Книга: А. Дюма - Собрание сочинений. Том 12. Женская война. Сильвандир. 1993
Назад: XIV О ТОМ, КАК ТАИНСТВЕННЫЙ НЕЗНАКОМЕЦ ПОЯВИЛСЯ ВО ВТОРОЙ РАЗ И КАК В ХОДЕ ВТОРОГО СВИДАНИЯ ОБСТОЯТЕЛЬСТВА ДЕЛА НЕСКОЛЬКО ПРОЯСНИЛИСЬ
Дальше: XVI КАК ШЕВАЛЬЕ Д’АНГИЛЕМ, ПОДОБНО ИСТИННОМУ ФИЛОСОФУ, ПРИМИРИЛСЯ со СВОЕЙ УЧАСТЬЮ МУЖА ОЧАРОВАТЕЛЬНОЙ ЖЕНЩИНЫ, ВЛАДЕЛЬЦА ВЕЛИКОЛЕПНОГО ОСОБНЯКА И ОБЛАДАТЕЛЯ СЕМИДЕСЯТИ ПЯТИ ТЫСЯЧ ЛИВРОВ ГОДОВОГО ДОХОДА
ХV
О ТОМ, КАК БЫЛО ВЫНЕСЕНО СУДЕБНОЕ РЕШЕНИЕ
Целых три дня шевалье и маркиз провели в беготне и хлопотах; друзья пустили в ход множество тонких маневров и хитроумных уловок, стараясь узнать то, что им так хотелось узнать, — и вот заговорили слуги, развязали языки привратники, даже судейские писцы и те разжали челюсти.
Наведя какие только можно было справки, д’Ангилем и де Кретте установили, что, по крайней мере, у двенадцати судей и у шестидесяти судебных советников есть дочери на выданье: таким образом, после всех своих разысканий молодые люди были почти столь далеки от разгадки, как и прежде.
Надобно сказать, что некоторые из этих молодых особ внушали несчастному юноше особые опасения, ибо никто не отважился бы назвать их скромницами.
Одну из них как-то обнаружили ночью в полуразрушенном монастыре, за улицей Сен-Бенуа.
Другая незадолго до того совершила поездку в Пикардию, причем ни отец, ни мать не сопровождали ее, и злые языки утверждали, будто обратно в Париж эту девицу привез двоюродный брат, мушкетер.
Наконец, третью, по слухам, видели в фиакре в окрестностях Марли около часу ночи: она выходила из пресловутой гостиницы "Золотой телец".
Правда, ничто не указывало на то, что предполагаемая невеста Роже была одной из этих особ, но ничто также не указывало и на то, что она не могла быть одной из них. А потому шевалье все время пребывал в мучительной тревоге.
Тем временем он узнал, что в полном согласии с пожеланием, которое он выразил своему таинственному посетителю, судебное разбирательство было отложено ровно на неделю. Это недвусмысленно говорило как о доброй воле преследователей Роже, так и об их влиянии в судебном ведомстве.
На восьмой день после того, как шевалье отправил письмо домой, иначе говоря, за два дня до принятия судебного решения, он получил ответ из Ангилема.
Барон на сей раз не поскупился на бумагу и чернила: его послание занимало восемь страниц большого формата. Он сообщал Роже, что лично сам приехал бы в Париж, если бы полное отсутствие денег не удерживало его в родовом замке. Далее он сетовал на судьбу, поставившую его любимого сына перед необходимостью сделать роковой выбор, и прибавлял, что при сложившихся обстоятельствах тот волен поступить, сообразуясь с доводами рассудка или повинуясь голосу сердца; шевалье усмотрел в этих словах проявление высшей деликатности со стороны отца и потому, обливаясь горькими слезами, принял жестокое решение отказаться от Констанс и тем самым обеспечить покой и благосостояние родителей.
"Думайте прежде всего о себе, а не о нас, — писал барон в своем послании, которое могло бы послужить образцом бескорыстия. — Вы молоды, Роже, и Вам предстоит еще жить очень долго; не губите же свое будущее ради того, чтобы усладить последние годы нашей жизни. Ежели мы проиграем тяжбу, Ваша матушка и я будем разорены. Но какое это имеет значение! Мы привыкли к скромному существованию. К тому же у Вас достаточно сил и доброй воли, у Вас есть влиятельные друзья, Вы, конечно, получите какую-нибудь должность, и это позволит Вам облегчить наше положение и поддерживать нас до смерти, которая, увы, уже не за горами".
Роже не мог читать дальше; он вытер глаза и молча в знак уважения склонил голову.
когда в назначенный день человек с бородавками вошел к нему в комнату, шевалье сказал:
— Сударь, я готов. Что должен я подписать?
— Вот эту бумагу, — отвечал таинственный посланник. Он достал из кармана исписанный лист и расправил его.
— Превосходно, — сказал Роже.
И, не читая, подписал протянутую бумагу.
— Ей-Богу, милостивый государь, вы настоящий дворянин! — воскликнул человек с бородавками. — Вы долго колебались, прежде чем решиться, но зато теперь, когда решение принято, ведете себя как истинный вельможа. И вам не придется раскаиваться в своей царственной небрежности. Читайте!
Охваченный ужасной тревогой, шевалье начал читать, с трепетом ожидая, что он вот-вот увидит имя одной из трех ужасных девиц; но, по счастью, имя невесты было ему совсем незнакомо.
Бумага заключала в себе брачное обязательство; в согласии с ним высокоблагородный и высокочтимый шевалье Роже Танкред д’Ангилем после того, как он выиграет тяжбу против пасынка покойного виконта де Бузнуа, некоего Афгано, должен был жениться на мадемуазель Кристине Сильвандир Буто, единственной дочери метра Жана Амедея Буто, советника и докладчика Большой палаты королевского суда; к бумаге была приложена расписка в том, что шевалье д’Ангилем получил сто тысяч экю в качестве приданого вышеозначенной Кристины Сильвандир Буто.
Метр Жан Амадей Буто был тем самым суровым советником и докладчиком суда, который не пожелал принять ни д’Ангилема, ни Афгано; у него не оказалось ни кошки, которой можно преподнести дорогое кольцо, ни обезьяны, на чье имя можно было составить дарственную, ни попугая, для которого можно было учредить пожизненную ренту.
Зато у него нашлась дочь на выданье.
— А что, она очень уродлива, сударь? — с тревогой спросил Роже.
— Мне запрещено отвечать на любые ваши вопросы, господин д’Ангилем. Займитесь-ка лучше своим нарядом, и мы вместе отправимся во Дворец правосудия, дабы присутствовать на судебном заседании: решение должно быть вынесено через два часа; а затем я буду иметь честь проводить вас к господину Буто, вашему будущему тестю.
— Это еще зачем? — испуганно воскликнул Роже, даже не замечая неуместности такого вопроса.
— Прежде всего, чтобы вы могли выразить ему свою признательность, ибо отныне вы будете располагать таким пустяком, как полтора миллиона ливров, а затем для того, чтобы вы могли приветствовать свою нареченную.
У шевалье подкосились ноги.
"Зато отец мой будет спасен, а матушка спокойно проживет до самой смерти в Ангилеме", — прошептал он, без сил опускаясь в кресло.
— Полноте, полноте, — посоветовал человек с бородавками, — вижу, вам надобно побыть в одиночестве и немного прийти в себя. Я, пожалуй, сам отправлюсь во Дворец правосудия, а вы приедете туда позднее.
И человек с бородавками вышел из комнаты, на сей раз с весьма непринужденным видом. От Роже не укрылась перемена в его поведении.
"Оно и понятно, — проговорил он вполголоса. — Теперь-то он уверен в успехе своего дела, ведь я собственноручно подписал себе приговор".
Потом, как ему посоветовал посланец метра Буто, шевалье занялся своим туалетом.
На душе у д’Ангилема скребли кошки; он заранее ненавидел женщину, которую ему предстояло вскоре увидеть, и все же в угоду мужскому самолюбию хотел, чтобы после первой встречи у нее не осталось дурного впечатления от его наряда и наружности.
Шевалье надел богато расшитый камзол из белого атласа, а поверх него украшенный золотыми шнурами черный бархатный кафтан; затем он послал слугу за маркизом де Кретте, и тот вскоре появился в своем самом великолепном экипаже.
За его каретой следовали кареты д’Эрбиньи, де Шастелю и де Кло-Рено. Мадемуазель Пуссет ехала за этим кортежем в наемном экипаже.
Маркиз де Кретте поднялся в комнату шевалье д’Ангилема.
Едва завидев своего друга, Роже протянул к нему руки и горестно воскликнул:
— Увы! Увы! Увы!
— Как видно, жертвоприношение совершено? — спросил маркиз.
— Совершенно и безвозвратно, — отвечал Роже. — Я подписал эту окаянную бумагу. Бедная Констанс!
— А есть ли… какие-либо новые сведения о невесте? — спросил Кретте, немного помедлив.
— Ее зовут Сильвандир.
— Ах, черт побери! Прелестное имя! Это уже нечто. Но имя именем, а как фамилия сей особы?
— Мадемуазель Буто.
— Дочь нашего советника — докладчика в суде! — воскликнул маркиз.
— Она самая, — ответил Роже. — Увы, должно быть чучело какое-нибудь! Он долго скрывал дочку от посторонних глаз и наконец решил расстаться с нею ради меня.
— Вернее, ради вашего баронского титула. Кстати, я несколько раз встречался с метром Буто.
— И что он за человек, мой будущий тесть?
— Помесь еврея и араба! Впрочем, как утверждают, он несметно богат.
— И, несмотря на свое богатство, — простонал шевалье, — он вынужден прибегать к такому способу, чтобы пристроить дочь! Ах, друг мой, друг мой, одна только сыновняя любовь и преданность…
— Да, разумеется, Клеобис и Битон — ничто в сравнении с нами, шевалье! Но сейчас не время сетовать, пора ехать во Дворец правосудия. Ну а если окажется, что ваша супруга уж слишком… причудлива… вы поселите ее в самых дальних комнатах своего особняка, приставите к ней слуг и дадите ей на жизнь сто тысяч ливров. Нечего говорить, досадно, что она будет носить ваше имя, да тут уж ничего не поделаешь. Зато у вас сохранится еще миллион четыреста тысяч ливров, и вы станете искать развлечений на стороне. Вы внимательно прочитали подписанное вами обязательство? Там ничего не сказано о том, что вы должны?..
— Нет.
— Вот видите, мой друг, а вы еще жалуетесь! Скорее, скорее, карета ждет нас внизу.
И Кретте увлек за собою д’Ангилема; тот поклонился поочередно д’Эрбиньи, Кло-Рено, Шастелю и мадемуазель Пуссет, проходя мимо их экипажей, а затем сел в карету маркиза.
Вскоре они уже были во Дворце правосудия; там собралось много народу. Сын индианки также пожелал присутствовать при развязке этой затянувшейся тяжбы. Говорили, будто он истратил пятьдесят тысяч ливров или около того, чтобы заручиться расположением судей. Вид у него был такой сияющий, что Роже едва не лишился чувств, даже Кретте сильно побледнел.
Жрецы Фемиды еще находились в соседней комнате: они совещались.
После часового совещания суд в полном составе вернулся в зал заседаний. Шевалье узнал трех судей и вздрогнул: позади них скромно шел советник, готовивший доклад по тяжбе.
— Как зовут советника, составлявшего доклад по этому делу? — робко осведомился Роже у своего соседа.
— Метр Буто, — ответил тот. — В высшей степени достойный человек!
Шевалье попытался хоть что-нибудь прочесть на лице метра Буто, но тщетно.
Судьи заняли свои места с тем важным и торжественным видом, какой присущ служителям Фемиды, обвели залу инквизиторским взглядом, который никогда ни на ком не останавливается; затем метр Буто развернул какую-то бумагу.
— Мужайтесь, — шепнул маркиз, пригибаясь к самому уху шевалье, — ведь это же наш тестюшка.
— Знаю, знаю, — ответил Роже.
Метр Буто откашлялся, плюнул в платок и прочел нижеследующее:
"Принимая во внимание, что истец, господин Афгано, иначе именуемый "Индиец", не сумел представить бумаги, каковые ему надлежало представить суду, и что не имеется никаких доказательств его прав на наследство, и принимая во внимание, что второй истец, барон Аженор Паламед д'Ангилем, чьи интересы представляет его сын шевалье Роже Танкред д'Ангилем, и есть самый близкий родственник покойного и что он представил суду нужные бумаги, кои подтверждают это родство….
Судебная палата постановляет, что истец, барон Аженор Паламед д'Ангилем, без отлагательства вступит во владение наследством покойного виконта де Бузнуа, включая движимое и недвижимое имущество, — словом, во владение всем, что принадлежало покойному, как сие предусматривается законом.
Судебная палата приговаривает истца, господина Афгано, иначе именуемого "Индиец", к уплате всех судебных издержек и расходов без какого-либо изъятия".
Метр Буто прочитал все это, ни разу даже не взглянув на шевалье, который вцепился в скамью и с трудом удерживал равновесие.
Маркиз де Кретте обнял своего друга и шепнул ему на ухо:
— Д’Ангилем, твой тесть — великий человек.
— Разумеется. Но не торопитесь, — отвечал Роже, — сейчас Индиец предъявит свою бумагу.
— Он бы не стал ждать последней минуты, — возразил Кретте. — Будьте спокойны: если уж он ее до сих пор не представил, стало быть, у него ее нет.
В самом деле, Индиец не предъявил никакой бум и. Сперва он опустил голову, как будто его сразил ж виданный удар, но тут же выпрямился с торжествующим видом.
— Ну что ж, — сказал он достаточно громко, чтобы его услышали не только судьи, но и публика, заполнившая зал, — моя матушка поступила осмотрительно, не отдав всего, что имела, этому презренному Бузнуа. Вот доказательство того, как неосторожно поступает женщина, обогащая своего любовника.
Роже почувствовал, как от гнева кровь бросилась ему в голову, он резко повернулся в сторону Индийца, готовый немедля вступиться за честь человека, чьим наследником только что был объявлен.
— Да вы сошли с ума! — воскликнул Кретте, хватая его за руку. — Не мешайте бедняге, которого ободрали как липку, поплакаться в свое удовольствие. Ведь ваша фамилия не Бузнуа, а д’Ангилем. Черт побери, ваши стряпчие еще и не такое говорили!
В эту минуту Индиец направился к месту, где сидели наши молодые дворяне. Роже решил, что тот идет к нему, и приготовился достойно встретить противника, однако Индиец проследовал мимо. Проходя, он сказал достаточно громко, чтобы слова его можно было разобрать:
— Напрасно вы меня оставили, мадемуазель Пуссет, у меня еще и теперь сто тысяч ливров годового дохода.
— С чем вас и поздравляю, сударь, — вмешался шевалье, — этого вполне достаточно для того, чтобы вы могли достойным образом носить свое имя.
— Полно, полно, не затевайте ссоры, — остановил своего друга маркиз, — лучше поедем ко мне, поужинаем и повеселимся.
— Увы, любезный маркиз, — отвечал д’Ангилем, — вы забываете, что мне надо ехать к невесте.
Мы должны признаться, что шевалье произнес эти слова с гораздо менее удрученным видом, чем можно было ожидать. В ту минуту он думал о том, как будет гордиться его отец и радоваться его матушка, когда они вдруг окажутся столь баснословно богаты. И бедный юноша был настолько хорошим сыном, что старался побыстрее забыть о том, как будет горевать Констанс.
Кроме того, к благоденствию быстро привыкают: Роже вышел из судебной палаты столь горделивой походкой и до того напыжившись, как будто он был миллионером с самого своего рождения.
Кретте предоставил в распоряжение друга свою карету, чтобы тот мог отправиться с визитом к метру Буто; затем маркиз распрощался с Роже, напомнив, что в восемь вечера он ждет его к ужину.
Только тут шевалье заметил позади себя человека с бородавками. Опаловые глаза таинственного посредника метали молнии.
— Метр Буто только что покинул Дворец правосудия и поехал к себе домой. Не соблаговолите ли вы, господин барон, не мешкая, нанести ему визит?
— Разумеется, любезнейший, — отвечал шевалье, — я и сам этого очень хочу.
— Ну как, вы довольны, господин д’Ангилем?
— Да, сударь, вы в точности сдержали свое слово; но осталось выполнить еще два моих условия.
— И они будут выполнены, милостивый государь, также неукоснительно, как было выполнено первое, по крайней мере, я уповаю на это.
— Сударь, доставьте мне удовольствие, поднимитесь ко мне в карету и едем.
Человек с бородавками принял приглашение, однако, несмотря на все настояния Роже, он согласился ехать только на переднем откидном сиденье.
Они остановились на улице Планш-Мибре и поднялись на четвертый этаж.
Метр Буто принял шевалье у себя в кабинете; это был человек очень маленького роста, с огромным лбом, крошечными глазками, почти совсем скрытыми за очками, с густыми седеющими бровями и тонкогубым ртом, затерявшимся среди морщин и складок, — словом, будущий тесть шевалье оказался человеком весьма уродливым, правда, ведь жениться-то юноше предстояло, к счастью, не на нем. Роже учтиво поклонился и открыл было рот, чтобы выразить свою признательность.
— Не благодарите меня, милостивый государь, — сказал метр Буто, — ваши права были совершенно бесспорны; к тому же я только следовал велениям своей совести, и судьям, хотя они были предубеждены против вас, пришлось согласиться с моими скромными доводами и вынести справедливое решение, как и подобает служителям правосудия.
Роже снова поклонился метру Буто; тот, казалось, почти не глядел на него, но на самом деле, отвечая на поклон юноши, буравил его своими глазками поверх очков. Внимательно оглядев будущего зятя, он повернулся к стоявшей позади ширме, обтянутой узорчатым шелком, и сказал самым натуральным голосом:
— Дочь моя, выйдите к нам и поздоровайтесь с моим гостем, шевалье Роже Танкредом д’Ангилемом.
Юноше показалось, что земля уходит у него из-под ног, на его лбу выступил холодный пот, сердце сжалось, он с трудом дышал и не мог отвести испуганных глаз от ширмы.
И тут его взору вдруг предстало очаровательное создание.
Из-за ширмы вышла высокая, тоненькая, гибкая, великолепно сложенная девушка, ее длинные черные волосы крупными локонами ниспадали на белоснежные плечи, черные глаза были прикрыты бархатистыми ресницами; Сильвандир Буто не исполнилось еще восемнадцати лет, и ее смело можно было назвать чудом красоты.
Ошеломленный Роже до такой степени оторопел, что даже забыл поклониться; он стоял как вкопанный, окаменев от восторга, разинув рот и не сводя глаз с Сильвандир: он походил на статую Аполлона, готовую вот-вот заговорить.
— Дитя мое, — сказал судебный советник, беря дочь за руку, — представляю тебе шевалье Роже Танкреда д’Ангилема, он делает нам честь и просит твоей руки.
Сильвандир подняла на юношу огромные черные глаза и бросила на него взгляд, проникший в самую глубину души.
"Я погиб! — подумал Роже. — У такой красивой девушки, без сомнения, уже был возлюбленный, разве только ее держали в запертом шкафу".
— Надеюсь, ты разрешишь шевалье д’Ангилему немного побеседовать с тобой? — продолжал судебный советник.
Сильвандир вновь посмотрела на Роже, и в ее взгляде можно было прочесть удивление, смутную боязнь и томную нежность; однако она и на этот раз не произнесла ни слова.
— Молчание, как известно, знак согласия, милостивый государь, — провозгласил метр Буто. — Кстати, вам надлежит знать, что Сильвандир — моя единственная дочь, и она принесет своему мужу триста тысяч ливров в приданое.
Сильвандир в знак признательности нежно сжала руку отца.
"Черт побери, — подумал Роже. — Он мог бы смело дать за ней и шестьсот тысяч ливров, ведь деньги ему легко достались. Ну ладно! Следует еще поблагодарить его за скромность".
— А когда же сыграем свадьбу, господин д’Ангилем? — спросил метр Буто.
— Пусть мадемуазель Буто сама назначит день, — проговорил Роже, — и как только она выразит…
Девушка снова поклонилась, но опять ничего не сказала.
— Да она немая! — вырвалось у шевалье.
Бедняга решил, что он разгадал наконец скрытый порок своей невесты, и он не мог совладеть со страхом, охватившим его.
Сильвандир звонко расхохоталась и сказала:
— Нет, милостивый государь, слава Богу, я не лишена дара речи.
"Должно быть, она просто дурочка, — пронеслось в голове у Роже. — Но нет, не может быть, чтобы женщина с такими глазами была глупа".
Заметив, что первая встреча явно тягостна для всех, советник выразительно посмотрел на дочь: она сделала реверанс и уже собралась удалиться.
— Как! — воскликнул Роже. — Вы уходите, мадемуазель, так и не сказав мне, когда соблаговолите…
— Я оставляю вас с моим отцом, милостивый государь, — отвечала Сильвандир, — хотя он и служитель правосудия, но не любит, чтобы дело чересчур затягивалось. Пусть он и решает, а его решения всегда хороши.
"Видно, я опять ошибся на ее счет, — подумал шевалье, — дурочкой ее никак не назовешь".
Счастливый Роже переходил от одной приятной неожиданности к другой.
Девушка ушла, и шевалье остался наедине со своим будущим тестем.
Свадьбу решили сыграть через две недели.
Подробно условившись обо всем, Роже распрощался с метром Буто и стал спускаться по лестнице; теперь походка его была гораздо более уверенной, нежели тоща, когда он поднимался наверх.
На улице возле дома он увидел человека с бородавками.
— Ну так как, милостивый государь, — спросил таинственный незнакомец, — надеюсь, вы довольны?
— О да! — ответил шевалье. — Так доволен, что если и последнее мое условие будет выполнено столь же точно, как оба предыдущих, вы получите тысячу луидоров, милейший.
— Тоща я считаю, что они уже у меня в кармане, — сказал незнакомец, кланяясь чуть не до земли.
Роже молча выслушал эту фразу и вскочил в карету, даже не коснувшись подножки.
— К маркизу! — крикнул он Баску, и в голосе его не осталось даже следа былых опасений.
Спустя десять минут экипаж остановился во дворе перед особняком маркиза де Кретте.
Назад: XIV О ТОМ, КАК ТАИНСТВЕННЫЙ НЕЗНАКОМЕЦ ПОЯВИЛСЯ ВО ВТОРОЙ РАЗ И КАК В ХОДЕ ВТОРОГО СВИДАНИЯ ОБСТОЯТЕЛЬСТВА ДЕЛА НЕСКОЛЬКО ПРОЯСНИЛИСЬ
Дальше: XVI КАК ШЕВАЛЬЕ Д’АНГИЛЕМ, ПОДОБНО ИСТИННОМУ ФИЛОСОФУ, ПРИМИРИЛСЯ со СВОЕЙ УЧАСТЬЮ МУЖА ОЧАРОВАТЕЛЬНОЙ ЖЕНЩИНЫ, ВЛАДЕЛЬЦА ВЕЛИКОЛЕПНОГО ОСОБНЯКА И ОБЛАДАТЕЛЯ СЕМИДЕСЯТИ ПЯТИ ТЫСЯЧ ЛИВРОВ ГОДОВОГО ДОХОДА
