Книга: А. Дюма. Собрание сочинений. Том 33. Сальватор. Части 3,4
Назад: XIX УЖИН НА ЛУЖАЙКЕ
Дальше: XXIX ЧТО ПРОИЗОШЛО В ТО ВРЕМЯ, КОГДА ГОСПОДИН ЖАКАЛЬ АРЕСТОВАЛ САЛЬВАТОРА, А САЛЬВАТОР АРЕСТОВАЛ ГОСПОДИНА ЖАКАЛЯ
XXIV
ПУТЕВЫЕ ВПЕЧАТЛЕНИЯ ГОСПОДИНА ЖАКАЛЯ
Тот из четырех неизвестных в масках, что занял на облучке место кучера, был, несомненно, мастер своего дела. За десять минут летевшая на полном ходу карета сделала столько поворотов и крюков, что г-н Жакаль, несмотря на свою прозорливость и превосходное знание местности, через некоторое время уже не мог определить, где он находится и куда его везут.
Действительно, после того как карета развернулась, она, стало быть, поехала в обратном направлении, то есть от Курла-Рен в сторону набережной Конферанс. Свернув налево, она вернулась на то место, с которого началось путешествие, и поехала прежним маршрутом, а затем пересекла мост Людовика XVI.
Когда экипаж замедлил ход, г-н Жакаль понял, что они едут по мосту.
Карета свернула налево и поехала по набережной Орсе.
Там г-н Жакаль еще узнавал дорогу. Он догадался, судя по свежести, исходившей от воды, что они следуют вдоль реки.
Когда экипаж свернул вправо, г-н Жакаль понял, что они на Паромной улице, потом — снова направо: никаких сомнений, что это Университетская улица.
Карета покатила вверх по улице Бельиасс, потом свернула на улицу Гренель, затем снова поехала вниз к Университетской, и дальше — все прямо.
Господин Жакаль почувствовал, что начинает сбиваться.
Но когда они оказались на бульваре Инвалидов, на него снова пахнуло влажным воздухом, как только что с Сены. Этот воздух исходил с покрытых росой деревьев. Он решил, что они либо вернулись к реке, либо едут вдоль бульвара.
Карета катила некоторое время не по булыжной мостовой, что заставило его остановиться на втором предположении.
Несомненно, они следовали по бульвару.
Коляска по-прежнему мчалась со скоростью не меньше четырех льё в час.
Поднявшись к улице Вожирар, экипаж остановился.
— Мы приехали? — спросил г-н Жакаль; путешествие, как ему казалось, несколько затянулось.
— Нет, — коротко отвечал его сосед.
— Не сочтите за любопытство: а долго ли нам еще ехать? — поинтересовался начальник полиции.
— Да, — ответил сосед все с той же лаконичностью, которой позавидовал бы любой спартанец.
— Надеюсь, вы позволите мне, сударь, воспользоваться остановкой и взять щепоть табаку? — спросил г-н Жакаль то ли потому, что действительно нуждался в понюшке, то ли надеясь заставить спутника разговориться, чтобы по голосу и манере выражаться определить, с какими людьми имеет дело.
— Пожалуйста, сударь, — разрешил спутник г-на Жакаля. — Но прежде позвольте мне забрать оружие, которое лежит в правом кармане вашего пальто.
— А-а!
— Да, пару карманных пистолетов и кинжал.
— Сударь, вы знаете о содержимом моих карманов, будто обшарили их. Освободите мне, пожалуйста, руку, и я сдам оружие.
— Ни к чему, сударь: с вашего позволения я заберу его сам. Я не сделал этого раньше только потому, что, пообещав убить вас при первом же движении, хотел посмотреть, как вы отнесетесь к моим словам.
Незнакомец обыскал г-на Жакаля и забрал оружие, переложив его в карман своего редингота.
— А теперь, — обратился он к г-ну Жакалю, — я освобожу вам руки. Только лучше без глупостей, уж вы мне поверьте.
— Вы очень любезны, благодарю вас, — с изысканной вежливостью проговорил г-н Жакаль. — Поверьте, что, если мне представится случай в подобной ситуации оказать вам такую же услугу, я не забуду маленькой радости, которую вы мне доставили.
— Такой случай не представится, — возразил незнакомец. — И не надейтесь!
Господин Жакаль, потянувшийся было за табаком, замер при этих словах, так отчетливо обрисовавших его положение.
"Дьявольщина! — с чувством выругался он про себя. — Шутка зашла, кажется, дальше, чем я предполагал. Но кому вздумалось со мной шутить? У меня нет врагов, если не считать подчиненных. Однако никто из них не осмелился бы устраивать мне ловушку. Все эти люди сильны и смелы, когда они действуют сообща и под присмотром хозяина, а поодиночке глупы и трусливы. Во Франции есть только два человека, способных помериться со мной силами: Сальватор и префект полиции. Префекту я нужен в любое время, но особенно на время выборов; значит, он вряд ли заставит меня бесцельно кататься по улицам от полуночи до часу ночи. Раз это не префект, остается Сальватор. Ох, этот негодяй Жерар! Именно он втянул меня в это осиное гнездо! Из-за его подлости, трусости, оплошности я страдаю! Если я выпутаюсь, он за все мне ответит! Будь он в Мономотапе, я и там настигну этого висельника! Однако что задумал Сальватор? Как мое похищение или исчезновение могут помочь спасти Сарранти? Ведь именно с этой целью его друзья устроили мне прогулку в столь поздний час, хотя… Ах, я дурак! Ну, конечно! Он предвидел, что я прикажу его арестовать, и сказал своим друзьям: "Если в такое-то время я не выйду, значит, меня арестовали. Хватайте г-на Жакаля: он будет заложником". Да, черт побери, все так и есть!"
Господин Жакаль так обрадовался своей сообразительности, что потер руки, будто сидел в своем кабинете и только что со свойственной ему ловкостью обделал удачное дельце.
Господин Жакаль был по натуре артист; он занимался искусством ради искусства.
Вдруг что-то тяжелое со стуком упало на крышу кареты, и г-н Жакаль вздрогнул от неожиданности.
— О-о! Что это? — спросил он спутника.
— Ничего! — все так же кратко ответил тот.
И коляска покатила с невероятной скоростью, словно лишний вес должен был, вопреки всем законам динамики, облегчить ее (г-ну Жакалю могло бы показаться, что он едет по железной дороге, если бы железные дороги существовали в описываемую эпоху).
— Странно! Очень странно! — пробормотал г-н Жакаль, втягивая одну за другой две огромные понюшки табаку. — Карета, и так довольно тяжелая, судя по грохоту колес, едет еще быстрее, чем до того как ее нагрузили! Речная свежесть, а, с другой стороны, экипаж катится легко, будто женщина ступает по траве… Странно! Более чем странно!.. Очевидно, мы в открытом поле… Но в какой стороне? На севере, юге, востоке, западе?
Господин Жакаль очень надеялся отомстить за свое похищение, а потому направление интересовало его в эту минуту в тысячу раз больше, чем конечная цель путешествия. Его возбуждение достигло крайних пределов, и страстное желание, а главное — любопытство стали нестерпимыми: он забыл о предупреждении спутника и поднес левую руку к повязке на лице. Однако сосед не спускал с него глаз: сейчас же щелкнул затвор пистолета, г-н Жакаль торопливо опустил руку, и, притворившись, что ничего не слышал, самым естественным тоном спросил:
— Сударь! Не откажите еще в одной услуге: я буквально задыхаюсь. Ради Бога, позвольте мне глотнуть воздуху!
— Нет ничего проще! — заметил незнакомец, открывая справа от себя окно. — Только из-за вас и ехали с одним отворенным окошком, опасаясь сквозняков.
— Вы неслыханно добры, — поспешил сказать г-н Жакаль, съежившись под порывом холодного ночного воздуха. — Однако мне бы не хотелось злоупотреблять вашей любезностью. Я боюсь, что этот сквозняк — а я действительно ощущаю сквозняк! — может быть вам вреден или даже просто неприятен, и умоляю не принимать мою просьбу всерьез.
— Отчего же, сударь, — возразил незнакомец. — Вы пожелали, чтобы я открыл это окно: оно останется открытым.
— Тысячу раз вам благодарен, сударь, — отозвался г-н Жакаль, не пытаясь продолжить разговор, который, по-видимому, его спутник поддерживал с большой неохотой.
Полицейский опять погрузился в размышления.
"Да, — думал он, — это рука Сальватора. Глупо было бы в этом сомневаться. Люди, с которыми я сейчас имею дело, не похожи на остальных. Они выражаются вежливо, хотя и немногословны. Внешне у них приятные манеры, но, кажется, настроены они весьма решительно и далеко не по-христиански. Итак, похищением я обязан Сальватору. Да, я был прав: он предвидел, что его могут арестовать. Какая жалость, что такой ловкий человек до такой степени честен! Этот чудак знает чуть ли не весь Париж, да что там Париж — всю Францию, не говоря уже о карбонариях Италии и иллюминатах Германии. Настоящий дьявол! Надо было обращаться с ним поосторожнее. Он же дал мне понять, перед тем как уйти: "Вы знаете, что будет с тем, кто прикажет меня арестовать". Да, я был предупрежден, ничего не скажешь! Проклятый Сальватор! Чертов Жерар!"
Вдруг г-н Жакаль радостно вскрикнул.
Его осенило, и как он ни умел владеть собой, он не сдержался.
— Ах! — вырвалось у него.
— Что еще? — спросил сосед.
Господин Жакаль решил извлечь пользу из собственной неосторожности.
— Сударь! — сказал он. — Я вспомнил об одном весьма важном деле. Вы же, очевидно, не хотите, чтобы наша весьма приятная для меня прогулка привела к печальному результату для третьего лица. Вообразите, сударь, что перед отъездом я приказал задержать на всякий случай, так, из осторожности, прекрасного молодого человека. Я рассчитывал освободить его через два часа, то есть по возвращении из Сен-Клу. Ведь я ехал в Сен-Клу, когда вы оказали мне честь своим появлением и изменили мой маршрут. Было бы неплохо, если бы я вернулся через час в префектуру полиции. Скажите, сударь, это возможно?
— Нет, — все так же лаконично отозвался незнакомец.
— Как видите, мое путешествие может иметь серьезные и нежелательные последствия — иными словами, задержит под стражей невиновного дольше, чем я того хотел. Позвольте, сударь, я при вас напишу приказ, который мой кучер отвезет в префектуру, и господин Сальватор будет немедленно освобожден.
Господин Жакаль нарочно упомянул о нашем друге в самом конце своей речи, потому что, выражаясь языком театра, приберегал эффект. Он понял, что попал в точку: при имени Сальватора его сосед невольно вздрогнул.
— Стой! — крикнул он кучеру или, вернее, тому, кто исполнял его обязанности.
Карета резко остановилась.
— Нет ничего проще: я при свете луны черкну несколько слов в своей записной книжке, — небрежно продолжал г-н Жакаль.
Словно уже получив разрешение, г-н Жакаль поднес руку к повязке на глазах, однако спутник его остановил.
— Не надо самостоятельности, сударь. Мы сами решим, как все будет происходить.
Закрыв окна, незнакомец для большей верности тщательно задернул красные шелковые занавески, не позволяющие ни заглянуть в карету, ни увидеть что-нибудь из нее. Затем он вынул из кармана небольшой потайной фонарик и зажег его при помощи фосфорной зажигалки.
Господин Жакаль услышал, как затрещала, разгораясь, спичка, и почувствовал в воздухе резкий запах фосфора.
"Кажется, мои спутники ни за что не хотят, чтобы я видел, где нахожусь. Это сильные люди. С такими приятно иметь дело!" — отметил он про себя.
— Сударь! — обратился к нему спутник. — Теперь вы можете снять повязку.
Господин Жакаль упрашивать себя не заставил. Он неспешно, как человек, которому некуда торопиться, удалил препятствие, которое, как Фортуна или Любовь, делало его на время слепым.
Ему показалось, что он находится в герметично закрытой коробке.
Он понял, что не имеет смысла пытаться выглянуть наружу; немедленно смирившись, как свойственно всем решительным людям, он вынул из кармана записную книжку и написал:
"Приказываю господину Канле, дежурному по полицейскому участку Сен-Мартен, немедленно освободить господина Сальватора".
Он поставил дату и подпись.
— Не угодно ли вам будет передать этот приказ с моим кучером? — предложил он. — Это достойнейший и милейший человек, привыкший к моим филантропическим поступкам. Он без промедления исполнит мое поручение.
— Сударь! — со своей неизменной вежливостью отвечал спутник г-на Жакаля. — Надеюсь, вы не станете возражать, если мы прибегнем к услугам вашего кучера в другой раз. Для такого рода поручений у нас имеются люди, которые стоят дороже всех кучеров, вместе взятых.
Незнакомец погасил фонарь, с чрезвычайной ловкостью снова надел г-ну Жакалю повязку на глаза, еще раз приказал ему не двигаться, потом отворил дверцу и кого-то позвал.
Он произнес какое-то необычное имя.
Господин Жакаль почувствовал, как один из двоих людей, стоявших на запятках, оставил свой пост. Он услышал, как кто-то подошел к дверце и заговорил на благозвучном, мелодичном и нежном наречии. Хотя г-н Жакаль знал чуть не все языки мира, он не понял ни слова. Разговор продолжался всего несколько секунд, после чего сосед г-на Жакаля вручил подошедшему письменный приказ, дверца захлопнулась, и прозвучали два английских слова: "All right!", означающие на нашем языке не что иное, как "Все в порядке, действуйте!".
Убежденный в том, что все действительно в порядке, как сказал сосед г-на Жакаля, кучер снова хлестнул лошадей, и они помчались прежним галопом.
Не проехала карета и пяти минут, как опять что-то свалилось на нее сверху, так что она покачнулась, но особым образом. У г-на Жакаля были, как обычно, обострены все чувства: по стуку на крыше он определил, что упал не короткий, как в прошлый раз, а длинный предмет, притом деревянный.
"В первый раз сбросили, как видно, моток веревки, — подумал г-н Жакаль, — а сейчас похоже на лестницу. Очевидно, мы будем спускаться и подниматься. Решительно, я имею дело с предусмотрительными людьми".
Как и в первый раз, карета, вопреки законам динамики, покатила вдвое быстрее.
"Наверное, эти молодчики открыли новую движущую силу, — решил про себя г-н Жакаль. — Напрасно они набрасываются на путешественников. Они могли бы разбогатеть на своем изобретении… А на каком, черт возьми, языке говорил только что мой сосед? Это не английский, не итальянский, не испанский, не немецкий. Не похож он ни на венгерский, ни на польский, ни на русский: в славянских языках больше согласных, чем я слышал в его речи. И на арабский он не похож: в арабском есть гортанные звуки, их ни с чем не спутаешь. Должно быть, это турецкий, персидский или хинди. Я склоняюсь к последнему".
Не успел г-н Жакаль прийти к выводу относительно языка хинди, как карета снова остановилась.
XXV
ГЛАВА, В КОТОРОЙ ГОСПОДИНУ ЖАКАЛЮ,
КАК ОН И ПРЕДВИДЕЛ,
ПРИХОДИТСЯ ПОДНИМАТЬСЯ И СПУСКАТЬСЯ
Заметив, что карета останавливается, г-н Жакаль, который начинал чувствовать себя с похитителями свободнее, отважился спросить:
— Уж не заберем ли мы здесь кого-нибудь?
— Нет, — коротко ответил незнакомец. — Мы здесь кое-кого оставим.
С козел донеслась возня, и г-н Жакаль вдруг почувствовал, как дверца с его стороны распахнулась.
— Вашу руку! — произнес голос одного из трех оставшихся похитителей, не принадлежавший, однако, ни тому, кто заменил кучера, ни соседу г-на Жакаля.
— Мою руку? Зачем? — спросил г-н Жакаль.
— Да не вашу, а вашего дурака-кучера. Он расстанется с вами, возможно, навсегда и хочет попрощаться.
— Как? Бедняга! — вскричал г-н Жакаль. — Что с ним будет?
— С ним? Да ничего особенного. Его проводят в условленное место и там разрешат снять повязку.
— Почему же вы говорите, что этот человек, возможно, никогда меня не увидит?
— Для того чтобы он вас больше не увидел, вовсе не обязательно должно что-то случиться с ним.
— Ну да, нас ведь двое… — сказал г-н Жакаль.
— Совершенно верно. А несчастье может произойти только с вами.
— Увы! А этот парень непременно должен меня оставить? — спросил г-н Жакаль.
— Да, так нужно.
— Однако если мне позволено будет высказать желание, мне бы хотелось, чтобы этот человек оставался рядом, чем бы все это для меня ни кончилось.
— Сударь! — отвечал незнакомец. — Не мне вам объяснять, что, чем бы все это для вас ни кончилось — он подчеркнул эти слова, — свидетели нам не нужны.
Эти слова, а в особенности тон, которым они были произнесены, заставили г-на Жакаля вздрогнуть. Что хорошего можно ждать от приключения, в котором люди отделываются от свидетелей? Сколько опасных преступников казнили на его памяти ночью, за городом, в придорожной канаве, за городской стеной, в лесу, без свидетелей?!
— Ну, раз уж приходится расстаться, бедняга, вот тебе моя рука!
Кучер поцеловал г-ну Жакалю руку и сказал:
— Не будет ли с моей стороны нескромностью напомнить вам, сударь, что завтра истекает срок моей месячной оплаты?
— Ах, плут ты этакий! Вот что тебя беспокоит в такую минуту? Господа, позвольте мне снять повязку и с ним рассчитаться.
— Не нужно, сударь, — остановил его незнакомец, — я за вас расплачусь.
— Держи, — сказал он кучеру, — вот тебе пять луидоров за месяц.
— Сударь, — возразил кучер, — здесь тридцать франков лишних.
— Выпьешь за здоровье хозяина, — послышался уже знакомый г-ну Жакалю насмешливый голос.
— Ну, довольно! — произнес сосед г-на Жакаля. — Закрывайте дверцу, едем дальше.
Дверца захлопнулась, и карета снова стремительно покатила вперед.
Мы не станем излагать далее впечатления г-на Жакаля об этом ночном путешествии.
С каким бы вопросом он теперь ни обращался к своему спутнику, тот отвечал с неизменным лаконизмом, столь пугающим, что полицейский предпочел молчать. Но ему чудились призраки, они все теснее обступали его со всех сторон. И чем быстрее неслась карета, тем больше возрастали его страхи. От беспокойства он перешел к опасению, от опасения к боязни, от боязни к страху и, наконец, от страха к ужасу, когда через полчаса бешеной скачки услышал слова своего спутника:
— Мы прибыли.
Действительно, карета остановилась. Но, к великому удивлению г-на Жакаля, дверцу никто не открывал.
— Вы, кажется, сказали, сударь, что мы приехали? — собравшись с духом, спросил г-н Жакаль у своего соседа.
— Да, — ответил тот.
— Почему же не открывают дверцу?
— Потому что еще не пришло время.
Господин Жакаль услышал, как с кареты снимают второй из брошенных на нее предметов и, прислушавшись к его продолжительному шуршанию по крыше экипажа, утвердился в своем предположении, что это лестница.
Он не ошибся. Человек в маске, сменивший кучера на облучке, приставил лестницу к дому.
Она доставала до окна второго этажа.
Установив лестницу, человек подошел к дверце, отворил ее и доложил по-немецки:
— Готово!
— Выходите, сударь, — пригласил спутник г-на Жакаля. — Вам подадут руку.
Господин Жакаль вышел без возражений.
Мнимый кучер взял его за руку, помог спуститься с подножки и подвел к лестнице.
Сосед г-на Жакаля вышел из кареты и последовал за ними.
Чтобы г-н Жакаль не чувствовал себя оставленным, он положил ему руку на плечо.
Другой незнакомец уже влез наверх и алмазом вырезал стекло на уровне оконной задвижки.
Просунув руку в образовавшееся отверстие, он отпер окно.
После этого он подал знак товарищу, ждавшему внизу.
— Перед вами лестница, — сказал тот г-ну Жакалю. — Поднимайтесь!
Господин Жакаль не заставил повторять приглашение. Он поднял ногу и встал на нижнюю перекладину.
— Считайте, что вы дважды мертвец, если издадите хоть звук, — предупредил незнакомец.
Господин Жакаль кивнул в знак того, что все понял, а про себя подумал:
"Решается моя судьба: развязка близка".
Впрочем, это не помешало ему подняться по лестнице в полной тишине, да так ловко, словно у него не были завязаны глаза и дело происходило средь белого дня, настолько для г-на Жакаля это было привычное занятие.
Он на всякий случай стал считать перекладины и насчитал их семнадцать, когда очутился на самом верху лестницы. Его ждал человек, отворивший окно; любезно подставив руку, он приказал:
— Перешагивайте!
Господин Жакаль и не думал возражать.
Он сделал все, что было велено.
Следовавший за ним человек сделал то же.
Тогда тот, что шел впереди — а его единственной целью было, как видно, проложить им путь и помочь г-ну Жакалю подняться наверх, — снова спустился и положил лестницу на крышу кареты. К своему величайшему ужасу, г-н Жакаль услышал, как лошади галопом поскакали прочь.
"Вот я оказался заперт, — подумал он. — Но где? Уж во всяком случае не в погребе, раз мне пришлось подняться на семнадцать ступеней. Развязка все ближе".
Он обратился к спутнику с вопросом:
— Не будет ли с моей стороны нескромностью узнать, подошла ли наша маленькая прогулка к концу?
— Нет! — отозвался тот, кто, судя по голосу, сидел с ним в карете и, очевидно, решил быть его телохранителем.
— Долго ли нам еще предстоит путешествовать?
— Мы будем на месте примерно через три четверти часа.
— Так мы снова поедем в карете?
— Нет.
— Стало быть, нас ждет пешая прогулка?
— Вот именно!
"А-а! — подумал г-н Жакаль. — Все окончательно запутывается. Три четверти часа ходить в помещении, да еще во втором этаже! Как бы огромен и живописен ни был этот дом, такая долгая прогулка по нему может показаться утомительной. Все это более чем странно! Куда же мы придем?"
В эту минуту г-ну Жакалю показалось, что сквозь повязку на глазах пробивается свет. Это натолкнуло его на мысль, что его спутник снова зажег фонарь.
Он почувствовал, как кто-то взял его за руку.
— Идемте, — пригласил его проводник.
— Куда мы идем? — спросил г-н Жакаль.
— Вы очень любопытны, — заметил тот.
— Я, может быть, не так выразился, — спохватился начальник полиции. — Я хотел сказать: "Как мы пойдем?"
— Говорите тише, сударь! — послышался голос.
"О-о! Похоже, в доме кто-то живет", — предположил г-н Жакаль.
И он продолжал в том же тоне, что и его собеседник, то есть несколько тише, как ему и было приказано:
— Я хотел спросить, сударь, как мы пойдем, то есть по какой дороге, предстоит нам подниматься или спускаться?
— Мы спустимся.
— Хорошо. Если дело лишь в том, чтобы спуститься, давайте спустимся.
Господин Жакаль старался говорить в шутливом тоне, чтобы казаться хладнокровным. Однако на душе у него было неспокойно. Сердце его готово было вырваться из груди, и в темноте, обступавшей его со всех сторон, он подумал о тех, кто путешествует свободно, в ярком свете луны, per arnica silentia lunae, как сказал Вергилий.
Надо сказать, что это меланхолическое размышление было недолгим.
К тому же произошло нечто такое, что отвлекло г-на Жакаля.
Ему почудились приближающиеся шаги. Его спутник чуть слышно обменялся несколькими словами с вновь прибывшим, которого, видимо, ждали как проводника по лабиринту, куда им предстояло углубиться; проводник отворил дверь и начал спускаться по лестнице.
У господина Жакаля не осталось больше сомнений, когда его спутник сказал:
— Возьмитесь за перила, сударь.
Начальник полиции снова стал считать ступени, как он это делал, когда поднимался.
Их было сорок три.
Эти сорок три ступени привели в мощеный двор.
Во дворе находился колодец.
Человек с фонарем направился к колодцу; г-н Жакаль, подталкиваемый проводником, шел следом.
Человек с фонарем склонился над краем колодца и крикнул:
— Эй, вы там?
— Да! — отозвался голос, заставивший г-на Жакаля вздрогнуть: казалось, он доносится из самых недр земли.
Человек поставил фонарь на край колодца, взялся за конец веревки и потянул на себя, будто доставая из колодца ведро. Но вместо ведра на конце веревки оказалась огромная корзина, способная вместить человека или даже двух.
Как ни старался человек действовать бесшумно, блок, очевидно, давно не смазывали, и он жалобно скрипнул.
Господин Жакаль сейчас же узнал этот звук, и по всему его телу пробежал озноб.
Однако он не успел взять себя в руки, как ни старался: едва корзина оказалась на земле, его толкнули внутрь, приподняли, и корзина закачалась в воздухе, а затем начальника полиции стали спускать в колодец с быстротой и ловкостью: можно было подумать, что он имеет дело с горняками.
Господин Жакаль не сдержался и издал вздох, похожий скорее на стон.
— Не вздумайте кричать, — строго предупредил полицейского знакомый голос его провожатого, — иначе я отпущу веревку!
Такое предупреждение заставило г-на Жакаля вздрогнуть, но вместе с тем отбило желание издавать какие бы то ни было звуки.
"В конце концов, — решил он, — если бы они хотели бросить меня в колодец, они не стали бы угрожать или спускать меня в корзине. Но куда, черт возьми, они ведут меня этим дурацким путем? На дне колодца может быть только вода".
Вдруг его осенило: он вспомнил, как спускался в Говорящий колодец.
"Нет, — подумал он, — нет! Я ошибаюсь, думая, что на дне колодца может быть лишь вода. Там еще бывают огромные и запутанные подземелья, зовущиеся катакомбами. Меня ведь так долго возили по городу, чтобы сбить с толку. Значит, моей жизни ничто не угрожает: зачем сбивать с толку человека, которого собираются убить? Никому не пришло на ум морочить голову Брюну, Нею, четырем сержантам из Ла-Рошели. Ясно одно: я в руках карбонариев. Но зачем они меня похитили?.. A-а, арест Сальватора! Опять этот чертов Сальватор! И проклятый Жерар!"
С такими размышлениями г-н Жакаль, забившись в корзину и уцепившись обеими руками за веревку, спускался на дно колодца, в то время как другая корзина, нагруженная камнями такого же веса и управляемая теми, кто остался во дворе, поднималась вверх.
И сейчас же сверху раздался условный свист, на который снизу ответили тоже условным свистом.
Первый означал: "Он у вас?", а ответ: "У нас".
И действительно, г-н Жакаль почувствовал, что под ним твердая почва.
Ему помогли выйти из корзины, которая затем поднималась и опускалась еще дважды, доставив вниз телохранителей г-на Жакаля.
XXVI
ГЛАВА, В КОТОРОЙ ГОСПОДИН ЖАКАЛЬ ПОНИМАЕТ НАКОНЕЦ, ЧТО ПРОИСХОДИТ,
И ПРИЗНАЕТ, ЧТО ДЕВСТВЕННЫЕ ЛЕСА АМЕРИКИ МЕНЕЕ ОПАСНЫ, ЧЕМ ДЕВСТВЕННЫЕ ЛЕСА ПАРИЖА
Спутники двинулись в путь по бескрайним подземельям, которые мы уже описывали в одной из предыдущих книг.
Шествие замедлялось из-за многочисленных поворотов: провожатые г-на Жакаля — нарочно или нет — заставляли так следовать своего подопечного. Они шли три четверти часа, показавшихся пленнику вечностью: сырость подземелья, ровное неторопливое движение, а также полное молчание проводников придавали этой ночной прогулке сходство с погребальным шествием.
Небольшой отряд остановился перед низкой дверью.
— Мы уже пришли? — со вздохом спросил г-н Жакаль, начинавший думать, что таинственность, которой окружили его похищение, свидетельствовала о грозящей ему опасности.
— Осталось совсем немного, — ответил незнакомый голос.
Говоривший отворил дверь, в которую вошли оба спутника г-на Жакаля.
Третий взял г-на Жакаля за руку и предупредил:
— Мы поднимаемся.
Действительно, г-н Жакаль споткнулся о нижнюю ступеньку лестницы.
Едва он поставил ногу на третью ступень, как дверь за ним захлопнулась.
Господин Жакаль, все так же сопровождаемый телохранителями, поднялся на сорок ступеней.
"Отлично! — подумал он. — Меня опять ведут во второй этаж того дома, чтобы запутать следы".
На сей раз г-н Жакаль заблуждался; он скоро понял это, когда оказался на ровной земляной площадке и вдохнул полной грудью свежий, ласкающий, ароматный лесной воздух.
Он прошел по мягкой траве с десяток шагов, и знакомый голос его спутника произнес:
— Теперь мы пришли и вы можете снять повязку.
Господин Жакаль упрашивать себя не заставил. Он торопливо сорвал платок с глаз, не сумев скрыть волнения.
У него вырвался изумленный возглас при виде открывшегося ему зрелища.
Он стоял в окружении сотни людей, за которыми поднимался настоящий лес.
Начальник полиции изумленно и подавленно огляделся.
Он попытался разглядеть хоть одно знакомое лицо среди людей, освещаемых сверху луной, а снизу — двумя десятками воткнутых в землю факелов.
Но все эти лица были ему незнакомы.
Да и где он находился? Он не имел об этом ни малейшего представления.
На десять льё вокруг Парижа от не знал ни одного похожего места.
Господин Жакаль попытался найти какой-нибудь ориентир, определить, где кончается этот лес, но поднимавшийся от факелов дым, смешиваясь с туманом, обволакивавшим деревья, был непроницаем даже для взгляда г-на Жакаля.
Особенно поразило начальника полиции угрюмое молчание обступивших его людей, похожих скорее на призраки, если бы не горящие глаза, в которых читались уже слышанные г-ном Жакалем зловещие слова: "Мы не воры, мы враги!"
Врагов этих, как мы только что сказали, насчитывалось около сотни, и он находился среди них ночью, в лесу!
Господин Жакаль, как известно, был философ, вольтерьянец, безбожник (эти три различных определения обозначают примерно одно и то же). Однако, отметим это к его стыду или же, напротив, к чести его, в этот торжественный миг он сделал над собой необычайное усилие и, подняв глаза к небу, поручил свою душу Господу Богу!
Наши читатели, без сомнения, узнали место, куда привели г-на Жакаля, и если полицейскому, несмотря на усилия, никак не удавалось его узнать, это, вероятно, объяснялось просто: хотя он все время находился в черте Парижа, ему никогда не доводилось здесь раньше бывать.
Это, в самом деле, был девственный лес на улице Анфер, не такой зеленый, конечно, как в ту памятную весеннюю ночь, когда мы пришли сюда впервые, но не менее живописный в эту пору поздней осени, да еще в такое время суток.
Именно отсюда ушли Сальватор и генерал Лебастар де Премон, чтобы вырвать Мину из рук г-на де Вальженеза. Здесь же они назначили встречу, чтобы вырвать г-на Сарранти из рук палача.
Видели мы и то, почему Сальватор не пришел на свидание и как его заменили г-ном Жакалем.
Мы знаем в лицо кое-кого из тех, кто собрался в необитаемом доме.
Это вента карбонариев, призвавшая на помощь, учитывая сложившееся положение, четыре другие венты. Ночью 21 мая генерал Лебастар де Премон приходил на подобное собрание и просил помощи и поддержки, чтобы освободить его друга.
Читатели помнят ответ карбонариев; мы рассказывали о нем в главе под названием: "Помоги себе сам, и Бог тебе поможет". Это был полный, решительный, единодушный отказ принимать какое-либо участие в освобождении пленника. Мы ошибаемся, когда говорим "единодушный": один из двадцати членов, Сальватор, предложил генералу свою помощь.
Что за этим последовало, мы уже знаем.
Мы также помним, как резко, хотя и справедливо, сформулировали карбонарии свое суровое решение. Однако мы еще раз приведем текст на тот случай, если кто-нибудь забыл, о чем говорилось в вышеупомянутой главе.
Оратор, которому было поручено выступить от имени братьев, сказал:
"Я сожалею, что вынужден дать вам такой ответ, — без ясных, очевидных, неопровержимых доказательств невиновности господина Сарранти, по мнению большинства членов, нам не следует поддерживать предприятие, имеющее целью вырвать из рук закона того, кого этот закон осудил справедливо; поймите меня правильно, генерал: я говорю "справедливо", пока не доказано обратное".
Утром описываемого нами дня, когда Сальватор обдумывал свою поездку в Ванвр, он зашел к генералу Лебастару де Премону. Генерала он не застал и просил ему передать следующее:
"Сегодня вечером состоится собрание в девственном лесу. Ступайте туда и скажите братьям, что у нас есть доказательство невиновности г-на Сарранти. Я представлю это доказательство в полночь.
Однако с девяти часов вечера садите с десятком верных людей в засаде неподалеку от Иерусалимской улицы; вы увидите, как я войду в полицию, до этого момента, я уверен, все произойдет так, как я задумал. Но в префектуре — хотя я не думаю, что г-н Жакаль осмелится на этот шаг, зная, кто я такой, — меня могут арестовать.
Если до десяти часов я не выйду, значит, меня схватили.
Но мой арест заставит г-на Жакаля предпринять некоторые шаги, и ему придется выйти самому.
Примите меры как человек, привыкший организовывать засады. Захватите г-на Жакаля и его кучера; последнего отпустите, когда сочтете возможным, а г-на Жакаля, покатав по городу и запутав следы, отвезите в девственный лес.
Как только я снова окажусь на свободе, я сам им займусь".
Мы видели, что генерал Лебастар де Премон — а именно он сидел рядом с г-ном Жакалем в карете — с помощью своих друзей точно исполнил все предписания Сальватора.
Вента или, точнее, пять вент, собравшиеся в этот вечер, чтобы договориться о выборах, еще в десять часов узнали через посланца генерала об аресте Сальватора, невиновности г-на Сарранти и необходимости похитить г-на Жакаля.
Целая вента, то есть двадцать человек, в одно мгновение предприняли все необходимое, чтобы г-н Жакаль не смог ускользнуть: помимо четырех человек, которых г-н Лебастар де Премон посадил в засаду у префектуры, и трех человек, которые находились вместе с ним на Курла-Рен, вента расставила на одинаковом расстоянии посты по четыре человека вдоль реки и за заставой Пасси.
Как видим, г-н Жакаль едва ли мог ускользнуть — так оно и случилось.
Мы проследили за его долгим путешествием по Парижу, предпринятым по совету Сальватора, и оставили его в окружении карбонариев. Начальник полиции с тревогой ожидал приговора, который судя по всему должен был оказаться смертным.
— Братья! — торжественно начал генерал Лебастар де Премон. — Перед вами тот, кого вы ждали. Как наш брат Сальватор и предвидел, он арестован. Как он и приказал на случай своего ареста, тот, кто посмел поднять на него руку, был похищен и стоит перед вами.
— Для начала пусть отдаст приказ освободить Сальватора, — предложил кто-то.
— Я это уже сделал, господа, — поспешил заверить г-н Жакаль.
— Это правда? — переспросили несколько человек, что свидетельствовало об одном: судьба Сальватора была им далеко не безразлична.
— Подождите! — сказал г-н Лебастар де Премон. — Человек, которого нам посчастливилось захватить, очень хитер. Как только мы его арестовали, он стал обдумывать, из-за чего его похитили, и, конечно, догадался, что отвечает головой за нашего друга и что мы, доставив его на место, прежде всего потребуем свободы для Сальватора. Он решил проявить инициативу и, как сам сказал об этом, действительно отдал такой приказ. Но на мой взгляд, следовало отдать его перед тем, как он вышел из префектуры, а не после того как он попал к нам в руки.
— Но я же вам сказал, господа, — вскричал г-н Жакаль, — что просто забыл отдать такой приказ перед выходом!
— Досадная забывчивость! Братья сами решат, насколько это серьезно, — рассудил генерал.
— Кстати, — продолжал тот же голос, что спрашивал у генерала, правду ли сказал начальник полиции, — вы здесь, сударь, не только затем, чтобы ответить за арест Сальватора. У нас к вам тысяча других вопросов.
Господин Жакаль хотел было ответить, но говоривший властно махнул рукой, приказывая ему молчать.
— Я говорю о ваших проступках не только в области политики, — неторопливо продолжал он, — вы любите монархию, а мы — республику, так что же? Вы вправе служить человеку, как мы вправе посвятить свои жизни принципу. Вы арестованы не только как политический агент правительства, а как человек, превысивший свои полномочия и злоупотребивший своей властью. Не проходит дня, чтобы в секретный трибунал не поступила на вас жалоба, чтобы кто-то из братьев не потребовал вам отомстить. Уже давно, сударь, вы приговорены к смерти, и если до сих пор живы, то только благодаря Сальватору.
Спокойный и печальный тон говорившего произвел на г-на Жакаля столь ужасающее действие, словно он услышал звук трубы карающего ангела. Начальник полиции многое мог бы возразить, он умел быть красноречивым, и в свой последний час, когда смерть подкралась к нему незаметно и раньше срока, у него, конечно, была отличная возможность блеснуть своим красноречием. Но ему даже не пришло в голову попытаться это сделать: строгое молчание, царившее среди присутствовавших, превращало это многочисленное собрание в мощную и страшную силу.
Господин Жакаль молчал. Тогда слово взял другой оратор.
— Человек, арестованный по вашему приказанию, хотя вы десять раз обязаны ему жизнью, сударь, дорог всем нам. За одно то, что вы его арестовали и, значит, посмели поднять руку на того, кого вы по многим причинам должны были чтить и уважать, вы заслужили смерть. Этот вопрос мы и поставим на обсуждение. Сейчас вам принесут стол, бумагу, перья и чернила, и если за время этого обсуждения, которое вы можете считать верховным судом, вам нужно будет оставить какие-нибудь письменные распоряжения, выразить последнюю волю, написать завещание родным и близким, изложите свои желания, и мы клянемся, что они будут в точности исполнены.
— Но чтобы завещание было признано законным, нужен нотариус, даже два! — вскричал г-н Жакаль.
— Только не для собственноручного завещания, сударь. Как вы знаете, такой документ, от начала и до конца написанный рукой завещателя, — самый безупречный документ, когда завещатель физически здоров и находится в здравом уме. Здесь есть сто свидетелей, которые при необходимости подтвердят, что, составляя и подписывая свое завещание, вы были как нельзя более здоровы телом и духом. Вот стол, чернила, бумага и перья. Пишите, сударь, пишите. Мы не будем вам мешать и удалимся.
Говоривший подал знак, и присутствовавшие, словно только и ждавшие этого знака, разом отступили и словно по волшебству исчезли за деревьями.
Перед господином Жакалем стоял стол и стул.
Сомнений быть не могло: перед ним лежала гербовая бумага, а исчезнувшие люди должны были вот-вот появиться снова и объявить ему смертный приговор.
Оставалось написать завещание.
Господин Жакаль понял это и почесал в затылке со словами:
— Дьявольщина! Все обернулось еще хуже, чем я полагал.
О чем же подумал г-н Жакаль прежде всего, как только осознал, что конец близок? О завещании? Нет. О добре, которое он мог бы принести, и зле, которое причинил? Нет. О Боге? Нет. О черте? Нет.
Он подумал о том, что недурно было бы понюхать табачку, не спеша взял щепоть, с наслаждением втянул ее в себя и, захлопнув табакерку, про себя повторил: "Да, все обернулось еще хуже, чем я полагал".
В эту минуту он с горечью подумал, что девственные леса Америки с пумами, ягуарами и гремучими змеями в сто раз безопаснее, чем сказочный лес, в котором он находится.
Что же делать? Он не нашел ничего лучшего, как взглянуть на часы.
Но он был лишен радости даже узнать время: накануне г-н Жакаль был так занят, что забыл завести часы, и теперь они остановились.
Наконец он бросил взгляд на бумагу, перо, чернила; машинально сел на стул и облокотился на стол.
Это отнюдь не означало, что г-н Жакаль решил написать завещание. Нет, для него не имело значения, как он умрет, завещав свое добро или без завещания. Просто у него подгибались колени.
Вот почему, вместо того чтобы взять перо и нацарапать на бумаге какие-нибудь буквы, он уронил голову на руки.
Он сидел так с четверть часа, глубоко задумавшись и совершенно не замечая, что происходит вокруг.
Вдруг он почувствовал на плече чью-то руку.
Он вздрогнул, поднял голову и увидел, что вокруг него снова столпились карбонарии.
Смотрели они еще более мрачно, а их глаза пылали еще ярче.
— Ну что? — спросил у г-на Жакаля человек, тронувший его за плечо.
— Что вам угодно? — отозвался начальник полиции.
— Вы намерены оставить завещание?
— Мне нужно еще немного времени.
Незнакомец вынул часы. Накануне он был, видимо, не настолько занят, как г-н Жакаль, и успел завести часы: они ходили.
— Сейчас десять минут четвертого, — сообщил он. — У вас есть время до половины четвертого, то есть двадцать минут, если, конечно, вы не хотите покончить с этим вопросом немедленно: в таком случае вам не придется ждать.
— Нет, нет! — живо возразил г-н Жакаль, подумав о том, какие разнообразные события могут произойти за двадцать минут. — Напротив, я должен указать в этом важнейшем документе на чрезвычайно серьезные обстоятельства. Я даже сомневаюсь, хватит ли мне двадцати минут.
— Придется вам постараться, чтобы хватило, учитывая, что у вас не будет ни секундой больше, — предупредил человек, выкладывая часы на стол перед г-ном Жакалем.
Затем он отошел назад и занял свое место среди окружавших г-на Жакаля заговорщиков.
Тот бросил взгляд на часы. Одна минута уже истекла. Ему показалось, что часы стали тикать быстрее и что стрелка движется прямо на глазах.
Он едва не лишился чувств.
— Что же вы не пишете? — спросил все тот же человек.
— Сейчас, сейчас, — ответил г-н Жакаль.
Судорожно сжав перо, он стал водить им по бумаге.
Понимал ли он сам, что пишет? Этого мы утверждать не можем. Кровь у него прихлынула к голове, в висках стучало: ему казалось, что он вот-вот получит апоплексический удар. Зато он почувствовал, как его ноги остывают с пугающей быстротой.
Обступившие его люди не издавали ни звука, ветви деревьев будто замерли, ни одна птица, ни одно насекомое, ни одна травинка не шевелилась.
Слышался лишь скрип пера, да изредка — звук рвущейся под пером бумаги: так нервна и лихорадочно-порывиста была водившая им рука.
Словно желая передохнуть, г-н Жакаль поднял голову и огляделся или скорее попытался это сделать. Однако он сейчас же снова уткнулся в свою бумагу, испугавшись мрачных лиц вокруг.
Господин Жакаль не мог продолжать.
Человек с часами подошел к нему и сказал:
— Пора заканчивать, сударь: ваше время истекло.
Господин Жакаль вздрогнул. Он заявил, что стало довольно холодно, а он не привык работать на свежем воздухе, особенно по ночам; что рука у него дрожит, как могли заметить присутствовавшие, и, учитывая обстоятельства, он просит у собравшихся снисхождения. Словом, он нагромоздил все отговорки, какие обычно находит любой человек в минуту смерти, чтобы хоть на несколько мгновений оттянуть развязку.
— У вас есть еще пять минут, — сказал все тот же человек, возвращаясь в ряды карбонариев.
— Пять минут! — вскричал г-н Жакаль. — Да как вы можете?! Чтобы обдумать завещание, написать его, подписать, перечитать, сверить!.. Пять минут на работу, на которую требуется месяц, да еще в полнейшем спокойствии! В самом деле, признайтесь, господа: то, что вы мне предлагаете, просто безрассудно!
Карбонарии его не перебивали. Затем уже знакомый нам человек подошел и бросил взгляд на часы.
— Пять минут истекли! — объявил он.
Господин Жакаль закричал.
Круг сомкнулся, и г-ну Жакалю показалось, что он сейчас задохнется за этой стеной из человеческой плоти.
— Подпишите завещание, — приказал человек с часами, — и давайте на этом закончим.
— У нас есть более неотложные и важные дела, чем ваше, — прибавил другой карбонарий.
— И так времени уже потеряно предостаточно, — сказал третий.
Человек с часами подал г-ну Жакалю перо.
— Подпишите! — приказал он.
Господин Жакаль взял письмо и, продолжая возражать, подписал.
— Готово? — спросили из толпы.
— Да, — отозвался человек с часами.
Он обратился к г-ну Жакалю:
— Сударь! От имени всех присутствующих здесь братьев клянусь Богом, что ваше завещание будет в точности соблюдено, а ваша последняя воля исполнена.
— Ступайте вперед! — приказал другой человек, не произносивший до того ни слова; судя по его атлетическому сложению ошибиться было невозможно: очевидно, тайный трибунал облек его полномочиями палача. — Ступайте!
Он крепко схватил г-на Жакаля за ворот и провел сквозь толпу, расступившуюся перед жертвой и палачом.
Господин Жакаль, увлекаемый великаном, прошел еще около десяти шагов по лесу, как вдруг заметил в сумерках на ветке веревку, покачивавшуюся над свежевырытой могилой. Неожиданно из глубины леса вынырнули двое и преградили ему путь.
XXVII
ГЛАВА, В КОТОРОЙ ГОСПОДИНУ ЖАКАЛЮ ПРЕДСТАВЛЯЮТ НА РАССМОТРЕНИЕ РАЗЛИЧНЫЕ СПОСОБЫ СПАСТИ ГОСПОДИНА САРРАНТИ
Как мы уже сказали, перед г-ном Жакалем закачалась, подобно страшной лиане, веревка. День грозил стать последним, но не прекраснейшим в его жизни, как не преминул бы заметить г-н Прюдом. Сильная рука схватила г-на Жакаля и оторвала от земли, и роковая петля вот-вот была готова обвить его шею. В последнюю минуту два человека вдруг словно выросли из-под земли, но с какой стороны? Никто не мог бы этого сказать, а уж г-н Жакаль — во всяком случае. Нетрудно догадаться, что в это время он полностью утратил обычное присутствие духа.
Один из пришедших вытянул руку и произнес одно-единственное слово:
— Стойте!
Брат, исполнявший роль палача — это был не кто иной, как наш знакомый Жан Бык, — выпустил г-на Жакаля; тот, опустившись на ноги, вскрикнул от радости и удивления, узнав Сальватора в человеке, приказавшем: "Стойте!"
Это, действительно, был Сальватор: он пришел в сопровождении брата, которого генерал Лебастар де Премон отправил с запиской начальника полиции, чтобы освободить Сальватора.
— Ах, дорогой господин Сальватор! — вскричал г-н Жакаль в порыве благодарности. — Я вам обязан жизнью!
— Насколько я помню, это уже во второй раз, — строго заметил молодой человек.
— Во второй, в третий, — поспешил вставить г-н Жакаль, — я признаю это перед Небом, а также перед этим инструментом казни. Испытайте мою признательность, и вы увидите, умею ли я быть благодарным.
— Хорошо, я сделаю это теперь же… Когда имеешь дело с такими людьми, как вы, господин Жакаль, нельзя давать остынуть благородным порывам. Следуйте, пожалуйста, за нами.
— О, с удовольствием! — воскликнул г-н Жакаль, бросив прощальный взгляд на разверстую могилу и болтавшуюся над ней веревку.
Он поспешил вслед за Сальватором. Проходя мимо Жана Быка, он невольно вздрогнул. А плотник заключал шествие и словно давал понять г-ну Жакалю, что тот, возможно, не навсегда прощался с веревкой и ямой, от которых сейчас удалялся.
Через несколько секунд они подошли к месту, где г-н Жакаль так долго сочинял свое завещание.
Карбонарии еще не разошлись и переговаривались вполголоса. Они расступились, пропуская Сальватора и Жана Быка, следовавшего за молодым человеком тенью — страшной и леденящей г-ну Жакалю кровь!
Господин Жакаль, к своему большому сожалению, заметил, что глаза всех присутствовавших обращены к нему, а их лица хмурятся; он понял, что его присутствие неприятно их удивило.
В глазах заговорщиков читался единодушный вопрос: "Зачем вы вернули его?"
— Да, да, я отлично вас понимаю, братья, — сказал Сальватор. — Вы удивлены тем, что снова видите господина Жакаля рядом с собой, в то время как были уверены, что он уже наконец-то отдает душу Богу или дьяволу. Я вам изложу свои соображения, которым господин Жакаль обязан жизнью, хотя бы на время, ведь я не хочу решать вопрос о его помиловании единолично: я подумал, что мертвый господин Жакаль вряд ли сможет быть нам полезен, а вот живой начальник полиции очень нам пригодится, лишь бы он сам этого захотел, а в этом я не сомневаюсь, хорошо зная его характер. Не правда ли, господин Жакаль, — прибавил Сальватор, обратившись к пленнику, — не правда ли, что вы приложите к этому все усилия?
— Вы ответили за меня, господин Сальватор, и я не заставлю вас солгать, будьте покойны. Однако я взываю к вашей высшей справедливости: требуйте от меня лишь того, что в моих силах.
Сальватор кивнул головой, что означало: "Не беспокойтесь".
Он повернулся к карбонариям и сказал:
— Братья! Раз человек, который мог расстроить наши планы, сейчас перед нами, я не вижу, почему бы нам не обсудить эти планы в его присутствии. Господин Жакаль может дать хороший совет, и я не сомневаюсь, что он нас поправит, если мы ошибемся.
Господин Жакаль закивал в знак того, что подтверждает эти слова.
Молодой человек снова обратился к нему:
— Казнь по-прежнему назначена на завтра?
— На завтра, да, — подтвердил г-н Жакаль.
— На четыре часа?
— На четыре часа, — повторил г-н Жакаль.
— Ладно, — сказал Сальватор.
Он бросил взгляд направо, потом налево и спросил у спутника г-на Жакаля:
— Что вы сделали в предвидении этого события, брат?
— Я нанял все окна второго этажа, выходящие на набережную Пелетье, — отозвался карбонарий, — а также все окна на Гревскую площадь с первого этажа вплоть до мансард.
— Вам, должно быть, это обошлось недешево! — заметил г-н Жакаль.
— Да нет, сущие пустяки: я заплатил всего сто пятьдесят тысяч франков.
— Продолжайте, брат, — попросил Сальватор.
— У меня, таким образом, четыреста окон, — продолжал карбонарий. — По три человека у каждого окна, — итого — тысяча двести человек. Я расставил также четыреста человек на улицах Мутон, Жан-де-Лепин, Корзинщиков, Мартруа и Кожевников — иными словами, перекрыл выходы на площадь Ратуши; двести других будут расставлены вдоль дороги от ворот Консьержери до Гревской площади. Каждый из них будет вооружен кинжалом и двумя пистолетами.
— Черт возьми! Это, должно быть, стоило вам еще дороже, чем четыреста окон.
— Ошибаетесь, сударь, — возразил карбонарий, — это не стоило мне ничего: окна можно снять, зато свои сердца честные люди отдают добровольно.
— Продолжайте! — сказал Сальватор.
— Вот как все будет происходить, — продолжал карбонарий. — По мере того как обвиняемый будет приближаться к Гревской площади, наши люди станут оттеснять буржуа, зевак, женщин, детей в сторону набережной Жевр и моста Сен-Мишель: им под любым предлогом необходимо держаться всем вместе.
Господин Жакаль слушал со все возраставшим вниманием и не переставал удивляться.
— Повозка с осужденным, — продолжал карбонарий, — под охраной пикета жандармов выедет из Консьержери около половины четвертого и направится к Гревской площади по Цветочной набережной. Она проедет беспрепятственно до моста Сен-Мишель. Там один из моих индийцев бросится под колеса и будет раздавлен.
— А-а! — перебил его г-н Жакаль. — Я, вероятно, имею честь разговаривать с господином генералом Лебастаром де Премоном.
— Совершенно верно! — подтвердил тот. — Неужели вы сомневались, что я приеду в Париж?
— Я был в этом абсолютно уверен… Однако сделайте милость: продолжайте, сударь. Вы сказали, что один из ваших индийцев бросится под колеса повозки и будет раздавлен…
Господин Жакаль, воспользовавшись паузой, которую сам же и создал, полез в карман, вынул табакерку, раскрыл ее, с наслаждением, как всегда, втянул в себя огромную щепоть табаку и стал слушать; можно было подумать, что, забив нос, он таким образом обострял слух.
— При виде этого происшествия в толпе поднимется крик и на время отвлечет внимание эскорта, — продолжал генерал. — Те, что окажутся поблизости от повозки, перевернут ее и подадут условный сигнал, на который поспешат все, кто будет находиться в прилегающих улицах и в окнах. Предположим, что около восьмисот человек по тем или иным причинам не смогут пробиться. Зато остальные — около тысячи человек — в одну минуту обступят карету справа, слева, спереди, сзади и преградят ей путь. Повозка будет опрокинута, постромки перерезаны, десять всадников — и я в их числе — похитят осужденного. Ручаюсь, произойдет одно из двух: либо меня убьют, либо я освобожу господина Сарранти!.. Брат! — прибавил генерал, обернувшись к Сальватору. — Вот мой план. Вы считаете, что он исполним?
— Я полагаюсь в этом вопросе на господина Жакаля, — отозвался Сальватор, бросив взгляд на начальника полиции. — Только он может сказать, каковы наши шансы на победу или поражение. Выскажите же свое мнение, господин Жакаль, но только абсолютно искренне.
— Клянусь вам, господин Сальватор, — отвечал г-н Жакаль, к которому постепенно возвращалось его обычное хладнокровие, после того как опасность если и не окончательно развеялась, то отступила, — клянусь вам самым дорогим, что у меня есть, — своей жизнью, что если бы я знал, как спасти господина Сарранти, то сказал бы об этом вам. Но, к несчастью, именно я принял меры к тому, чтобы его не могли спасти; вот почему я изо всех сил пытаюсь найти необходимый способ, клянусь вам; но как я ни призываю на помощь свое воображение, сколько ни вспоминаю примеры бегства или похищения пленников, не могу найти ничего, абсолютно ничего.
— Простите, сударь, — перебил его Сальватор, — но мне кажется, вы уклоняетесь от вопроса. Я не прошу подсказать мне способ спасения господина Сарранти, я лишь спрашиваю ваше мнение о том, который предложил генерал.
— Позвольте вам заметить, дорогой господин Сальватор, — возразил г-н Жакаль, — что я как нельзя более категорично ответил на ваш вопрос. Когда я говорю, что не нахожу подходящего средства, это означает, что я не одобряю и того, что предложил уважаемый предыдущий оратор.
— Почему же? — спросил генерал.
— Объясните свою мысль, — поддержал его Сальватор.
— Все очень просто, господа, — продолжал г-н Жакаль. — По тому, как горячо вы желаете освободить господина Сарранти, вы можете судить о том, как страстно правительство хочет, чтобы его не похитили. Прошу покорно меня извинить, но именно мне поручили обеспечить совершение казни. Я взялся за дело заранее и составил план, очень похожий на ваш, но только с противоположной, разумеется, целью.
— Мы вас прощаем, ведь вы действовали сообразуясь со своим долгом. Однако скажите теперь вою правду: это в ваших же интересах.
— Когда я узнал о прибытии во Францию генерала Лебастара де Премона, — несколько увереннее продолжал г-н Жакаль, — а произошло это после неудачного бегства короля Римского…
— Так вы уже давно знали, что я в Париже? — спросил генерал.
— Я узнал об этом спустя четверть часа после вашего прибытия, — ответил г-н Жакаль.
— И не приказали меня арестовать?
— Позвольте вам заметить, генерал, это было бы слишком просто: если бы вас арестовали с самого начала, я не знал бы о цели вашего приезда или знал бы лишь то, что вы захотели бы мне сообщить. Напротив, предоставив вам свободу действий, я оказался в курсе всех событий. Сначала я решил, что цель вашего появления — вербовка сторонников Наполеона Второго. Я ошибся. Однако благодаря предоставленной вам свободе я узнал о вашей дружбе с господином Сарранти, о том, что вы связаны с господином Сальватором; мне донесли о вашем совместном визите в парк Вири. Наконец, когда мне стало известно о том, что вы, генерал, примкнули во Флоренции к карбонариям и стали масоном в ложе Железной Кружки, я решил, что вы действуете в интересах господина Сарранти и можете рассчитывать на пятьсот, тысячу, даже две тысячи человек для спасения господина Сарранти. Как видите, я ошибся всего на двести человек. Потом я себе сказал: генерал богат, как набоб, он опустошит лавки наших оружейников; но от самих же оружейников я узнаю, сколько он купил оружия и, следовательно, сколько человек он рассчитывает привлечь на свою сторону. За неделю в Париже были куплены тысяча триста пар пистолетов и восемьсот охотничьих ружей, а если учесть, что сто пар пистолетов были куплены публикой и двести ружей охотниками, то на заговорщиков приходится шестьсот ружей и тысяча двести пар пистолетов; что до кинжалов, то вы купили их от восьмисот до девятисот.
— Все именно так, — подтвердил генерал.
— Что же я сделал потом? — продолжал г-н Жакаль. — Да то, что сделали бы на моем месте вы. Я подумал: генерал вооружит две тысячи человек, значит, я вооружу шесть тысяч. Треть из них я еще со вчерашнего дня разместил в подвале ратуши. Еще две тысячи человек спрятались этой ночью в соборе Парижской Богоматери. Двери собора будут заперты сегодня весь день под предлогом ремонта. Наконец, последние две тысячи человек пройдут через весь Париж под видом того, что направляются в Курбевуа, а сами остановятся на Королевской площади и ровно в половине четвертого двинутся прямо на Гревскую площадь. Как видите, ваши тысяча восемьсот человек будут со всех сторон окружены моими шестью тысячами. Вот, генерал, мои планы стратега и филантропа. Как стратег я вас переиграл. У меня превосходство в оружии, знамени, мундире, в численности, наконец. Как филантроп я говорю вам: вы рискуете напрасно, ваша попытка будет всего лишь отчаянным и бесполезным предприятием, ибо ваши намерения разгаданы. Кроме того, и об этом не мешало бы подумать, господин Сальватор, вы проиграете на выборах. Вы напугаете буржуа, которые на несколько дней закроют свои лавочки и отвернутся от вас. Роялисты станут кричать, что Наполеон Второй якшается с якобинцами, а все добропорядочные граждане должны объединиться против революции… Вот, по моему мнению, каковы будут последствия этой катастрофы. Я высказал вам свои соображения, а вы вольны поступать, как сочтете нужным, но от чистого сердца предупреждаю вас, что это предприятие не спасет господина Сарранти, вас же погубит навсегда, тем более что вы попытались бы спасти не бонапартиста или республиканца, а вора и убийцу, как показало следствие.
Сальватор и генерал Лебастар де Премон обменялись взглядом, понятным всем карбонариям.
— Вы правы, господин Жакаль, — заметил Сальватор. — И хотя ваш план — единственная причина беды, которая может нас постичь, я благодарю вас от имени всех членов братства, как присутствующих, так и тех, кого здесь нет.
Он обвел собравшихся взглядом и спросил:
— Может ли кто-нибудь предложить лучший план?
Никто не ответил.
Господин Жакаль тяжело вздохнул. Он действительно был в отчаянии.
Карбонарии в большинстве своем разделяли это отчаяние.
Один Сальватор сохранял свою непоколебимую ясность духа.
Как орел парит над облаками, так и он словно парил над людскими судьбами.
XXVIII
СРЕДСТВО НАЙДЕНО
После минутного затишья послышался будто спустившийся с высот голос Сальватора.
— А ведь такое средство есть, господин Жакаль.
— Ба! И какое же? — отозвался полицейский, похоже весьма удивленный тем, что существует средство, которое он не смог найти.
— Очень простое, именно поэтому вы его, вероятно, и не учли, — продолжал Сальватор.
— Говорите скорее! — воскликнул г-н Жакаль: ему больше, чем кому бы то ни было из присутствовавших, не терпелось услышать ответ Сальватора.
— Мне придется повторить, — сказал Сальватор. — Однако поскольку вы не поняли в первый раз, может быть, во второй поймете лучше?
Господин Жакаль слушал с удвоенным вниманием.
— Зачем я сегодня пришел к вам, господин Жакаль, перед тем как меня задержали?
— Вы положили мне на стол вещественные доказательства невиновности господина Сарранти. Вы уверяли, что это скелет мальчика, обнаруженный в саду ванврского особняка, принадлежащего некоему господину Жерару. Вы это имели в виду, не так ли?
— Совершенно верно, — подтвердил Сальватор. — А зачем я представил вам эти вещественные доказательства?
— Чтобы я доложил о них господину королевскому прокурору.
— Вы сделали это? — строго спросил молодой человек.
— Клянусь вам, господин Сальватор, — поспешил ответить г-н Жакаль проникновенным тоном, — что я как раз собирался к его величеству в Сен-Клу с намерением поговорить с находившимся там господином министром юстиции о вещественных доказательствах, которые вы мне представили.
— Покороче, пожалуйста, у нас мало времени. Вы этого не сделали?
— Нет, меня арестовали по дороге в Сен-Клу, — ответил г-н Жакаль.
— То, что вы не сделали в одиночку, мы сделаем вместе.
— Не понимаю вас, господин Сальватор.
— Вы отправитесь со мной к королевскому прокурору и изложите ему все факты так, как вы их понимаете.
Как бы ни был, казалось, заинтересован г-н Жакаль в таком решении, он отнюдь не схватился за него обеими руками, как рассчитывал Сальватор.
— Ну что ж, я готов, — с безразличием ответил полицейский, покачав головой с видом человека, нисколько не верящего в успех того, что он собирается сделать.
— Кажется, вы не разделяете моего мнения, — заметил Сальватор. — Вы против моего плана?
— Решительно против, — ответил г-н Жакаль.
— Изложите свои соображения.
— Даже если мы представим господину королевскому прокурору самые неопровержимые доказательства невиновности господина Сарранти, приговор суда присяжных, не подлежащий отмене по нашим законам, останется в силе. Как бы ясны ни казались доказательства, господина Сарранти не выпустят на свободу. Ведь придется начинать новое расследование, затевать новое разбирательство в суде. Тем временем он по-прежнему будет оставаться в тюрьме. Процесс может длиться сколь угодно долго: год, два, десять лет… Он может никогда не кончиться, если кто-либо в этом заинтересован. Предположим, что господину Сарранти это надоело. Он теряет мужество, впадает в глубокую апатию, некоторое время воюет со сплином. Наконец однажды ему приходит в голову покончить с собой.
Господин Жакаль замолчал, желая оценить произведенное его словами действие: все сто слушателей разом вздрогнули, будто от электрического разряда.
Господин Жакаль и сам не на шутку испугался, что его доводы послужили причиной такого волнения. Он подумал, что это нежелательно, так как может обратить гнев собравшихся против него самого, а потому торопливо прибавил:
— Заметьте, господин Сальватор, и объясните этим господам, что я лишь средство, лишь колесико в этой машине. Я получаю импульс, а не даю его. Я не командую, а исполняю приказы. Мне говорят: "Делайте" — и я повинуюсь.
— Продолжайте, сударь, продолжайте. Мы не сердимся на вас, а, напротив, благодарим зато, что вы нас просветили.
Вероятно, слова Сальватора придали г-ну Жакалю мужества.
— Как я вам говорил, — продолжал он, — даже если в один прекрасный день процесс подойдет к концу, то утренние газеты, вполне возможно, сообщат, что тюремщик Консьержери, войдя в камеру господина Сарранти, обнаружил пленника повешенным, как Туссен-Лувертюра, или удавленным, как Пишегрю. Ведь вы отлично понимаете, — с пугающей наивностью прибавил г-н Жакаль, — что, когда за дело берется правительство, оно не останавливается из-за пустяков.
— Довольно!.. — с мрачным видом остановил его Сальватор. — Вы правы, господин Жакаль, это не выход. К счастью, — тут же прибавил он, — отказываясь от этого способа, как и от предложения генерала Лебастара де Премона, я нашел третий и, как мне кажется, более удачный выход, чем два предыдущих.
Собравшиеся вздохнули с облегчением.
— Представляю вам его на обсуждение, — продолжал Сальватор.
Все насторожились и затаили дыхание. Не стоит и говорить, что г-н Жакаль приготовился слушать Сальватора с не меньшим вниманием, чем все остальные.
— Как вы не теряли времени даром после ареста господина Сарранти, — проговорил Сальватор, глядя на г-на Жакаля, — так же не терял времени и я. Пытаясь предвосхитить то, что происходит сейчас, я около трех месяцев назад составил план, который хочу вам изложить.
— Вы не можете себе представить, с каким интересом я вас слушаю, — сказал г-н Жакаль.
Сальватор едва заметно усмехнулся.
— Вы знаете Консьержери как свои пять пальцев, не так ли, господин Жакаль? — продолжал он.
— Разумеется, — ответил тот, удивившись столь простому вопросу.
— Если войти в ворота, расположенные между двумя башнями и служащие обычно входом и выходом для арестантов, можно пересечь двор и, отворив небольшую дверцу, оказаться в помещении смотрителя, то есть в приемной тюрьмы.
— Совершенно точно, — подтвердил г-н Жакаль.
— Посреди приемной стоит печка, вокруг нее собираются поболтать дежурные, полицейские агенты и жандармы. Против входной двери находится вторая дверь; она ведет в коридор, соединяющий приемную с обычными камерами, но они нас не интересуют. Слева от входа и от печки расположена комната с каменным полом, из нее забранная решеткой дверь ведет в особый коридор; это и есть камера смертников.
Господин Жакаль слушал, продолжая одобрительно кивать: топографическое описание было очень точным.
— Должно быть, именно там содержат господина Сарранти если и не после объявления приговора, то последние несколько дней.
— Последние три дня, — уточнил г-н Жакаль.
— Там он находится сейчас, не так ли, и останется до самой казни?
Господин Жакаль снова кивнул.
— Первый вопрос мы уяснили, перейдем ко второму.
На мгновение воцарилась тишина.
— Посудите сами, что такое случай, — продолжал Сальватор, — и насколько, что бы ни говорили пессимисты, он защищает честных людей! Однажды около четырех часов пополудни, выходя из Дворца правосудия, где я присутствовал на одном из последних заседаний по делу Сарранти, я спустился к Сене и свернул к опоре моста Сен-Мишель, где обычно у меня наготове лодка. Проплывая вдоль берега, я заметил над береговым откосом и под набережной Часов четыре или пять отверстий, забранных решетками с двумя поперечинами; раньше я никогда не обращал внимания на эти отверстия, представляющие собой не что иное, как водосток. Но теперь мне не давала покоя мысль о том, что господина Сарранти могут приговорить к смерти; я подъехал поближе и осмотрел их сначала все вместе, а потом детально каждое в отдельности. Я убедился в том, что нет ничего проще, как снять решетки и проникнуть под набережную, а потом, по всей вероятности, и под тюрьму. Но на какую глубину? Определить это было невозможно. В тот день я и не стал больше об этом думать. Зато ночью я снова мысленно вернулся к этому вопросу. И на следующий день, около восьми часов утра, я уже был в Консьержери.
Надобно вам сказать, что в Консьержери у меня есть Друг.
Скоро вы убедитесь, как полезно повсюду иметь друзей. Я его нашел, мы отправились прогуляться, и за разговором я узнал, что один из водостоков, выходящих на берег Сены, ведет во внутренний двор тюрьмы. Необходимо было разузнать, как расположен под землей этот канал, ведь он должен был проходить недалеко от камеры смертников. "Хорошо, — подумал я. — Придется сделать подкоп, но для наших камнеломов из катакомб это труда не составит".
Кое-кто из слушателей одобрительно закивал. По-видимому, это и были камнеломы, к которым молодой человек обратился с просьбой.
Сальватор продолжал:
— Я раздобыл план Консьержери, что оказалось отнюдь не сложно: я лишь снял копию со старого плана, который разыскал в библиотеке Дворца. Увлекшись этой идеей, я обратился за помощью к трем нашим братьям. В ту же ночь — к счастью, ночь выдалась темная — мы бесшумно сняли решетку водостока, и я проник в зловонное подземелье, но через десяток шагов мне пришлось остановиться: во всю высоту и ширину подземный ход перегораживала решетка, похожая на ту, что выходила на Сену. Я вернулся и позвал одного из своих людей с инструментом. Через десять минут, почти задохнувшийся, он вернулся и упал у моих ног, ибо не хотел возвращаться, пока не закончит работу. Уверенный, что препятствие устранено, я снова вошел в смрадное и мрачное подземелье. Пройдя дальше, чем в первый раз, я снова натолкнулся на решетку. Едва не задохнувшись сам, я вернулся на берег и попросил другого моего спутника освободить мне проход… Он тоже возвратился полуживой, но, как и первый наш товарищ, снял решетку. Я опять пошел в подземелье, где через десять шагов от второй меня ждала третья решетка. Я вернулся к своим друзьям печальный, но надежды не терял. Двое из них изнемогали, и рассчитывать на их помощь не приходилось. Зато третий рвался в дело. Не успел я договорить, как он бросился в темноту подземелья… Прошло десять минут, четверть часа, человек все не возвращался… Я пошел его искать. В десяти шагах от отверстия я наткнулся на незнакомое препятствие, протянул руки, нащупал тело, схватил его и потянул к выходу. Но было слишком поздно: несчастный уже умер от удушья!.. Так прошел первый день или, вернее, первая ночь, — сдержанно закончил Сальватор.
Излишне говорить, с каким интересом и восхищением слушали все присутствующие рассказ об этой героической работе.
Господин Жакаль с изумлением смотрел на рассказчика. Он чувствовал себя ничтожным трусом рядом с отважным молодым человеком, казавшимся ему великаном ростом в сто локтей.
Не успел Сальватор договорить, как к нему подошел генерал Лебастар де Премон.
— У погибшего наверняка остались жена и дети? — спросил он.
— Не беспокойтесь, генерал, — отвечал Сальватор. — С этой стороны все улажено. — Жене назначена пожизненная рента в тысячу двести франков — для нее это целое состояние, а двое детей помещены в школу в Амьене.
Генерал отступил назад.
— Продолжайте, мой друг, — попросил он.
— На следующий день, — сказал Сальватор, — я отправился на то же место с двумя оставшимися помощниками. Я вошел один, неся по бутыли раствора хлорной извести в каждой руке. Третья решетка была снята, и я мог продолжать путь. Водосток поворачивал направо. По мере того как я продвигался, лаз сужался. Вскоре я услышал над головой шаги: очевидно, это был дозор часовых или солдат, пересекавших внутренний двор. С этой стороны мне делать было нечего. Я точно все рассчитал и знал, что на тридцатом метре должен был свернуть влево, причем угол поворота был вычислен так, как если бы речь шла о минной галерее. Я вернулся, разливая раствор вдоль всего пути, чтобы, насколько было возможно, обеззаразить подземелье. Мы вставили на место первую решетку и ушли. Местность была изучена, можно было приниматься за работу, и вы оцените, насколько она была трудна, если я вам скажу, что три человека, подменяя один другого и копая по два часа в ночь, затратили на нее шестьдесят семь ночей.
Со всех сторон раздались восхищенные возгласы.
Только три человека не участвовали в общем хоре.
Это были плотник Жан Бык и два его товарища: каменщик по прозвищу Кирпич и угольщик Туссен-Лувертюр.
Они скромно отступили назад, слыша, как высоко карбонарии ценят их подвиг.
— Вот три человека, проделавшие эту огромную работу, — указав на них присутствовавшим, сказал Сальватор.
Трое могикан многое бы отдали за то, чтобы спрятаться в самой глубокой шахте.
Они смутились, как дети.
— Спасем мы или нет господина Сарранти, — вполголоса сказал Сальватору генерал Лебастар де Премон, — эти люди ни в чем не будут нуждаться до конца своих дней.
Сальватор обменялся с генералом рукопожатием.
— Через два месяца, — продолжал молодой человек, — мы находились как раз под камерой смертников, почти все время пустующей, так как осужденных переводят туда лишь за два-три дня до казни. Подобравшись совсем близко, мы могли спокойно работать, не опасаясь возбудить подозрение тюремщиков; через неделю мы уже вынимали одну из плит, вернее, достаточно было посильнее толкнуть эту плиту со скошенными краями, как она приподнималась, и в отверстие мог пролезть пленник. Для большей безопасности, а также на тот случай, если тюремщик войдет в то время, как пленник соберется бежать, Кирпич вделал в плиту кольцо: Жан Бык сможет удерживать плиту, пока господин Сарранти доберется до реки, где я буду ждать его с лодкой. Как только господин Сарранти сядет в лодку, я отвечаю за успех операции! Вот мой план, господа, — продолжал Сальватор. — Все готово. Осталось привести его в исполнение, если только господин Жакаль не докажет нам вполне убедительно, что мы рискуем проиграть. Слово вам, господин Жакаль, но торопитесь: времени у нас в обрез.
— Господин Сальватор! — без тени улыбки отвечал начальник сыскной полиции. — Боюсь, что вы примете меня за льстеца, пытающегося привлечь вас на свою сторону, но я хочу выразить вам свое восхищение этим необыкновенным планом.
— Я жду от вас не комплиментов, сударь, — заявил молодой человек, — я спрашиваю ваше мнение.
— Если я восхищаюсь вашим планом, значит, я его одобряю, — ответил полицейский. — Да, господин Сальватор, я вел себя как глупец, когда приказал вас арестовать. Это так же верно, как то, что я нахожу ваш план превосходным, надежным. Уверяю вас, что он удастся. Однако позвольте задать вам один вопрос. Что вы рассчитываете делать с пленником, когда он окажется на свободе?
— Я же вам сказал, что беру ответственность за его безопасность, господин Жакаль.
Господин Жакаль покачал головой, давая понять, что одного заявления ему недостаточно.
— Я вам все скажу, сударь, и вы, надеюсь, согласитесь с моим планом бегства, как одобрили и план похищения из тюрьмы. Почтовая карета будет ждать в одной из улочек, выходящих на набережную. Свежие лошади будут ждать на всем пути. Я вышлю вперед курьера. До Гавра отсюда пятьдесят три льё: мы проедем их за десять часов, не так ли? В Гавре нас будет ждать английский пароход. В тот самый час, когда на Гревской площади соберутся поглазеть на казнь господина Сарранти, тот покинет Францию вместе с генералом Лебастаром де Премоном, которому нечего будет делать в Париже после отъезда господина Сарранти.
— Вы забыли, что существует телеграф, — заметил г-н Жакаль.
— Отнюдь. Кто может поднять тревогу, указать избранный беглецами путь, привести в действие телеграф? Полиция, то есть господин Жакаль! А раз господин Жакаль остается с нами, все этим и сказано.
— Совершенно справедливо, — согласился г-н Жакаль.
— Надеюсь, вы не откажетесь последовать за этими господами в отведенное для вас помещение.
— Я к вашим услугам, господин Сальватор, — с поклоном отвечал полицейский.
Сальватор остановил г-на Жакаля, протянув руку, но не касаясь его.
— Мне нет нужды призывать вас к чрезвычайной осторожности как в действиях, так и в словах. Всякая попытка к бегству, как вы знаете, будет пресечена в ту же минуту, и непоправимо! Ведь меня здесь не будет, чтобы защитить вас, как это было совсем недавно. Ступайте, господин Жакаль, и пусть Господь внушит вам благоразумие!
Два человека подхватили г-на Жакаля под руки и исчезли в глубине девственного леса.
Когда они пропали из виду, Сальватор пригласил генерала Лебастара де Премона с собой, а Жану Быку, Туссен-Лувертюру и Кирпичу жестом приказал следовать за ним. Вся пятеро скрылись в подземелье.
Мы не пойдем вслед за ними по лабиринту катакомб, куда уже спускались вместе с г-ном Жакалем; вышли они в одном из домов на улице Сен-Жак, рядом с улицей Нуайе.
Там они разделились (лишь Сальватор и генерал продолжали идти вместе) и направились разными путями на набережную Часов, где, как мы сказали, у Сальватора была лодка.
Встретились они в тени, отбрасываемой аркой моста.
Генерал Лебастар, Туссен-Лувертюр и Кирпич сели в лодку, готовые в любую минуту ее отвязать.
Сальватор и Жан Бык остались вдвоем на берегу.
— А теперь, — сказал Сальватор негромко, но так, чтобы его услышали и Жан Бык, и трое других спутников, — теперь, Жан, слушай меня внимательно и не упусти ни слова из того, что я скажу, ведь это последние указания.
— Слушаю, — отозвался плотник.
— Ты полезешь вперед, не останавливаясь ни на мгновение до самого конца.
— Да, господин Сальватор.
— Когда мы убедимся, что бояться нам нечего, ты упрешься плечами в плиту и нажмешь с силой, но в то же время не торопясь, так чтобы плита приподнялась, но не откинулась совсем, иначе ты разбудишь охрану. Когда ты почувствуешь, что плита приподнялась, дерни меня за рукав; остальное я сделаю сам. Ты все понял?
— Да, господин Сальватор.
— Тогда в путь! — приказал Сальватор.
Жан Бык снял первую решетку, нырнул в подземелье и стал пробираться вперед так быстро, насколько позволял его огромный рост.
Сальватор последовал за ним спустя несколько мгновений.
Под камерой смертников они очутились почти одновременно.
Там Жан Бык обернулся и прислушался. Сальватор тоже насторожился.
Вокруг них и над ними царила глубокая тишина.
Не услышав ничего подозрительного, Жан Бык втянул голову в плечи, уперся руками в колени и изо всех сил нажал на плиту; через несколько секунд он почувствовал, что плита поддалась.
Он дернул Сальватора за рукав.
— Готово? — спросил тот.
— Да, — с трудом переводя дух, ответил плотник.
— Хорошо! — сказал молодой человек и приготовился действовать. — Теперь дело за мной. Толкай, Жан Бык!
Тот снова уперся, и плита стала медленно подниматься.
В подземелье проник слабый свет, похожий на отблеск лампады над покойником. Сальватор просунул голову в образовавшуюся щель, окинул быстрым взглядом камеру и в ужасе вскрикнул.
Камера была пуста!
Назад: XIX УЖИН НА ЛУЖАЙКЕ
Дальше: XXIX ЧТО ПРОИЗОШЛО В ТО ВРЕМЯ, КОГДА ГОСПОДИН ЖАКАЛЬ АРЕСТОВАЛ САЛЬВАТОРА, А САЛЬВАТОР АРЕСТОВАЛ ГОСПОДИНА ЖАКАЛЯ
