XIV
О ТОМ, КАК ТАИНСТВЕННЫЙ НЕЗНАКОМЕЦ ПОЯВИЛСЯ ВО ВТОРОЙ РАЗ И КАК В ХОДЕ ВТОРОГО СВИДАНИЯ ОБСТОЯТЕЛЬСТВА ДЕЛА НЕСКОЛЬКО ПРОЯСНИЛИСЬ
Роже довольно долго не мог опомниться от удара, который так неожиданно на него обрушился; наконец, собравшись с силами, он поднялся с кресла, взял шляпу и поспешил к маркизу де Кретте, своему постоянному советчику, главной своей опоре.
По счастью, маркиз был дома.
— Что с вами?! — воскликнул он при виде шевалье. — Неужели вы проиграли тяжбу?
Кретте задал этот вопрос потому, что на его друге, как говорится, лица не было.
— Слава Богу, пока еще нет, — отвечал Роже, — ведь, как вам известно, дело будет разбираться в суде только через три дня. И даже…
— И даже?.. — повторил маркиз.
— И V меня даже появилась некоторая надежда выиграть эту тяжбу, — со вздохом закончил шевалье.
— Тоща мне кажется, у вас нет причины столь тяжко вздыхать.
— Разумеется, вам так кажется, ибо вы не знаете, на каких условиях это возможно.
— Ах! Стало быть, вам поставили условия?
— Увы! — пробормотал Роже.
И он бросился в объятия к своему другу.
— Да говорите же! — воскликнул маркиз. — Вы заставляете меня не на шутку тревожиться.
И тоща шевалье поведал маркизу о человеке с опаловыми глазами и о своем разговоре с ним. Кретте выслушал рассказ с величайшим вниманием; когда Роже закончил, он сказал:
— Все это весьма странно. Быть может, у виконта де Бузнуа осталась побочная дочь, и ее хотят пристроить. Или, быть может, мой бедный друг…
— Или, быть может… — повторил шевалье, бледнея от догадки маркиза.
— Или, быть может, сама старая индианка задумала снова вступить в брак.
Роже содрогнулся, но одно соображение тут же успокоило его.
— Это невозможно, ведь она умерла.
— Тоща с ее стороны вам, видимо, ничего не угрожает.
— Правда, бывает всякое, — спохватился Роже, — я видел людей, которых считали умершими, а они вдруг появлялись среди живых.
— Упаси Господи! — воскликнул маркиз.
— Однако не думаю, что такое может произойти и на сей раз, — прибавил д’Ангилем.
— Тоща поищем другое объяснение. А ну как тут ловушка, расставленная вашим противником? Что вы на это скажете?
— Я уже и сам подумывал; да только какая корысть господину Афгано женить меня?
Мы забыли упомянуть, что именно так звали Индийца.
— Как знать! Но, так или иначе, будьте настороже.
— Да, разумеется, я все время настороже, но это, увы, не дает мне ни единого дня отсрочки: завтра от меня ждут ответа.
— Посоветуйтесь со своим отцом.
— Но ведь отец находится в пятидесяти пяти льё отсюда; а потом я должен вам прямо сказать, маркиз, что не могу так вот взять и жениться: я люблю, просто боготворю одну юную девушку из наших краев, она сама прелесть, сущий ангел во плоти и питает ко мне такую же привязанность, какую я сам питаю к ней; если я женюсь на другой, она умрет.
— Вы так полагаете? — спросил Кретте, и на лице его отразилось сомнение.
— Я в том уверен, она дала мне слово.
— Умереть?
— Нет, жить только для меня одного.
И Роже рассказал маркизу обо всех своих приключениях, связанных с Констанс, но имени ее не назвал.
— Ничего не поделаешь, друг мой! В таком случае вам думать не о чем. Однако, что вам дороже: девица… Не будет нескромностью, если я спрошу у вас, как зовут эту барышню?
— О нет! Ее зовут Констанс де Безри.
— Черт побери! Констанс, иными словами, постоянство! Да, такое имя многое сулит.
— Вы о чем-то хотели спросить меня?
— Я хотел спросить, что вам дороже: мадемуазель Констанс де Безри или семьдесят пять тысяч ливров годового дохода?
— Будь я один, я пожертвовал бы ради нее состоянием, жизнью, всем на свете! Но, увы, у меня есть отец и мать, они боготворят меня, и мой отказ разорит их.
— Да, вы совершенно правы, шевалье, — сказал маркиз, — вы им всем обязаны. Понимаете, друг мой, это дело вашей совести, только вы один и можете принять решение.
Роже тяжело вздохнул.
Маркиз де Кретте между тем впал в задумчивость и долго о чем-то размышлял; внезапно он схватил шевалье за руку и так крепко сжал ее, что тот оторопел.
— Вы трижды обреченный человек, — проговорил маркиз, — я догадался, из какого источника идут сделанные вам предложения.
— Боже правый! — в испуге воскликнул Роже.
— Ваш человек с бородавками — какой-нибудь судья, заседатель или судебный пристав, у него дочь-горбунья, и он горит желанием выгодно пристроить ее.
— Прошу вас, маркиз, не говорите мне подобных вещей, у меня мурашки по спине бегают.
— Любезный шевалье, надо уметь говорить друзьям правду в глаза.
— Увы! — простонал Роже.
— Повторяю, — продолжал маркиз, — напишите вашему почтенному отцу и попросите у него совета; но, на мой взгляд, здесь нет места сомнению.
— Тут может скрываться и другое!.. — заговорил, жалобно растягивая слова, злополучный юноша. — Быть может, у одного из тех господ, о коих вы только что упоминали, есть дочь, и она…
— Я уже об этом подумал, — отвечал Кретте, — да только не хотел вам говорить… Какой порок вы предпочли бы?.. Я, признаюсь, предпочел бы врожденный…
— Да я попал в ужасную западню! — в бешенстве закричал Роже.
— И тем не менее надо выбирать, — сказал маркиз, — третьего не дано. Либо вы проиграете тяжбу, либо вам придется, закрыв глаза, прыгнуть в пропасть.
— Увы, горе мне! — пробормотал Роже.
— Бедный мой друг, вы попали в ловушку, — снова заговорил Кретте, глубоко тронутый отчаянным положением шевалье. — Однако не стоит уж так убиваться до второго визита вашего таинственного гостя; улучите минуту, когда этот окаянный человек запрется с вами в комнате, потрясите его хорошенько и потребуйте, чтобы он объяснился начистоту, если нужно — даже пригрозите ему. Ну а коли он откажется, вы тоже откажитесь; я же спрячусь за дверью, а потом последую за этим исчадием ада, если понадобится, до самой преисподней. И мы вознаградим себя, по крайней мере, тем, что отомстим ему, уж в этом я вам ручаюсь.
— Так-то оно так, но тяжбу я проиграю.
— Ах, черт побери, ничего не поделаешь, мой милый! Чем-то надо поступиться.
Поскольку все, что могли сказать друг другу шевалье и маркиз, никак не двигало дело вперед, Роже попрощался и пошел к себе в гостиницу "Золотая решетка".
Он было совсем собрался написать отцу, но потом рассудил, что письмо четыре дня пойдет до Лоша, и если даже предположить, что барон отправит ответ с той же почтой, то отцовское послание будет идти в столицу еще четыре дня, что вместе составит уже целую неделю. Между тем судебное решение ожидалось через три дня, так что ответ из Ангилема никак не мог прийти вовремя, а бедный юноша так нуждался в поддержке отца, дабы принять какое-либо решение!
Время шло, а шевалье все сидел в одиночестве, проливал горькие слезы и рвал на себе волосы, с отчаянием думая о будущем; он громко призывал Констанс и мысленно прощался с родными местами, с Гаренским лесом, с лучшими воспоминаниями отрочества; он упрекал себя в глупости, в том, что он такой простофиля, и с болью соглашался со справедливыми словами маркиза, который, выслушав рассказ о пасторальной любви Роже и мадемуазель де Безри, о появлении Констанс в комнате шевалье, о бегстве молодых людей и о их пребывании у священника в селении Шапель-Сент-Ипполит, воскликнул: "До чего же вы были простодушны, д’Ангилем! До чего же вы были наивны, распрекрасный мой Роже! До чего же вы были глупы, мой бедный друг!"
И теперь Роже повторял вслух:
— О да, до чего я был глуп! До чего наивен! До чего простодушен!
Читатель видит, что пребывание в Париже уже начало оказывать заметное влияние на нашего героя.
Однако неумолимая судьба была тут как тут и протягивала к нему свою медную руку с железными шипами. Каждая минута стоила дня, а каждый день стоил года. На следующее утро человек с бородавками, точный, как само время, и неотвратимый, как смерть, должен был появиться снова.
Роже провел всю ночь в поисках выхода из создавшегося положения; нечего говорить, что он так ничего толком и не придумал.
Наступило утро. Шевалье ожидал человека с бородавками, вооружившись множеством встречных предложений и подготовив целый арсенал каверзных вопросов.
Посетитель не заставил себя ждать. В назначенный час, минута в минуту, Роже, который весь обратился в слух, различил шум шагов на лестнице; шаги эти затихли у его двери, затем в нее трижды постучали и наконец после слова "Входите!" — его дрожащим голосом произнес шевалье — дверь отворилась и вошел роковой посланец, еще более угодливый, смиренный и медоточивый, чем накануне.
Он медленно обвел глазами комнату, затем еще раз внимательно огляделся вокруг.
— Вы и нынче один? — спросил он.
— Убедитесь сами, — отвечал шевалье.
Незнакомец с той же тщательностью, что и в прошлый раз, вновь осмотрел комнату и стоявшую в ней мебель, после чего вплотную подошел к Роже; юноша был так бледен, словно ему предстояло взойти на эшафот.
— Ну как, господин д’Аыгилем, обдумали вы мое предложение? — спросил таинственный посетитель.
— Больше того, я не только все хорошенько обдумал, но я вас разгадал, сударь, — ответил Роже, — а потому давайте говорить без обиняков и покончим с этим делом.
— Таково и мое заветное желание, милостивый государь, — отвечал человек с бородавками, низко поклонившись.
— Вас послал ко мне некто, желающий избавиться от своей дочери.
— Избавиться? О милостивый государь, какое грубое слово!
— Не станем препираться из-за слова. Впрочем, я, к сожалению, уверен, что оно тут самое уместное.
— И все же я хотел бы разубедить вас…
— Дальше. Отец этой особы — один из тех судей, что разбирают мою тяжбу, не так ли? — спросил Роже, пристально глядя прямо в опаловые глаза человека с бородавками.
Тот в свою очередь уставился на юношу с удивленным видом, и во взгляде его можно было прочесть почти что восхищение.
— Да, верно, милостивый государь, вы угадали.
— Ну, я в том и не сомневался! — торжествующе воскликнул шевалье.
— Но что из этого следует? К чему послужит ваша догадка?
— К чему послужит? Теперь я твердо уверен, что если не женюсь, то проиграю тяжбу.
— И столь же твердо можете быть уверены, что выиграете ее, коли женитесь.
— Все это весьма грустно, — со вздохом сказал Роже.
— Сударь, — продолжал незнакомец, — напрасно вы жалуетесь, ведь вы на верном пути к богатству. Действуйте же, господин д’Ангилем, действуйте. Вот вам мой совет.
— Стало быть, по-вашему, я, дворянин, чья честь ничем не запятнана, должен жениться на дочери человека, торгующего правосудием!
— Остается только пожалеть, господин д’Ангилем, что вы так смотрите на вещи, — ответил посетитель, — но ведь этак смотреть на жизнь просто нелепо, уж простите меня за резкость! Человек пользуется влиянием, он оказывает услугу своим друзьям и этим обязывает их к признательности, а поскольку признательность — закон возвышенных душ, то и друзья в свой черед оказывают ответную услугу.
— Да, я все понимаю, но только девица…
— Что девица?
— Девица эта… и в самом деле девица?
Незнакомец хихикнул.
— Или вдова? — продолжал шевалье.
Незнакомец хихикнул чуть громче.
— Черт побери, сударь! — в бешенстве вскричал шевалье. — Да вы, кажется, смеетесь надо мной!
— Боже упаси, господин д’Ангилем! Я смеюсь лишь над вашими страхами.
— Возможно, они и неосновательны, — продолжал Роже, — но ведь вы сами принуждаете меня покупать кота в мешке!
— Тем приятнее будет ожидающий вас сюрприз, господин д’Ангилем.
— Ах!.. Не могу же я удовольствоваться вантами словами, сударь. Дайте мне хоть одним глазком взглянуть на девицу… на юную особу… на особу, на которой я должен жениться… словом, на ту даму, о ком идет речь…
— Невозможно, милостивый государь, невозможно.
— Но послушайте… ее отец… позвольте мне взглянуть хотя бы на отца… Ведь это такая малость!
— Напротив, милостивый государь, вы даже сами не понимаете, о чем просите: коли вы увидите отца, то уже через сутки узнаете, кто его дочь и какова она.
— Вы меня с ума сведете, — пробормотал шевалье.
— Послушайте, господин д’Ангилем, — продолжал человек с бородавками, стараясь говорить как можно мягче, — да не отчаивайтесь вы так: поверьте мне, дело-то стоящее, вы потом сами станете раскаиваться, что были так неуступчивы, ибо, поддаваясь всем этим мелким соображениям, которые, как я замечаю, увы, оказывают на вас столь сильное влияние, вы рискуете потерять полтора миллиона ливров и проиграть тяжбу. Да вам еще придется заплатить тридцать, а то и все сорок тысяч ливров судебных издержек.
Между тем, женившись, вы получите свои полтора миллиона, получите сверх того мебели и иных предметов обстановки на шестьдесят тысяч экю, драгоценных камней и украшений больше чем на полтораста тысяч ливров, не считая наличных денег в шкатулке, а шкатулка-то тяжелехонькая, уж за это я ручаюсь, сам присутствовал, когда ее опечатывали.
— Ах так! Тоща позвольте еще один вопрос.
— Спрашивайте, милостивый государь, спрашивайте, и, коли я только смогу на него ответить, непременно отвечу.
— Почему мой будущий тесть, — спросил Роже, — не предложил свою дочь моему противнику, господину Афгано?
— Да потому, что он решил отдать предпочтение вам.
— Весьма обязан!
— Ведь Индиец уродлив, а вы красивый юноша; креме того, ваш противник, быть может, и важная персона в своей стране, но у нас его знатность никем не признана; короче говоря, имя д’Ангилем гораздо приятнее звучит для французского уха, чем какое-то дикое имя Афгано. Госпожа Афгано! Сами посудите: как возгласить подобное имя при дворе?! И тем не менее, несмотря на все это, коли вы нынче откажетесь…
— Что будет, если я нынче откажусь?
— Я завтра же отправлюсь к господину Афгано.
— Стало быть, отцу не терпится пристроить свою дочку?
— Да, она уже девица на выданье.
— Охотно верю. Словом, выбор остановили на мне, чтобы меня погубить.
— Повторяю, милостивый государь, вы просто неразумны, такие речи приличествуют разве что зеленому юнцу. Вам предлагают полтора миллиона ливров, они сами плывут вам в руки, для этого вас отыскивают в самой жалкой комнате самой жалкой гостиницы, а вы при этом утверждаете, будто вас хотят погубить! Ах, поистине, вы меня приводите в отчаяние.
— А может быть, мы столкуемся полюбовно, сударь? — спросил шевалье. — Не возьмет ли тот, кто прислал вас но мне, сто, двести, ну пусть даже триста тысяч ливров? Я их уступаю, я их предлагаю, я их дарю ему!
— То, что вы мне предлагаете, господин д’Ангилем, противно здравому смыслу: сто тысяч экю, каковые вы готовы отдать, уже и так не ваши, они составят приданое вашей будущей жены.
— Как? Приданое моей будущей жены?
— Разумеется! Беря в жены юную особу, вы признаете что за ней дают приданое в сто тысяч экю; по-моему это вполне естественно, коль скоро ее отец дает вам возможность получить полтора миллиона ливров.
— Вы сказали "юная особа", сударь! — воскликнул шевалье. — Да, вы именно так сказали. Стало быть, невеста молода?
— Вы счастливец, господин д’Ангилем, редкостный счастливец! Соглашайтесь, говорю вам, соглашайтесь.
— Послушайте, вы ведь меня знаете, я живу не таясь, у меня нет никаких тайн, я не прячу карт, а играю в открытую…
— Вот и будьте хорошим игроком до самого конца.
— Я и сам того хочу; но мне нужно доказательство ваших возможностей, свидетельство вашего влития.
— Какое вам угодно доказательство?
— Судебное решение ожидается послезавтра, пусть его отложат на неделю, и в обмен на это я дам свое согласие; правда, ставлю еще два условия.
— Какие именно?
— Невеста не должна быть уродлива, и она не должна быть, тьфу, вернее, должна быть…
— Я вас понимаю, господин д’Ангилем.
— Ну и как?
— Я согласен.
— Как вас надо понимать? Вы ручаетесь, что…
— Да, именно.
— В таком случае вот вам мое слово.
— Стало быть, через десять дней?
— Через десять дней.
— Я приду к вам утром того дня, когда будут выносить судебное решение.
— Я вас жду.
— В добрый час, господин д’Ангилем, в добрый час! Ах, милостивый государь, вы родились под счастливой звездою!
Человек с бородавками взял шляпу и вышел, пятясь и отвешивая самые почтительные поклоны.
Однако минут через пять он возвратился возмущенный.
— Сударь, — заговорил он. — Как видно, вы добиваетесь огласки, полагая, что вас это спасет, и потому ваш друг, маркиз де Кретте, устроил засаду: он сидит в своей карете в двадцати шагах от гостиницы и ждет, пока я выйду; не отпирайтесь, я узнал ливрею его слуги и гербы на карете. Да только зря вы так поступили, поймите хорошенько: отсрочка, о которой мы условились, накладывает обязательства не только на нас, но и на вас. Ежели за эти дни наши планы получат огласку, ежели что-либо каким-нибудь образом станет известно, ежели какой-либо шаг с вашей стороны покажется нам подозрительным, то я — единственный свидетель, понимаете, единственный свидетель — буду все отрицать, и вы с позором проиграете тяжбу.
Шевалье был ошеломлен этой неожиданной угрозой, она заранее обрекала на неудачу его тайные замыслы: мы уже говорили, что маркиз и он задумали узнать имена корыстолюбивых интриганов и заставить этих мучителей Роже пережить столь же неприятные минуты, как те, какие по их милости выпали на его долю.
Видя, что он изобличен, юноша потерял присутствие духа.
— Что мне надобно сделать, сударь, — спросил он у незнакомца, — чтобы успокоить вас?
— Вы первый выйдете на улицу, милостивый государь, — ответил тот, — и лишь когда я увижу, что вы уехали вместе с маркизом, я сам покину гостиницу.
Роже взял шляпу и уныло поплелся к выходу; позади, на некотором расстоянии от него, шел таинственный посетитель.
Сидевший в карете Кретте давно уже потерял всякое терпение. Шевалье объяснил ему, что их план разгадали, и друзья отправились в Люксембургский сад, где долго беседовали вдвоем.
Человек с бородавками тем временем удалился в свою таинственную резиденцию.
— Делать нечего, шевалье, — сказал маркиз, — нам остается только одно: потихоньку собирать нужные сведения, вас это немного развлечет, и удар, который невозможно избежать, покажется вам, быть может, не столь ужасным. В конечном счете, друг мой, чему быть — того не миновать, примиритесь с тем, что брак ваш будет не из самых удачных. Впрочем, вы легко утешитесь, внимательно оглядевшись по сторонам и поняв, что вокруг не так уж мало весьма странных супружеских союзов.
— Все это верно, да только, вступая в брак, люди обычно знают, на что они идут, я же понятия не имею, что меня ожидает, легко могу попасть впросак, и меня же еще поднимут на смех. Господи, что скажут наши друзья?!
— А они ничего не узнают; не собираетесь же вы им об этом рассказывать, не правда ли?
— Боже избави!
— Ну а ваш тесть со своей стороны вряд ли станет хвастаться тем новым способом, при помощи коего он зажег свадебный светильник для своей дочери.
— Увы! Ведь вы сами не раз говорили мне, что в Париже все становится известно.
— Да, почти все; но когда сильно желают что-либо скрыть, то это удается; к тому же вам приставили нож к горлу, и тут уж, как говорится, ничего не попишешь! Припомните-ка те уроки, какие вам преподали иезуиты в Амбуазе, и коль скоро вы усердно изучали философию, друг мой, принимайте жизнь как философ.
— Ах, маркиз! Вам-то легко говорить. Но скажите откровенно: сами-то вы вступили бы в такой брак? Только откровенно.
— Я, маркиз де Кретте, чей годовой доход достигает шестидесяти тысяч ливров, не считая наследства матери, признаюсь, не женился бы на особе, которую в глаза не видел; Но если бы меня звали Роже Танкред д’Ангилем и мне в случае отказа предстояло умереть с голоду, то я женился бы на ком угодно, даже на самой Алекто, а уж потом разделался бы с нею при первом удобном случае, разбив ее прялку о ее же собственную спину.
— Вы говорите искренне?
— Слово дворянина!
— Но подумайте, я же влюблен в другую!
— Влюблены? Это вообще-то глупо, а при создавшихся обстоятельствах и того хуже: просто беда!
— Но подумайте, ведь я потеряю Констанс!
— Ба! Как известно, только гора с горою не сходится! В один прекрасный день вы и мадемуазель Констанс де Безри снова встретитесь.
— Да, но она разуверится в моей порядочности.
— А вы ей все объясните.
— Она проклянет меня.
— Ну, в таком случае она поступит неразумно, и вся вина падет на нее самое.
— Но как ей понять, почему я пошел на такую измену?
— Вы скажете ей, что за вас все решил ваш отец, и она подумает, будто барон д’ Ангилем поступил так в отместку виконту де Безри.
— А вдруг она сама выйдет замуж?
— Тем лучше для вас, мой друг, тем лучше! Прежде всего, не хотите же вы испытывать угрызения совести из-за того, что Констанс по вашей вине осталась сидеть в девицах? А потом, коли она тоже вступит в брак, как вступили в него вы, все скоро позабудут о том, что когда-то между вами был роман; в один прекрасный день вы отправитесь в родные края, встретитесь на охоте с ее мужем и пригласите его к обеду; он станет волочиться за вашей женою, а вы — за его супругой. И как бы прыток он ни был, у вас все равно будет преимущество перед ним, ибо вы начнете с того места, где когда-то остановились.
— Ах, если б вас услышала госпожа де Ментенон, мой милый Кретте!
— Она бы почувствовала себя моложе лет на сорок, только и всего.
На этом разговор друзей закончился, и они поспешили домой, чтобы поскорее приняться за разгадку тайны.
