письмами и о том, как из-за этих писем осталась рабыней, трепетавшей от угроз своего первого любовника.

Маркиз де Помрёз хотел знать все до мельчайших подробностей; затем, когда госпожа де Вильфор оставила его, приказал подать карету и тотчас отправился к своему сопернику.

Тот был один. Маркиз де Помрёз вошел.

"Сударь, — сказал он, — вчера вы были любовником госпожи де Вильфор; сегодня им стал я".

Тот, к кому он обращался, отпрянул в удивлении. Маркиз жестом остановил его и продолжал:

"У вас есть ее письма?"

"У меня?"

"Да".

"Кто вам сказал?"

"Она сама".

"Какое это имеет для вас значение?"

"Имеет, и немалое, доказательством послужит то, что вы немедленно отдадите их мне".

"Вы шутите, сударь".

"Нисколько. Мы оба благородные люди, или почти так. Так вот, сударь, есть вопросы, которые между благородными людьми решаются мгновенно. Я знаю, что вы не отдадите мне этих писем без боя, впрочем, я достаточно вас уважаю и потому заявляю: дуэль неизбежна; но после нее, каков бы ни был ее исход, вы отдадите мне эти письма или, если я буду убит, отдадите их госпоже де Вильфор, — это все, чего я желаю. Вы, надеюсь, понимаете, что иное поведение вас обесчестит. После того как прольется кровь, все обычно меняется, а кровь между нами прольется, и вы это понимаете, сударь".

"Хорошо, сударь, — сказал Фабьен, — я к вашим услугам".

"Вы, конечно, понимаете и то, что наши секунданты ничего не должны знать о причине дуэли".

"Безусловно".

"Письма, запечатанные в конверт с моим адресом, будут переданы третьему лицу. Если вы будете убиты, в этом случае я сам вручу госпоже де Вильфор эти письма; если же я буду убит — третье лицо отдаст их ей, не зная, что именно отдает".

"Чудесно. Теперь назовите место дуэли и оружие".

"Меня это не касается, сударь, это дело наших секундантов".

После этого они назвали друг другу имена своих друзей, на чье содействие рассчитывали.

Было условлено, что эти господа встретятся в пять часов пополудни возле большого бассейна в Тюильри и что все будет устроено так, чтобы по прибытии на место соперникам осталось лишь взять в руки шпагу или пистолет. Затем противники расстались. Вечером секунданты уточнили все детали. Встреча должна была состояться у пруда в Отёе в девять часов утра; в качестве оружия выбрали шпагу.

В семь часов утра камердинер первого любовника госпожи де Вильфор вошел к своему господину.

"В чем дело? — спросил тот. — Разве уже пора?"

"Нет, но барон де Вильфор желает поговорить с вами".

"Барон де Вильфор! Чего он хочет?"

"Не знаю, только он самолично желает объяснить вам причину своего визита".

"Где он?"

"В гостиной".

"Передайте ему мои извинения; я сейчас приду".

Слуга вышел. Через минуту произошла встреча двух мужчин.

"Сударь, — начал барон де Вильфор, любезно ответив на адресованное ему приветствие и отказавшись от предложенного кресла, — у вас находятся письма баронессы?"

"У меня, сударь?" — удивленно воскликнул тот, кому был задан столь странный вопрос.

"Не отрицайте, сударь, похоже, вы даже угрожали несчастной женщине использовать их с дурной целью".

"Но как вы могли узнать, что эти письма…"

"Ах, Боже мой! Очень просто. Вчера вы послали вот это письмо баронессе; мой камердинер по ошибке принес его мне, вместо того чтобы отнести моей жене. Не обратив внимания, я открыл письмо и невольно прочел".

"И что же, сударь?" — спросил любовник, поняв, что отпираться бесполезно.

"Сегодня утром вы должны были отдать эти письма господину де Помрёзу; надеюсь, вы понимаете, что более приличествует отдать их мне".

"Но, сударь…"

"Подождите: разумеется, на тех же условиях".

"На тех же условиях? Я не понимаю".

"Да, вы должны были драться с господином де Помрёзом, а вместо этого будете драться со мной".

"Но, сударь…"

"Согласитесь, сударь, вы обязаны сделать мне какую-то уступку, у меня вполне законное право быть вашим первым противником".

"Если вы непременно того желаете…"

"Желаю".

"Я к вашим услугам, сударь, чего вы хотите?"

"Каждый из нас сядет в свой экипаж и возьмет своего камердинера; у меня есть пистолеты, у вас, возможно, есть свои; через час за Рейнлагом".

"А как же мои секунданты, которые заедут за мной и не застанут меня?"

"Ах, у вас будет возможность предъявить им такое веское доказательство в качестве извинения, что самые требовательные в вопросах чести дворяне не смогут не принять его".

"Придется подчиниться вам, сударь".

Мужчины раскланялись.

Проснувшись, госпожа де Вильфор получила от камердинера своего мужа запечатанный пакет. Открыв его, она обнаружила свои письма. Конверт был испачкан кровью, а письма, от первого до последнего, были порваны странным образом.

"Кто вам передал этот пакет? — спросила она. — Не господин де Помрёз?"

"Нет, сударыня", — отвечал камердинер.

"А если не он, то кто же?"

"Господин барон".

"Когда же?"

"Перед самой смертью".

"Перед смертью?.. Что вы говорите?"

"Я говорю, что господин барон дрался сегодня утром на дуэли и что он убит".

"Боже мой, убит!.. И кем?"

"Господином Фабьеном де Рьёлем".

Клотильда в ужасе вскрикнула, а Фернанда, чтобы не ослабить впечатления, которое произвел этот ее страшный рассказ, встала и направилась к двери, собираясь уйти.

Но на пороге она столкнулась с г-жой де Нёйи.