XIX
УЖИН НА ЛУЖАЙКЕ
В центре огромной лужайки, похожей на ковер, брошенный к подножию особняка, из которого вели великолепные каменные ступени, г-н Жерар приказал накрыть стол; за столом сидели одиннадцать человек, приглашенных достойнейшим хозяином под предлогом ужина, а в действительности — чтобы обсудить приближавшиеся выборы.
Господин Жерар постарался ограничить число приглашенных до одиннадцати, а вместе с хозяином за столом сидело ровно двенадцать человек. Господин Жерар умер бы от страха или, во всяком случае, ужинал бы без всякого аппетита, если бы их оказалось тринадцать. Честнейший человек был невероятно суеверен.
Все одиннадцать приглашенных были именитые граждане Ванвра.
Они с готовностью приняли приглашение владетельного сеньора.
Ведь г-н Жерар вполне мог сойти за ванврского сеньора. Они питали к честнейшему человеку, ставшему по воле Провидения их согражданином, благоговейное почтение; можно было заставить их скорее поверить в то, что в полдень не светит солнце, чем усомниться в не имеющей себе равных добродетели их Иова; завистливые, тщеславные, себялюбивые буржуа словно забывали о зависти, тщеславии, себялюбии в обществе скромного, верного, самоотверженного и несравненного их согражданина. Никто в Ванвре и его окрестностях не мог пожаловаться на г-на Жерара; напротив, многие могли лишь радоваться такому соседству. Он никому ничего не был должен, зато каждый был ему хоть чем-нибудь да обязан: один — деньгами, другой — свободой, третий — жизнью.
Общественное мнение Ванвра и окрестных городков открыто высказывалось за его избрание в Палату депутатов. Самые фанатичные граждане поговаривали даже о Палате пэров.
Однако им замечали, что в Палату пэров нельзя войти как в Академию или на мельницу; это было время, когда имело успех словцо Поля Луи Курье: чтобы войти в Палату пэров, необходимо принадлежать к особому разряду людей. А так как Палата депутатов являлась одним из средств достичь пэрства, эти фанатики присоединились к тем из своих сограждан, которые предлагали избрать г-на Жерара представителем от департамента Сены.
Несколькими днями раньше депутация именитых граждан Ванвра явилась к г-ну Жерару с выражением горячей к нему симпатии от всего населения.
Господин Жерар поначалу скромно отказался от оказанной ему чести, заявив, что, положа руку на сердце, он считает себя недостойным — и это вполне могло быть правдой, — прибавив, что он еще недостаточно сделал для отечества, а особенно для Ванвра. Он честно признался, что является гораздо большим грешником, чем можно подумать; он даже назвал себя преступником; все это вызвало громкий смех у земледельца, мечтавшего об образцовой ферме и рассчитывавшего занять у г-на Жерара денег на ее устройство и бывшего одним из самых горячих его сторонников.
Несмотря на решительный отказ г-на Жерара заседать в Палате, гости продолжали настаивать. Он сказал своим верным согражданам: "Вы сами вынуждаете меня к этому, господа: вы так решили, и я подчиняюсь вашему желанию!" После того как были произнесены эти и многие другие слова, г-н Жерар дал согласие и поручил своим друзьям выдвинуть его кандидатуру.
Земледелец, роялист каких мало, — хотя ему, возможно, следовало бы инстинктивно выбрать в качестве символа скорее пчел, чем лилии, — взялся в тот же вечер оповестить все близлежащие городки о великом событии, о согласии г-на Жерара стать депутатом, а как только выдастся свободный день, не занятый "пчелками" (в ожидании образцовой фермы земледелец вел крупную торговлю медом), он непременно даст объявление об этой кандидатуре во все парижские газеты.
Понятно, что г-н Жерар не мог просто так отпустить депутацию. Для начала он предложил согражданам освежиться, а в ближайший четверг пригласил их на ужин.
Вот как вышло, что одиннадцать делегатов очутились за столом в гостях у г-на Жерара. Разумеется, никому и в голову не пришло отказаться от приглашения, а судя по радостному блеску в глазах всех сотрапезников в ту минуту, как начались события, о которых пойдет речь в этой главе, никто и не думал в этом раскаиваться.
В самом деле, денек выдался на славу, угощение было отличное, а вина — самые изысканные. За стол сели в пять часов пополудни; ужин длился уже около часу, гости стали хмелеть, и каждый старался по очереди превратить свой стул в трибуну, свои слова — в торжественную речь, словно они собрались не на пикник, а на заседание в Палате.
Земледелец давал знать о своем присутствии на этом ужине тем, что осипшим голосом хрипел после каждой речи бессвязные фразы, оканчивавшиеся неумеренными похвалами в адрес амфитриона, в чье распоряжение он отдавал свою жизнь и жизнь своих пчелок.
Нотариус, настроенный почти так же восторженно, что и земледелец, произнес прокурорским голосом тост, в котором сравнил г-на Жерара с Аристидом и заявил о преимуществе жителей Ванвра над афинянами, которым надоело называть Аристида "Справедливым", в то время как жители Ванвра будут неустанно величать г-на Жерара "Честнейшим".
Судебный исполнитель в отставке, состоявший членом "Нового погребка", спел подходящие к случаю куплеты, в которых говорилось, что г-н Жерар сразится с гидрой анархии не менее успешно, чем сын Юпитера и Алкмены Сразился с Лернейской гидрой.
Врач, проводивший токсикологические исследования вируса бешенства, напомнил собравшимся о том случае, когда г-н Жерар, вооружившись двуствольным ружьем, спас родные места от бешеного пса, причинявшего всем немалые беды. Он поднял бокал, выражая надежду, что наука найдет средство от страшной болезни, называемой бешенством.
Наконец, цветовод исчез на мгновение из-за стола и вернулся с венком из лавра и гвоздик, которым он торжественно увенчал г-на Жерара. Это привело собравшихся в умиление. Правда, подпортил общее воодушевление маленький горбун, неведомо на каком основании затесавшийся в почтенную депутацию: он заметил, что лавры в венке — обыкновенный лавровый лист для приправы, а гвоздики — всего лишь бархатцы.
Веселье достигло апогея, глаза всех гостей сияли радостью, похвалы то и дело срывались с губ присутствовавших, ничто не омрачало этого семейного праздника. Словом, всех охватил восторг; послушать их, так каждый был готов немедленно отдать жизнь за каплю крови великого гражданина по имени г-н Жерар.
И вдруг посреди этой пьянящей радости лакей г-на Жерара доложил ему о том, что какой-то господин желает немедленно с ним поговорить.
— Он не представился? — спросил г-н Жерар.
— Нет, сударь, — ответил слуга.
— Тогда передайте ему, — величественно приказал достойнейший хозяин, — что я принимаю лишь тех, кто может назвать свое имя и объявить о цели своего визита.
Лакей удалился, чтобы передать ответ.
— Браво! Браво! Браво! — прокричали гости.
— До чего красиво сказано! — восхитился нотариус.
— Какое красноречие он покажет в Палате! — подхватил врач.
— Какое достоинство он проявит, став министром! — воскликнул горбун.
— Ну что вы, что вы, господа! — скромно возразил г-н Жерар.
Лакей вернулся.
— Ну, что этот незнакомец? — спросил г-н Жерар. — Чего он хочет, от кого пришел?
— Он пришел от господина Жакаля и хочет вам сообщить, что завтра состоится казнь господина Сарранти.
Господин Жерар смертельно побледнел, мгновенно изменившись в лице. Он выскочил из-за стола и бросился вслед за лакеем, выкрикивая не своим голосом:
— Иду! Иду!
Как бы далеко ни зашли гости по извилистому пути, что именуется опьянением, все до единого про себя отметили, какое сильное впечатление произвели обе новости на радушного хозяина.
Как во время солнечного затмения день внезапно сменяется ночью, так смена в настроении г-на Жерара мгновенно привела к тому, что вместо оживленного разговора, прерванного появлением лакея, наступила тишина.
Впрочем, многие из присутствовавших были хотя бы поверхностно наслышаны о деле г-на Сарранти, наделавшем много шума, и, чтобы не молчать, гости ухватились за эту тему.
Первым взял слово нотариус. Он объяснил, почему имя г-на Сарранти не могло не тронуть чувствительное сердце честнейшего г-на Жерара.
Господин Сарранти, или, точнее, негодяй Сарранти, в обязанности которого входило воспитание двух племянников г-на Жерара, обвинен и изобличен в убийстве обоих детей, совершенном с такими предосторожностями, что до сих пор не удалось обнаружить их тела.
Рассказ нотариуса объяснил отсутствие г-на Жерара, а также упоминание отлично всем известного имени г-на Жакаля, прозвучавшего в докладе лакея.
Несомненно, перед тем как взойти на эшафот, г-н Сарранти должен был сделать признания, и г-н Жакаль послал за г-ном Жераром, чтобы тот их услышал.
Возмущение преступлением Сарранти все возрастало. Мало ему было украденных денег, мало убийства двух невинных душ; он еще посмел выбрать для своих признаний священное время ужина, вопреки изречению автора "Гастрономии":
Пусть ужин праведных ничто не нарушает!Но, поскольку гости дошли пока только до легких блюд, подаваемых после жаркого, поскольку бургундское было лучшей марки, шампанское отлично охлаждено, а на соседнем столе уже красовался отменный десерт, то все решили дождаться возвращения г-на Жерара, беседуя обо всем понемногу и потягивая вино.
Собравшиеся еще больше укрепились в своем решении, когда увидели, что лакей спускается по ступеням крыльца, зажав по две бутылки в каждой руке. Выставив их на стол, он сказал:
— Господин Жерар приглашает вас попробовать этот лафит, вернувшийся из Индии, а также этот шамбертен тысяча восемьсот одиннадцатого года; о нем же просит не беспокоиться: неотложное дело призывает его в Париж, и через полчаса он будет здесь.
— Браво! Браво! — единодушно вскричали гости.
В ту же минуту четыре руки потянулись к горлышкам четырех бутылок.
В эту минуту с улицы донесся стук кареты.
Все поняли, что г-н Жерар уезжает.
— За его скорейшее возвращение! — предложил врач.
Каждый в ответ пробормотал свое пожелание, все попытались подняться, дабы придать тосту большую торжественность, но некоторым это оказалось уже не под силу.
Сидевшие пытались подняться, вставшие старались благополучно занять прежние места, как вдруг — притом совершенно неожиданно — появился новый персонаж, повернувший разговор в новое русло.
Этот новый персонаж, неведомо как проникший в сад, был наш старый друг Ролан, или, если вам так больше нравится, учитывая обстоятельства происходящего, — Брезиль.
Он, как воспитанный пес, вошел через дверь, однако затем одним прыжком перескочил ступени, а еще в два прыжка очутился на лужайке.
Нотариус, первым заметивший его, закричал от страха.
Отметим, что не мудрено было закричать при виде грозного пса с высунутым языком, горящими глазами и стоящей дыбом шерстью.
— Ну, в чем дело? — поднося к губам бокал, спросил врач, стоявший спиной к крыльцу и не понимавший, что происходит.
— Бешеная собака! — выкрикнул нотариус.
— Бешеная? — ужаснулись остальные.
— Да, да, сами посмотрите!
Глаза всех присутствовавших обратились в сторону, указанную нотариусом. Они увидели пса, который, тяжело дыша и словно теряя терпение, обернулся к двери, ожидая кого-то.
Очевидно, ему надоело ждать. Он уткнулся носом в землю, и, словно пудель Фауста, забегал вокруг стола, за которым сидели гости, причем круги становились все уже.
Вот-вот ожидая нападения, гости, не скрывая испуга, вскочили, собираясь разбежаться кто куда. Один поглядывал на дерево, другой — на пристройку, в которой садовник держал свой инструмент. Тот подумывал перемахнуть через стену, а этот надеялся найти убежище в замке, как вдруг раздался долгий пронзительный свист, а вслед за ним — громкая команда:
— Сюда, Ролан!
Пес присел на задние лапы, будто конь, которого осадил всадник, и подбежал к хозяину.
Излишне говорить, что хозяином этим был Сальватор.
Все взгляды обратились к нему. В самом деле, для бедных гостей, перепуганных видом Ролана, его хозяин был античным богом, приводящим трагедию к счастливой развязке.
Молодой человек стоял в лучах заходящего солнца словно облитый огнем. Он был одет чрезвычайно изысканно; строгость его черного туалета подчеркивал батистовый белый галстук. Затянутая в перчатку рука поигрывала тросточкой с набалдашником из ляпис-лазури.
Он не торопясь спустился по ступеням крыльца и приподнял шляпу, как только ступил на песок дорожки. Затем он пересек в сопровождении Ролана лужайку; пес, сдерживаемый хозяином, шел сзади. Сальватор дошел до опустевшего стула, на котором прежде сидел г-н Жерар. Наш герой чрезвычайно любезно раскланялся со всеми гостями и сел на этот стул, оказавшись, таким образом, в центре внимания.
— Господа! — сказал он. — Я один из старинных знакомых нашего общего друга, честнейшего господина Жерара: он собирался представить меня вам, и мы поужинали бы вместе, но, к сожалению, я задержался в Париже по той же причине, по которой вы в настоящую минуту лишены общества нашего хозяина.
— Ну да, — подхватил нотариус, успокаиваясь при виде пса, усмиренного одним взглядом молодого человека, — вы имеете в виду дело Сарранти!
— Вот именно, господа, дело Сарранти.
— Значит, завтра негодяю отрубят голову? — уточнил судебный исполнитель.
— Да, завтра, если до этого времени не будет доказано, что он невиновен.
— Невиновен? Это будет трудно доказать! — заметил нотариус.
— Кто знает! — возразил Сальватор. — У древних авторов мы встречаем рассказ о гусях поэта Ивика, а у новейших — о псе из Монтаржи.
— Кстати, о псе, сударь, — просипел земледелец. — Должен заметить, что ваша собака изрядно нас напугала.
— Ролан? — разыграв удивление, спросил Сальватор.
— А его зовут Ролан? — уточнил нотариус.
— У меня мелькнула надежда, что это бешеный пес, — заметил врач.
— А Ролан, видимо, только впал в неистовство, — изрек нотариус, потирая руки и полагая, что нашел удачное словцо.
— Вы сказали "надежда"? — спросил Сальватор врача.
— Да, сударь, именно так я и сказал. Нас одиннадцать. У меня, значит, было десять шансов против одного, что собака бросится на одного из моих товарищей, а не на меня. А так как я специально изучал бешенство, я имел бы случай наложить на свежую рану составленное мною противоядие, которое я всегда ношу с собой, в надежде на то, что представится случай испытать его.
— Я вижу, сударь, — сказал Сальватор, — что вы настоящий филантроп. К сожалению, моя собака не является, сейчас, по крайней мере, "пациентом", если выражаться языком медицины, и вот доказательство: только посмотрите, как она послушна!
Сальватор указал псу под стол, словно на конуру:
— Место, Брезиль, место!
Он обратился к гостям и продолжал:
— Не удивляйтесь, что я заставил своего пса лечь под стол, за который я сяду вместе с вами. Я шел на ужин, — лучше поздно, чем никогда! — как вдруг встретил на дороге господина Жерара. Я хотел уехать вместе с ним, но он настоял на том, чтобы я к вам присоединился. Я не смог устоять перед его приглашением, совпадавшим с моим желанием, тем более что в его отсутствие он поручил мне быть за хозяина.
— Браво! Браво! — вскричали присутствовавшие, очарованные прекрасными манерами Сальватора.
— Садитесь на место хозяина, — пригласил его нотариус. — Позвольте мне наполнить ваш бокал и предложить тост за его здоровье.
Сальватор подал бокал.
— Это более чем справедливо, — сказал он. — Пусть Господь наградит его по заслугам!
Он поднял бокал и пригубил вино.
В это мгновение Брезиль протяжно завыл.
— Ого! Что это с вашей собакой? — спросил нотариус.
— Ничего. Так он обыкновенно одобряет тост, — сообщил Сальватор.
— Отлично! — похвалил врач. — Вот пес, получивший прекрасное воспитание. Правда, спич у него получился невеселый.
— Сударь! — проговорил Сальватор. — Вы знаете, что бывают необъяснимые наукой случаи, когда некоторые животные предчувствуют несчастье. Может быть, нашему другу господину Жерару как раз угрожает какая-то непредвиденная беда?
— Да, так говорят, — подтвердил врач. — Но мы вольнодумцы и не верим в этот вздор.
— А вот моя бабушка… — начал было цветовод.
— Ваша бабушка была просто дура, друг мой! — оборвал его врач.
— Прошу прощения, — продолжал нотариус, обращаясь к Сальватору, — но вы, кажется, говорили об опасности, которая может угрожать господину Жерару?
— Опасность? — переспросил землемер. — Какая же опасность может угрожать честнейшему человеку на земле, никогда не сворачивавшему с прямого пути?
— Горячему патриоту! — прибавил судебный исполнитель.
— Преданнейшему другу! — поддержал врач.
— Всегда готовому на самоотречение! — вскричал нотариус.
— Вы же знаете, господа, что таких-то и подстерегает несчастье: лучшие погибают первыми! Несчастье, как библейский лев, quaerens quern devoret, нападает главным образом на праведников, как на Иова к примеру.
— Тогда какого черта делает ваша собака? — спросил цветовод, заглядывая под стол. — Она пожирает траву!
— Не обращайте внимания, — отозвался Сальватор. — Мы говорили о господине Жераре и остановились на том, что…
— … что страна, давшая жизнь такому человеку, — подхватил нотариус, — может этим гордиться.
— Он снизит налоги, — подсказал врач.
— Поднимет цены на зерно, — прибавил земледелец.
— Снизит цены на хлеб, — вставил садовод.
— Ликвидирует национальный долг, — заявил судебный исполнитель.
— Проведет реформу в Медицинской школе! — воскликнул врач.
— Введет во Франции новый кадастр, — заверил землемер.
— О! — воскликнул нотариус, прерывая этот восторженный хор. — Ваш пес засыпал мне землей все панталоны.
— Возможно, — согласился Сальватор. — Впрочем, давайте не будем обращать на него внимания.
— Напротив, господа! — возразил врач, заглянув под стол. — Эта собака странно выглядит: язык вывалился, глаза налились кровью, шерсть встала дыбом.
— Вполне может быть, — произнес Сальватор. — Но если ей не мешать, она не тронет. Это пес-мономан, — со смехом прибавил Сальватор.
— Должен вам заметить, — с умным видом проговорил врач, — что слово "мономан" происходит от "monos" и "mania", то есть "одна мысль" и, стало быть, может применяться лишь к человеку, поскольку только человек наделен способностью мыслить, а собака живет лишь инстинктами, очень развитыми, спору нет, но они не могут идти ни в какое сравнение с существом высшего порядка — человеком.
— В таком случае, — возразил Сальватор, — объясняйте это как хотите, инстинктом или способностью мыслить, но Брезиль сейчас занят только одним.
— Чем?
— У него было двое молодых хозяев, которых он очень любил: мальчик и девочка. Мальчика убили, девочка исчезла. Но пес так хорошо искал, что недавно нашел девочку.
— Живую?
— Да, живую и здоровую. А мальчика убили и закопали; бедный Брезиль надеется найти место, где был спрятан труп, и ищет его повсюду.
— "Quaere et invenies", — сказал нотариус, радуясь возможности блеснуть своими познаниями в латыни.
— Простите, — вмешался врач, — но вы тут нам целый роман сочинили, сударь.
— С вашего позволения, это подлинная история, — поправил Сальватор, — и притом весьма страшная.
— Мы сейчас за десертом; как говаривал покойный господин д’Эгрефёй, большой гастроном, это как раз подходящее время для историй. И если вы хотите рассказать нам свою историю, сударь, мы внимательно вас слушаем.
— Я с удовольствием это сделаю, — сказал Сальватор.
— Она обещает быть интересной, — прибавил врач.
— Надеюсь, — коротко ответил Сальватор.
— Тсс, тсс! — послышалось со всех сторон.
На мгновение воцарилась тишина, и вдруг Брезиль так жалобно взвыл, что присутствовавшие вздрогнули, а садовод, успевший несколькими словами показать, что он вовсе не такой вольнодумец, как врач, не удержался и вскочил, пробормотав:
— Дьявол, а не пес!
— Да сядьте вы! — потянул его за полу фрака, заставляя занять прежнее место, землемер.
Садовод заворчал в ответ, но все-таки сел.
— Историю! — стали просить гости. — Рассказывайте свою историю!
— Господа! — начал Сальватор. — Я назову свою драму, так как это скорее драма, а не история: "Жиро, честнейший человек".
— Подумайте! — заметил судейский. — Почти господин Жерар, честнейший человек.
— Да, разница в самом деле всего в двух-трех буквах. Но я добавлю подзаголовок, и все вместе будет звучать: "Жиро, честнейший человек, или Внешность обманчива".
— Прекрасное название! — подал голос нотариус. — На вашем месте я бы отнес эту драму господину Гильберу де Пиксерекуру.
— Не могу, сударь. Я предназначаю ее господину королевскому прокурору.
— Господа, господа! — вмешался врач. — Позвольте вам заметить, что вы мешаете рассказчику.
— Не волнуйтесь, я начинаю, — успокоил его Сальватор.
— Тише! — шикнул землемер. — Тише!
Стало слышно, как Брезиль с остервенением скребет землю и шумно дышит.
Сальватор начал.
Наши читатели уже знают драму, которую он рассказал, употребляя вымышленные имена.
Благодаря своей необычайной проницательности, отлично развитому инстинкту Брезиля, Сальватор сумел в результате своих поисков восстановить весь ход событий, как умелый архитектор по нескольким обломкам восстанавливает античный памятник или как Кювье по нескольким костям восстанавливал облик допотопного чудовища.
Словом, мы не станем повторять рассказ Сальватора, так как читатель не узнает из него ничего нового.
Когда Сальватор рассказал о преступлении Жиро и объяснил, какой хитростью убийца и грабитель не только добился всеобщего уважения, но и завоевал преданную любовь сограждан, среди слушателей прошел ропот возмущения, а Брезиль глухо зарычал, словно тоже осуждал негодяя.
Подробно описав лицемерие преступника, рассказчик поведал о том, как жестокий трус позволил осудить невиновного, хотя ему самому следовало изменить имя и скрыться, оплакивая свое первое преступление; вместо этого негодяй совершил еще, может быть, более тяжкий грех. Волнение слушателей достигло предела, гнев сменился ожесточением, каждый призывал проклятия на голову убийцы.
— Но вы же сказали, — вскричал нотариус, — что завтра казнят невиновного!
— Да, именно завтра! — подтвердил Сальватор.
— Как же до завтрашнего дня найти доказательство, — вставил врач, — которое откроет глаза правосудию?
— Велика доброта Всевышнего! — сказал Сальватор; он опустил голову и заглянул под стол, наблюдая за яростной работой Брезиля.
Почувствовав на себе взгляд хозяина, пес на минуту оторвался от своего занятия и ткнулся влажным носом ему в ладонь, а потом сейчас же снова стал рыть землю.
— Доброта Всевышнего, доброта Всевышнего! — проворчал доктор со свойственным врачам скептицизмом. — Все-таки хорошее доказательство было бы надежнее.
— Бесспорно, — согласился Сальватор. — Надеюсь, что такое доказательство, однажды уже выскользнувшее у меня из рук, мы непременно сейчас обнаружим.
— У вас было доказательство? — в один голос вскричали гости.
— Да, — ответил Сальватор.
— И вы его упустили?
— К несчастью, да.
— Что это было за доказательство?
— С помощью Брезиля я обнаружил скелет мальчика.
— О! — только и выдохнули в ответ испуганные гости.
— Почему вы не потребовали вмешательства правосудия при участии врача? — поинтересовался доктор.
— Именно это я и сделал, только без врача. Но незадолго до этого скелет исчез, а правосудие рассмеялось мне в лицо.
— Должно быть, убийца почуял неладное и перенес останки в другое место, — предположил нотариус.
— Вы, стало быть, ищете тело? — спросил судебный исполнитель.
— Нуда! — отозвался Сальватор. — Ведь вы понимаете, что если труп окажется в таком месте, куда его не мог спрятать господин Сарранти…
— Господин Сарранти! — в один голос вскричали присутствовавшие. — Так этот невиновный — господин Сарранти?!
— Неужели я случайно произнес его имя?
— Вы сказали "господин Сарранти".
— Ну, раз уж у меня вырвалось его имя, я не стану этого отрицать.
— А какой интерес вам доказывать невиновность этого человека?
— Это отец одного из моих друзей. Но даже если бы это был совершенно посторонний человек, думается, каждый обязан спасти себе подобного от эшафота, если только он уверен, что обвиняемый невиновен.
— Уж не надеетесь ли вы найти доказательство здесь? — усомнился нотариус.
— Может быть, и так.
— У господина Жерара?
— Почему бы и нет?
Пес, будто отвечая хозяину, долго и протяжно завыл.
— Слышите? — спросил Сальватор. — Брезиль говорит, что не теряет надежды.
— Что значит "не теряет надежды"?
— Конечно; я же вам сказал, что у него мономания — найти тело своего юного хозяина.
— Верно, — подтвердили присутствовавшие.
— Так вот, — продолжал Сальватор, — пока я пересказываю первые четыре акта драмы, Брезиль работает над пятым.
— Что вы хотите этим сказать? — спросили одновременно судебный исполнитель и нотариус, в то время как другие промолчали, но вопрос был написан у них в глазах.
— Загляните под стол, — пригласил Сальватор и приподнял скатерть.
Все нагнулись.
— Какого черта он там делает? — не стесняясь, спросил врач; он склонялся к мысли, что даже если пес не бешеный, он все равно представляет интерес для изучения.
— Как видите, он роет яму, — отвечал Сальватор.
— Да какую большую! — прибавил нотариус.
— В метр глубиной и два с половиной в окружности, — заметил землемер.
— А что он ищет? — полюбопытствовал судебный исполнитель.
— Вещественное доказательство, — сказал Сальватор.
— Какое? — уточнил нотариус.
— Скелет мальчика, — ответил Сальватор.
Слово "скелет", произнесенное после жуткого рассказа Сальватора, да еще в такой час, когда солнце стало клониться к закату, ужаснуло всех присутствовавших. Гости отшатнулись от ямы, один только врач подошел поближе.
— Стол мешает, — заметил он.
— Помогите мне, — попросил Сальватор.
Они вдвоем взялись за стол, приподняли его и перенесли на несколько шагов в сторону, освобождая место собаке.
Брезиль словно не замечал их действий; он был поглощен своим страшным делом.
— Ну, господа, — призвал Сальватор. — Немного мужества! Мы же мужчины! Какого черта?!
— Да, мне, признаться, любопытно увидеть развязку, — сказал нотариус.
— Мы к ней приближаемся, — заверил Сальватор.
— Посмотрим, посмотрим, — загомонили остальные, подходя ближе.
Пса обступили со всех сторон.
Брезиль, похожий скорее на машину, чем на животное, продолжал рыть землю с упорством и уверенностью.
— Смелей, славный мой Брезиль! — поддержал его Сальватор. — Ты, наверное, выбился из сил, но мучения твои сейчас кончатся: смелей!
Пес повернул голову и, казалось, с благодарностью взглянул на хозяина.
Поиски продолжались еще несколько минут. В это время гости, затаившие дыхание, с раскрытыми ртами и широко распахнутыми от любопытства глазами, молча наблюдали за странной сценой, разыгрывавшейся между собакой и хозяином, который был, как видно, не таким уж большим другом г-на Жерара, как он уверял вначале.
Спустя пять минут Брезиль тяжело вздохнул, перестал рыть землю и вдруг положил морду на горку только что вырытой земли.
— Он нашел, нашел! — обрадованно воскликнул Сальватор. — Ты нашел его, да, песик?
— Что нашел? — спросили присутствовавшие.
— Скелет, — пояснил Сальватор. — Сюда, Брезиль! Остальное — дело людей. Сюда, мой пес!
Брезиль выскочил из ямы и улегся на краю, поглядывая на хозяина, будто хотел сказать: "Теперь твоя очередь".
Сальватор спрыгнул в яму, запустил руку в самое глубокое место и подозвал врача:
— Подойдите, сударь, и пощупайте.
Врач отважно спустился вслед за Сальватором, в то время как другие гости, с которых окончательно слетел хмель, с недоумением переглядывались. Доктор протянул руку, как сделал его предшественник, и почувствовал в пальцах нечто нежное и шелковистое, заставившее Сальватора вздрогнуть, когда Брезиль в первый раз обнаружил скелет ребенка в парке Вири.
— О-о! — воскликнул врач. — Волосы!
— Волосы! — повторили гости.
— Да, господа, — подтвердил Сальватор. — И если вам будет угодно сходить за свечами, вы сможете в этом убедиться.
Все бросились к дому и вернулись кто с канделябром, кто с подсвечником.
У ямы остались только врач и Брезиль. Сальватор направился к небольшой пристройке, в которой садовник хранил свой инструмент, и вскоре вернулся с лопатой.
Гости сгрудились вокруг ямы; в свете полусотни свечей было видно как днем.
На поверхности земли показалась прядка светлых волос.
— Ну-ну! Необходимо продолжать! — заметил доктор.
— Именно это я и собираюсь сделать, — сказал Сальватор. — Господа! Возьмите скатерть, разложите ее рядом с ямой.
Присутствовавшие повиновались.
Сальватор спустился в яму с той же осторожностью — мы бы сказали, с тем же благоговением, как если бы он имел дело с телом, — вонзил лопату в землю и при помощи этого рычага осторожно выкопал голову мальчика, покоившуюся на подушке из глины.
Гостей охватила дрожь, когда Сальватор, не снимавший белых перчаток, бережно приподнял детскую головку и переложил ее на скатерть.
Затем он снова взялся за лопату и продолжал работу.
Постепенно, косточка за косточкой, он собрал все, что осталось от мальчика. Через некоторое время он смог разложить на скатерти все кости по местам, называя их по-латыни, и составить скелет полностью, ко всеобщему изумлению присутствовавших, но в особенности к удовлетворению доктора, который сказал:
— Я имею удовольствие разговаривать с собратом?
— Нет, сударь, — возразил Сальватор, — я не имею чести быть врачом: я обыкновенный любитель анатомии.
Он обернулся к свидетелям этой сцены и продолжал:
— Господа! Вы все свидетели, не правда ли, что я нашел в этой яме труп ребенка?
— Я готов быть свидетелем, — откликнулся врач, казалось стремившийся единолично подтвердить то, что Сальватор просил засвидетельствовать всех. — Скелет принадлежит мальчику от восьми до девяти лет.
— Все свидетели! — повторил Сальватор, обводя всех вопросительным взглядом.
— Да, все, все, — хором подхватили присутствовавшие, которым заранее льстило, что они призваны занять почетное место в событии, каким бы оно ни оказалось.
— Значит, все готовы подтвердить увиденное перед законом, если будет суд? — продолжал Сальватор.
— Да, да, — повторили гости.
— Надо бы составить протокол, — предложил судебный исполнитель.
— Ни к чему, — возразил Сальватор. — Он уже составлен.
— Как это?
— Я был совершенно уверен в этой находке, — сообщил Сальватор, вынимая из кармана гербовую бумагу. — Вот, пожалуйста.
И он прочел протокол, составленный в тех самых выражениях, в каких пишутся обыкновенно подобного рода бумаги. Указано было все, вплоть до точного места, в котором обнаружили скелет. Это свидетельствовало о том, что Сальватор не в первый раз явился в ванврский сад.
Не хватало в протоколе одного: фамилий и имен тех, кто участвовал в эксгумации.
Все свидетели этой сцены, вот уже четверть часа не перестававшие изумляться происходящему, выслушали чтение протокола, растерянно поглядывая на странного человека, по милости которого они принимали участие в невероятной этой драме.
— Чернильницу! — приказал Сальватор лакею, удивленному не меньше других.
Тот поспешил исполнить приказание, словно признавая за Сальватором право приказывать, и бегом бросился в дом, а через минуту примчался назад с чернильницей и пером.
Все поставили подписи.
Сальватор взял бумагу, спрятал ее в карман, погладил Брезиля, связал скатерть, на которой лежал скелет ребенка, за четыре конца и отвесил присутствовавшим поклон.
— Господа! — сказал он. — Напоминаю вам, что завтра в четыре часа пополудни должна состояться казнь невинного человека. У меня очень мало времени. Я благодарю вас за участие и прошу позволения удалиться.
— Простите, сударь, — перебил его нотариус. — Мне показалось, вы упомянули имя невиновного: Сарранти.
— Совершенно верно, сударь; я так сказал и более чем когда-либо могу это повторить.
— Но имя нашего радушного хозяина, господина Жерара, кажется, упоминалось два или три месяца назад при расследовании этого печального дела? — продолжал нотариус.
— Да, сударь, действительно, он был замешан в это дело, — подтвердил Сальватор.
— Значит, можно предположить, что ваш Жиро просто-напросто… — вмешался врач.
— Господин Жерар?
— Ну да! — закивали гости.
— Думайте что хотите, господа, — отозвался Сальватор. — Завтра, во всяком случае, у нас будут не подозрения, а уверенность. Честь имею! Идем, Брезиль.
Сальватор в сопровождении пса торопливо пошел прочь, оставив гостей г-на Жерара в неописуемом смятении.
XX
ОДА ДРУЖБЕ
Теперь посмотрим, чем занимался г-н Жерар, пока в его парке происходило только что описанное нами значительное событие.
Мы видели, как он ушел с лужайки, и потеряли его из виду, лишь когда он поднялся по ступеням крыльца и скрылся в вестибюле.
Там его скромно дожидался высокий господин в длинном левите и надвинутой на глаза шляпе.
Человек предпочитал оставаться неузнанным.
Господин Жерар пошел прямо к нему.
Не успев сделать и двух шагов, он догадался, с кем имеет дело.
— A-а! Это вы, Жибасье! — воскликнул он.
— Я собственной персоной, честнейший господин Жерар, — отвечал каторжник.
— И пришли вы от?..
— Да, — поспешил сказать Жибасье.
— От?.. — повторил г-н Жерар свой вопрос, не желая попасть впросак.
— От шефа, естественно! — подтвердил Жибасье, решив разом положить конец недомолвкам.
При упоминании о шефе как об общем хозяине, прозвучавшем из уст второстепенного агента, будущий депутат улыбнулся.
Он немного помолчал, покусывая губы, потом продолжал:
— Так он послал за мной?
— Он меня послал за вами, да, — подтвердил Жибасье.
— И вы знаете, зачем?
— Понятия не имею.
— Может, это касается?..
Он запнулся.
— Говорите смело! — ободрил его Жибасье. — Вы же знаете: если не принимать во внимание честность, меня можно считать вашим вторым "я".
— Может, это касается господина Сарранти?
— Вы навели меня на мысль, — проговорил Жибасье. — Да, вполне возможно.
Господин Жерар понизил голос и взволнованно прошептал:
— Не отменили ли казнь?
— Не думаю. Я знаю из верного источника, что господину Парижскому приказано быть наготове завтра в три часа, а осужденного перевели в Консьержери.
У г-на Жерара вырвался вздох облегчения.
— А нельзя ли отложить на завтра то, что нам надлежит предпринять сегодня? — все же спросил он.
— Невозможно! — покачал головой Жибасье.
— Что-то серьезное?
— Дело чрезвычайной важности.
Господин Жерар пристально посмотрел на Жибасье.
— И вы утверждаете, что ничего не знаете?
— Клянусь святым Жибасье!
— Тогда я только возьму шляпу.
— Возьмите, господин Жерар. Ночи теперь холодные, можно насморк подхватить.
Господин Жерар снял с крючка шляпу.
— Я готов, — заявил он.
— Едемте! — промолвил Жибасье.
У входной двери их ждал фиакр.
При виде фиакра, похожего, как и все фиакры, на катафалк, г-н Жерар не удержался и едва заметно вздрогнул.
— Садитесь! — сказал он Жибасье. — Я следом за вами.
— Только после вас, клянусь! — отвечал Жибасье.
Каторжник распахнул дверцу, любезно помог г-ну Жерару подняться и сел рядом с ним, обменявшись несколькими словами с кучером.
Лошади потрусили в сторону Парижа: Жибасье счел за благо изменить маршрут, намеченный Сальватором, полагая, что совсем не важно, куда он увезет г-на Жерара — лишь бы увезти.
"Ну, если дело и серьезное, то уж во всяком случае не спешное", — сделал справедливое умозаключение г-н Жерар, немного успокоенный этим аллюром.
Тем временем в фиакре наступила тишина; так они проехали около километра.
Первым молчание нарушил Жибасье.
— О чем вы так напряженно думаете, дорогой господин Жерар? — спросил он.
— Признаться, господин Жибасье, — отозвался филантроп, — я думаю о неведомой цели этого неожиданного путешествия.
— И это вас мучает?
— Во всяком случае, занимает.
— Ну, знаете ли! На вашем месте я бы ни о чем не думал, честное слово!
— Почему?
— Да очень просто. Прошу заметить: я сказал "на вашем месте", а не на своем.
— Понимаю! И все же почему вы сказали "на вашем месте"?
— Если бы моя совесть была так же чиста, как ваша, я считал бы себя достойным милостей фортуны и возблагодарил бы ее.
— Конечно, конечно, — пробормотал г-н Жерар, печально покачав головой. — Но фортуна порой делает такие странные скачки, что, даже когда причин для опасения нет, ожидать нужно всего.
— По правде говоря, если бы вы жили во времена Фалеса, то вместо семи мудрецов было бы восемь, дорогой господин Жерар. Именно вам принадлежала бы эта прекрасная строка:
Мудрец готов всегда к событию любому.
Заметьте, что я говорю "готов", а не "смирился". Вы именно готовы, на смирившегося человека вы не похожи. Да, вы правы, — продолжал Жибасье торжественно-назидательным тоном. — Удача действительно порой делает странные скачки. Именно поэтому древние, а они были отнюдь не глупы, представляли ее иногда сидящей на змее, и это означало, что она выше осторожности. Впрочем, на вашем месте, повторяю, я не мешал бы своему воображению — такой ум, как у вас, никогда не дремлет, — но вместе с тем тревожиться не стал бы. Что с вами может случиться? Вы имели счастье с самого раннего детства остаться сиротой и теперь не боитесь потерять родителей или оказаться ими опозоренным. Вы не женаты, значит, вам не грозит потеря супруги или ее измена. Вы миллионер, и значительная часть вашего состояния — в недвижимости, а это значит, что опасаться вам следует лишь нотариуса, который может вас разорить, или несостоятельного должника, способного вас обобрать. У вас крепкое здоровье, эта добродетель тела; вы обладаете добродетелью, этим здоровьем души. Сограждане вас уважают и собираются избрать депутатом. Указ о награждении вас орденом Почетного легиона как благодетеля человечества находится на подписи: это, я знаю, пока тайна, но могу сообщить вам об этом по секрету. Наконец, господин Жакаль так высоко вас ценит, что дважды в неделю, несмотря на то, что он очень занят, принимает вас у себя в кабинете и беседует с вами с глазу на глаз. Словом, вы получаете и еще получите справедливое вознаграждение за пятьдесят лет филантропии и честной жизни. Чего вам не хватает, послушайте? Ну, чего вам бояться? Говорите!
— Кто знает! — вздохнул г-н Жерар. — Неизвестности, дорогой господин Жибасье.
— Вы все о своем? Ладно, не будем больше об этом! Поговорим о другом.
Господин Жерар махнул рукой, словно хотел сказать: "Поговорим о чем вам угодно, лишь бы говорили вы, а я слушал".
Очевидно, Жибасье понял его жест как согласие и продолжал:
— Да, поговорим о чем-нибудь более веселом. Это ведь нетрудно, правда?
— Нет, не трудно.
— Сегодня вы давали ужин нескольким друзьям, дорогой господин Жерар? Заметьте, что я позволяю себе называть вас "дорогой господин Жерар", потому что и вы время от времени зовете меня "дорогим господином Жибасье"… Вот только что вы оказали мне эту честь.
Господин Жерар кивнул.
Жибасье облизнул губы.
— Должно быть, вы задали недурной ужин, а?
— Не хочу хвастать, но, по правде говоря, думаю, что так.
— Я так просто в этом уверен, судя по запахам, доходившим из кухни в переднюю, где я вас дожидался.
— Я сделал все что мог, — скромно сказал г-н Жерар.
— И ужинали вы в парке, на лужайке? — продолжал Жибасье.
— Да.
— Смотрелось, должно быть, чудесно. Вы за ужином пели?
— Не успели: вы пришли перед самым десертом.
— Да, я свалился среди этой семейной идиллии, словно бомба, как Банко из "Макбета" или Командор из "Дон Жуана".
— И правда, — попытался улыбнуться г-н Жерар.
— Но признайтесь, — продолжал Жибасье, — что в этом есть и ваша вина, дорогой господин Жерар.
— То есть как?
— Ну разумеется! Предположим, вы оказали бы мне честь и пригласили бы меня вместе с вашими друзьями. Готов поставить тысячу против одного, дорогой господин Жерар, что если бы я сидел у вас с самого начала ужина, то к концу его я не пришел бы вам мешать.
— Поверьте, дорогой господин Жибасье, — поспешил сказать г-н Жерар, — что я весьма сожалею о своей забывчивости. Но уверяю вас, что это произошло не нарочно и только от вас зависит, чтобы я исправил свою оплошность.
— Нет, клянусь честью, — возразил Жибасье, изображая глубокую печаль, — нет, клянусь честью, я на вас сердит.
— На меня?
— Да, вы ранили меня в самое сердце. А вы знаете, — продолжал Жибасье, патетическим жестом поднося руку к груди, — сердечные раны смертельны!.. Увы, — прибавил он, переходя от печали к сетованиям, как перед тем перешел от меланхолии к печали. — Снова я обманулся в своей доверчивости, еще одна иллюзия умирает, еще один черный лист запечатлен в книге моей и без того невеселой жизни! О дружба! Непостоянная легкомысленная дружба, которую лорд Байрон опрометчиво назвал "любовью без крыл"! Сколько страданий ты мне причинила и еще доставишь в будущем! И автор "Мира как он есть" поистине превзошел тебя, поэт-аристократ, когда вместо оды или хвалы Дружбе воскликнул с горечью: "Ныне твои алтари, о богиня, не освещает жертвенный огонь! Под сводами твоего храма не звучат гимны твоих рабов! Согнанная выгодой со своего векового места, ты бродишь одна, всеми покинутая, жалкая игрушка придворной черни и всех этих ничтожных смертных, утомленных гнусной жадностью! Среди людей, кичащихся богатством, происхождением, величием, кто обратит внимание на твои крики, кто сжалится над твоей несчастной судьбой, кто придет в твой храм?" Увы, увы, незадачливый Жибасье, как Портленд, герой поэмы, — единственный, кто еще хочет туда войти!
После этой претенциозной цитаты, всю педантичность которой вряд ли оценил г-н Жерар, бывший каторжник вынул из кармана желтый платок и сделал вид, что вытирает глаза.
Ванврский филантроп, который не понимал, да и — поспешим прибавить — не мог понять, к чему клонятся разглагольствования его спутника, поверил, что тот в самом деле взволнован, и стал его утешать и извиняться.
Однако тот продолжал:
— Должно быть, современный мир совсем испортился; когда древний мир приводит, не говоря уж об Ахилле и Патрокле, четыре примера такой дружбы, которая простых смертных превращала в полубогов, нам нечего противопоставить таким образцам, как Геркулес и Пирифой, Орест и Пилад, Эвриал и Нис, Дамон и Пифий. О, мы поистине вернулись в железный век, в век ада, дорогой господин Жерар!
— Вы хотите сказать, сударь, что мы подъехали к заставе Анфер? — вмешался кучер, который остановил свой фиакр и, подойдя к дверце, услышал последние слова Жибасье.
— Как? Уже? — промолвил Жибасье, спускаясь с небес на землю и с трудом возвращаясь от элегического тона к обычному. — Мы уже у заставы Анфер? Смотрите-ка! А дорога не показалась мне длинной. Сколько же мы ехали?
Он вынул часы.
— По правде говоря, час с четвертью! Вот мы и приехали, дорогой господин Жерар!
— Однако мы же не на Иерусалимской улице, как мне кажется, — с беспокойством заметил г-н Жерар.
— А кто вам сказал, что нам нужно на Иерусалимскую улицу? Я вам этого не говорил, — возразил Жибасье.
— Куда же нам нужно? — удивился филантроп.
— Я еду по своим делам, — сообщил бывший каторжник, — а если у вас тоже есть дела, предлагаю вам ими заняться.
— Но у меня нет никаких дел в Париже! — воскликнул г-н Жерар.
— Тем хуже! Если бы у вас было чем заняться сегодня в столице, да еще в этом квартале, вы бы уже оказались на месте.
— Ах, так, метр Жибасье! — вскинулся г-н Жерар. — Уж не вздумалось ли вам надо мной посмеяться?
— Похоже, так, метр Жерар, — расхохотался каторжник.
— Так господин Жакаль меня не ждет? — в бешенстве крикнул г-н Жерар.
— Не только не ждет, но даже могу вам сказать: если вы явитесь к нему в этот час, можете быть уверены, что он приятно удивится.
— Значит, вы меня мистифицировали, метр шутник! — вскричал г-н Жерар: по мере того как опасность отступала, к нему возвращалась его заносчивость.
— Совершенно верно, честнейший господин Жерар. Теперь мы квиты или сквитались, как вам больше нравится.
— Но я никогда не делал вам ничего плохого, Жибасье! — воскликнул г-н Жерар. — За что же вы сыграли со мной эту злую шутку?
— Вы не делали мне ничего плохого? — возмутился Жибасье. — Он говорит, что не делал мне ничего плохого! Неблагодарный! А о чем мы говорим все время, с тех пор как выехали из Ванвра, если не о черной неблагодарности? Как, забывчивый друг?! Ты даешь на своей ванврской вилле гастрономически-политический раут, приглашаешь на предвыборно-кулинарное собрание самых заурядных знакомых и забываешь о самом нежном своем друге, своем Пирифое, Пиладе, Эвриале, Дамоне, своем втором "я"! Ты о нем забываешь, словно о дорожном мешке, попираешь его ногами, плевать ты хотел на его верность! Да простят тебя боги! Я же решил сыграть эту шутку, чтобы отомстить тебе за обиду тем же способом, каким она была нанесена. Ты оставил меня без твоего ужина, а я твой ужин оставил без тебя. Что скажешь?
Он поспешно захлопнул дверцу и прибавил:
— Я нанял кучера ровно в четыре часа; сообщаю это, так как не хочу, чтобы он вас обобрал. Что касается цены, мы сговорились на пяти франках за час, и можете продержать его сколько вам угодно.
— Как?! — вскричал г-н Жерар, так и не победивший с годами некоторой скуповатости. — Вы не хотите платить?
— Вот тебе на! Если я сам расплачусь, в чем же тогда будет заключаться шутка? — возразил Жибасье.
Он раскланялся с подчеркнутой почтительностью и прибавил:
— До свидания, честнейший господин Жерар.
И исчез.
Господин Жерар растерялся.
— Куда везти, хозяин? — спросил кучер. — Вы знаете, что меня наняли в четыре пополудни за пять франков в час с условием оплатить обратную дорогу?
Господин Жерар хотел было сорвать злость на кучере, но бедняга ни в чем не был виноват. Его наняли, с ним сговорились о цене, и он знать ни о чем не знал.
Только на Жибасье мог излить всю свою горечь г-н Жерар.
— В Ванвр! — приказал он. — Но пять франков в час, милейший, это многовато.
— Если вам угодно расплатиться здесь, — сказал кучер, — я не буду возражать: вон какая погода.
Господин Жерар высунул нос в окно и взглянул на небо.
Над Вожираром собиралась гроза, издалека доносились глухие раскаты грома.
— Нет, — промолвил г-н Жерар. — Я вас не отпускаю. В Ванвр, милейший, и как можно скорее.
— Ого! — Да уж поедем как сможем, хозяин, — отвечал кучер. — У несчастных тварей всего четыре ноги, и они не способны сделать больше того, что могут.
Вскарабкавшись на облучок, он, ворча, развернул свой экипаж и покатил назад в Ванвр.
XXI
ЧТО НАШЕЛ ИЛИ, ТОЧНЕЕ, ЧЕГО НЕ НАШЕЛ ГОСПОДИН ЖЕРАР, ПРИЕХАВ В ВАНВР
Оставшись один и вынужденный довольствоваться неторопливым аллюром двух загнанных кляч, г-н Жерар погрузился в море предположений.
Сначала он хотел поехать к г-ну Жакалю и потребовать удовлетворения за скверную шутку, сыгранную его подчиненным.
Но г-н Жакаль обыкновенно говорил с достойнейшим г-ном Жераром в таком насмешливом тоне и тот чувствовал себя настолько неловко, что минуты, проведенные им в обществе начальника уголовной полиции, он вспоминал обычно как самые мучительные в своей жизни.
Да и как он будет выглядеть? Обиженным школьником, который явился к учителю с доносом на своего товарища.
Ведь как бы г-н Жерар ни старался откреститься от чести быть в товарищах у Жибасье, он был вынужден признать, что это звание, словно Сизифов камень, настигало его повсюду, хотя он изо всех сил толкал его прочь.
И г-н Жерар решил вернуться в Ванвр.
Он виделся с г-ном Жакалем накануне и скоро (эти дни всегда наступают так скоро!) ему снова придется отправиться к начальнику полиции, у которого он был вынужден появляться дважды в неделю, о чем ему напомнил Жибасье.
Кроме того, у него в душе зародилась смутная тревога, что именно в Ванвре ему грозит какая-то беда.
Хотя причины, приведенные Жибасье, казались правдоподобными, трудно было допустить, что Жибасье когда-нибудь считал себя столь близким другом г-на Жерара, чтобы так глубоко обидеться на вполне естественную его забывчивость.
Значит, в глубине этой тайны крылось нечто необычное.
В положении г-на Жерара, да еще накануне того дня, когда невинный человек должен был поплатиться за преступление, совершенное самим филантропом, все неясное казалось ему опасным.
Вот почему он и хотел поскорее вернуться в Ванвр, и боялся этого.
Однако лошади, которые плелись из Ванвра до заставы Анфер час с четвертью, разумеется, выбились из сил и на обратную дорогу от заставы Анфер до Ванвра им понадобилось полтора часа.
Гроза все надвигалась, раскатов грома не мог заглушить даже грохот колес; в свете молний вдруг мертвенно вспыхивал погруженный во мрак пейзаж. Но, несмотря на это, кучер не погонял лошадей и они шли все тем же неспешным шагом.
Когда г-н Жерар вышел у своего дома и расплатился с кучером, часы пробили десять.
Господин Жерар терпеливо дождался, пока кучер не торопясь пересчитал деньги и шагом пустил лошадей в сторону Парижа.
Только тогда он повернулся в сторону дома.
Все тонуло в беспросветной тьме.
Хотя ставни остались незаперты, ни одно окно не светилось.
Ничего удивительного в этом не было: в столь поздний час гости, вероятно, разошлись, а слуги находились в буфетной.
Буфетная располагалась в службах, а ее окна выходили в сад.
Господин Жерар поднялся по лестнице, которая вела с улицы ко входной двери.
По мере того как он поднимался, в темноте ему стало казаться, что дверь отворена.
Он протянул руку и понял, что не ошибся.
Как же слуги могли столь неосмотрительно оставить незапертыми ставни и двери в такую ночь, когда небо было готово вот-вот обрушиться на землю?
Господин Жерар дал себе слово как следует их выбранить.
Он вошел в дом, запер за собой дверь и оказался в еще более непроницаемой темноте.
Ощупью он добрался до каморки привратника.
Дверь в нее тоже оказалась незаперта.
Господин Жерар позвал привратника. Никто не откликнулся.
Он прошел несколько шагов, нащупал ногой нижнюю ступеньку лестницы и, подняв голову, позвал камердинера.
Опять нет ответа!
— Видимо, все собрались в кухне! — вслух предположил г-н Жерар, будто, когда он высказывал предположение во всеуслышание, вероятность его становилась больше.
В эту минуту раздался оглушительный удар грома, сверкнула молния, и г-н Жерар увидел, что выходящая в сад дверь, как и парадный вход, распахнута настежь.
— О-о! — пробормотал он. — Что все это значит? Можно подумать, все разбежались.
Он ощупью прошел через всю переднюю, осветившуюся лишь на мгновение, когда полыхнула молния, и вдруг заметил в буфетной свет.
— А, так я и думал! — проговорил он. — Мои бездельники там!
Он с ворчанием двинулся в сторону кухни.
На пороге буфетной он замер: ужин для прислуги стоял на столе, но никого за столом не было.
— Происходит что-то непонятное! — сказал г-н Жерар.
Он взял свечу и прошел коридором из кухни в столовую.
Там никого не было.
Он обежал весь первый этаж.
И тут ни души!
Он прошел во второй этаж и опять никого не встретил. Поднялся в третий этаж — и там пусто.
Он снова позвал — ему ответило лишь мрачное эхо!
Проходя мимо зеркала, г-н Жерар в ужасе отпрянул, испугавшись самого себя, так он был бледен.
Он медленно пошел вниз, цепляясь за перила. Ноги у него подкашивались на каждой ступеньке. Наконец он снова очутился в передней, вышел на крыльцо, поднял свечу и окинул взглядом лужайку.
Но в эту самую минуту налетел порыв ветра и свеча погасла.
Господин Жерар опять оказался в темноте.
Безотчетный, но неодолимый ужас, как бы сознающий свое право на существование, охватил его. Ему вдруг захотелось подняться к себе в комнату и запереться там от всех. Но вот он пронзительно вскрикнул и остановился: ноги его будто приросли к плитам крыльца.
Небо раскрылось, давая дорогу молнии, и при ее свете г-н Жерар увидел опрокинутый стол и скатерть, похожую на развевающийся саван.
Кто мог опрокинуть стол на траву?
Может быть, г-ну Жерару только показалось, ведь молния вспыхнула и сейчас же погасла?
Он медленно спустился по ступеням крыльца, вытирая на ходу лоб, и подошел к столу, едва различимому и казавшемуся в потемках бесформенной массой.
В ту минуту, как он протянул руку, чтобы ощупать то, что не мог увидеть глазами, ему показалось, что почва уходит у него из-под ног.
Он отскочил назад.
Снова небо осветилось, и г-н Жерар увидел перед собой яму, похожую на могилу.
Из его груди вырвался нечеловеческий, леденящий кровь крик ужаса.
— Нет, нет! — пробормотал г-н Жерар. — Это невозможно, это все мне снится!
Только новая вспышка молнии могла вывести его из заблуждения, но небо оставалось по-прежнему черным, и г-н Жерар упал на колени.
Ему почудилось, что его колени утонули в рыхлой, свежевскопанной земле.
Он пощупал вокруг себя рукой.
Глаза его не обманули: рядом с этой землей зияла яма.
Зубы у него застучали от страха.
— Я погиб! — вскричал он. — Пока меня не было, кто-то обнаружил могилу и разрыл ее!..
Он протянул вниз руку, но дна не достал.
— Кто-то унес тело! — взвыл г-н Жерар.
И тут же прижал руку к губам, словно для того чтобы удержать готовые вырваться слова.
Сквозь сжимавшие рот пальцы голос его прозвучал мрачным рыданием.
Потом он вскочил на ноги и прошептал:
— Что же делать, Господи? Что делать?
Он никак не мог взять себя в руки и продолжал бормотать вслух:
— Бежать! Бежать! Бежать!
Обезумевший, задыхающийся, он, обливаясь потом, бросился бежать, не разбирая дороги.
Через несколько шагов он споткнулся обо что-то, не видимое в темноте, а еще через некоторое время покатился по земле.
До его слуха донесся звук, похожий на ворчание.
Господин Жерар встал и хотел было продолжать бегство, но был вынужден остановиться.
Ворчание было похоже на человеческий стон.
Значит, кто-то находился поблизости. Но кто? И что ему тут нужно?
Любой человек мог быть сейчас только врагом.
Господин Жерар прежде всего подумал о том, чтобы избавиться от этого человека.
Он пошарил в карманах в поисках оружия. Ничего!
Неподалеку находилась пристройка с садовым инструментом.
Господин Жерар одним прыжком преодолел отдалявшее его от пристройки расстояние, схватил лопату и двинулся на незнакомца, жуткий, словно Каин, готовый убить Авеля.
На помощь ему пришла молния. Совершенно потеряв голову, он занес было лопату.
— Правильно, дорогой господин Жерар! — едва ворочая языком, проговорил незнакомец пьяным голосом. — Гоните этих мерзавок пчел!
Господин Жерар остановился.
Голос выдавал полнейшее опьянение говорившего.
— Похоже, несчастный смертельно пьян, — заметил он и опустил лопату.
— Вообразите этих негодяев-турок! — продолжал незнакомец, приподнявшись на одно колено и уцепившись за г-на Жерара, дрожавшего всем телом. — Представьте себе, что за какого-то сопливого десятилетнего мальчишку, которого я убил, хотя я в этом и не уверен, они — вообразите только! — закопали меня живьем, потом обмазали медом и хотят, чтобы меня съели их проклятые пчелы. К счастью, вы подоспели вовремя, дорогой господин Жерар, — продолжал пьяный, у которого смешалась в голове явь со сном. — К счастью, вы, пришли с лопатой и откопали меня! A-а, вот я и встал наконец. Черт побери, нелегким это оказалось делом! Господин Жерар! Добрейший мой господин Жерар! Честнейший господин Жерар! Если я до ста лет доживу, ни за что не забуду, какую услугу вы мне оказали!
В незнакомце, который то и дело покачивался и нес хмельной бред, г-н Жерар узнал одного из своих гостей.
Это был земледелец.
Что он знал? Что видел? О чем мог бы вспомнить?
От этого сейчас зависела жизнь негодяя.
— Эй, а где, черт побери, остальные? — спросил земледелец.
— Это я у вас хотел узнать, — ответил г-н Жерар.
— Нет уж, простите, я первый спросил. Отвечайте: где они? — продолжал настаивать земледелец.
— Вы должны это знать. Ну-ка, постарайтесь вспомнить. Что вы делали, после того как я уехал?
— Я же вам сказал, честнейший господин Жерар: меня кусали пчелы!
— А что было до того, как вас начали кусать пчелы? Вы ничего не запомнили?
— Кажется, я убил ребенка.
Господин Жерар покачнулся. Он был близок к обмороку.
— Послушайте: кто из нас не держится на ногах? — спросил пьяный.
— Вы! — сказал г-н Жерар. — Но будьте покойны, я помогу вам выйти отсюда, после того как вы мне расскажете, что тут произошло, пока меня не было.
— A-а, да, да, верно, — кивнул земледелец, — я начинаю припоминать… погодите-ка… За вами пришли от господина Жакаля, чтобы вы посмотрели, как отрежут голову этому гнусному господину Сарранти.
— Да! — подтвердил г-н Жерар; ему стоило невероятных усилий вытянуть что-нибудь из этой скотины. — А что было после моего отъезда?
— После вашего отъезда?.. Подождите, подождите же… A-а, тут пришел этот… молодой человек, которого вы прислали.
— Я? — цепляясь за ниточку, переспросил г-н Жерар. — Я прислал молодого человека?
— Да, черноволосого красавца в белом галстуке, черном фраке, одетого как нотариус или даже лучше.
— Он был один?
— Я этого не говорил. С ним был пес: вот бешеная собака-то! Но в эту минуту я убежал, а земля так и затряслась, потому что пес начал ее скрести.
— Где? — пытался уточнить г-н Жерар.
— Под столом, — вспомнил земледелец. — А как земля затряслась, так я и упал. И меня начали кусать пчелы.
— Неужели вы ничего больше не помните? — беспокойно спросил г-н Жерар.
— А что я еще должен помнить? Неужели вы полагаете, что можно о чем-нибудь думать, когда вас кусают пчелы? Ну вы и скажете!
— Дорогой мой! Ну пожалуйста, напрягите память! — упрашивал г-н Жерар.
Пьяный задумался, потом стал загибать пальцы.
— Нет, — помотал он головой. — Все так: господин Сарранти, господин Жакаль, черноволосый молодой человек в белом галстуке, пес Брезиль.
— Брезиль? Брезиль? — вскричал г-н Жерар, схватив земледельца за горло. — Вы говорите, пса звали Брезиль?
— Да что вы делаете, эй! Вы же меня задушите. На помощь! На помощь!
— Не кричите, несчастный! — падая на колени, взмолился г-н Жерар. — Не кричите!
— Пустите! Да пустите же! Я хочу уйти отсюда.
— Да, да, ступайте, — согласился г-н Жерар. — Я вас провожу.
— Вот это дело! — промолвил пьяный. — Ой, да что с вами? Вы пьяны?
— Почему вы так решили?
— Да вы на ногах не держитесь!
И действительно, вместо того чтобы поддержать земледельца, г-н Жерар повис у него на руке.
Он постарался успокоиться и, обмирая от страха, с трудом довел его до конца улицы. Успокоился он, лишь когда увидел, как тот удаляется, спотыкаясь на каждом шагу, но не падая и приговаривая:
— Проклятые пчелы!
Когда пьяный исчез в темноте и вдалеке затих его голос, г-н Жерар вернулся в дом через парадный вход, запер дверь и, мало-помалу привыкая к волнению, охватившему его при первом страшном открытии, снова пошел к яме. Черпая силы в последней надежде, он спустился в яму и стал ощупывать ее со всех сторон.
На ощупь яма казалась пустой.
Полыхнула молния, грянул гром, хлынул дождь. В свете молнии стало окончательно ясно: в яме ничего нет.
Господин Жерар не услышал грома, не почувствовал дождя, он видел лишь зияющую могилу, упустившую свою добычу.
Он сел на край ямы, свесив в нее ноги, похожий на могильщика из "Гамлета".
Скрестив на груди руки и опустив голову, он попытался оценить свое положение.
Итак, во время двухчасового отсутствия, вызванного дурацкой шуткой, рухнули его самые заветные надежды на спокойствие и отдохновение. От всех мучений, которые он пережил, скрывая следы своего преступления, у него оставалось, нет, не угрызение совести, но лишь память о том, что он был убийцей, и страх перед эшафотом! И в какую минуту разразилась катастрофа! Когда он считал, что достиг вершины славы и честолюбивых устремлений! Еще утром он в мыслях представлял себя сидящим на скамье в Палате депутатов, а вечером, свесив ноги в могилу, он себя видел на скамье подсудимых в окружении жандармов, прячущим глаза от насмешливых взглядов толпы, которая во что бы то ни стало хотела увидеть г-на Жерара, "честнейшего человека"; а вдалеке, на площади, где стоит здание с остроконечными колоколенками, возвышается посреди толпы, простирая отвратительные кровавые руки, страшная машина, являющаяся преступникам во сне…
К счастью, ванврский филантроп был человек закаленный. Мы только что видели: занеся лопату над земледельцем, он был готов на второе убийство, лишь бы избежать наказания за первое. Но не каждый день нам попадается под руку человек, убив которого, мы разрешили бы все свои проблемы.
Напрасно он стал бы искать выход: ему необходимо было выкрутиться, не совершая нового преступления.
Впрочем, за ним было не одно, а два преступления.
Бежать, скорее бежать, бежать без оглядки, ни с кем не прощаясь — как бежали его гости и слуги; передохнуть не раньше чем через двадцать льё, да и то когда падет лошадь, потом взять другую и, меняя ее на каждой станции, пересечь пролив, переплыть море и остановиться только в Америке.
Да, но как сделать это, не имея паспорта?
На первой же почтовой станции смотритель откажет в лошади и пошлет за жандармом.
Необходимо было поспешить к г-ну Жакалю, все ему рассказать и спросить совета.
Часы пробили одиннадцать. На хорошем скакуне — а у г-на Жерара стояла в конюшне пара отличных скакунов — в половине двенадцатого уже можно было оказаться во дворе префектуры.
Да, это было лучшее средство.
Господин Жерар поднялся, бросился в конюшню, оседлал лучшего своего коня, вывел его через дверь служб, тщательно запер эту дверь и с юношеской ловкостью прыгнул в седло. Он пришпорил коня и с непокрытой головой, позабыв о ветре и дожде, хлеставшем его по плешивой голове, во весь опор поскакал в Париж.
Пусть убийца мчится своей дорогой, мы же последуем за Сальватором, который, торжествуя, уносит с собой останки несчастной жертвы.
XXII
ВЕЩЕСТВЕННЫЕ ДОКАЗАТЕЛЬСТВА
Сальватор прибыл к г-ну Жакалю как раз в ту минуту, когда г-н Жерар пустился в бешеную скачку.
Для г-на Жакаля, как известно, не существовало дня и ночи. Когда он спал? Никто этого не знал. Он спал так, как едят, когда торопятся, — на бегу.
Существовал приказ: пропускать Сальватора к начальнику полиции, когда бы он ни пришел.
Господин Жакаль слушал доклад, весьма его, видимо, интересовавший, потому что он попросил Сальватора подождать несколько минут.
И вот Сальватор вошел в кабинет в одну дверь, в то время как из другой выходил агент.
Сальватор положил в углу скатерть, завязанную за четыре конца, в которой лежали останки мальчика, а Ролан, жалобно заскулив, улегся у стола около этих печальных реликвий.
Господин Жакаль наблюдал за молодым человеком, приподняв очки, но ни о чем его не спрашивал.
Сальватор подошел ближе.
Кабинет освещался лампой под зеленым абажуром; лампа отбрасывала круг света на стол г-на Жакаля.
Когда собеседники сели у стола, свет упал на их колени, а лица оставались в тени.
— А-а! — нарушил тишину г-н Жакаль. — Это вы, дорогой господин Сальватор! А я и не знал, что вы в Париже.
— Я вернулся всего несколько дней назад, — отозвался Сальватор.
— Какому новому обстоятельству я обязан удовольствием видеть вас? Ведь вы, неблагодарный, являетесь лишь в самом крайнем случае!
Сальватор улыбнулся.
— Мы не всегда делаем то, что нам хочется, — сказал он. — И потом, я много разъезжаю.
— Откуда же вы приехали теперь, господин путешественник?
— Из Ванвра.
— Эге! Уж не приударили ли вы за любовницей господина де Маранда, как ваш друг Жан Робер — за его женой? Бедному банкиру не поздоровится!
И господин Жакаль поднес к носу огромную понюшку табаку.
— Нет, — покачал головой Сальватор. — Нет… Я навещал одного из ваших друзей.
— Моих друзей?.. — переспросил г-н Жакаль, делая вид, что пытается вспомнить.
— Или одного из ваших знакомых, я бы так сказал.
— Вы поставили меня в затруднительное положение, — заметил г-н Жакаль. — Друзей у меня мало, и я мог бы угадать, о ком вы говорите. Но знакомых у меня без счета.
— Я не заставлю вас долго гадать, — без тени улыбки произнес молодой человек. — Я только что был у господина Жерара.
— У господина Жерара! — повторил начальник полиции, сунув пальцы глубоко в табакерку. — У господина Жерара! Что это значит? Да вы, верно, ошибаетесь, дорогой господин Сальватор, не знаю я никакого Жерара.
— Знаете! Достаточно одного слова или, вернее, одной подробности, и вы сейчас же его вспомните: это тот самый человек, что совершил преступление, за которое вы собираетесь завтра казнить господина Сарранти.
— Ба! — вскричал г-н Жакаль, с шумом вдыхая щепоть табаку. — Вы уверены в том, что говорите? Вы полагаете, я знаю этого человека, этого убийцу? Фи!
— Господин Жакаль! — начал Сальватор. — Наше время дорого нам обоим, и не следует его терять ни вам, ни мне, хотя употребляем мы его по-разному и цели у нас с вами разные. Так давайте употребим его с пользой. Выслушайте меня не перебивая. Кстати, мы знакомы слишком давно, чтобы ломать друг перед другом комедию. Вы обладаете определенной властью, я — тоже, и вы это знаете. Я не хочу напоминать, что спас вам жизнь. Мне бы только хотелось сказать, что тот, кто поднимет на меня руку, переживет меня не больше чем на сутки.
— Это мне известно, — сказал г-н Жакаль. — Но поверьте, что я ставлю свой долг превыше собственной жизни, и, угрожая мне…
— Я вам не угрожаю, и в доказательство моих добрых намерений утвердительную форму я сменю на вопросительную. Вы верите, что поднявший на меня руку переживет меня хоть на сутки?
— Нет, — спокойно ответил г-н Жакаль.
— Ничего другого я не хотел вам сказать… Теперь ближе к делу! Завтра состоится казнь господина Сарранти.
— А я и забыл о ней!
— Короткая у вас память. Ведь сегодня в пять часов пополудни вы сами приказали предупредить палача, что он должен быть завтра наготове.
— Какого черта вы так печетесь об этом Сарранти?
— Это отец моего лучшего друга, аббата Доминика.
— Да, знаю. Несчастный молодой человек добился даже трехмесячной отсрочки по милости короля, иначе его отца казнили бы еще полтора месяца назад. Аббат ходил в Рим, не знаю зачем, но, видимо, не сумел добиться своего или умер в дороге: его с тех пор так никто и не видел. Это большое несчастье!
— Не такое большое, как вы полагаете, господин Жакаль; пока он ходил в Рим добиваться милости для отца, он оставил меня здесь, чтобы свершилась справедливость. Я взялся за дело и с Божьей помощью, не оставляющей добрых людей, преуспел.
— Преуспели?
— Да, вопреки вашей воле; и это уже второй раз, господин Жакаль.
— Когда же был первый?
— Неужели вы забыли о Жюстене, Мине и девушке, которую похитил мой кузен Лоредан де Вальженез. Думаю, я не сообщаю вам ничего нового, не правда ли? Вы ведь знаете, что я Конрад?
— Должен вам признаться, что я это подозревал.
— Я вам это сказал или, во всяком случае, намекнул, когда мы возвращались в вашей карете из Ба-Мёдона в тот день или, вернее, в ту ночь, когда опоздали и не успели спасти Коломбана, но сумели вернуть к жизни Кармелиту, да?
— Да, помню, — подтвердил г-н Жакаль. — Так вы говорите…
— Что вы лучше меня знаете историю, которую я собираюсь вам рассказать. Однако вы должны знать, что и я знаю правду. Двое детей исчезли из парка Вири. В их исчезновении обвинили господина Сарранти. Это ошибка! Один из детей, мальчик по имени Виктор, был убит господином Жераром и зарыт в парке под дубом. А девочка, которую звали Леони, едва не была убита его сожительницей Орсолой, но подняла такой крик, что ей пришел на помощь пес и задушил мерзавку, хотевшую прирезать девочку. Напуганная до смерти девочка убежала, и на дороге в Фонтенбло ее подобрала цыганка. Вы знаете эту цыганку: зовут ее Броканта, она живет на улице Ульм в доме номер четыре. Вы заходили к ней вместе с метром Жибасье накануне того дня, когда Рождественская Роза исчезла. Рождественская Роза и есть маленькая Леони. Я о ней не беспокоился, я знал, что она в ваших руках. Говорю я вам сейчас о ней только так, для памяти.
Господин Жакаль издал характерное для него ворчание, лишь усиливавшее его сходство с животным, на которое намекало его имя.
— Что же касается мальчика, зарытого под деревом, то не стоит вам и говорить, как с помощью Брезиля, а ныне — Ролана, я обнаружил его останки, когда занимался совсем другим делом. Вы знаете место, верно? Я вас туда возил. Правда, тела там не оказалось.
— Уж не думаете ли вы, что это я его оттуда украл? — спросил г-н Жакаль, поднося к носу огромную щепоть табаку.
— Не вы, а предупрежденный вами господин Жерар.
— Честнейший Жерар! Если бы ты слышал, что о тебе говорят, как бы ты оскорбился!
— Ошибаетесь: он не оскорбился бы, а затрясся бы от страха.
— Да откуда вы взяли, что тело мальчика похитил господин Жерар?
— Я сразу это понял. Я был в этом уверен настолько, что подумал: именно в свой ванврский особняк д ля большей безопасности господин Жерар мог перенести этот несчастный скелет. Как вы понимаете, я выбрал ночь потемнее, вроде сегодняшней, помог Ролану перебраться через забор в сад, окружающий дом господина Жерара в Ванвре, потом забрался сам и приказал Ролану: "Ищи, собачка, ищи!" Ролан стал искать, и, хоть я бы не хотел прикладывать евангельское изречение к четвероногому существу, но он нашел. Через десять минут он уже царапал траву на лужайке перед домом с таким остервенением, что я был вынужден удержать его за ошейник, иначе на следующий день могли заметить следы. Я был уверен, что труп зарыт именно там. Тем же путем, как мы попали в сад, нам пришлось уходить обратно, только, вместо того чтобы помочь Ролану забраться снаружи внутрь, я помог ему выбраться изнутри наружу. Вот и вся история. Вы догадываетесь об остальном, господин Жакаль? Не мог господин Сарранти, уже пол года находящийся в тюрьме, три месяца назад откопать труп мальчика под дубом и перенести его на лужайку ванврского особняка. Значит, это дело рук не господина Сарранти, а господина Жерара.
— Хм! — только и произнес в ответ г-н Жакаль. — Но… нет, ничего.
— Договаривайте, прошу вас. Вы хотели спросить, почему, зная о том, где находится тело мальчика, я не стал действовать раньше?
— Признаться, я действительно собирался задать вам этот вопрос так, из чистого любопытства, ведь то, что вы мне рассказываете, похоже скорее на роман!
— Однако это подлинная история, дорогой господин Жакаль, да еще из самых достоверных! Вы хотите знать, почему я не действовал раньше. Я вам отвечу. Я глупец, дорогой господин Жакаль, я всегда думаю о человеке лучше, чем он есть. Я воображал, что у господина Жерара не хватит духа допустить казнь невинного человека, что он уедет из Франции и откроет правду, когда уже окажется в Германии, Англии или Америке… Ничуть не бывало! Этот гнусный каналья даже не пошевелился.
— Возможно, в этом не только его вина, — вставил г-н Жакаль. — Не стоит на него сердиться.
— И вот сегодня вечером я себе сказал: пора!
— Так вы пришли пригласить меня на эксгумацию тела?
— Ну нет, ни в коем случае. У нас, охотников, есть поговорка: дважды в одной и той же норе лисицу не поймаешь. Нет, на сей раз я все сделал сам.
— Как сами?
— В двух словах о том, как все произошло. Я знал, что сегодня вечером господин Жерар дает большой предвыборный ужин и устроил так, чтобы он ушел на час-другой из дому. Я вошел, занял его место за столом, а Брезиль в это время стал рыть землю. Короче, он рыл так хорошо, что через четверть часа мне лишь осталось отодвинуть стол и показать гостям господина Жерара работу моего пса. Гостей было десятеро. Одиннадцатый выпил лишнего и где-то мирно дремал. Все десять человек подписали составленный по всей форме протокол, потому что среди них оказались и врач, и нотариус, и судебный исполнитель. Вот этот протокол. А вот скелет! — прибавил Сальватор, поднявшись и кладя на стол г-на Жакаля завязанную скатерть.
Хотя г-н Жакаль был привычен к перипетиям ежедневно разворачивавшихся на его глазах драм, но и он оказался не готов к такому финалу и отшатнулся вместе с креслом, побледнев и даже не пытаясь, как это бывало обыкновенно, скрыть волнение.
— Теперь прошу слушать меня внимательно, — продолжал Сальватор. — Богом клянусь, что, если господин Сарранти завтра будет казнен, я обвиню в его смерти только вас, господин Жакаль! Это понятно, не так ли? Я изъясняюсь достаточно ясно? Итак, вот вещественные доказательства. (Он кивнул на кости.) Оставляю их вам, мне же довольно и протокола; он подписан тремя должностными лицами: врачом, нотариусом и судебным исполнителем. Я немедленно отправляюсь к королевскому прокурору для подачи жалобы. Если будет необходимость, я пойду и к хранителю печатей, а то и к самому королю.
Сальватор сухо поклонился начальнику полиции и вышел из его кабинета в сопровождении Брезиля. Господин Жакаль был ошеломлен услышанным и не на шутку встревожен прозвучавшей угрозой.
Господин Жакаль давно был знаком с Сальватором, не раз видел его в деле, знал его за человека решительного и был убежден: если тот что-нибудь пообещает, то непременно сдержит слово.
Когда за Сальватором закрылась дверь, он стал думать, как ему поступить.
Было одно простое средство все уладить: предоставить г-ну Жерару самому выпутываться из этого положения. Однако это значило бы собственными руками разорвать нити старательно подготовленного заговора; сделать из бонапартиста героя, больше чем героя — мученика; объявить накануне выборов, что кандидат, поддерживаемый в определенном смысле правительством, — негодяй и убийца. Не говоря уже о том, что, когда г-н Жерар почувствует себя в ловушке, он не преминет во всем признаться, обвинив г-на Жакаля в соучастии. Да, решительно, это простое средство не годилось.
Было еще одно средство; на нем г-н Жакаль и остановился.
Он торопливо поднялся, подошел к окну и нажал на невидимую кнопку.
Сейчас же зазвенели многочисленные звонки от личных апартаментов г-на Жакаля до самых дверей префектуры.
— Так я хотя бы успею получить приказ от министра юстиции, — пробормотал начальник полиции, садясь на свое место.
Не успел он договорить, как дежурный доложил о приходе г-на Жерара.
XXIII
ГОСПОДИН ЖАКАЛЬ ПЫТАЕТСЯ ПОЛОЖИТЬ КОНЕЦ
БЕСПОКОЙНОЙ ЖИЗНИ ГОСПОДИНА ЖЕРАРА
Мертвенно-бледный (если не сказать зеленый) г-н Жерар, обливаясь потом и трясясь от страха, вошел в кабинет.
— Ах, господин Жакаль, господин Жакаль! — вскричал он и упал в кресло.
— Полно, полно, возьмите себя в руки, честнейший господин Жерар, — проговорил начальник полиции. — У нас еще есть время подумать о вас.
Он прибавил вполголоса, обращаясь к дежурному:
— Бегите вниз! Вы видели молодого человека с собакой, не так ли?
— Да, сударь.
— Сейчас их обоих арестуют. Он так же опасен, как и его пес. Но вы все головой отвечаете за то, чтобы ни человеку, ни его собаке не причинили никакого вреда, поняли?
— Да, сударь.
— Поторопитесь! И еще: меня ни для кого нет. Прикажите заложить лошадей. Ступайте!
Дежурный исчез, словно призрак.
Господин Жакаль повернулся к г-ну Жерару.
Негодяй был близок к обмороку.
Он не мог говорить и лишь умоляюще сложил руки.
— Хорошо, хорошо! — брезгливо поморщился г-н Жакаль. — Мы примем меры, можете быть спокойны, а пока подойдите к окну и скажите-ка мне, что происходит во дворе.
— Как?! Вы хотите, чтобы я в моем состоянии…
— Честнейший господин Жерар! — промолвил начальник полиции. — Вы пришли просить об услуге, не так ли?
— О да, об огромной услуге, господин Жакаль!
— А ведь вся жизнь есть не что иное, как обмен услугами. Мне нужны вы, я — вам; давайте поможем друг другу.
— Я бы с удовольствием!
— В таком случае подойдите к окну.
— А как же мое дело?
— Ваше? Это потом. Начнем с более спешного. Если бы я не исполнял все по порядку, все мои дела давно перепутались бы. Порядок, честнейший господин Жерар, порядок прежде всего. Итак, для начала ступайте к окну.
Господин Жерар двинулся в указанном направлении, хватаясь за мебель, которая попадалась ему на пути. Ему словно отдавило ноги, и он не шел, а буквально полз.
— Я готов, — прошептал он.
— Отворите окно.
Пока г-н Жерар возился с окном, г-н Жакаль вальяжно развалился в кресле, вынул табакерку, зачерпнул табаку и удовлетворенно крякнул в предвкушении удовольствия.
Только в борьбе он чувствовал себя по-настоящему сильным, а на сей раз он увидел в Сальваторе достойного противника.
— Окно открыто, — доложил г-н Жерар.
— Посмотрите, что происходит во дворе.
— Какой-то молодой человек идет через двор.
— Хорошо.
— На него набрасываются четверо полицейских.
— Так.
— Завязывается драка.
— Правильно! Внимательно смотрите, что будет дальше, честнейший господин Жерар. Ваша жизнь — в руках этого молодого человека.
Господин Жерар вздрогнул.
— Да ведь там собака! — вскричал он.
— Да, да, и у этой собаки отличный нюх!
— Пес бросается ему на помощь.
— Я так и думал.
— Полицейские зовут на помощь.
— Но молодого человека не отпускают, верно?
— Да, теперь их уже восемь человек.
— Этого мало, черт возьми!
— Он дерется как лев.
— Храбрый Сальватор!
— Одного он придавил ногой к земле, другого душит, пес вцепился в горло третьему.
— Дьявольщина! Как бы не сорвалось! Где же солдаты?
— Только что прибежали.
— А!
— Повалили его на землю.
— А пес?
— Ему накинули мешок на голову и завязывают его вокруг шеи.
— Эти бездельники изобретательны, когда дело касается их шкуры.
— Человека уносят.
— А что собака?
— Собака бежит за ним.
— Дальше?
— Человек, собака и полицейские скрываются в дверях.
— Все кончено. Закройте окно, честнейший господин Жерар, и сядьте в это кресло.
Господин Жерар затворил окно и сел — точнее, упал — в кресло.
— Ну, теперь поговорим о наших делах… Вы задали большой предвыборный ужин, честнейший господин Жерар?
— Я полагал, что в моем положении, выдвигая свою кандидатуру…
— …неплохо предпринять этот нехитрый кулинарный подкуп. Я вас не осуждаю, дорогой господин Жерар, так часто делается. Но вы допустили ошибку.
— Какую?
— Вы оставили своих гостей во время ужина.
— Я не виноват, господин Жакаль. За мной пришли и сказали, что вы немедленно желаете со мной переговорить.
— Надо было отложить дела на завтра и повторить вслед за Горацием: "Valeat res ludicra!"
— Я не посмел, господин Жакаль.
— И вы оставили гостей за столом?
— Увы, да.
— Не сообразив, что стол стоит на том самом месте, куда вы перенесли труп несчастного ребенка!
— Господин Жакаль! — вскричал убийца. — Откуда вы знаете?..
— Разве не положено мне по должности все знать?
— Так вы знаете?..
— Я знаю, что когда вы вернулись к себе, гости и слуги разбежались, стол был опрокинут, а могила пуста.
— Господин Жакаль! — вскричал негодяй. — Где может быть скелет?
Начальник полиции потянул за угол скатерти, лежавшей на его столе, и кивнул на кости.
— Вот он!
Господин Жерар пронзительно закричал, вскочил и в беспамятстве бросился к двери.
— Что вы делаете? — остановил его г-н Жакаль.
— Не знаю я ничего… Бежать!
— Куда? В таком состоянии, как теперь, вы далеко не убежите: вас сейчас же арестуют!.. Господин Жерар! Нельзя быть вором, убийцей, клятвопреступником, имея такую голову, как у вас. Я начинаю думать, что вы рождены быть честным человеком. Идите-ка сюда! Давайте поговорим спокойно, как и положено, когда дело серьезное.
Господин Жерар, пошатываясь, вернулся и сел в кресло, которое покинул за минуту до того.
Господин Жерар приподнял очки и посмотрел на негодяя, как кот на пойманную мышь.
У убийцы выступил на лбу пот.
— Известно ли вам, — продолжал г-н Жакаль, — что вы представляете живейший интерес для сочинителя мелодрам вроде господина Гильбера де Пиксерекура или такого романиста, как господин Дюкре-Дюмини: до чего ваша жизнь богата драматическими событиями, Бог мой! Какие душераздирающие сцены, какие захватывающе интересные перипетии таит в себе неведомая драма вашего бытия! А этот пес!.. Откуда вы его знаете? Это же потомок пса из Монтаржи! Должно быть, этот чертов Брезиль имеет что-то против вас лично.
Господин Жерар лишь простонал в ответ.
Начальник полиции словно ничего не слышал и продолжал:
— Клянусь честью, весь Париж готов рукоплескать такой превосходной драме. Правда, развязка еще неизвестна. Но мы здесь как раз для того, чтобы придумать какой-нибудь конец, не правда ли, честнейший господин Жерар? Занавес только что опустился после четвертого акта: опрокинутый стол, опустевшая могила, разбежавшиеся из проклятого дома гости и слуги… Вот это картина!
— Господин Жакаль, — умоляюще прошептал убийца, — господин Жакаль…
— О, я предвижу, что вы скажете: вы не знаете, как выпутаться… Черт побери! Это касается только вас; когда люди объединены общим делом, каждый выполняет свою часть, иначе кто-нибудь из них двоих окажется в проигрыше. Я свое сделал: арестовал и защитника невинности и добродетельного пса.
— Что вы имеете в виду?
— Я говорю об этом молодом человеке, который только что опрокидывал и душил моих людей, и о готовой их растерзать собаке. Как вы думаете, ради кого одному накинули мешок на голову, а другому надели наручники? Ради вас, неблагодарный!
— Этот молодой человек… Эта собака…
— Этот молодой человек, честнейший господин Жерар, и есть Сальватор, комиссионер с Железной улицы, друг аббата Доминика, сына господина Сарранти. А пес — это Брезиль, принадлежавший вашему несчастному брату, друг ваших бедных племянников, тот самый, которого вы, как вам казалось, убили, а на самом деле — стрелок вы неумелый — промахнулись или, вернее, только ранили. Можете быть уверены: он вас живьем слопает, если только встретит когда-нибудь.
— О Боже, Боже! — закрыв лицо руками, пролепетал г-н Жерар.
— Вы допускаете неосторожность, призывая Господа Бога, — заметил г-н Жакаль. — Несчастный! Если бы он обратил на вас свой взгляд, вас в ту же минуту поразило бы громом небесным. Послушайте, клянусь честью, это подходящая развязка, и к тому же она нравственна. Что скажете?
— Господин Жакаль! Если у вас в душе осталась для меня хоть крупица жалости, не шутите так: вы меня убиваете! — взмолился негодяй.
Он уронил руки, запрокинул голову назад и смертельно побледнел.
— Ну-ну, не стоит так волноваться, — сказал г-н Жакаль. — Сейчас, черт побери, не время бледнеть, лишаться чувств, заливать мой паркет потом. Призовите на помощь свое воображение, господин Жерар, воображение!
Убийца покачал головой и ничего не ответил. Он был раздавлен.
— Поберегитесь! — воскликнул г-н Жакаль. — Если мне придется заканчивать драму в одиночку, я не могу поручиться за то, что финал вас удовлетворит. Я как начальник полиции думаю так: приведя в действие какую-нибудь пружину драматургии, я найду способ заставить молодого человека и пса сбежать отсюда. Я не стану им мешать, когда они отправятся к королевскому прокурору, к хранителю печатей, к великому канцлеру, — да пусть идут, куда пожелают! Я заставлю признать невиновность напрасно осужденного, виновность настоящего убийцы и, в ту минуту как палач уже будет готовить обвиняемого к казни, прикажу сотне статистов кричать: "Господин Сарранти свободен! Настоящий убийца — господин Жерар! Вот он! Вот он!" Я прикажу бросить господина Жерара в темницу, из которой перед этим с триумфом выйдет господин Сарранти под приветственные крики и рукоплескания толпы.
Господин Жерар не сдержался и застонал. По его телу пробежала дрожь.
— Ах, какой же вы нервный! — продолжал г-н Жакаль. — Если у меня было хотя бы трое таких подчиненных, как вы, мне бы уже через неделю не миновать пляски святого Витта! Теперь слушаю ваши предложения. Какого черта! Я вам сказал: "Вот моя развязка!" Я не утверждаю, что она хороша. Скажите вы свое слово, изложите свои соображения, и, если они окажутся удачнее моих, я готов их рассмотреть.
— Мне нечего предложить! — вскричал г-н Жерар.
— Ну да! Не верю. Вы наверняка пришли сюда с какими-то намерениями!
— О нет! Я пришел просить совета.
— Как скучно то, что вы говорите!
— В дороге я обо всем поразмыслил…
— И к какому же выводу вы пришли?
— Мне кажется, что вы не меньше моего заинтересованы в том, чтобы со мной не случилось несчастья.
— Не совсем так. Впрочем, это не имеет значения. Продолжайте!
— Я себе сказал: у меня есть еще, по крайней мере, двенадцать часов.
— Двенадцать — это чересчур. Ну хорошо, предположим, что двенадцать.
— За это время можно далеко уехать.
— Можно проделать сорок льё, платя по три франка прогонных.
— Через восемнадцать часов я буду в морском порту, а через двадцать четыре часа — в Англии.
— Но для этого нужен паспорт.
— Разумеется.
— И вы пришли за ним ко мне?
— Вот именно.
— Предоставляя мне после вашего отъезда либо спасти, либо казнить господина Сарранти по своему усмотрению?
— Я никогда не требовал его смерти…
— До тех пор пока он не угрожал вашей жизни, я понимаю.
— Что вы ответите на мою просьбу?
— На вашу развязку?
— На мою развязку, если угодно.
— Скажу, что это плоско: добродетель не наказана — что верно, то верно, — но и преступление тоже не наказано.
— Господин Жакаль!..
— Ну, раз у нас нет ничего лучше…
— Вы согласны? — подпрыгнув от радости, вскрикнул г-н Жерар.
— Приходится согласиться.
— Ах, дорогой господин Жакаль!..
Убийца бросился к начальнику полиции с раскрытыми объятиями. Однако тот уклонился от них и позвонил.
Вошел дежурный.
— Чистый паспорт! — приказал г-н Жакаль.
— Заграничный… — робко прибавил г-н Жерар.
— Заграничный! — подтвердил начальник полиции.
— Уф! — облегченно выдохнул г-н Жерар, опустился в кресло и вытер лоб.
В кабинете воцарилось ледяное молчание. Господин Жерар не смел взглянуть на г-на Жакаля, а тот неотрывно следил маленькими серыми глазками за негодяем, не желая упустить ни малейшей подробности его мучительного беспокойства.
Дверь снова отворилась; г-н Жерар вздрогнул.
— Решительно, вам надо опасаться столбняка! — предостерег его г-н Жакаль. — Если не ошибаюсь, именно от этой болезни вы умрете.
— Я думал… — пролепетал г-н Жерар.
— Вы думали, что это жандарм, и ошиблись: это принесли ваш паспорт.
— Но в нем нет визы! — робко возразил г-н Жерар.
— До чего вы осмотрительны! — заметил г-н Жакаль. — Визы в самом деле нет, да она и ни к чему. Это паспорт специального агента, и если вам не совестно путешествовать за счет правительства…
— Нет, нет! — воскликнул г-н Жерар. — Это будет для меня большой честью.
— В таком случае, вот ваша грамота: "Обеспечить свободное передвижение…"
— Спасибо, спасибо, господин Жакаль! — перебил негодяй, дрожащей рукой хватаясь за паспорт и не давая начальнику полиции читать дальше. — А теперь полагаюсь на Божью милость!
С этими словами он бросился из кабинета прочь.
— На дьявольскую милость! — воскликнул г-н Жакаль. — Ибо если Всевышний обратит взор на твои деяния, подлый пройдоха, ты пропал!
Он снова позвонил.
— Карета готова? — спросил г-н Жакаль у дежурного.
— Уже десять минут как дожидается!
Господин Жакаль оглядел себя в зеркало. Он был одет безукоризненно: черный фрак, черные панталоны, лаковые туфли, белый жилет и белый галстук.
Он удовлетворенно хмыкнул, накинул длинное пальто, не спеша спустился по лестнице, сел в карету и приказал:
— К господину министру юстиции, Вандомская площадь.
Потом сейчас же спохватился:
— Что я такое говорю? Во дворце Сен-Клу сегодня бал, и министры пробудут до двух часов там.
Он высунулся в окошко и крикнул кучеру:
— В Сен-Клу!
Поудобнее устроившись в углу, он проговорил, зевая:
— Ну и прекрасно, клянусь честью: посплю в дороге!
Лошади поскакали крупной рысью, и г-н Жакаль, умевший при желании заснуть в любое время, не успел доехать до Лувра, как уже спал глубоким сном.
Правда, когда он доехал до Курла-Рен, его совершенно неожиданно разбудили.
Карета остановилась, обе дверцы распахнулись, с каждой стороны на подножку вскочило по два человека; двое приставили пистолеты к груди г-на Жакаля, двое других взялись за кучера.
Все четверо нападавших были в масках.
Господин Жакаль внезапно проснулся.
— В чем дело? Что вам угодно?
— Ни слова, ни жеста, или вам конец! — предупредил один из налетчиков.
— Как?! — вскричал г-н Жакаль, еще не до конца стряхнув с себя сон. — Теперь в полночь нападают даже на Елисейских полях? Кто же, в таком случае, служит в полиции?
— Вы, господин Жакаль. Да успокойтесь вы, в этом не ваша вина. А мы не воры.
— Кто же вы?
— Мы ваши враги. Своей жизнью мы не дорожим, зато вашу держим в своих руках. Итак, ни слова, ни жеста, ни вздоха — иначе, повторяем, вам конец.
Господина Жакаля схватили, а он даже не знал, кто именно. Ни на чью помощь он не надеялся и потому смирился.
— Делайте со мной что хотите, господа, — сдался он.
Один из нападавших завязал ему глаза платком, другой по-прежнему держал пистолет у его груди. Двое других проделали то же с кучером.
Потом один из четырех налетчиков сел в карету, другой — рядом с кучером, у которого забрал из рук вожжи, еще двое вскарабкались на запятки.
— Вы знаете, куда везти! — проговорил начальственным тоном тот, что сел в карету.
Экипаж развернулся, лошади получили мощный удар кнутом и помчались галопом.