— Ах, какая удача! — сказала г-жа де Нёйи. — Слава Богу, наконец я тебя нашла. Я искала тебя повсюду и всех спрашивала о тебе, но никто не знал, что сталось с моей таинственной подругой. Видели, как она удалялась вместе с Клотильдой, но не знали, куда вы скрылись, чтобы поверять друг другу секреты, хотя ведь именно я давнишняя твоя подруга и потому имею все права на доверие, в котором мне отказывают. Но где же Клотильда?

— Я здесь, сударыня, — сказала Клотильда, встав и поспешив на помощь Фернанде, постаравшейся по мере возможности скрыть от г-жи де Нёйи бледное, осунувшееся лицо юной женщины, заслонив ее. — Вы хотите сказать мне что-то особенное?

— Но разве людей ищут лишь для того, чтобы сказать им что-то особенное, тем более если разыскивают подругу детства? Да, подругу детства, хотя, по правде говоря, Фернанда ведет себя довольно странно, как будто не узнает меня.

— Сударыня, — сказала Фернанда, — первое, что я взяла себе за правило, стараясь не отступать от него, — это, отрекшись от имени моего отца, всегда сохранять расстояние, отделяющее меня от людей, которых я знала в свои более счастливые времена.

— О чем ты говоришь, моя дорогая, о каких более счастливых временах? Скажи мне, чего тебе не хватает для счастья? У тебя лошади, экипаж, образ жизни, для поддержания которого требуется пятьдесят тысяч ливров ренты, и, как уверяют, великолепные апартаменты на улице Сен-Никола, в одном из самых прекрасных кварталов Парижа, правда не слишком аристократическом, — а что ты хочешь, моя дорогая, это квартал людей денежных. Я живу в Сен-Жерменском предместье, но я разорена, так что это жалкая компенсация.

Фернанда ничего не ответила, однако, услышав, что г-же де Нёйи уже удалось раздобыть ее адрес, почувствовала, как по телу ее пробежала дрожь; она понимала, что вынуждена будет принять ее, и знала, что при первом же визите не сможет ничего от нее скрыть.

— Дорогая кузина, — сказала Клотильда, догадавшись, как тяготит Фернанду назойливость г-жи де Нёйи, — вы ведь знаете, что вечером мы должны были собраться в комнате Мориса, чтобы помузицировать; госпожа де Бартель и господин де Монжиру, наверное, уже ждут нас там.

— Ах, Боже мой! В этом вы ошибаетесь, они заняты тем, что ссорятся в гостиной.

— Ссорятся? — со смехом переспросила Клотильда, стараясь отвести разговор от Фернанды. — И по поводу чего они ссорятся?

— Откуда мне знать? Господин де Монжиру хотел выйти, возможно, для того, чтобы, вроде меня, поискать вас, ибо ваше отсутствие было замечено; но в ту минуту, когда он собирался ускользнуть, госпожа де Бартель удержала его, заявив, что чересчур холодный вечерний воздух принесет ему вред. И хотя господин де Монжиру, как вам известно, предрасположен к бунту, все его благие мятежные намерения пропадают, стоит лишь госпоже де Бартель сказать "Я так хочу", поэтому господину де Монжиру пришлось с улыбкой сесть, но видно было, что он с трудом сдерживает себя. Судя по всему, Палата служит великолепной школой и учит скрывать свои чувства, так что если я когда-нибудь снова выйду замуж, то вряд ли отважусь взять в мужья какого-нибудь депутата или пэра Франции.

Описание треволнений г-на де Монжиру напомнило Фернанде о том, что его желание совершить прогулку наверняка было продиктовано надеждой встретить ее. А так как у нее не было никаких причин уклоняться от объяснения с ним, она попыталась отстать от своих спутниц в коридоре и выскользнуть в сад; но избавиться от г-жи де Нёйи было делом нелегким.

— Дорогая моя, — сказала она, — что это вы собираетесь делать? Похоже, сегодня все горят желанием погулять. Вы хотите прогуляться, господин де Монжиру желает прогуляться, господин Леон и господин Фабьен уже гуляют, теперь и меня, пожалуй, да простит мне Господь Бог, захватила эта мания, так что, если вы не против, я от всего сердца предлагаю вам сопровождать вас, а Клотильда тем временем пойдет узнает, готов ли Морис принять нас.

— Сударыня, — произнесла Фернанда, — прошу тысячу раз простить меня за то, что не могу согласиться на ваше предложение, несмотря на всю его любезность: мне надо отдать распоряжение своим слугам, и, если вы позволите, я через минуту вернусь к вам в гостиную.

И Фернанда, сделав движение, слегка напоминавшее реверанс, удалилась, всем своим видом показывая, что если г-жа де Нёйи последует за ней, то нанесет ей жестокую обиду.

Вдова следила за Фернандой взглядом, пока дверь за ней не закрылась.

— Ее слуги! — прошептала она. — Ее слуги! Просто невероятно, у госпожи Дюкудре есть слуги, в то время как у меня… Как подумаешь, что, если бы господин де Нёйи не поместил все свое состояние в пожизненную ренту, у меня тоже могли бы быть слуги; хотелось бы мне знать, что ей надо сказать этим своим слугам!

— Ах, Боже мой! — заметила Клотильда. — Боюсь, она собирается отдать им распоряжение держать экипаж наготове.

— Как? Разве вы не говорили, что она здесь ночует?

— Она обещала, — сказала Клотильда, — но та назойливость по отношению к ней, какую госпоже Дюкудре приходилось терпеть с самого утра, наверняка заставила ее изменить свое намерение.

— Назойливость! И кто же проявил назойливость по отношению к госпоже Дюкудре? Надеюсь, вы не меня имеете в виду, дорогая Клотильда.

— Нет, сударыня, — ответила Клотильда, — хотя, сказать по правде, думаю, что ваши вопросы несколько утомили ее.

— Смутили, вы хотите сказать. Но, дорогой друг, все очень просто. Я встречаю у вас давнишнюю подругу по пансиону и не скрываю своей радости; узнаю, что она замужем, что ее зовут госпожа Дюкудре, я хочу знать, кто такой господин Дюкудре, чем он занимается, каково его положение; мне думается, это проявление интереса. Когда я рассталась с именем де Морсер, взяв имя господина де Нёйи, я всем без исключения рассказывала, кто такой господин де Нёйи. Не так ли, дорогая баронесса?

Это обращение было адресовано г-же де Бартель, проходившей через прихожую, куда г-жа де Нёйи только что вошла вместе с Клотильдой. Госпоже де Бартель пришлось остановиться, чтобы ответить вдове.

Что же касается Фернанды, то, как мы уже сказали, она решила избавиться от своей чересчур услужливой подруги и спустилась в сад. Но, выйдя на аллею, что вела к тому месту, где подавали кофе, она услышала шаги и голоса на этой самой аллее: то прогуливались Леон и Фабьен. И так как ей вовсе не хотелось встречаться с молодыми людьми, Фернанда поспешила свернуть в крытую аллею: как ей казалось, она должна была окольным путем привести к зарослям сирени и жимолости, запах которых доносил до нее ночной ветерок.

Сначала Фернанда торопилась, ибо прониклась жалостью к страданиям бедного старика, ведь он искренне любил ее и, следовательно, по-настоящему страдал. Поэтому она шла быстро, поддавшись такому благородному чувству. Но вскоре она подумала, что сейчас окажется лицом к лицу с человеком, с которым состоит в связи, и страшная мысль, что она принадлежит человеку в результате постыдной сделки, заставила ее содрогнуться. Она невольно замедлила шаг, и отброшенное было ею сомнение, еще более настойчивое и упорное, вновь поколебало ее решимость.

В самом деле, г-н де Монжиру не мог уже не знать, что внушавшее тревогу состояние Мориса вызвано страстью, осуждаемой всеми общественными законами. Разве у него не было права обратиться к ней с упреками по поводу смятения, которое она внесла в этот дом? Поверит ли он, что она не знала о семейном положении Мориса? Достанет ли у нее сил терпеливо снести ревнивые сетования графа? Или, напротив, ей следует воспользоваться благоприятными обстоятельствами, чтобы порвать со стариком? Все эти вопросы, один за другим, вставали перед ней, требуя ответа. Разумеется, куртизанка могла без всякого стыда ответить перед своей совестью: "Разве я обманывала его с того дня, как согласилась стать его любовницей? Может ли он вменять мне в вину прошлое? Разве по своей воле я приехала сюда? Разве я знала, что вновь встречу Мориса, увижу умирающим того, кого оставила в добром здравии? Разве я знала, что смогу вернуть его к жизни надеждой? Разве я знала, что он все еще любит меня и что эта любовь убивает его?"

При этом размышлении Фернандой овладели совсем иные чувства, у нее началось что-то вроде головокружения, мысли смешались. Она подумала, что теперь, когда она увидела Мориса рядом с Клотильдой, теперь, когда она собственными глазами убедилась в том, что барон де Бартель любит свою жену любовью брата к сестре, ничто не мешает ей снова стать счастливой. Девственная спаленка по-прежнему ждет их; никто, кроме Мориса, туда не входил; Морис по первому ее слову на коленях переступит этот порог. Он поймет раскаяние Фернанды, ибо узнает, что она страдала так же, как он. Потом, когда оба они все простят друг другу, все забудут, то, как и прежде, сумеют приобщиться к той глубокой тайне, тому восторгу и сладостному эгоизму, что ведут к полному забвению всего остального мира.

Увы! Наш рассказ не событийная история, но психологическая драма. Мы начали обнажать перед нашими читателями все чувства, возникающие в сердцах персонажей, выводимых нами на сцену. Мы производим нравственное вскрытие, и подобно тому, как в самом здоровом теле всегда находится органический изъян, через который в определенный день проникнет смерть, так и в самом благородном сердце можно отыскать кое-какие тайные, постыдные чувства, которые напомнят, что человеку свойственны великие идеи и мелкие поступки.

И это тайное, постыдное чувство, затаившееся в самой глубине сердца Фернанды на то время, пока ее поддерживали похвалы г-жи де Бартель и простодушная благодарность Клотильды, проснулось в те минуты, когда она впервые осталась наедине со своей любовью к Морису, разгоревшейся с еще большей силой после того, как она уверилась в том, что его любовь к ней не уступает ее любви к нему.

В таком-то вот состоянии душевной горячки, морального возбуждения, если можно так выразиться, она собиралась войти в рощицу, где ее должен был ожидать граф, но внезапно остановилась, застыв неподвижно, словно статуя, и затаив дыхание. По другую сторону аллеи она услышала голоса г-на де Монжиру и г-жи де Бартель.

Баронесса не сумела уследить за г-ном де Монжиру, и тот, воспользовавшийся моментом, когда она говорила с доктором, потихоньку исчез. Он поспешил к зарослям, где, как он надеялся, его ждет прекрасная любовница; но, как мы видели, Фернанда, встретив Леона с Фабьеном, вынуждена была сделать крюк да к тому же еще задержалась из-за терзавших ее противоречивых мыслей, и потому, чтобы проделать необходимый путь, ей понадобилось вдвое больше времени. Никого не обнаружив в рощице, г-н де Монжиру, не сомневаясь, что Фернанда скоро придет, стал ждать ее, прогуливаясь.

Вскоре шелест платья и в самом деле возвестил о приближении женщины.

— Идите, идите же сюда, сударыня! — воскликнул пэр Франции, устремляясь навстречу приближавшейся даме. — Идите, я здесь уже целую вечность. Я надеялся, что вы поймете, как мне важно поговорить с вами; но наконец-то вы здесь, сударыня; это все, чего я хотел, ибо надеюсь получить теперь от вас ключ к разгадке всего происходящего.

Но, к величайшему удивлению г-на де Монжиру, в ответ послышался вовсе не голос Фернанды:

— Прежде всего, это от вас, сударь, я хочу получить объяснение мотивов столь странного свидания.

— Как?! Это вы, сударыня? — воскликнул пэр Франции.

— Да, сударь, я, и, судя по всему, вы меня не ждали, не так ли? Я случайно обнаружила секрет этого тайного свидания и безуспешно пытаюсь объяснить себе его причины. Какие отношения могут связывать вас с госпожой Дюкудре, вернее, с Фернандой? Где вы ее видели? Откуда вы ее знаете? Отвечайте же, говорите, рассказывайте.

— Но, сударыня, — пробормотал граф, сразу загнанный таким образом в угол, — неужели вы серьезно хотите устроить мне сцену ревности?

— Вполне серьезно, сударь. Я доверчива, это правда, возможно, даже слишком доверчива, вот уже полтора месяца я верю во всякие небылицы о заседаниях, подготовительных совещаниях и комиссиях, которые вы мне рассказываете; но у всякого доверия есть свои пределы, и то, что я своими глазами вижу с самого утра, просветило меня.

— Во имя Неба, сударыня, что же вы все-таки увидели? — воскликнул испуганный граф.

— Я увидела, что госпожа Дюкудре молода, красива, элегантна и, как говорят, весьма кокетлива. Я увидела ваше беспокойство, когда разговор шел о ней, ваше удивление, когда она появилась, знаки, какие вы ей подавали.

— Я?

— Да, вы. Правда, она на них не отвечала. Но вы, тем не менее, назначили ей свидание, не станете же вы отрицать этого, поскольку вы здесь и поскольку, заметив меня, приняли за нее. Так вот, я пришла на это свидание вместо нее. Я предупредила события и жду от вас объяснения, я вправе его требовать, ибо, несмотря на все ваши измены, должно быть имевшие место, сама я ни разу не нарушила данной вам клятвы.

Этот поток упреков имел то преимущество для графа, что дал ему время приготовить ответ. Поэтому, когда г-жа де Бартель остановилась, чтобы перевести дух, он уже отчасти справился со своим волнением и нашел способ выпутаться из своего неловкого положения.

— Как, сударыня? — слегка пожав плечами, сказал он, сохраняя видимость величайшего хладнокровия. — Неужели вы не догадались?

— Нет, сударь, не догадалась, признаюсь, я довольно тупа и жду ваших объяснений…

— Вам известно, — сказал г-н де Монжиру, понизив голос, — что за женщину вы ввели в дом Мориса?

— Очаровательную женщину, сударь, безупречного вкуса, дочь маркиза де Мормана, подругу госпожи де Нёйи. Надеюсь, вы не можете пожаловаться, сударь, что ревность делает меня несправедливой по отношению к моей сопернице.

— Да, — продолжал граф, обрадованный в глубине души тем, что баронесса по достоинству оценила его любовницу. — При всем при том это весьма известная особа, пожалуй, даже слишком известная, и ни хороший тон, ни прекрасные манеры, ни происхождение тут не помогут.

— Ах, Боже мой, сударь! Разве не доводилось вам встречать в свете женщин, ведущих куда более скандальную жизнь, чем госпожа Дюкудре?

— Да, — согласился г-н де Монжиру, — но это все замужние женщины или вдовы.

— Ах, какое милое извинение вы нашли! Ну что ж, не исключено, что Фернанда встретит какого-нибудь молодого разорившегося повесу или влюбчивого старика, который пойдет на безумство и женится на ней, и тогда Фернанда станет такой же женщиной, как все остальные, скажу даже больше — лучше, чем остальные; тогда все бросятся угождать ей, и таланты ее — о них никто не знает, потому что она живет в своеобразном кругу людей, — станут украшением самых аристократических вечеров. Ах, сударь, не вздумайте это отрицать, есть тысяча тому примеров; да я первая, хотя, как мне кажется, и вела образцовую жизнь, первая ее приму.

Граф улыбнулся такому простодушию баронессы, но все-таки продолжал:

— Ну что ж, я буду непреклоннее вас, дорогая баронесса. Хотя абсолютно с вами согласен: Фернанда — прелестная женщина, очаровательное создание, и я вполне допускаю, что она может внушить такую страсть, которая заставит мужчину подняться выше всяких предрассудков, а женщине поможет занять достойное положение; но пока у Фернанды нет такого положения, именно я обязан дать ей понять, что она не должна задерживаться здесь далее, что ей не подобает пользоваться гостеприимством в этом доме, что она не может проводить ночь под одной крышей с Морисом и его женой.

— Ну что ж, дорогой граф, я рада сообщить вам, если вы пришли сюда только для этого, что ваше свидание было не нужно, так как, заподозрив нечто подобное, я попросила госпожу де Нёйи сказать слугам Фернанды, чтобы они возвращались в Париж, и так как госпожа де Нёйи должна была передать им это распоряжение от имени их хозяйки, госпожа Дюкудре останется здесь до завтрашнего вечера.

— Надеюсь, вы не сделали ничего подобного?

— Сделала, сударь, и очень этим довольна.

— Вы всегда будете такой безрассудной?

— Безрассудной! Это почему же? Потому что я люблю Мориса и не хочу, чтобы Морис умирал, потому что хочу оставить ту, которая чудом спасла его, представ перед ним, а своим поспешным отъездом этим вечером может вернуть его к тому состоянию, в каком он находился утром! Пускай я буду безрассудной, сударь, но я прежде всего мать, и госпожа Дюкудре останется.

— Не надейтесь на это, сударыня, — возразил граф, — она сама во всем разберется и все решит. Такой визит при всей своей странности может быть оправдан ошибкой или шуткой, но затягивать его означало бы добиваться скандала.

— И кто же его устроит?

— Госпожа де Нёйи.

— Вы разве не видели, как она встретила Фернанду?

— Потому что приняла ее за госпожу Дюкудре.

— Вот и прекрасно! Пускай продолжает верить тому, чего нет, вместо того чтобы знать, кто она есть.

— Но с минуты на минуту ее могут вывести из заблуждения.

— Кто же?

— Да любой: господин Фабьен или господин Леон например.

— И что же может вынудить их на такое признание?

— Кому известно, что на уме у таких молодых безумцев, как эти двое?

— Берегитесь, господин де Монжиру, если вы станете обвинять их, я снова начну думать, будто вы ревнуете госпожу Дюкудре к ним, потому что сами ухаживаете за ней.

— И это будет ошибкой с вашей стороны, дорогой друг, — возразил г-н де Монжиру в приливе нежности к баронессе, — ревниво я отношусь лишь к покою Клотильды и к счастью Мориса.

— Вот как! Но мне кажется, у меня тоже нет иной цели, кроме как вернуть мужа жене и для этого удержать здесь госпожу Дюкудре.

— А если, напротив, вы лишите ее мужа?

— Каким образом?

— А что если безумная страсть, едва не стоившая Морису жизни, вернула ему жизнь лишь при условии, что страсть эта будет взаимной! Не забудьте, что именно вы ввели в спальню Клотильды соперницу, которую муж предпочел ей; не усматриваете ли вы в этом, дорогая баронесса, огромную опасность для будущего наших детей?

— Верно, это серьезное соображение, ну, наконец-то; вы же видите, когда мне приводят разумные доводы, я тоже становлюсь разумной.

— Надеюсь, и вы понимаете, что мой шаг был вполне оправдан; я действовал как предусмотрительный дядя, когда хотел как можно скорее удалить отсюда госпожу Дюкудре, — разве это не из любви к Клотильде?..

— Да, я понимаю. Ну что ж, граф, значит, я сошла с ума, я ведь вас подозревала.

— Меня? — промолвил г-н де Монжиру.

— Простите ли вы меня, дорогой граф?

— Видно, придется.

— Но, знаете, было бы неудивительно, если бы и вы тоже не смогли устоять перед чарами этой сирены.

— О, что за мысль!

— Вы даже не представляете себе, до чего ужасна эта мысль.

— Вот как?

— Еще бы, ведь Морис был любовником госпожи Дюкудре…

— Он никогда им не был.

— Да, но если бы был, то понимаете ли вы, что ваша связь с этой женщиной стала бы преступлением?

— Преступлением? Это почему же?

— Ну как же, ведь Морис — ваш сын, и вам это прекрасно известно, дорогой граф.

В эту минуту из-за деревьев послышался слабый крик; граф и г-жа де Бартель умолкли; затем, с беспокойством оглядываясь по сторонам, вышли из зарослей, но, никого не увидев, успокоились и направились к дому, продолжая тихо беседовать.