XLIV ГЕМПТОН-КОРТ

Книга: Дюма А. Собрание сочинений. Том 10.

Назад: XXXVIII ПЛАТОЧЕК МАДЕМУАЗЕЛЬ ДЕ ЛАВАЛЬЕР

XLIV
ГЕМПТОН-КОРТ

Откровенная беседа между Монтале и Луизой в конце предпоследней главы, естественно, приводит нас к главному герою нашей повести — бедному странствующему рыцарю, изгнанному из Парижа прихотью короля. Если читателю угодно последовать за нами, мы переправимся вместе с ним через пролив, отделяющий Кале от Дувра; пересечем плодородную зеленую равнину, орошенную тысячью ручейков, которая окружает Черинг, Мейдстон и десяток других городков, один живописнее другого, и окажемся, наконец, в Лондоне. А из Лондона, узнав, что Рауль, побывав в Уайтхолле, а затем в Сент-Джемсе, был принят Монком и получил доступ в самое избранное общество Карла II, мы, как ищейки, последуем за ним в одну из летних резиденций Карла II, Гемптон-Корт, на берегу Темзы, недалеко от Кингстона.

В этом месте река еще не является тем оживленным путем, по которому ежедневно передвигается до полумиллиона путешественников; тут она еще не вздымает свои волны, черные, как воды Кокита, говоря: "Я тоже море".

Нет, это еще тихая и зеленая речка с мшистыми берегами, с большими широкими заводями, отражающими ивы и буки, с редкими лодками, уснувшими там и сям среди тростников, в бухточках, поросших ольхой и незабудками.

Пейзаж очень красивый и спокойный. Кирпичный дом прорывает своими трубами, откуда вьются синие струйки дыма, плотную стену зеленого остролистника. Среди высокой травы то показывается, то исчезает ребенок в красной блузе, словно мак, колеблемый дуновением ветра.

Большие белые овцы, закрыв глаза, пережевывают жвачку в тени невысоких осин, и время от времени мартын-рыболов, сверкая золотисто-изумрудными перьями, точно мячик, несется над водой и легкомысленно задевает лесу своего собрата-рыбака, подстерегающего линя или окуня.

Над всем этим раем, сотканным из глубокой тени и мягкого света, возвышается замок Гемптон-Корт, построенный кардиналом У о леи и внушивший зависть даже королю, так что его владелец принужден был подарить его своему повелителю, Генриху VIII.

Гемптон-Корт, с коричневыми стенами, большими окнами, красивыми железными решетками, с тысячью башенок, со странными колоколенками, с потайными ходами и фонтанами во дворе, как в Альгамбре, Гемптон-Корт— колыбель роз и жасминов. Он радует зрение и обоняние, он является очаровательной рамкой для прелестной любовной картины, созданной Карлом И, в ряду великолепных полотен Тициана, Порденоне и Ван-Дейка, — тем самым Карлом И, в галерее которого висел портрет казненного Карла I, а на деревянной обшивке стен галереи видны были дыры от пуль, выпущенных пуританами, солдатами Кромвеля, 24 августа 1648 года, когда они привели Карла I в Гемптон-Корт в качестве пленника.

Тут собирал свой двор его сын, вечно жаждавший удовольствий, этот поэт в душе, недавний бедняк, который днями наслаждений возмещал каждую минуту, проведенную в лишениях и нищете.

Не мягкий газон Гемптон-Корта, такой нежный, что кажется, будто идешь по бархату; не громадные липы, ветви которых, как у ив, свисают до самой земли и скрывают в своей тени любовников и мечтателей; не клумбы пышных цветов, опоясывающих ствол каждого дерева и служащих ложем для розовых кустов в двадцать футов вышины, которые раскидываются в воздухе, как огромные снопы, — не эти красоты любил Карл II в прекрасном дворце Гемптон-Корт.

Но, может быть, он любил красноватую гладь реки, покрывавшуюся морщинами от малейшего ветерка и колеблющуюся, словно волнистые волосы Клеопатры? Или пруды, заросшие ряской и белыми кувшинками, раскрывающими молочно-белые лепестки, чтобы показать золотистую сердцевинку? Эти таинственные лепечущие воды, где плавали черные лебеди и маленькие прожорливые утки, которые гонялись за лягушатами в их убежищах из прохладного мха и за зелеными мухами?

Может быть, его привлекали огромные остролистники, легкие мостики над канавами, серны, мелькавшие в бесконечных аллеях, или трясогузки, порхавшие среди букса и клевера?

Все это есть в Гемптон-Корте; а кроме того — шпалеры белых роз, что вились по высоким трельяжам и усыпали землю благоуханным снегом своих лепестков. В тамошнем парке есть также старые смоковницы с позеленевшими стволами и с корнями, ушедшими в поэтические и роскошные пласты мха.

Нет, Карл II любил в Гемптон-Корте очаровательные женские фигуры, которые после полудня мелькали по террасам; он, подобно Людовику XIV, приказывал выдающимся художникам запечатлевать их красоту, так что на полотнах осталось увековеченным множество красивых глаз, лучившихся любовью.

В день, когда мы приезжаем в Гемптон-Корт, небо почти так же нежно и ясно, как во Франции; в воздухе влажная теплота; от герани, душистого горошка и гелиотропа, тысячами разбросанных по цветнику, распространяется пьянящий аромат.

Час дня. Вернувшись с охоты, король пообедал, побывал у герцогини Каслмен и, доказав таким образом свою верность официальной любовнице, может до вечера со спокойной совестью изменять ей.

Весь двор резвится и флиртует. Дамы серьезно спрашивают у кавалеров, какие чулки им больше подходят: розовые или зеленые. Карл II объявляет, что единственное спасение для женщины — зеленые шелковые чулки, потому что такие чулки носит мисс Люси Стюарт.

Пока король убеждает других перенять его вкусы, мы займемся направляющейся ко дворцу по буковой аллее молодой дамой в темном платье, об руку с другой дамой— в лиловом.

Они миновали газон, посреди которого возвышался красивый фонтан с бронзовыми сиренами, и, беседуя, поднялись на террасу, вдоль которой тянулось несколько павильонов различной формы; почти все они были заняты, и молодые женщины прошли мимо, не останавливаясь, причем одна покраснела, а другая задумалась.

Наконец они достигли конца террасы, выходившей на Темзу, и, отыскав тенистый и прохладный уголок, уселись на скамью.

— Куда мы идем, Стюарт? — спросила младшая.

— Ты ведешь, дорогая Грефтон, и я иду за тобой.

— Я?

— Конечно, ты! Туда, где на скамейке ждет и вздыхает молодой француз.

Мисс Мэри Грефтон моментально остановилась.

— Нет, нет! Я не хочу туда.

— Почему?

— Вернемся, Стюарт.

— Напротив, пойдем дальше и объяснимся.

— По поводу чего?

— По поводу того, что виконт де Бражелон всегда встречается с тобой, когда ты выходишь, и ты всегда встречаешься с ним, когда он выходит.

— И отсюда ты заключаешь, что он меня любит или что я его люблю?

— А почему бы и нет? Он очаровательный юноша. Надеюсь, никто меня не слышит? — сказала мисс Люси Стюарт, оглядываясь с улыбкой, доказывавшей, впрочем, что ее беспокойство не столь велико.

— Нет, нет, — отвечала Мэри, — король в своем овальном кабинете с герцогом Бекингемом.

— Кстати, по поводу герцога, Мэри…

— Что?

— Мне кажется, что после возвращения из Франции он объявил себя твоим рыцарем. Как ты к этому относишься?

Мэри Грефтон пожала плечами.

— Ну хорошо! Я спрошу об этом красавца Бражелона, — со смехом сказала Стюарт. — Пойдем скорей к нему.

— Зачем?

— Мне нужно с ним поговорить.

— Подожди. Мне раньше нужно поговорить с тобой. Скажи, Стюарт, ведь ты знаешь маленькие секреты короля?

— Ты думаешь?

— Кому же больше их знать! Скажи, почему господин де Бражелон в Англии? Что он здесь делает?

— То, что делает всякий дворянин, посланный одним королем к другому.

— Допустим. Однако, хотя мы и не сильны в политике, мы все же настолько смыслим в ней, чтобы видеть, что у господина де Бражелона нет здесь никакого серьезного дела.

— Послушай, — сказала Стюарт с деланной важностью. — Я, так и быть, выдам тебе государственную тайну. Хочешь, я перескажу тебе верительное письмо короля Людовика Четырнадцатого к его величеству Карлу Второму, привезенное господином Бражелоном?

— Конечно, хочу.

— Вот оно: "Брат мой! Я посылаю вам придворного, сына человека, которого вы любите. Прошу вас хорошо принять его и внушить ему любовь к Англии".

— Только и всего?

— Да… или что-то в этом роде. Не отвечаю за точность выражений, но смысл такой.

— И что же отсюда следует? Или, вернее, какой вывод сделал король?

— Что у его величества, короля Франции, был какой-то повод удалить господина де Бражелона и женить его… где-нибудь за пределами Франции.

— Значит, благодаря этому письму…

— Как тебе известно, король Карл Второй принял господина де Бражелона великолепно и по-дружески; он предоставил ему лучшую комнату в Уайтхолле, и так как ты являешься теперь украшением двора и отвергла любовь короля… полно, не красней… то король пожелал расположить тебя к французу и поднести ему прекрасный подарок. Вот почему ты — наследница трехсот тысяч, будущая герцогиня, красивая и добрая — участвуешь, по желанию короля, во всех прогулках, предпринимаемых господином де Бражелоном. Словом, тут устроено нечто вроде заговора. И вот, если ты хочешь поджечь фитиль, я даю тебе огонь.

Мисс Мэри очаровательно улыбнулась и сказала, пожимая руку подруги:

— Поблагодари короля.

— Непременно. Но берегись, господин Бекингем ревнив! — погрозила Стюарт.

Не успела она произнести эти слова, как из одного павильона на террасе появился герцог и, подойдя к дамам, с улыбкой сказал:

— Вы ошибаетесь, мисс Люси. Я не ревнив, и вот вам доказательство, мисс Мэри: вон там мечтает в одиночестве виконт де Бражелон, который, по-вашему, должен быть причиной моей ревности. Бедняга! Надеюсь, что вы не откажетесь разделить его одиночество, а я хочу побеседовать наедине с мисс Люси Стюарт.

И, поклонившись Люси, герцог прибавил:

— Разрешите мне предложить вам руку и проводить к королю, который ждет нас.

С этими словами Бекингем увел мисс Люси Стюарт.

Оставшись одна, Мэри Грефтон сидела несколько мгновений неподвижно, потупив голову с грацией, свойственной молоденьким англичанкам; глаза ее были нерешительно устремлены на Рауля, а в сердце шла борьба, о которой можно было судить по тому, что ее щеки то бледнели, то алели. Наконец она, по-видимому, решилась и довольно твердыми шагами подошла к скамейке, на которой, как сказал герцог, Рауль мечтал в одиночестве.

Как ни легки были шаги мисс Мэри, звук их привлек внимание Рауля. Он оглянулся, заметил молодую девушку и пошел ей навстречу.

— Меня к вам послали, сударь, — заговорила Мэри Грефтон, — вы меня принимаете?

— Кому же я обязан таким счастьем, мадемуазель? — спросил Рауль.

— Господину Бекингему, — с притворной веселостью отвечала Мэри.

— Герцогу Бекингему, который так добивается вашего драгоценного общества? Возможно ли, мадемуазель?

— Право, сударь, как видите, все сговорились устроить так, чтобы мы проводили вместе лучшую, или, вернее, большую часть дня. Вчера король мне приказал сидеть за столом подле вас; сегодня герцог предлагает мне посидеть с вами на скамейке.

— И он ушел, чтобы освободить место? — в смущении произнес Рауль.

— Посмотрите на поворот аллеи: он уходит с мисс Стюарт. Скажите, виконт, у вас во Франции кавалеры тоже оказывают такие любезности?

— Я не могу, мадемуазель, сказать вам в точности, что делают во Франции, потому что меня едва ли можно назвать французом. Я побывал во многих странах, и почти всегда в качестве солдата; кроме того, я провел много времени в деревне. Я настоящий дикарь.

— Англия вам не нравится, не правда ли?

— Право, не знаю, — рассеянно и со вздохом отвечал Рауль.

— Как не знаете?

— Простите, — поспешно проговорил Рауль, встряхивая головой и собираясь с мыслями. — Простите, я не расслышал.

— Ах, — вздохнула девушка, — напрасно герцог Бекингем прислал меня сюда!

— Напрасно? — с живостью спросил Рауль. — Да, вы правы, я человек угрюмый, вам со мной скучно. Господину Бекингему не следовало посылать вас ко мне.

— Именно потому, что мне не скучно с вами, — возразила Мэри своим нежным голосом, — господину Бекингему не следовало посылать меня к вам.

Рауль смутился и покраснел.

— Каким образом господин Бекингем мог послать вас ко мне? Ведь он вас любит, и вы его любите…

— Нет, — отвечала Мэри, — нет, герцог Бекингем не любит меня, он любит герцогиню Орлеанскую; что же касается меня, то я не питаю никаких чувств к герцогу.

Рауль с удивлением посмотрел на девушку.

— Вы друг герцога, виконт? — спросила она.

— Герцог удостаивает меня чести называть своим другом с тех пор, как мы познакомились с ним во Франции.

— Значит, вы простые знакомые?

— Нет; потому что герцог Бекингем — близкий друг человека, которого я люблю как брата.

— Графа де Гиша?

— Да, мадемуазель.

— Который влюблен в герцогиню Орлеанскую?

— Что вы говорите?

— И любим ею, — спокойно закончила девушка.

Рауль опустил голову; мисс Мэри Грефтон продолжала со вздохом:

— Они очень счастливы… Покиньте меня, господин де Бражелон, потому что герцог весьма неудачно предложил меня вам в спутницы. Ваше сердце занято другой, и вы дарите мне ваше внимание как милостыню. Сознайтесь, сознайтесь… Было бы дурно с вашей стороны, виконт, не сказать правды.

— Извольте, я сознаюсь.

Грефтон взглянула на него.

Бражелон держался так просто и был так красив, в глазах его светилось столько прямоты и решимости, что мисс Мэри не могла заподозрить его в невежливости или глупости. Она поняла, что Рауль любит другую, любит самым искренним образом.

— Да, конечно, — проговорила она. — Вы влюблены в какую-нибудь француженку.

Рауль поклонился.

— Герцог знает о вашей любви?

— О ней никто не знает, — отвечал Рауль.

— Почему же вы сказали об этом мне?

— Мадемуазель…

— Признайтесь.

— Не могу.

— Значит, первый шаг придется сделать мне. Вы не хотите говорить, так как убеждены теперь, что я не люблю герцога, что я, может быть, полюбила бы вас. Вы искренний и скромный человек, не желающий профанировать настоящее чувство; вы предпочли сказать мне, несмотря на вашу молодость и мою красоту: "Моя любовь во Франции". Благодарю вас, господин де Бражелон, вы благородный человек, и я впредь буду еще больше любить вас… по-дружески. Но довольно обо мне, поговорим о вас. Забудьте, что мисс Грефтон говорила вам о себе, скажите мне лучше, почему вы печальны, почему за последние дни вы стали грустить еще больше?

Рауль был до глубины сердца взволнован этим нежным и задушевным голосом; он не нашелся, что ответить, и Мэри снова пришла ему на помощь.

— Пожалейте меня, — сказала она. — Моя мать была

19*

француженка. Значит, я могу сказать, что по крови и душой я француженка. Но над моей французской пылкостью вечно расстилаются английский туман и английская хандра. Именно у меня рождаются золотые грезы об упоительном счастье, но туман окутывает их, и они истаивают. Так произошло и теперь. Простите, довольно об этом, дайте мне вашу руку и поведайте другу о своих горестях.

— Вы говорите, что вы француженка душой и по крови?

— Да, моя мать была француженкой, а мой отец, друг короля Карла Первого, эмигрировал во Францию; таким образом, во время суда над королем и правления Кромвеля я воспитывалась в Париже. После реставрации Карла Второго мой отец вернулся в Англию и почти тотчас же умер. Тогда король пожаловал мне титул герцогини и увеличил мои владения.

— У вас есть родственники во Франции?

— Есть сестра, которая старше меня на семь или восемь лет; она вышла замуж во Франции и успела уже овдоветь. Это маркиза де Бельер.

Рауль встал с места.

— Вы ее знаете?

— Я слышал это имя.

— Она тоже любит, и ее последние письма говорят мне, что она счастлива. У меня, как я уже сказала вам, господин де Бражелон, половина ее души, но нет и сотой доли ее счастья. Поговорим теперь о вас. Кого вы любите во Франции?

— Одну милую девушку, чистую и нежную, как лилия.

— Но если она тоже любит вас, то почему вы печальны?

— До меня дошли слухи, что она меня больше не любит.

— Надеюсь, вы им не верите?

— Письмо, в котором сообщается об этом, не подписано.

— Аноним! Тут кроется предательство, — проговорила мисс Грефтон.

— Взгляните, — сказал Рауль, подавая девушке сто раз прочитанную им записку.

Мэри Грефтон взяла листок и прочла:

"Виконт, вы хорошо делаете, что развлекаетесь с придворными красавицами в Англии, потому что при дворе короля Людовика Четырнадцатого замок вашей любви осажден.

Оставайтесь поэтому в Лондоне навсегда, бедный виконт, или скорее возвращайтесь в Париж".

— Без подписи? — спросила Мэри.

— Без подписи.

— Значит, не верьте.

— Но я получил еще одно письмо.

— От кого?

— От господина де Гиша.

— О, это другое дело! Что же он вам пишет?

— Читайте.

"Друг мой, я ранен, болен. Вернитесь, Рауль, вернитесь!

Де Гиш".

— Что же вы собираетесь делать? — спросила Мэри, у которой замерло сердце.

— Получив это письмо, я хотел было тотчас же испросить согласия короля на отъезд.

— Когда же вы получили письмо?

— Позавчера.

— На нем стоит пометка "Фонтенбло".

— Странно, не правда ли? Двор в Париже. Словом, я уехал бы. Но когда я обратился к королю с просьбой об отъезде, он рассмеялся и сказал: "Господин посол, почему вы решили уехать? Разве ваш государь отзывает вас?" Я покраснел, смутился. В самом деле, король послал меня сюда, и я не получил от него приказания вернуться.

Мэри сдвинула брови и задумалась.

— И вы остаетесь? — спросила она.

— Приходится, мадемуазель.

— А та, кого вы любите…

— Да?

— Она вам писала?

— Ни разу.

— Ни разу? Значит, она вас не любит?

— По крайней мере, со времени моего отъезда в Англию она не прислала ни одного письма.

— А прежде писала?

— Иногда… О, я уверен, ей что-нибудь помешало!

— Вот и герцог; ни слова о нашем разговоре!

Действительно, в конце аллеи показался герцог; он был один и с улыбкой подошел к собеседникам, протягивая им руку.

— Договорились? — спросил он.

— О чем? — удивилась Мэри Грефтон.

— О том, что может сделать вас счастливой, дорогая Мэри, и рассеять грусть Рауля.

— я не понимаю вас, милорд, — сказал Рауль.

— Разрешите мне говорить при виконте, мисс Мэри? — с улыбкой попросил Бекингем.

— Если вы хотите сказать, — гордо отвечала Мэри, — что я готова была полюбить господина де Бражелона, то не трудитесь. Я сама уже сказала ему об этом.

Немного подумав, Бекингем без всякого смущения ответил:

— Я оставил вас с виконтом именно потому, что знаю ваш тонкий ум и деликатность; его больное сердце может исцелить только такой искусный врач, как вы.

— Но ведь прежде чем заговорить о сердце господина де Бражелона, вы говорили мне о вашем собственном. Значит, вы хотите, чтобы я принялась лечить сразу два сердца?

— Это правда, мисс Мэри. Но вы должны признать, что я быстро отказался от вашей помощи, убедившись в неизлечимости своей раны.

Мэри на мгновение задумалась.

— Милорд, — сказала она, — господин де Бражелон счастлив. Он любит и любим. Следовательно, и ему не нужно врача.

— Господина де Бражелона, — сказал Бекингем, — ждет тяжелая болезнь, и ему больше, чем когда-нибудь, понадобится заботливое лечение.

— Что вы хотите сказать, милорд? — с жадностью спросил Рауль.

— Вам я ничего не скажу. Но если вы желаете, я посвящу мисс Мэри в такие вещи, которых вам нельзя слышать.

— Милорд, вы что-то знаете и подвергаете меня пытке!

— Я знаю, что мисс Мэри Грефтон — самое очаровательное создание, какое может встретить на своем пути больное сердце.

— Милорд, я уже сказала вам, что виконт де Бражелон любит другую, — проговорила Мэри.

— Напрасно.

— Вы что-то скрываете, герцог! Объясните, почему я люблю напрасно!

— Но кого же он любит? — вскричала Мэри.

— Он любит женщину, недостойную его, — спокойно отвечал Бекингем с флегматичностью, которая свойственна только англичанам.

Мисс Мэри Грефтон вскрикнула, и ее порыв не меньше, чем слова Бекингема, поверг Бражелона в трепет.

— Герцог, вы произнесли слова, объяснения которым я, не медля ни секунды, отправляюсь искать в Париже.

— Вы останетесь здесь, — сказал Бекингем.

— Я?

— Да, вы.

— Почему же?

— Да потому, что вы не имеете права уехать, и поручения, данного королем, не бросают ради женщины, хотя бы она была так же достойна любви, как Мэри Грефтон.

— В таком случае расскажите мне все.

— Хорошо. Но вы останетесь?

— Да, если вы будете со мной откровенны.

Бекингем открыл уже рот, чтобы рассказать все, что он знал, но в эту минуту в конце террасы показался лакей и подошел к павильону, в котором находился король с мисс Люси Стюарт. За лакеем следовал запыленный курьер, очевидно всего только несколько минут ступивший на землю.

— Курьер из Франции! От принцессы! — вскричал Рауль, узнав ливрею слуг принцессы.

Курьер попросил доложить о себе королю. Герцог и мисс Грефтон обменялись многозначительными взглядами.

XLV
КУРЬЕР ПРИНЦЕССЫ

Карл II доказывал или пытался доказать мисс Стюарт, что он думает только о ней; он обещал ей такую же любовь, какую его дед, Генрих IV, испытывал к Габриэли.

К несчастью для Карла II, он неудачно выбрал день, ибо как раз в этот день мисс Стюарт вздумала заставить его ревновать. Поэтому, выслушав уверения короля, она совсем не растрогалась, как надеялся Карл И, а звонко расхохоталась.

— Ах, государь, государь! — со смехом воскликнула она. — Если бы я захотела попросить у вас доказательства вашей любви, как мне было бы легко уличить вас во лжи.

— Послушайте, — сказал ей Карл, — вы знаете мои картины Рафаэля, знаете, как я ими дорожу. Все мне завидуют. Вы знаете также, что мой отец купил их через Ван-Дейка. Хотите, я сегодня же прикажу отнести их к вам?

— Нет, — отвечала мисс Стюарт, — держите их у себя, государь, мне негде поместить таких знатных гостей.

— В таком случае я подарю вам Гемптон-Корт.

— К чему такая щедрость, государь, лучше любите подольше, вот все, что я у вас прошу.

— Я буду любить вас всегда. Довольно этого?

— Вы смеетесь, государь.

— Разве вы хотите, чтобы я плакал?

— Нет, но мне хотелось бы видеть вас в более меланхолическом настроении.

— Боже сохрани, красавица. Я уже достаточно погоревал: четырнадцать лет изгнания, бедности, унижений! Мне кажется, долг уплачен; кроме того, меланхолия нам не к лицу.

— Вы ошибаетесь: взгляните на молодого француза.

— На виконта де Бражелона? Вы тоже? Вот проклятье! Видно, все мои дамы с ума сойдут из-за него. Но ведь у него есть причина для меланхолии.

— Какая?

— Вы хотите, чтобы я выдал вам государственную тайну?

— Да хочу; ведь вы сказали, что готовы сделать все, чего я пожелаю.

— Ну хорошо, ему здесь скучно. Довольны вы?

— Ему скучно?

— Да. Разве это не доказывает, что он глуп?

— Почему же глуп?

— Да как же! Посудите: я ему позволяю любить мисс Мэри Грефтон, а он скучает!

— Мило! Значит, если бы мисс Люси Стюарт не любила вас, вы утешились бы, полюбив мисс Мэри Грефтон?

— Я этого не говорю. Ведь вы отлично знаете, что Мэри Грефтон меня не любит, а, утратив любовь, человек утешается, только найдя новую любовь. Но, повторяю, речь идет не обо мне, а об этом молодом человеке. Правда, подумаешь, что та, кого он покидает, — Елена; понятно, Елена до Париса.

— Значит, этот молодой человек кого-то покидает?

— Вернее, его покидают.

— Бедняга! Ну что ж, поделом!

— Почему поделом?

— А зачем он уехал?

— Вы думаете, он уехал по своей воле?

— Неужели его заставили?

— Ему приказали, дорогая Стюарт; он уехал из Парижа по приказанию.

— По чьему же приказанию?

— Угадайте.

— По приказанию короля?

— Именно.

— Вы мне открываете глаза.

— По крайней мере, никому не говорите об этом.

— Вы знаете, что я сдержаннее иного мужчины. Итак, его услал король?

Да.

— И в его отсутствие похищает его возлюбленную?

— Да, и представьте, бедный мальчик, вместо того чтобы благодарить короля, жалуется!

— Благодарить короля за похищение возлюбленной? Разве можно говорить такие вещи при женщинах, особенно при любовницах, государь?

— Но поймите меня: если бы та, кого отнимает у него король, была мисс Грефтон или мисс Стюарт, я разделял бы его мнение и даже считал бы, что он мало горюет; но это какая-то чахоточная хромоножка… К черту верность, как говорят во Франции! Отказываться от богатой ради бедной, от любящей ради обманщицы — да виданное ли это дело?

— А вы думаете, государь, что Мэри действительно хочет понравиться виконту?

— Думаю.

— Тогда виконт привыкнет к Англии. Мэри — девушка с головой и добьется своего.

— Боюсь, дорогая мисс Стюарт, что этого не будет: только вчера виконт просил у меня разрешения уехать.

— И вы ему отказали?

— Еще бы: Людовик очень желает его отсутствия, и мое самолюбие теперь задето; я не хочу, чтобы говорили, будто я предложил этому юноше самую соблазнительную приманку в Англии…

— Вы очень любезны, государь, — с очаровательной улыбкой сказал мисс Стюарт.

— Разумеется, мисс Стюарт не в счет, — извинился король. — Она приманка королевская, и раз я попался на нее, надеюсь, никто другой на нее не покусится… Итак, я не хочу понапрасну строить глазки этому юнцу; он останется здесь и здесь женится, клянусь вам!..

— И надеюсь, когда женится, не станет сердиться на ваше величество, а будет вам признателен. Здесь все наперерыв стараются угодить ему, даже господин Бекингем, который — невероятная вещь! — уступает ему дорогу.

— И даже мисс Стюарт, которая называет его очаровательным!

— Послушайте, государь, вы достаточно хвалили мне мисс Грефтон, разрешите же и мне похвалить немного господина де Бражелона. Кстати, с некоторых пор ваша доброта удивляет меня; вы думаете об отсутствующих, прощаете обиды, вы почти что совершенство. Откуда это?..

Карл II рассмеялся.

— Все это потому, что вы позволяете мне любить себя.

— О, наверное, есть еще и другая причина!

— Да, я оказываю любезность моему брату, Людовику Четырнадцатому.

— И это не то.

— Ну, если вы уж так добиваетесь, я вам скажу. Бекингем поручил моему попечению этого юношу, сказав: "Государь, ради виконта де Бражелона я отказываюсь от мисс Грефтон; последуйте моему примеру".

— О, герцог — рыцарь, что и говорить!

— Полно! Теперь вы стали расхваливать Бекингема. Кажется, вы намерены извести меня сегодня.

В этот момент в дверь постучали.

— Кто смеет беспокоить нас?

— Право, государь, — сказала Стюарт, — ваше "кто смеет" чересчур самонадеянно, и чтобы наказать вас…

Она сама подошла к двери и открыла ее.

— Ах, это курьер из Франции! Может быть, от моей сестры? — вскричал Карл.

— Да, государь, — отвечал лакей, — с чрезвычайным поручением.

— Пусть войдет поскорее, — приказал Карл.

Курьер вошел.

— У вас письмо от ее высочества герцогини Орлеанской?

— Да, государь, — отвечал курьер, — и настолько спешное, что я затратил только двадцать шесть часов на доставку его вашему величеству, причем потерял в Кале три четверти часа.

— Ваше усердие будет вознаграждено, — сказал король, вскрывая письмо.

Прочитав его, он расхохотался.

— Право, я ничего не понимаю.

И снова прочитал письмо.

Мисс Стюарт держалась почтительно, подавляя жгучее любопытство.

— Френсис, — обратился король к лакею, — велите угостить курьера и уложите его спать, а завтра у изголовья он найдет кошелек с пятьюдесятью луидорами.

— Государь!

— Ступай, друг мой, ступай! У моей сестры были основания торопить тебя; дело спешное.

И он расхохотался еще громче.

Курьер, камердинер и сама мисс Стюарт не знали, как держаться.

— Ах! — воскликнул король, откидываясь на спинку кресла. — Подумать только, что ты загнал… сколько лошадей?

— Двух.

— Двух лошадей, чтобы привезти это известие! Ступай, друг мой, ступай.

Курьер удалился в сопровождении камердинера.

Карл II подошел к окну, открыл его и, высунувшись наружу, крикнул:

— Герцог Бекингем, дорогой Бекингем, идите скорее сюда!

Герцог поспешил на зов, но, увидев мисс Стюарт, остановился на пороге, не решаясь войти.

— Войди же, герцог, и запри за собой дверь.

Бекингем повиновался и, увидев, что король весел, с улыбкой подошел к нему.

— Ну, дорогой герцог, как твои дела с французом?

— Я почти в отчаянии, государь.

— Почему?

— Потому что очаровательная мисс Грефтон хочет выйти за него замуж, а он не желает жениться на ней.

— Да этот француз — какой-то простак! — воскликнула мисс Стюарт. — Пусть он скажет да или нет. Нужно этому положить конец.

— Но вы знаете или должны знать, сударыня, — серьезно сказал герцог, — что господин де Бражелон любит другую.

— В таком случае, — заметил король, приходя на помощь мисс Стюарт, — пусть он попросту скажет нет.

— А я ему все время доказывал, что он поступает дурно, не говоря да!

— Значит, ты сообщил ему, что Лавальер его обманывает?

— Да, совершенно недвусмысленно.

— Что же он сказал в ответ?

— Так подпрыгнул, точно собирался перескочить Ла-Манш.

— Наконец-то он сделал хоть что-нибудь! — сказала мисс Стюарт. — И то хорошо.

— Но я удержал его, — продолжал Бекингем, — я оставил его с мисс Мэри и надеюсь, что теперь он не уедет, как собирался.

— Он собирался ехать? — воскликнул король.

— Одно мгновение мне казалось, что никакими человеческими силами его невозможно будет удержать; но глаза мисс Мэри устремлены на него: он останется.

— Вот ты и ошибся, Бекингем! — сказал король, снова расхохотавшись. — Этот несчастный обречен.

— Обречен на что?

— На то, чтобы быть обманутым или еще хуже: собственными глазами удостовериться в этом.

— На расстоянии и с помощью мисс Грефтон удар будет ослаблен.

— Ничуть; ему не придет на помощь ни расстояние, ни мисс Грефтон. Бражелон отправится в Париж через час.

Бекингем вздрогнул, мисс Стюарт широко открыла глаза.

— Но ведь ваше величество знаете, что это невозможно, — сказал герцог.

— Увы, дорогой Бекингем, теперь невозможно обратное.

— Государь, представьте, что этот молодой человек— лев.

— Допустим.

— И что гнев его ужасен.

— Не спорю, друг мой.

— И если он увидит свое несчастье воочию, тем хуже для виновника этого несчастья.

— Очень может быть. Но что же делать?

— Будь этим виновником сам король, — вскричал Бекингем, — я не поручился бы за его безопасность!

— О, у короля есть мушкетеры, — спокойно проговорил Карл. — Я знаю, что это такое: мне самому приходилось дожидаться в передней в Блуа. У него есть господин д’Артаньян. Вот это телохранитель! Я не побоялся бы двадцати разъяренных Бражелонов, если бы у меня было четверо таких стражей, как д’Артаньян!

— Все же, ваше величество, подумайте об этом, — сказал Бекингем.

— Вот прочти, — сказал в ответ Карл II, протягивая письмо герцогу, — и суди сам. Как бы ты поступил на моем месте?

Бекингем взял письмо принцессы и медленно прочитал его, дрожа от волнения:

"Ради себя, ради меня, ради чести и благополучия всех немедленно отошлите во Францию виконта де Бражелона.

Преданная вам сестра Генриетта".

— Что ты на это скажешь, герцог?

— Ей-Богу, ничего, — отвечал ошеломленный Бекингем.

— Неужели ты посоветуешь мне, — с ударением произнес король, — не послушаться моей сестры, когда она так настойчиво просит меня?

— Боже сохрани, государь, и все же…

— Ты не прочитал приписки, герцог; она внизу, и я сам не сразу заметил ее, читай.

Герцог развернул лист и прочитал:

"Тысяча приветствий тем, кто меня любит".

Герцог побледнел и поник головой; листок задрожал в его пальцах, точно бумага превратилась в тяжелый свинец.

Король подождал с минуту и, увидев, что Бекингем молчит, сказал:

— Итак, пусть он повинуется своей судьбе, как мы повинуемся нашей. Каждый должен перенести свою меру страданий — я уже отстрадал за себя и за своих; я нес двойной крест. Теперь к черту заботы! Пришли мне, герцог, этого дворянина.

Герцог открыл решетчатую дверь павильона и, показывая королю на Рауля и Мэри, которые шли бок о бок, проговорил:

— Ах, государь, какая это жестокость по отношению к бедной мисс Грефтон.

— Полно, полно, зови! — сказал Карл II, хмуря черные брови. — Как все здесь стали чувствительны! Право, мисс Стюарт вытирает себе глаза. Ах, проклятый француз!

Герцог позвал Рауля, а сам предложил руку мисс Грефтон.

— Господин де Бражелон, — сказал Карл II, — не правда ли, третьего дня вы просили у меня разрешения вернуться в Париж?

— Да, государь, — отвечал Рауль, озадаченный таким вступлением.

— И я вам отказал, дорогой виконт?

— Да, государь.

— Что же, вы остались недовольны мной?

— Нет, государь, потому что, конечно, у вашего величества были основания для отказа. Ваше величество так мудры и так добры, что все ваши решения надо принимать с благодарностью.

— Я как будто сослался при этом на то, что французский король не выражал желания отозвать вас из Англии?

— Да, государь. Вы действительно сказали это.

— Я передумал, господин де Бражелон; король действительно не назначил срока для вашего возвращения, но он просил меня позаботиться о том, чтобы вы не скучали в Англии; очевидно, вам здесь не нравится, если вы просите меня отпустить вас?

— Я не говорил этого, государь.

— Да, но ваша просьба означала, что жить в другом месте вам было бы приятнее, чем здесь.

В это мгновение Рауль обернулся к двери, где, прислонившись к косяку, рядом с герцогом Бекингемом, стояла бледная и расстроенная мисс Грефтон.

— Вы не отвечаете? — продолжал Карл. — Старая пословица говорит: "Молчание — знак согласия". Итак, господин де Бражелон, я могу удовлетворить ваше желание; вы можете, когда захотите, уехать во Францию. Я вам разрешаю.

— Государь!.. — воскликнул Рауль.

— Ах! — вздохнула Мэри, сжимая руку Бекингема.

— Сегодня же вечером вы можете быть в Дувре, — продолжал король, — прилив начинается в два часа ночи.

Ошеломленный Рауль пробормотал несколько слов, похожих не то на благодарность, не то на извинение.

— Прощайте, господин де Бражелон. Желаю вам всех благ, — сказал король, поднимаясь с места. — Сделайте мне одолжение, возьмите на память этот бриллиант, который я предназначал для свадебного подарка.

Мисс Грефтон, казалось, сейчас упадет в обморок.

Принимая бриллиант, Рауль чувствовал, что его колени дрожат. Он сказал несколько приветственных слов королю и мисс Стюарт и подошел к Бекингему, чтобы проститься с ним.

Воспользовавшись этим моментом, король удалился.

Герцог хлопотал около мисс Грефтон, стараясь ободрить ее.

— Попросите его остаться, мадемуазель, умоляю вас, — шептал Бекингем.

— Напротив, я прошу его уехать, — отвечала, собравшись с силами, мисс Грефтон, — я не из тех женщин, у которых гордость сильнее всех других чувств. Если его любят во Франции, пусть он возвращается туда и благословляет меня за то, что я посоветовала ему ехать за своим счастьем. Если его, напротив, там не любят, пусть он вернется, я буду любить его по-прежнему, и его несчастья нисколько не умалят его в моих глазах. На гербе моего рода начертан девиз, который запечатлелся в моем сердце:

"Habenti parum, egenti cuncta" — "Имущему — мало, нуждающемуся — все".

— Сомневаюсь, мой друг, — сказал Бекингем, — что вы найдете во Франции сокровище, равное тому, которое оставляете здесь.

— Я думаю, или, по крайней мере, надеюсь, — угрюмо проговорил Рауль, — что моя любимая достойна меня; если же меня постигнет разочарование, как вы пытались дать понять мне, герцог, я вырву из сердца свою любовь, хотя бы вместе с нею пришлось вырвать сердце.

Мэри Грефтон взглянула на Рауля с невыразимым состраданием. Рауль печально улыбнулся.

— Мадемуазель, — сказал он, — бриллиант, подаренный мне королем, предназначался для вас, позвольте же мне поднести его вам; если я женюсь во Франции, пришлите его мне, если не женюсь, оставьте у себя.

"Что он хочет сказать?" — подумал Бекингем, в то время как Рауль почтительно пожимал похолодевшую руку Мэри.

Мисс Грефтон поняла устремленный на нее взгляд герцога.

— Если бы это кольцо было обручальное, — сказала она, — я бы его не взяла.

— А между тем вы предлагаете ему вернуться к вам.

— Ах, герцог, — со слезами воскликнула девушка, — такая женщина, как я, не создана для утешения таких людей, как он!

— Значит, вы думаете, что он не вернется?

— Нет, не вернется, — задыхающимся голосом произнесла мисс Грефтон.

— А я утверждаю, что во Франции его ждет разрушенное счастье, утраченная невеста… даже запятнанная честь… Что же останется у него, кроме вашей любви? Отвечайте, Мэри, если вы знаете ваше сердце!

Мисс Грефтон оперлась на руку Бекингема и, пока Рауль стремглав убегал по липовой аллее, тихонько пропела стихи из "Ромео и Джульетты":

Нужно уехать и жить Или остаться и умереть.

Когда замерли звуки ее голоса, Рауль скрылся. Мисс Грефтон вернулась к себе, бледная и молчаливая.

Воспользовавшись присутствием курьера, доставившего письмо королю, Бекингем написал принцессе и графу де Гишу.

Король был прав. В два часа ночи, вместе с началом прилива, Рауль садился на корабль, отходивший во Францию.

XLVI
СЕНТ-ЭНЬЯН СЛЕДУЕТ СОВЕТУ МАЛИКОРНА

Король уделял много внимания портрету Лавальер, так как ему очень хотелось, чтобы портрет вышел получше и чтобы сеансы тянулись подольше. Нужно было видеть, как он следил за кистью, ждал окончания той или иной детали, появления того или другого тона; он то и дело предлагал художнику различные изменения, на которые тот почтительно соглашался.

А когда художник, по совету Маликорна, немного запаздывал и де Сент-Эньян куда-то отлучался, нужно было видеть, только никто этого не видел, красноречивое молчание, соединявшее в одном вздохе две души, жаждавшие покоя и мечтательности. Минуты были волшебные. Приблизившись к своей возлюбленной, король сжигал ее взглядом и дыханием.

Когда в прихожей раздавался шум — приходил художник или с извинениями возвращался де Сент-Эньян, — король начинал что-нибудь спрашивать, Лавальер быстро отвечала ему, и их глаза говорили де Сент-Эньяну, что во время его отсутствия любовники прожили целый век.

Словом, Маликорн, этот философ поневоле, сумел внушить королю неутолимую страсть к его возлюбленной.

Страхи Лавальер оказались напрасными. Никто не догадывался, что днем она на два-три часа уходила из своей комнаты. Она притворялась нездоровой. Ее посетители, перед тем как войти, стучались. Изобретательный Маликорн придумал акустический аппарат, при помощи которого Лавальер, оставаясь в комнате де Сент-Эньяна, могла слышать стук в дверь своей комнаты.

Поэтому, не прибегая к помощи осведомительниц, она возвращалась к себе, вызывая, может быть, у своих посетителей некоторые подозрения, но победоносно рассеивая их даже у самых отъявленных скептиков.

Когда на другой день Маликорн явился к де Сент-Эньяну узнать, как прошел сеанс, то графу пришлось сознаться, что предоставленная королю на четверть часа свобода подействовала на его настроение как нельзя лучше.

— Нужно будет увеличить дозу, — заметил Маликорн, — но понемногу, пусть желание будет обнаружено более явно.

Желание было обнаружено так явно, что на четвертый день художник сложил свои вещи, так и не дождавшись возвращения де Сент-Эньяна. А граф, вернувшись, увидел на лице Лавальер тень досады, которую она была не в силах подавить. Король был еще менее сдержан; он выразил свое недовольство весьма красноречивым движением плеч. Тогда Лавальер покраснела.

"Ладно, — мысленно произнес де Сент-Эньян. — Сегодня господин Маликорн будет в восторге".

Действительно, Маликорн пришел в восторг.

— Ну, понятно, — сказал он графу, — мадемуазель де Лавальер надеялась, что вы опоздаете по крайней мере на десять минут.

— А король надеялся — не меньше как на полчаса, дорогой Маликорн.

— Вы были бы плохим слугой короля, — заметил Маликорн, — если бы отказали его величеству в этом получасе.

— А как же художник? — возразил де Сент-Эньян.

— Я займусь им сам, — отвечал Маликорн, — дайте мне только присмотреться к выражению лиц и сообразоваться с обстоятельствами. Это мои волшебные средства: колдуны определяют высоту солнца и звезд астролябией, а мне достаточно взглянуть, есть ли круги под глазами, опущены или приподняты углы рта.

— Так наблюдайте внимательнее!

— Не беспокойтесь.

У хитрого Маликорна было довольно времени наблюдать. Ибо в тот же вечер король отправился к принцессе с королевами и был у нее так угрюм, вздыхал так тяжело, смотрел на Лавальер такими томными глазами, что ночью Маликорн сказал Монтале:

— Завтра.

И отправился к художнику на улицу Жарден-Сен-Поль с просьбой отложить сеанс на два дня.

Когда Лавальер, уже освоившаяся с нижним этажом, приподняла люк и спустилась, де Сент-Эньяна не было дома. Король, по обыкновению, ждал ее у лестницы с букетом в руках; когда она сошла, Людовик обнял ее. Взволнованная Лавальер оглянулась, но, не увидев в комнате никого, кроме короля, не рассердилась.

Они сели. Людовик поместился подле подушек, на которые опустилась Лавальер, и, положив голову на колени своей возлюбленной, смотрел на нее. Казалось, наступило мгновение, когда ничто не могло больше стать между двумя душами. Луиза с упоением глядела на него.

И вот из ее кротких и чистых глаз полилось пламя, потоки которого все глубже проникали в сердце короля, сначала согревая, а затем сжигая его.

Разгоряченный прикосновением к ее трепещущим коленям, замирая от счастья, когда рука Луизы опускалась на его волосы, король каждую минуту ждал появления художника или де Сект-Эньяна. В этом печальном ожидании он пытался иногда прогонять искушение, вливавшееся в его кровь, пытался усыпить сердце и чувство, отстранял действительность, чтобы погнаться за тенью.

Но дверь не открывалась. Не появлялись ни де Сект-Эньян, ни художник; портьеры не шевелились. Таинственная, полная неги тишина усыпила даже птиц в их золоченой клетке. Побежденный король повернул голову и прильнул горячими губами к рукам Лавальер; словно обезумев, она конвульсивно прижала руки к губам влюбленного короля.

Людовик упал на колени, и так как голова Лавальер по-прежнему была опущена, то его лоб оказался на уровне губ Луизы, и она в экстазе коснулась робким поцелуем ароматных волос, ласкавших ее щеки. Король заключил ее в объятия, и они обменялись тем первым жгучим поцелуем, который превращает любовь в бред.

В этот день ни де Сент-Эньян, ни художник так и не пришли.

Тяжелое и сладкое опьянение, возбуждающее чувство, вливающее в кровь тонкий яд и навевающее легкий, похожий на счастье сон, снизошло на них, подобно облаку, отделяя прошлую жизнь от жизни предстоящей.

Среди этой дремоты, полной сладких грез, непрерывный шум в верхнем этаже встревожил было Лавальер, но не способен был пробудить ее. Но так как шум продолжался и становился все явственнее, то он наконец вернул к действительности опьяненную любовью девушку. Она испуганно вскочила.

— Кто-то меня ждет наверху. Людовик, Людовик, разве вы не слышите?

— Разве мне не приходилось ждать вас? — нежно сказал король. — Пусть и другие подождут.

Она тихо покачала головой и проговорила со слезами:

— Счастье украдкой… Моя гордость должна молчать, как и мое сердце.

Шум возобновился.

— Я слышу голос Монтале, — сказала Лавальер.

И стала быстро подниматься по лестнице.

Король последовал за ней, не будучи в состоянии отойти от нее и покрывая поцелуями ее руки и подол ее платья.

— Да, да, — повторяла Лавальер, уже наполовину подняв люк, — да, это голос Монтале. Должно быть, случилось что-нибудь серьезное.

— Идите, любовь моя, и возвращайтесь поскорей.

— Только не сегодня. Прощайте, прощайте!

И она еще раз нагнулась, чтобы поцеловать своего возлюбленного, а затем скрылась.

Действительно, ее ждала бледная и взволнованная Монтале.

— Скорее, скорее, — повторяла она, — он идет.

— Кто, кто идет?

— Он! Я это предвидела.

— Кто такой "он"? Да не томи меня!

— Рауль, — прошептала Монтале.

— Да, это я! — донесся веселый голос с последних ступенек парадной лестницы.

Лавальер громко вскрикнула и отступила назад.

— Это я, я, дорогая Луиза! — взбегая, воскликнул Рауль. — О, я знал, что вы все еще любите меня.

Лавальер сделала испуганный жест, хотела что-то сказать, но могла произнести только:

— Нет, нет!

И упала в объятия Монтале, шепотом повторяя:

— Не подходите ко мне!

Монтале знаком остановила Рауля, который буквально окаменел на пороге.

Потом, взглянув в сторону ширмы, Монтале проговорила:

— Ах, какая неосторожность! Даже не закрыла люк!

И, быстро подбежав к ширмам, задвинула их и собиралась закрыть люк. Но в это мгновение из люка выскочил король, услышавший крик Лавальер и поспешивший к ней на помощь. Он опустился перед ней на колени, засыпая вопросами Монтале, которая начинала терять голову.

Но тут со стороны двери послышался другой отчаянный крик. Король устремился в коридор. Монтале попыталась остановить его, но напрасно. Покинув Лавальер, король выбежал из комнаты. Однако Рауль был уже далеко, и Людовик увидел только какую-то тень, скрывшуюся за поворотом коридора.

XLVII
СТАРЫЕ ДРУЗЬЯ

В то время как при дворе каждый был занят своим делом, какая-то фигура незаметно пробиралась по Гревской площади в уже знакомый нам дом: в день мятежа д’Артаньян осаждал его.

Фасад дома выходил на площадь Бодуайе. Этот довольно большой дом, окруженный садами и опоясанный со стороны улицы Сен-Жан скобяными лавками, защищавшими его от любопытных взоров, был заключен как бы в тройную ограду из камня, шума и зелени, как набальзамированная мумия в тройной гроб.

Упомянутый нами человек шел твердым шагом, хотя был не первой молодости. При виде его плаща кирпичного цвета и длинной шпаги, приподнимавшей этот плащ, всякий признал бы в нем искателя приключений; а, рассмотрев внимательно его закрученные усы, тонкую и гладкую кожу щеки, которая виднелась из-под его широкополой шляпы, как было не предположить, что его приключения любовные?

Когда незнакомец вошел в дом, на колокольне Сен-Жерве часы пробили восемь.

Через десять минут в ту же дверь постучалась дама, пришедшая в сопровождении вооруженного лакея; дверь тотчас же открыла какая-то старуха.

Войдя, дама откинула вуаль. Она уже не была красавицей, но еще сохраняла привлекательность; она уже не была молода, но была еще подвижна и представительна. Богатым и нарядным туалетом она маскировала тот возраст, который только Нинон де Ланкло с улыбкой выставляла напоказ.

Едва она вошла, как описанный нами шевалье приблизился к ней и протянул руку.

— Здравствуйте, дорогая герцогиня.

— Здравствуйте, дорогой Арамис.

Шевалье провел ее в элегантно убранную гостиную, где на стеклах высоких окон догорали последние солнечные лучи, пробившиеся между темными вершинами елей.

Шевалье и дама подсели друг к другу. Ни у одного из собеседников не было желания потребовать света. Они с таким же удовольствием погрузились в сумрак, с каким оба погрузили бы друг друга в забвение.

— Шевалье, — заговорила герцогиня, — вы не подавали никаких признаков жизни со времени нашего свидания в Фонтенбло, и, сознаюсь, ваше появление в день смерти францисканца и ваша причастность к некоторым тайнам вызвали у меня величайшее изумление, какое я когда-либо испытывала.

— Я могу вам объяснить мое появление на похоронах и мою причастность к тайнам, — сказал Арамис.

— Но прежде всего, — с живостью перебила его герцогиня, — поговорим немного о себе. Ведь мы старые друзья.

— Да, сударыня, и, если будет угодно Богу, мы останемся друзьями, хотя и не надолго, но во всяком случае до смерти.

— Я в этом уверена, шевалье, и мое посещение служит вам доказательством.

— У нас нет больше, герцогиня, прежних интересов, — сказал Арамис, нисколько не стараясь сдержать улыбку, потому что в сумерках невозможно было заметить, потеряла ли эта улыбка свою прежнюю свежесть и привлекательность.

— Зато теперь появились другие интересы, шевалье. У каждого возраста свои: мы поймем друг друга не хуже, чем в былое время, поэтому давайте поговорим. Хотите?

— Як вашим услугам, герцогиня. Простите, как вы узнали мой адрес? И зачем?

— Зачем? Я вам уже говорила. Любопытство. Мне хотелось знать, чем вы были для францисканца, с которым я вела дела и который так странно умер. Во время нашего свидания в Фонтенбло, на кладбище, у свежей могилы, мы оба были так взволнованы, что ничего не могли сказать друг другу.

— Да, сударыня.

— Расставшись с вами, я стала очень жалеть. Я всегда была очень любопытна; вы знаете, по-моему, госпожа де Лонгвиль немного похожа на меня в этом отношении, не правда ли?

— Не знаю, — сдержанно отвечал Арамис.

— Итак, я пожалела, — продолжала герцогиня, — что мы с вами не поговорили на кладбище. Мне показалось, что старым друзьям нехорошо вести себя так, и я стала искать случая встретиться с вами, чтобы засвидетельствовать вам свою преданность и показать, что бедная покойница, Мари Мишон, оставила на земле тень, хранящую много воспоминаний.

Арамис нагнулся и любезно поцеловал руку герцогини.

— Вероятно, вам было трудно отыскать меня?

— Да, — с досадой отвечала она, видя, что Арамис меняет тему разговора. — Но я знала, что вы друг господина Фуке, и стала искать вас возле господина Фуке.

— Друг господина Фуке? Это преувеличение, сударыня! — воскликнул шевалье. — Бедный священник, облагодетельствованный щедрым покровителем, верное и признательное сердце — вот все, чем я являюсь для господина Фуке.

— Он вас сделал епископом?

— Да, герцогиня.

— Но ведь это для вас отставка, прекрасный мушкетер.

"Так же, как для тебя политические интриги", — подумал Арамис.

— И вы раздобыли нужные вам сведения? — прибавил он вслух.

— Весьма легко. Вы были с ним в Фонтенбло. Вы совершили маленькое путешествие в свою епархию, то есть в Бель-Иль.

— Нет, вы ошибаетесь, сударыня, — сказал Арамис, — моя епархия Ванн.

— Это самое я и хотела сказать. Я думала только, что Бель-Иль…

— Владение господина Фуке, вот и все.

— Ах, мне сказали, что Бель-Иль укреплен. А я знаю, что вы военный, мой друг.

— Я все позабыл с тех пор, как служу церкви, — отвечал задетый Арамис.

— Итак, я узнала, что вы вернулись из Ванна, и послала к своему другу, графу де Ла Фер.

— Вот как!

— Но он человек скрытный: он мне ответил, что не знает вашего адреса.

"Атос всегда верен себе, — подумал епископ, — хорошее всегда хорошо".

— Тогда… Вы знаете, что я не могу показываться здесь и вдовствующая королева все еще гневается на меня.

— Да, меня это удивляет.

— О, на это есть много причин… Итак, я принуждена прятаться. К счастью, я встретила господина д’Артаньяна, одного из ваших прежних друзей, не правда ли?

— Моего теперешнего друга, герцогиня.

— Он-го и дал мне сведения; он послал меня к господину де Безмо, коменданту Бастилии.

Арамис вздрогнул. И от его собеседницы не укрылось в темноте, что глаза его загорелись.

— Господину де Безмо! — воскликнул он. — Почему же д’Артаньян послал вас к господину де Безмо?

— Не знаю.

— Что это значит? — сказал епископ, напрягая все свои силы, чтобы с честью выдержать борьбу.

— Господин де Безмо чем-то, обязан вам, по словам д’Артаньяна.

— Это правда.

— А ведь люди всегда знают адрес своих кредиторов и своих должников.

— Тоже правда. И Безмо помог вам?

— Да. Он направил меня в Сен-Манде, куда я и послала письмо.

— Вот оно. И оно драгоценно для меня, так как я обязан ему удовольствием видеть вас.

Герцогиня, довольная тем, что ей удалось так безболезненно коснуться всех деликатных пунктов, облегченно вздохнула.

Арамис не вздыхал.

— Мы остановились на вашем посещении Безмо.

— Нет, — со смехом сказала она, — дальше.

— Значит, на вашем недовольстве вдовствующей королевой?

— Нет, еще дальше, — возразила герцогиня, — на отношениях… Это так просто. Вы ведь знаете, что я живу в Брюсселе с господином де Леком, который почти что мой муж?

— Да, мадам.

— И знаете, что мои дети разорили и обобрали меня?

— Какой ужас, герцогиня!

— Да, это ужасно! Мне пришлось добывать средства к существованию, стараться не впасть в нищету.

— Понятно.

— Я не пользовалась кредитом, у меня не было покровителей.

— Между тем как сами вы стольким оказывали покровительство, — сказал Арамис, лукаво улыбаясь.

— Всегда так бывает, шевалье. В это время я встретилась с испанским королем.

— Вот как!

— Который, согласно обычаю, приезжал во Фландрию назначить генерала иезуитского ордена.

— Разве существует такой обычай?

— А вы не знали?

— Простите, я был рассеян.

— А вам следовало знать об этом; ведь вы были так близки с францисканцем.

— Вы хотите сказать: с генералом иезуитского ордена?

— Именно… Итак, я встретилась с испанским королем. Он желал мне добра, но не мог ничего для меня сделать. Впрочем, он дал мне и Леку рекомендательные письма и назначил пенсию из средств ордена.

— Иезуитского?

— Да. Ко мне был прислан генерал, то есть я хочу сказать — францисканец.

— Прекрасно.

— И чтобы согласовать положение вещей со статутом ордена, было признано, что я оказываю ордену услуги. Вы знаете, что существует такое правило?

— Не знал.

Герцогиня де Шеврез умолкла и старалась разглядеть выражение лица Арамиса. Но было совсем темно.

— Словом, есть такое правило, — продолжала она. — Нужно было, следовательно, устроить так, будто я приношу ордену какую-нибудь пользу. Я предложила совершать поездки для ордена, и меня сделали его агентом. Вы понимаете, что это пустая формальность и устроено только для виду.

— Чудесно.

— Вот таким-то образом я получила весьма приличную пенсию.

— Боже мой, герцогиня! Каждая ваша новость для меня удар кинжала. Вам приходится получать пенсию от иезуитов!

— Нет, шевалье, от Испании.

— Сознайтесь, герцогиня, что это одно и то же.

— Нет, совсем нет.

— Но ведь от вашего прежнего состояния у вас остается Дампьер. И это весьма недурно.

— Да, но Дампьер заложен, обременен долгами и разорен, как и его владелица.

— И вдовствующая королева смотрит на все это равнодушно? — сказал Арамис, с любопытством вглядываясь в лицо герцогини, но не видя ничего, кроме темноты.

— Да, она все забыла.

— Вы как будто пробовали вернуть ее благорасположение, герцогиня?

— Да. Но по какой-то необъяснимой случайности молодой король унаследовал антипатию, которую питал ко мне его дорогой батюшка. Ах, вы мне скажете, что теперь я могу внушать только ненависть, что я перестала быть женщиной, которую любят!

— Дорогая герцогиня, перейдем, пожалуйста, поскорее к вопросу, который вас привел сюда; мне кажется, мы можем быть полезны друг другу.

— Я тоже так думала. Итак, я отправилась к Фонтенбло с двойной целью. Прежде всего, меня пригласил туда известный вам францисканец… Кстати, как вы с ним познакомились? Я вам рассказала о себе, теперь должны рассказать вы.

— Я познакомился с ним очень просто, герцогиня. Я изучал с ним богословие в Парме; мы подружились; но дела, путешествия, война разлучили нас.

— Вы знали, что он генерал иезуитского ордена?

— Догадывался.

— Однако какой же странный случай привел также и вас в гостиницу, где собрались агенты ордена?

— Случай самый простой, — спокойно отвечал Арамис. — Я приехал в Фонтенбло, к господину Фуке, чтобы попросить аудиенцию у короля. Я встретил по пути бедного умирающего и узнал его. Остальное вам известно: он умер у меня на руках.

— Да, но оставив вам на небе и на земле такую большую власть, что от его имени вы сделали весьма важные распоряжения.

— Он действительно дал мне несколько поручений.

— И относительно меня?

— Я уже сказал. Выплатить вам двенадцать тысяч ливров. Кажется, я дал вам необходимую подпись для их получения. Разве вы их не получили?

— Получила, получила! Но, говорят, дорогой прелат, вы даете приказания с такой таинственностью и с таким царственным величием, что все считают вас преемником дорогого покойника.

Арамис покраснел от досады. Герцогиня продолжала:

— Я осведомилась об этом у испанского короля, и он рассеял мои сомнения на этот счет. Согласно статуту ордена, каждый генерал иезуитов должен быть испанцем. Вы не испанец и не были назначены испанским королем.

На это Арамис ответил только:

— Вот видите, герцогиня, вы ошиблись, и испанский король сообщил вам об этом.

— Да, дорогой Арамис. Но у меня явилась еще одна мысль.

— Какая?

— Вы знаете, что я понемножку думаю обо всем.

— О да, герцогиня!

— Вы говорите по-испански?

— Каждый участник Фронды знает испанский язык.

— Вы жили во Фландрии?

— Три года.

— И провели в Мадриде?..

— Пятнадцать месяцев.

— Значит, вы имеете право принять испанское подданство, когда вам будет угодно.

— Вы думаете? — спросил Арамис так простодушно, что герцогиня была введена в заблуждение.

— Конечно… Два года жизни и знание языка — необходимые правила. У вас три с половиной года… пятнадцать месяцев лишних.

— К чему вы это говорите, дорогая герцогиня?

— Вот к чему: я в хороших отношениях с испанским королем.

"И я в недурных", — подумал Арамис.

— Хотите, — продолжала герцогиня, — я попрошу короля сделать вас преемником францисканца?

— О, герцогиня!

— Может быть, вы уже и сейчас его преемник? — спросила она.

— Нет, даю вам слово.

— Ну, так я могу оказать вам эту услугу.

— Почему же вы не оказали ее господину де Леку, герцогиня? Он человек талантливый, и вы его любите.

— Да, конечно; но не вышло. Словом, оставим Лека; хотите, я окажу эту услугу вам?

— Нет, благодарю вас, герцогиня.

Она замолчала.

"Он назначен", — подумала она.

— После этого отказа, — продолжала герцогиня де Шеврез, — я уже не решаюсь обращаться к вам с просьбой.

— Помилуйте, я всегда в вашем распоряжении!

— Зачем я буду вас просить, если у вас нет власти исполнить мою просьбу?

— Все же мне, может быть, удастся что-нибудь сделать.

— Мне нужны деньги на восстановление Дампьера.

— А! — холодно произнес Арамис. — Деньги?.. Сколько же вам нужно, герцогиня?

— Порядочно.

— Жаль. Вы знаете, что я не генерал.

— В таком случае у вас есть друг, который, вероятно, очень богат: господин Фуке.

— Господин Фуке? Сударыня, он почти разорен.

— Мне говорили об этом, но я не хотела верить.

— Почему, герцогиня?

— Потому что у меня есть несколько писем кардинала Мазарини — вернее, не у меня, а у Лека, — в которых говорится об очень странных счетах.

— О каких счетах?

— По части проданных рент, произведенных займов, хорошенько не помню. Во всяком случае, судя по письмам Мазарини, суперинтендант позаимствовал из государственной казны миллионов тридцать. Дело серьезное.

Арамис так крепко сжал кулаки, что ногти вонзились в ладони.

— Как! — воскликнул он. — У вас есть такие письма и вы не сказали о них господу Фуке?

— Такие вещи держат про запас, — возразила герцогиня. — Приходит нужда, и их вытаскивают на свет Божий.

— Разве нужда уже пришла? — спросил Арамис.

— Да, мой милый.

— И вы собираетесь предъявить эти письма господину Фуке?

— Нет, я предпочитаю поговорить о них с вами.

— Видно, вам очень нужны деньги, бедняжка, раз вы думаете о таких вещах; вы так мало ценили прозу господина Мазарини.

— Мне нужны деньги.

— Кроме того, — холодно продолжал Арамис, — вам самой, вероятно, тяжело прибегать к этому средству. Жестокое средство!

— Если бы я хотела сделать зло, а не добро, — сказала герцогиня де Шеврез, — я не стала бы обращаться к генералу ордена или к господину Фуке за пятьюстами тысячами ливров, которые мне нужны…

— Пятьюстами тысячами ливров!

— Не больше. Вы находите, что это много? Восстановление Дампьера обойдется не дешевле.

— Да, сударыня.

— Итак, я не стала бы обращаться к названным лицам, а отправилась бы к своему старому другу, вдовствующей королеве; письма ее супруга, синьора Мазарини, послужили бы мне рекомендацией. Я попросила бы у нее эту безделицу, сказав: "Ваше величество, я хочу иметь честь принять вас в Дампьере; позвольте мне восстановить Дампьер".

Арамис не ответил ни слова.

— О чем вы задумались? — спросила герцогиня.

— Я складываю в уме, — сказал Арамис.

— А господин Фуке вычитает. Я же пробую умножать. Какие мы все чудесные математики! Как хорошо бы мы могли столковаться.

— Разрешите мне подумать, — сказал Арамис.

— Нет… После такого вступления между людьми, подобными нам с вами, может быть сказано только "да" или "нет", и притом немедленно.

"Это ловушка, — подумал епископ, — немыслимо, чтобы такая женщина была принята Анной Австрийской".

— Ну и что же? — спросила герцогиня.

— Я был бы очень удивлен, если бы в данный момент у господина Фуке нашлось пятьсот тысяч ливров.

— Значит, не стоит об этом говорить, — сказала герцогиня, — и Дампьер пусть сам восстанавливается, как хочет.

— Неужели вы в таком стесненном положении?

— Нет, я никогда не бываю в стесненном положении.

— И королева, конечно, сделает для вас то, чего не в силах сделать суперинтендант.

— О, конечно… Скажите, вы не желаете, чтобы я лично поговорила об этих письмах с господином Фуке?

— Как вам будет угодно, герцогиня, но господин Фуке либо чувствует себя виновным, либо не чувствует. Если он чувствует, то он настолько горд, что не сознается; если же не чувствует за собой вины, эта угроза очень его обидит.

— Вы всегда рассуждаете, как ангел.

И герцогиня поднялась с места.

— Итак, вы собираетесь донести на господина Фуке королеве? — спросил Арамис.

— Донести?.. Какое мерзкое слово. Нет, я не стану доносить, дорогой друг; вы слишком хорошо знакомы с политикой, чтобы не знать, как совершаются подобные вещи. Я предложу свои услуги партии, враждебной господину Фуке. Вот и все.

— Вы правы.

— А в борьбе партий годится всякое оружие.

— Конечно.

— Когда у меня восстановятся добрые отношения с вдовствующей королевой, я могу стать очень опасной.

— Это ваше право, герцогиня.

— Я им воспользуюсь, мой милый.

— Вам небезызвестно, что господин Фуке в прекрасных отношениях с испанским королем, герцогиня?

— Я это предполагала.

— Если вы поднимете борьбу партий, как вы выражаетесь, господин Фуке начнет с вами борьбу другого рода.

— Что поделаешь?

— Ведь он тоже вправе прибегнуть к этому оружию, как вы думаете?

— Конечно.

— И так как он хорош с испанским королем, он и воспользуется этой дружбой.

— Вы хотите сказать, что он будет также в добрых отношениях с генералом ордена иезуитов, дорогой Арамис?

— Это может случиться, герцогиня.

— И тогда меня лишат пенсии, которую я получаю от иезуитов?

— Боюсь, что лишат.

— Как-нибудь выкрутимся. Разве после Ришелье, после Фронды, после изгнания герцогиня де Шеврез может чего-нибудь испугаться, дорогой мой?

— Вы ведь знаете, что пенсия достигает сорока восьми тысяч ливров в год.

— Увы! Знаю.

— Кроме того, во время борьбы партий достанется также и друзьям неприятеля.

— Вы хотите сказать, что пострадает бедняга Лек?

— Почти наверное, герцогиня.

— О, он получает только двенадцать тысяч ливров.

— Да, но испанский король — особа влиятельная; по наущению господина Фуке он может засадить господина Лека в крепость.

— Я не очень боюсь этого, мой милый, потому что, примирившись с Анной Австрийской, я добьюсь, чтобы Франция потребовала освобождения Лека.

— Допустим. Тогда вам будет угрожать другая опасность.

— Какая же? — спросила герцогиня в притворном страхе.

— Вы знаете, что человек, сделавшийся агентом ордена, не может так просто порвать с ним. Тайны, в которые он мог быть посвящен, опасны: они приносят несчастье человеку, узнавшему их.

Герцогиня задумалась.

— Это серьезнее, — проговорила она, — я подумаю.

И, несмотря на полный мрак, Арамис почувствовал, как в его сердце вонзился, подобно раскаленному железу, горящий взгляд собеседницы.

— Давайте подведем итоги, — сказал Арамис, который с этой минуты начал держаться настороже и сунул руку под камзол, где у него был спрятан стилет.

— Вот именно, подведем итоги: добрые счеты создают добрых друзей.

— Лишение вас пенсии…

— Сорок восемь тысяч ливров да двенадцать тысяч ливров пенсии Лека составляют шестьдесят тысяч ливров; вы это хотите сказать, да?

— Да, это самое. Я спрашиваю, чем вы их замените?

— Пятьюстами тысячами ливров, которые я получу от королевы.

— А может быть, и не получите.

— Я знаю средство получить их, — необдуманно проговорила герцогиня.

При этих словах Арамис насторожился. После этой оплошности герцогини Арамис был до такой степени начеку, что то и дело одерживал верх, а его противница теряла преимущество.

— Хорошо, я допускаю, что вы получите эти деньги, — продолжал он, — все же вы много потеряете: вы будете получать по сто тысяч франков пенсии вместо шестидесяти тысяч ливров в продолжение десяти лет.

— Нет, эти убытки я буду терпеть только во время министерства господина Фуке, а оно продлится не более двух месяцев.

— Вот как! — воскликнул Арамис.

— Видите, как я откровенна.

— Благодарю вас, герцогиня. Но напрасно вы полагаете, что после падения господина Фуке орден будет снова выплачивать вам пенсию.

— Я знаю средство заставить орден быть щедрым точно так же, как знаю средство заставить вдовствующую королеву раскошелиться.

— В таком случае, герцогиня, нам всем приходится опустить флаг перед вами. Победа за вами, триумф за вами! Будьте милостивы, прошу вас. Трубите отбой!

— Как можете вы, — продолжала герцогиня, не обратив внимания на иронию Арамиса, — остановиться перед несчастными пятьюстами тысячами ливров, когда дело идет об избавлении вашего друга… простите, вашего покровителя от неприятностей, причиняемых борьбою партий?

— Вот почему, герцогиня: после получения вами пятисот тысяч ливров господин де Лек потребует своей доли, тоже в пятьсот тысяч ливров, не правда ли? А после вас и господина де Лека наступит очередь и ваших детей, ваших бедняков, и мало ли чья еще, тогда как письма, как бы они ни компрометировали, не стоят трех или четырех миллионов. Ей-Богу, герцогиня, бриллиантовые подвески французской королевы были дороже этих лоскутков бумаги, и все же они не стоили и четверти того, что вы спрашиваете!

— Вы правы, вы правы; но купец запрашивает за свой товар сколько ему угодно. Покупатель волен взять или отказаться.

— Хотите, герцогиня, я вам скажу, почему я не куплю ваших писем?

— Скажите.

— Ваши письма Мазарини подложны.

;— Полно!

— Конечно. Ведь было бы по меньшей мере странно, если бы вы продолжали вести с кардиналом интимную переписку после того, как он поссорил вас с королевой; это пахло бы страстью, шпионажем… ей-Богу, не решаюсь произнести нужного слова.

— Не стесняйтесь, скажите.

— Угодливостью.

— Все это верно; но верно также и то, что написано в письмах.

— Клянусь вам, герцогиня, эти письма не принесут вам никакой пользы при обращении к королеве.

— Принесут, будьте уверены.

"Пой, птичка, пой! — подумал Арамис. — Шипи, змея".

Но герцогиня сказала все и направилась к двери.

Арамис готовил для нее сюрприз… Проклятье, которое бросает побежденный, идущий за колесницей триумфатора.

Он позвонил. В гостиную внесли свечи, ярко осветившие поблекшее лицо герцогини. Долгим ироническим взглядом посмотрел Арамис на бледные, иссохшие щеки, на глаза, горевшие под воспаленными веками, на тонкие губы, старательно закрывавшие черные и редкие зубы.

Он умышленно выставил вперед стройную ногу, грациозно нагнул гордую голову и улыбнулся, чтобы показать блестевшие при свете зубы. Постаревшая кокетка поняла его замысел: она стояла как раз против зеркала, которое благодаря контрасту убийственно резко подчеркнуло всю ее дряхлость, так заботливо скрываемую ею.

Неровной и тяжелой походкой она поспешно удалилась, даже не ответив на поклон Арамиса, который был сделан им с гибкостью и грацией былого мушкетера. Поклонившись, Арамис, как зефир, скользнул по паркету, чтобы проводить ее.

Герцогиня де Шеврез подала знак своему рослому лакею, вооруженному мушкетом, и покинула дом, где такие нежные друзья не могли столковаться, потому что слишком хорошо поняли друг друга.

16 …имя этого человека на приказе… — В оригинале: "lettre de cachet", в королевской Франции тайное повеление об аресте, на основании которого можно было держать человека в тюрьме без суда, следствия и даже предъявления обвинения; обычно выдавалось без имени осужденного лицу, которому поручалось приведение этого приказа в исполнение.

23 Лувьер — Жером Бруссель, сеньор де Лувьер; исполнял должность коменданта Бастилии во время Фронды.

…пришедших с баррикад… — Имеется в виду восстание 26–27 августа 1648 г. в Париже в ответ на арест по приказу Мазарини двух лидеров "парламентской Фронды". Тогда в городе за одну ночь было построено 1200 баррикад. В романе "Двадцать лет спустя" Лувьер выступает как один из организаторов этого восстания.

27 Нестор — персонаж "Илиады" и "Одиссеи" Гомера, один из греческих героев, осаждавших Трою; мудрый старец.

39 …братец его серого высокопреосвященства… — Комендант Бастилии Трамбле был братом Франсуа Ле Крерка дю Трамбле (1577–1638), в монашестве отца Жозефа, прозванного Серым кардиналом, дипломата, советника и доверенного Ришелье.

51 Марциал, Марк Валерий (ок. 40 — ок. 104) — римский поэт, автор эпиграмм, которые он из стихотворных произведений произвольного содержания превратил в сатирические миниатюры.

60 …к Данае, хотя у нее была башня из бронзы. — Даная — в греческой мифологии дочь царя Аргоса Акрисия, возлюбленная Зевса; была заключена отцом в подземелье (а не в башню, как у Дюма) из камня и бронзы, так как ему было предсказано, что сын Данаи убьет его. Однако Зевс проник к Данае в виде золотого дождя.

61 Шале, Анри де Талейран, граф де (1599–1626) — фаворит Людовика XIII; был казнен по подозрению в участии в заговоре против Ришелье. Друзья Шале, надеясь, что отсрочка казни сможет спасти его, удалили палача. Однако двое преступников, которым было обещано прощение, согласились заменить его. Неумелые палачи обезглавили Шале лишь после многих ударов.

Ту, Франсуа Огюст де (1607–1642) — советник Парижского парламента, друг маркиза де Сен-Мара, главы заговора против Ри-

609

20—1816 шелье; был казнен за то, что не донес о заговоре. Палач нанес ему семь ударов топором.

67 Гизы—французский герцогский род, боковая ветвь династии гер цогов Лотарингских. Многие герцоги из дома Гизов играли видную роль в истории Франции XIV–XVII вв.

69 Першероны—французская порода крупных лошадей — тяжеловозов; получила свое название от района Перш, где была выведена. В данном случае у Дюма анахронизм: першероны появились лишь в XIX в.

84 Сегедилья — испанский (точнее сендалузский) народный танец, со провождается игрой на кастаньетах или гитаре и пением.

95 Капелла — здесь католическая часовня.

98…составил бы…заговор, как ваш дядя против вашего отца. — Дядя

Людовика XIV герцог Гастон Орлеанский был участником и вдохновителем нескольких заговоров против Ришелье, фактически против Людовика XIII.

114 Помона—древнеримская богиня древесных плодов.

…Роль Весны взял на себя сам король. — Во французском языке одно из значений весны — le printemps — мужского рода.

…я исполняю роль Вертумиа… — Вертумн — в мифологии этрусков (народа, жившего в древности в Италии) бог превращений природы (преимущественно созревания плодов и времен года), садов и земледелия, а также торговли; муж Помоны. Иногда изображался в виде юноши с садовым ножом и корзиной плодов.

…я исполняю роль простого фавна… — Фавн — в римской мифологии бог лесов, полей и гор; изображался с козлиными ногами и острыми ушами.

115 Химера—в древнегреческой мифологии чудовище с головой льва, телом козы и хвостом-драконом. В переносном смысле — фантазия, неосуществимая мечта.

Пантеон — у древних греков и римлян храм, посвященный всем или многим богам. Здесь — совокупность всех богов какого-либо культа.

118 Сатиры — в древнегреческой мифологии низшие лесные божества, духи плодородия, составляющие свиту бога вина Диониса. Дриады — в древнегреческой мифологии нимфы (полубожества, олицетворяющие силы природы), покровительницы деревьев, жившие и умиравшие вместе с ними.

Гараманты — африканский народ, обитавший в древности на юге современной Ливии.

Скифы — общее название племен, живших в Северном Причерноморье в VIII–III вв. до н. э.

Гиперборейцы — в древнегреческой мифологии вечно юный народ, живший на крайнем Севере за Бореем, северным ветром (отсюда их название) в блаженной стране, где нет войн и болезней.

Патагонцы — первоначально название, данное в XVI в. экспедицией Магеллана одному из индейских племен на юге Южной Америки; затем было распространено на ряд других племен, населяющих юг современной Аргентины.

119 Фебея — богиня Луны.

123 …подстерегали двадцать пылких Актеонов… — Имеется в виду древнегреческий миф о царевиче Актеоне, случайно увидавшем во время купанья богиню-охотницу Артемиду (древнеримскую Диану). Разгневанная богиня превратила Актеона в оленя, и он был растерзан собственными собаками.

126 Сент-Эньян, Франсуа, герцог де (ум. в 1687 г.) — приближенный Людовика XIV, один из покровителей Лафонтена.

133 …виноградный сфинкс… — Название бабочки происходит от имени Сфинкса, в древнегреческой мифологии крылатого чудовища с головой женщины и телом льва. Сфинкс предлагал людям загадку и не разгадавших ее убивал. Когда герой Эдип ответил на вопрос правильно, Сфинкс бросился со скалы.

135 …быстроногая Дафна. — Имеется в виду древнегреческий миф о нимфе Дафне, дочери речного бога Пенея. Убегая от влюбленного в нее бога Аполлона и чувствуя, что силы оставляют ее, Дафна взмолилась к отцу о помощи. Пеней превратил ее в лавр, а опечаленный Аполлон сделал листья лавра вечнозелеными.

Фурии — древнеримское название эриний, в древнегреческой мифологии богинь мести и угрызений совести, наказывавших человека за совершенные им преступления. В переносном смысле фурия— злая, разъяренная женщина.

137 …Мадемуазель де Скюдери никогда не простила бы мне, если бы я перескочил через станцию. — Скюдери, Мадлен де (1607–1701) — французская писательница, автор галантных псевдоисторических романов, в которых под видом героев древности она изображала идеализированное современное ей французское дворянство; публиковала эти романы от имени своего брата Жоржа де Скюдери. Ее роман "Клелия" (1654–1661 гг.), написанный на сюжет из истории Древнего Рима, стал как бы руководством галантного обхождения и салонной любви. К роману была приложена карта изобретенной мадемуазель Скюдери "Страны Нежных Чувств", своеобразный путеводитель по стране "Любви и Галантности". Людовик здесь перечисляет некоторые из ее селений.

Вильруа—по-видимому, Никола де Вильруа (1598–1685), маршал Франции, воспитатель Людовика XIV.

138 Ледигьер, Франсуа де Бонн, герцог де (1543–1626) — французский полководец и государственный деятель; маршал Франции и коннетабль; участник религиозных войн XVI в.; один из способнейших военачальников своего времени.

141 …короля всех амуров. — Амур (или Купидон, греческий Эрот) одно из божеств любви в античной мифологии; изображался в виде мальчика или юноши с луком, стрелы которого, попадая в сердце человека, вызывают любовь. В более позднюю эпоху у древних сложилось представление о существовании множества амуров.

Вакханки (или менады, бассариды) — в древнегреческой мифологии спутницы бога вина Диониса (или Вакха, отсюда их название), неистовые женщины в венках из плюща и шкурах животных.

149 Гекзаметр — один из древнейших стихотворных размеров; широ ко применялся в античной поэзии.

Генрих II (1519–1559) — король Франции с 1547 г.

Диана де Пуатье (1499–1566) — возлюбленная Генриха II.

20*

Габриель д’Эстре (1573–1599) — фаворитка Генриха IV, бабушка герцога Бофора, героя романа Дюма "Двадцать лет спустя".

176 Турень (Турен), Блезу а (Блуа) — исторические области в центре Франции, в бассейне реки Луара.

188 …самосского тирана. — Тиран с острова Самоса Поликрат (VI в. до н. э.) слыл счастливцем. Боясь несчастий в будущем, Поликрат решил откупиться от судьбы малой жертвой и бросил в море драгоценный перстень. Однако вскоре ему была принесена выловленная рыба, которая проглотила этот перстень.

189 Камея — резной камень с выпуклым изображением.

204 …эту песню сочинил… Лафелъяд… — По-видимому, Франсуа, виконт д’Обюссон, герцог де Лафельяд (правильнее Ла Фельяд; 1625–1691), французский военачальник, маршал Франции.

215 Ариадна—в древнегреческой мифологии дочь царя Крита

Миноса. Она помогла своему возлюбленному Тезею, убившему в Лабиринте чудовище Минотавра, выйти оттуда при помощи нити, конец которой был привязан у выхода. Отсюда произошло выражение "нить Ариадны" — путеводная нить.

219 Ехидна—в древнегреческой мифологии чудовище — полу-

женщина-полузмея, мать многих других чудовищ. Иносказательно— злое существо.

221 Францисканец — монах нищенствующего монашеского ордена, основанного святым Франциском Ассизским в XIII в.

222 …по словам Легуве… — Имеется в виду французский поэт и драматург, член Академии Габриель Мари Жан Батист Легуве (1764–1812), автор поэмы "Достоинство женщин", или его сын драматург и литератор Эрнест Вильфрид Легуве (1807–1903), автор многих сочинений о женщинах.

224 …для разрешения подобной загадки понадобился бы… Эдип. — См. прим, к с. 133.

225 Клан — родовая община в Шотландии и Ирландии в древности и в средние века.

232 Иезуит — член Общества Иисуса, важнейшего католического монашеского ордена, основанного в XVI в. Орден ставил своей целью борьбу любыми способами за укрепление церкви против еретиков и протестантов. Имя иезуитов стало символом лицемерия и неразборчивости в средствах при достижении цели.

234 Кармелиты — монашеский орден с очень строгим уставом, ведущий свое начало с XII в.; название получил от горы Кармель в Палестине, на которой, по преданию, была основана его первая община.

Августинцы — нищенствующий монашеский орден, первые общины которого основаны в IV в.

Кордельеры—другое название ордена францисканцев.

237 Конгрегация — здесь объединение монашеских общин католической церкви, следующих единому уставу.

240 …свергнуть с престола императора… — т. е. главу Священной Римской (или Австрийской) империи. В описываемое в романе время им был Леопольд I (1640–1705), правивший с 1658 г.

242 …потребовать от лица Франции наследства… — Такой план действительно существовал и был приведен в исполнение в 1667–1668 гг. После смерти в 1665 г. отца Марии-Терезы, испанского короля Филиппа IV, Людовик XIV от ее имени заявил притязания на владения испанской короны в Южных Нидерландах (современной Бельгии).

243 Архипелаг — здесь острова Эгейского моря между берегами Балканского полуострова и Малой Азии.

Сбир (от итал. sbirro) — низший служащий инквизиции, а также вооруженный судебный и полицейский стражник в папском государстве в Италии.

244 Гарпократ — одно из имен древнеегипетского бога Гора, изображавшегося младенцем с пальцем у рта; древние греки и римляне истолковали это изображение как эмблему молчания и ввели Гарпократа в число своих божеств.

…На последнем юбилее мы встречались у святого отца. — Юбилей — возрожденный римскими папами в 1300 г. древний обычай празднования каждого сотого года. На юбилеи в Рим стекалось множество паломников, совершались торжественные богослужения по особому обряду. В конце XIV в. для увеличения папского авторитета и доходов юбилейный срок был сокращен до 50, а в конце XV в. — до 25 лет.

248 …мальтийских рыцарей… — т. е. членов военно-монашеского ор дена святого Иоанна Иерусалимского, основанного в Палестине в XII в. во время крестовых походов. Орден ставил своей целью защиту Гроба Господня и борьбу против мусульман. В XVI–XVIII вв. главной резиденцией ордена был остров Мальта, после чего наименование "Мальтийский орден" стало общеупотребительным.

Равалъяк, Франсуа (1578–1610) — фанатик-католик, убивший в 1610 г. короля Генриха IV.

254 …Вы прекрасны, как Амадис… — Амадис, Рыцарь льва, — странствующий рыцарь, постоянный и почтительный любовник, герой средневекового испанского рыцарского романа "Амадис Г алльский".

255 Валлоны — народ, живущий на юге современной Бельгии и севере Франции.

259 Цербер (или Кербер) — персонаж древнегреческой мифологии, трехглавый адский пес, охраняющий вход в подземное царство. В переносном смысле — грозный и неподкупный страж.

265 Сарабанда—старинный испанский народный танец; в XVII в. во Франции на ее основе был создан парный бальный танец, исполнявшийся в величественной манере.

266 …и от своего брата, и от своего деверя… — т. е. от Карла II и Людовика XIV.

268 …царь Кандавл был тигром по сравнению с его высочеством. — Согласно преданию, рассказанному историком Геродотом, полулегендарный царь Лидии, государства, расположенного в древности в Малой Азии, Кандавл был убежден, что женат на самой красивой женщине в мире. Чтобы доказать это, он показал ее своему телохранителю и любимцу Гигесу обнаженной. Разгневанная царица предложила Гигесу выбор: или он будет тотчас же задушен или убьет Кандавла и станет царем и ее мужем. Гигес предпочел второе.

272 …эпохи регентства или прошлого царствования… — т. е. во времена малолетства и несовершеннолетия Людовика XIV, когда номинальной регентшей (правительницей) государства была Анна Австрийская, и во время царствования Людовика XIII.

275 Аквилон — в древнеримской мифологии бог северного ветра.

279 Тирсис и далее Аминтас, Амарилис, Филис, Галатея — имена пастухов и пастушек, персонажей эклог Вергилия, вошедших в его "Буколики". Оттуда они перешли в популярные во Франции в XVI–XVII вв. пасторальные романы.

Марс (греческий Арей, Арес) — бой войны в античной мифологии.

280.. .как Геба улыбается молодости. — Геба — в древнегреческой мифологии богиня цветущей юности, дочь Зевса и Геры.

282 Труверы (от франц. глагола trouver — придумать, находить, сочинять) — в XII–XIII вв. в Северной Франции поэты, сочинители и исполнители своих песен при дворах феодальной знати, а также авторы повествований и драматических произведений.

Мнемозина (или Мнемосина) — в древнегреческой мифологии олицетворение памяти, а затем богиня памяти, мать девяти муз.

284 Европа—в греческой мифологии дочь царя финикийского города Сидона, возлюбленная Юпитера (Зевса). Зевс влюбился в Европу, когда та играла с подругами на берегу моря, и, явившись к ней в образе чудесного златорогого быка, похитил ее и унес на остров Крит, где она стала его женой. По ее имени получил свое название ранее безымянный материк, отделенный от Азии морем.

286 …источник пасторальной поэзии… — Пастораль — литературный жанр, распространенный в Европе в XIV–XVIII вв. Для пасторальной поэзии характерно идиллическое изображение сельской природы, жизни пастухов и лесных божеств.

287 Наяды — в древнегреческой мифологии нимфы вод, жившие каждая в своей реке или источнике; почитались как покровительницы сил природы, благоприятных для людей, животных и растений.

289 …метит в Академию… — Имеется в виду Французская академия, объединение виднейших деятелей культуры, науки и политики Франции; основана кардиналом Ришелье в 1635 г.

Святой (или блаженный) Августин (354–430) — христианский теолог и церковный деятель, автор религиозных сочинений.

291 Монтенъ, Мишель де (1533–1592) — французский философ.

293 Сивиллы — легендарные прорицательницы древности.

306 …подобно цветку, срезанному серпом жнеца… — Имеется в виду эпизод из девятой книги "Энеиды" Вергилия. Автор сравнивает гибель в бою юного воина Эвриала с падением срезанного цветка.

309 Милон Кротонский (VI в. до н. э.) — знаменитый древнегреческий атлет; шесть раз выходил победителем на Олимпийских играх. По преданию, в старости Милон не смог расщепить ствол дерева и его руки оказались зажатыми в трещине. Беспомощный атлет был съеден волками, а по другой версии легенды — львом.

310 Паладин—доблестный рыцарь, преданный королю или дамам.

314 …"Маловерный, зачем ты усомнился?" — с этими словами Христос обратился к апостолу Петру, когда тот усомнился в одном из совершенных Иисусом чудес.

…"Наступит день, когда глаза твои откроются". — Согласно преданию, изложенному в книге Нового завета "Деяния святых апостолов", свирепый гонитель христиан Савл был ослеплен небесным светом. Некоторое время спустя посланец Иисуса исцелил его, после чего Савл уверовал в Христа и стал ревностнейшим проповедником христианства под именем апостола Павла.

319 …"Господин, я не достоин". — Придворный Генриха IV маркиз Робер де Да Вьевиль (ум. в 1612 г.), получая от короля орденскую цепь, согласно обычаю, произнес эти слова. "Я это знаю, — отвечал Генрих. — Да меня племянник просил". Этим племянником был де Невер, герцог Мантуанский, у которого Да Вьевиль был дворецким.

346 Каре (от франц. сагге — квадрат) — боевой порядок пехоты, построение в виде квадрата или прямоугольника, каждую сторону которого составлял строй, обращенный к неприятелю; применялся до появления в XIX в. нарезного оружия.

Рабле, Франсуа (1494–1553) — великий французский писатель.

347 Роклор, Гастон Жан Батист (1614–1683) — маркиз, затем герцог де; французский военачальник, генерал-лейтенант; был известен своим остроумием.

349 Фортуна — древнеримская богиня счастья, случая и судьбы. В нарицательном смысле — счастье, удача.

350 …как сабиняне, вы носите браслеты… — Сабиняне (или сабины) — древнеиталийское племя, обитавшее в восточной части средней Италии; в III в. до н. э. были покорены Римом.

356 …в осаде Ла-Рошели. — Ла-Рошель — город и порт на побережье Атлантического океана, один из главных оплотов гугенотов (протестантов) во Франции; в 1628 г. после продолжительной осады была взята королевскими войсками.

Кулеврина—длинноствольное артиллерийское орудие.

357 …раздумываю, как заяц господина Лафонтена. — Имеется в виду басня "Заяц и лягушка". Заяц, который всего боялся, узнав, что лягушки боятся его, решает, что не бывает труса, который не нашел бы еще более трусливого существа.

363 Сибариты — жители города Сибариса (греческой колонии в Италии), существовавшего в VIII–III вв. до н. э. Богатство города приучило жителей к столь изнеженному образу жизни, что слово "сибарит" стало нарицательным для обозначения человека, живущего в роскоши.

364 Кордегардия — помещение для военного караула, а также для содержания под стражей.

368 Весталки—в Древнем Риме жрицы богини домашнего очага и огня Весты; носили длинную белую одежду.

Гермес (римский Меркурий) — в античной мифологии бог — покровитель спутников и торговцев, глашатай и вестник Зевса.

Ирида—в древнегреческой мифологии богиня радуги, вестница богов; изображалась в виде крылатой девушки.

372 Катапульта — здесь метательная военная машина древности; приводилась в действие силой упругости скрученных волокон.

…Самсон разрушил храм. — Имеется в виду эпизод библейской легенды о богатыре Самсоне, судии народа израильского. Враги хитростью лишили Самсона силы, заключавшейся в его волосах, и приковали к двум столбам в их храме. Когда же волосы отросли и сила вернулась к нему, Самсон разрушил храм и погиб вместе с неприятелями под его развалинами.

378 Аристотель (384–322 до н. э.) — древнегреческий философ и уче ный; основоположник формальной логики.

380 Марильяк, Луи де (1573–1632) — маршал Франции; был казнен после неудачной попытки Марии Медичи, Анны Австрийской, его брата канцлера Мишеля де Марильяка и других вельмож свергнуть Ришелье. Маршал интриговал против кардинала, но непосредственно в заговоре не участвовал. Его осуждение по обвинению в растрате государственных денег было шагом Ришелье по подавлению оппозиции в армии.

Сен-Мар, Анри Куаффье де Рюзе, маркиз де (1620–1642) — фаворит Людовика XIII; был казнен за организацию заговора против Ришелье.

Бутвиль, Франсуа де Монморанси, граф де (1600—

1627) — знаменитый дуэлянт; несмотря на запрещение дуэлей, сражался на поединке перед домом кардинала Ришелье, за что был обезглавлен.

Монморанси, Анри, герцог де (1595–1632) — адмирал и маршал Франции, губернатор Лангедока; несмотря на возмущение французского дворянства, был казнен за участие в восстании Гастона Орлеанского против Людовика XIII и Ришелье.

382 Титаны — в древнегреческой мифологии дети Земли и Неба; божества старшего поколения, олицетворение стихий; безуспешно боролись с богами-олимпийцами во главе с Зевсом за власть над миром.

Гуго Капет (ок. 940–996) — французский король с 987 г., основатель династии Капетингов.

Филипп II Август (1165–1223) — король Франции с 1180 г.

384 …мы нашли от него только корку. — Намек на басню Лафонтена

"Крыса, удалившаяся от света". Персонаж этой басни крыса-отшельница, желая уйти от мирской суеты, выбирает для этого головку голландского сыра.

386 Берри — историческая область в центре Франции.

390 Артуа—историческая область (ранее графство) на севере Фран ции на границе с Бельгией.

Фландрия — историческая провинция (в средние века графство) в северной части Западной Европы; ныне находится на территории Франции и Бельгии.

398 …таял от любви…как Самсон перед Далилой. — Самсон (см. прим, к с. 372) был обольщен женщиной из враждебного древним евреям племени филистимлян Далилой, которая во сне обрезала ему волосы и тем лишила мощи.

400 Гарпагон — главный герой комедии Мальера "Скупой"; в нарицательном смысле — олицетворение скупости.

402 …Плеяда не может разъединиться. — Плеяды в древнегреческой мифологии — семь небесных нимф-сестер, составивших по воле богов созвездие. В переносном смысле плеяда — группа, объединение выдающихся деятелей одного времени, одного направления.

406 Полибий (ок. 201 — ок. 120 до н. э.) — древнегреческий историк, со средоточившийся на изучении политической и военной истории и объяснении причин и взаимосвязи событий.

Архимед (ок. 287–212 до н. э.) — древнегреческий ученый, математик и физик; организатор инженерной обороны своего родного города Сиракуз (в Сицилии) во время осады его римлянами.

…"Оратором делаются, поэтом родятся". — (Вернее — "Поэтами рождаются, ораторами делаются") — афоризм Цицерона из речи в защиту поэта Архия.

416 …как говорил через сто лет Керубшо… — Керубино — влюбленный паж, герой комедии французского драматурга Пьера Огюстена Карона де Бомарше (1732–1799) "Безумный день, или Женитьба Фигаро", написанной около 1780 г. и поставленной в 1784 г., т. е. примерно через 120 лет после описываемых в романе событий.

419 Саламандра — здесь дух огня в средневековых поверьях и магии.

423...сокровища Гесперид. — Геспериды — в древнегреческой мифологии хранительницы сада на крайнем Западе земного круга, где росло дерево с золотыми яблоками.

442 Маседуан — блюдо из вареных овощей и фруктов.

458 …повесть об Адонисе. — В древнегреческой мифологии Адонис — прекрасный юноша, возлюбленный Афродиты, богини любви и красоты; страстный охотник, был убит кабаном.

469 Галатея — в древнегреческой мифологии нереида (морская нимфа); преследуемая влюбленным в нее циклопом Полифемом, убежала от него и спаслась в море.

488 Триумфеминат — союз трех женщин (от лат. trium — три и femina — женщина). Дюма выводит это слово от известных в истории Древнего Рима триумвиратов (от лат. vir — муж, мужчина, воин), неофициальных союзов трех государственных деятелей: первого — триумвирата Цезаря, Помпея и Красса в 60–53 гг. до н. э. и второго — триумвирата Октавиана, Антония и Лепида в 43–36 гг. до н. э.

490 Паллада—в древнегреческой мифологии одно из прозвищ Афины, богини мудрости, покровительницы наук (римской Минервы).

… Венере, прельстившей Марса… — Венера — древнеримская богиня любви и красоты, соответствующая древнегреческой Афродите. Согласно одному из мифов, Афродита была уличена в прелюбодеянии с богом войны Ареем (древнеримским Марсом).

…подрались, как Ахилл с Гектором. — Имеется в виду один из главных эпизодов "Илиады" Гомера — поединок Ахилла и предводителя троянцев Гектора. В этом бою Гектор был убит.

494 …инфанта, нареченная великого Кира… — Инфант, инфанта (от лат. infantis — ребенок) — титул принцев и принцесс королевского дома в Испании и Португалии. Кир II Великий (? — 530 до н. э.) — первый царь Древней Персии (с 558 г. до н. э.) из династии Ахеменидов. Здесь имеется в виду история любви Кира и мидийской царевны Магданы, как она была изложена в романе Мадлен де Сюодери "Артамен, или Великий Кир", вышедшем в свет в 1649–1653 гг. В этой книге иносказательно отразились события Фронды.

496 …Пусть будет стыдно тому, кто подумает дурно об этом. — (Honni soi qui mal у pense). Людовик повторяет здесь девиз высшего английского ордена Подвязки.

501 Магдалина, Мария — христианская святая, раскаявшаяся грешница, ставшая преданнейшей последовательницей Христа.

504 …лестница Иакова… — Имеется в виду библейская легенда о лест нице, служившей ангелам для снисхождения на землю и возвращения на небеса. Иаков увидал эту лестницу во сне, когда Бог изрекал ему свои пророчества судеб народа израильского.

Кармелитки—монахини женского монашеского ордена, основанного во Франции в 1452 г.

…Перро построил знаменитую колоннаду. — Восточный фасад части Лувра, построенной при Людовике XIV; возведен французским архитектором Клодом Перро в 1667–1674 гг.

506 Бахус—римское имя античного бога вина Диониса.

509 …"Корону за коня!" — Слова Ричарда III из пятого акта трагедии Шекспира "Король Ричард III".

510 …Штаты уже несколько раз пускались на всевозможные уловки… — Имеются в виду Генеральные штаты — верховный орган республики Соединенных провинций — Нидерландов (или Голландии), состоявший из депутаций провинциальных штатов, т. е. сословных собраний.

512...запустить зубы в испанский пирог… — После нидерландской буржуазной революции XVI в. и многолетней войны за независимость против Испании, в результате которых в северных Нидерландах образовалась республика Соединенных провинций, южные Нидерланды, т. е. территория, в основном соответствующая современной Бельгии, остались под властью испанских королей.

513 …медали с оскорбительными надписями. — Историки подвергают сомнению факт существования этих медалей, слух о которых был одним из поводов для начала в 1672 г. войны Людовика XIV с Голландией.

515 …Аргусу его сто глаз. — В древнегреческой мифологии Аргус — многоглазый великан, которому жена Зевса богиня Г ера поручила стеречь возлюбленную своего мужа Ио, превращенную ею в корову.

518 …подобно Иисусу Навину, останавливала солнце… — Имеется в виду эпизод из библейской "Книги Иисуса Навина". По просьбе этого предводителя народа израильского Бог остановил солнце и продлил день, чтобы евреи могли довершить разгром своих врагов.

539 …семьи Мортмар. — Мортмары (или Мортемары) — одна из выс ших аристократических французских фамилий, к которой принадлежала мадемуазель де Тонне-Шарант.

540 Фут — мера длины в ряде стран до введения метрической систе мы; старинный парижский фут составлял около 32,5 см.

544 Иеремиады — католические молитвы на слова древнееврейско го пророка Иеремии; в переносном смысле — сетования, жалобы. Это слово происходит от названия одной из книг библии "Плач Иеремии" о разрушении Иерусалима вавилонянами.

550 Ла Ферте — Анри де Л а Ферте Сен-Нектер (или Сеннетер; 1600–1680), маршал Франции.

551…найду голубую ленту… — т. е. буду награжден высшим французским орденом Святого Духа, который носился на ленте голубого цвета.

553 "И ты, Брут!" — Цезарь, Гай Юлий (102 или 100—44 до н. э.), древнеримский государственный деятель, полководец и писатель, к концу жизни диктатор; был убит в результате заговора республиканцев. Брут, Марк Юний (85–42 до н. э.) — древнеримский государственный деятель, глава республиканского заговора против Цезаря. Здесь Дюма приводит (в оригинале неточно) слова, по недостоверному преданию, якобы сказанные Цезарем, когда среди своих убийц он увидел Брута, которого считал другом.

554 …чем Пилад для Ореста, чем Патрокл для Ахилла. — Дюма приводит здесь ставшие христоматийными примеры верной мужской дружбы из древнегреческой мифологии и произведений античных авторов. Орест — герой древнегреческих сказаний и трагедий драматургов Эсхила (ок. 525–456 до н. э.), Софокла (ок. 496–406 до н. э.) и Еврипида (ок. 480–406 до н. э.); сын Агамемнона, предводителя греков, осаждавших Трою. С помощью своего двоюродного брата и друга царевича Пилада Орест отомстил за смерть предательски убитого отца и совершил ряд подвигов.

Патрокл — действующее лицо "Илиады" Гомера, один из греческих героев, осаждавших Трою, постоянный спутник Ахилла; был убит Гектором. Ахилл жестоко отомстил за смерть друга, поразив его убийцу.

558 …Даже спартанка не смогла бы написать лаконичнее. — Т. е. выра зить свою мысль более четко и кратко, чем славились жители древнегреческого города-государства Спарта. Слово "лаконизм", "лаконичный" происходит от названия области Лакония, где находилась Спарта.

565.. .не принадлежу к числу семи греческих мудрецов, и я не знаю незыб лемых правил поведения. — Имеются в виду выдающиеся политические деятели и философы Древней Греции, которым приписываются афоризмы житейской мудрости. Состав их варьируется и включает до семнадцати имен.

567 …Пунктуальная, как жрица Геро… — Имеется в виду древнегреческий миф о любви жрицы Афродиты (по другой версии Артемиды) Геро из Абидоса и юноши Леандра, жившего на другом берегу Геллеспонта (современные Дарданеллы). Леандр каждую ночь приплывал на свидание, направляясь на свет зажженного Геро маяка. Однажды ветер погасил огонь, и Леандр утонул. Узнав об этом, Геро в отчаянии бросилась в море.

568 Эрицина—одно из прозвищ Афродиты (Венеры); происходит от названия великолепного храма в ее честь, воздвигнутого в городе Эрике в Сицилии.

Патрю, Оливье (1604–1681) — известный адвокат и писатель, член Французской академии.

573 Кокит (или Коцит) — в древнегреческой мифологии река в подземном царстве мертвых.

Уолси (или Волей, Булей), Томас (ок. 1473–1530) — английский государственный деятель, кардинал; в 1515–1529 гг. в качестве канцлера сосредоточил в своих руках высшую административную власть в стране. Из-за неудач во внешней и внутренней политике был обвинен в государственной измене и уволен в отставку.

574 Генрих VIII (1491–1547) — король Англии с 1509 г.

Альгамбра — замок-дворец в г. Гранада в Испании, один из замечательных памятников мавританской архитектуры; построен в XIII–XIV вв.

Порденоне—прозвище (по месту рождения) трех итальянских художников венецианской школы, мастеров исторической и портретной живописи: Джованни Антонио Личинио (1483–1539 или 1484–1540) и его родственников и учеников Джулио Личинио (1500–1561) и Бернардино Личинио (род. в перв. пол. XVI в.).

Ван-Дейк, Антонис (1599–1641) — фламандский художник; с 1632 г. работал в Англии, где написал портреты Карла I и членов его семьи.

Клеопатра (69–30 до н. э.) — царица Египта с 51 г. до н. э.; возлюбленная Юлия Цезаря и Марка Антония.

575 Герцогиня Каслмен — Барбара Вильерс, графиня Каслмен, герцогиня Кливленд (1641–1709); фаворитка Карла II.

…мисс Люси Стюарт. — Очевидно, Френсис Тереза Стюарт, герцогиня Ричмонд и Леннокс (1647–1702), по прозвищу "Прекрасная Стюарт"; фаворитка Карла II.

584 Елена—дочь Зевса, жена царя Спарты Менелая, популярнейшая героиня древнегреческого эпоса и сочинений античных авторов; славилась необыкновенной красотой. По преданию, согласилась уехать из Спарты вместе с троянским царевичем Парисом, что послужило причиной похода греческих героев на Трою.

…Елена до Париса… — т. е. еще не запятнавшая себя изменой и бегством от мужа.

592 "Ромео и Джульетта" — трагедия великого английского драматурга и поэта Уильяма Шекспира (1564–1616).

594 Астролябия—угломерный прибор, служивший до начала

XVIII в. для определения положения небесных светил, при съемках и землемерии.

597 Нинон (Анна) де Ланкло (1616–1706) — французская куртизанка; хозяйка литературного салона.

598 Лонгвиль, Анна Женевьева де Бурбон-Конде, герцогиня де (1619–1679) — сестра принца Луи Конде, одна из вдохновительниц "Фронды принцев".

608 …Арамис, как зефир, скользнул по паркету… — Зефир в древнегреческой мифологии — западный ветер. Здесь имеется в виду употребление в европейской поэзии образа красивого юноши с крыльями бабочки, олицетворяющего мягкий, приятный ветерок.

notes

Назад: XXXVIII ПЛАТОЧЕК МАДЕМУАЗЕЛЬ ДЕ ЛАВАЛЬЕР

Дальше: Примечания

XLV КУРЬЕР ПРИНЦЕССЫ

XLVI СЕНТ-ЭНЬЯН СЛЕДУЕТ СОВЕТУ МАЛИКОРНА

XLVII СТАРЫЕ ДРУЗЬЯ

КОММЕНТАРИИ

notes