После ужина Дик Боуден угостил Дюссандера коньяком, который тому совершенно не понравился. Однако он, конечно, расплылся в довольной улыбке и всячески его нахваливал. Жена Боудена принесла сыну шоколадный коктейль. На протяжении всей трапезы Тодд вел себя необычно тихо. Волновался? Наверное. Судя по всему, ему было очень не по себе.

Дюссандер буквально очаровал Дика и Монику Боуден, едва переступив порог их дома. Мальчик внушил родителям, что мистер Денкер почти ничего не видит (хоть заводи собаку-поводыря), потому он и ездит к старику, чтобы читать вслух. Дюссандер старался постоянно держать это в голове и, кажется, ни разу не прокололся.

Он оделся в свой лучший костюм, и, хотя вечер выдался влажным, артрит, по счастью, особенно его не беспокоил – так, давал о себе изредка знать, не более того. По непонятной причине мальчик не хотел, чтобы Дюссандер брал с собой зонтик, но тот не послушался. А сам вечер удался на славу, и даже отвратительный коньяк не мог его испортить. Как ни крути, а за последние девять лет Дюссандер впервые ужинал не дома, а в гостях.

Во время ужина он рассказывал о своей работе на автомобильном заводе и восстановлении послевоенной Германии.

#В вопросах Боудена, в том числе и о немецкой литературе, чувствовался искренний интерес, и ответы Дюссандера его не разочаровали. Моника Боуден поинтересовалась, почему он приехал в Америку так поздно, и старик, придав лицу подобающее скорбное выражение, поведал о кончине вымышленной супруги. Моника расчувствовалась.

Уже в самом конце, потягивая коньяк, Дик Боуден все же спросил:

– Прошу заранее извинить меня за бестактный вопрос, мистер Денкер, и я пойму, если вы сочтете его слишком личным и не станете отвечать… но мне ужасно любопытно, что вы делали во время войны.

Мальчик замер.

Дюссандер улыбнулся и стал шарить рукой по столу в поисках сигарет. Он отлично видел, где они лежат, но ему было важно не допустить ни малейшего промаха. Моника подала ему пачку.

– Благодарю вас, милая леди. Ужин был просто превосходным. Даже моя жена не смогла бы приготовить лучше.

Польщенная Моника поблагодарила за комплимент и покраснела от удовольствия. Тодд бросил на нее сердитый взгляд.

– Вам не за что извиняться, мистер Боуден, а мне нечего скрывать, – продолжил Дюссандер, поворачиваясь к Дику. – Начиная с сорок третьего года я был в запасе, как и все здоровые мужчины, которые по возрасту не подлежали призыву. Тогда уже чувствовалась неизбежность падения Третьего рейха и возглавлявших его безумцев. Особенно это касалось одного, как вы сами понимаете. – Он погасил спичку, и его лицо помрачнело. – Когда от Гитлера отвернулась удача, все ощутили облегчение. Огромное облегчение. Конечно, – он взглянул на Боудена, будто ища в нем понимания, – никто в этом не признавался. Во всяком случае, не говорил об этом вслух.

– Естественно, – уважительно поддакнул Дик Боуден.

– Об этом не говорили, – повторил Дюссандер, будто подчеркивая свою мысль. – Помню, как-то мы вчетвером или впятером – все друзья – заглянули после работы в один погребок, чтобы выпить. Тогда уже случались перебои со шнапсом и даже пивом, но в тот вечер имелось и то и другое. Мы знали друг дру-

га лет двадцать. Один из нас – Ганс Хасслер – заметил мимоходом, что фюрер зря послушал тех, кто советовал открыть второй фронт против русских. Я сразу сказал: «Ганс, Бога ради, думай, что говоришь!» Ганс побледнел и тут же сменил тему. А через три дня он исчез. И я больше никогда его не видел, как, похоже, и все остальные из нашей компании.

– Ужас какой! – воскликнула Моника, на которую рассказ произвел сильное впечатление. – Еще коньяку, мистер Денкер?

– Нет, спасибо, – с улыбкой отказался он. – Как говаривала моя теща: «Все хорошо в меру».

Тодд нахмурился еще больше.

– Вы думаете, его отправили в концлагерь? – спросил Дик. – Вашего друга Хесслера?

– Хасслера, – мягко поправил Дюссандер и посуровел. – Туда отправляли многих. Концлагеря… настоящий позор Германии, который она не сможет смыть и за тысячу лет! Вот оно – истинное наследие Гитлера.

– Думаю, вы слишком категоричны, – заметил Боуден, раскуривая трубку и наполняя гостиную ароматом вишни. – Если верить тому, что я читал, то большинство немцев понятия не имели о происходившем у них под носом. Те, кто жил рядом с Аушвицем, считали, что там колбасный завод.

– Просто ужас! – вмешалась Моника и выразительно посмотрела на мужа, призывая его сменить тему. Потом обратилась к Дюссандеру с улыбкой: – Я обожаю запах трубочного табака! А вам он нравится, мистер Денкер?

– Да, мадам, – вежливо кивнул Дюссандер, с трудом подавляя желание чихнуть.

Неожиданно Боуден потянулся через стол и хлопнул сына по плечу. Тодд вздрогнул.

– Тебя что-то не слышно. Ты, случаем, не заболел?

Улыбка Тодда предназначалась одновременно и отцу, и гостю:

– Нет, я здоров. Просто все это я уже слышал раньше.

– Тодд! – одернула его Моника. – Разве можно…

– Мальчик просто честен, – вмешался Дюссандер. – А с возрастом подобная роскошь становится непозволительной. Верно, мистер Боуден?

Дик, соглашаясь, рассмеялся.

– Может, Тодд проводит меня до дома? – спросил Дюссандер. – Не сомневаюсь, уроки он уже сделал.

– Тодд – очень способный ученик, – привычно констатировала Моника, посмотрев на сына. – Одни пятерки и четверки. Правда, по французскому тройка за последнюю четверть, но он обещал подтянуться. Так ведь, Тодд?

Мальчик улыбнулся, будто думая о чем-то своем, и кивнул.

– Зачем вам идти пешком? – спросил Дик. – Я с удовольствием отвезу вас на машине.

– Спасибо, но я хожу пешком, чтобы подышать свежим воздухом и немного размяться. Честно. Но если Тодду не хочется…

– Почему? Я – с удовольствием, – ответил Тодд, и родители с довольным видом заулыбались.

Они уже почти добрались до улицы, где жил Дюссандер, когда старик наконец нарушил молчание. Накрапывал дождь, и они шли под раскрытым зонтиком Дюссандера. Как ни странно, артрит по-прежнему не давал о себе знать.

– Ты совсем как мой артрит, – произнес старик.

– Что? – Подросток отвлекся от своих мыслей.

– Вы сегодня оба не давали о себе знать. Что с тобой?

– Ничего, – процедил Тодд, и они свернули к дому.

– Попробую угадать, – миролюбиво продолжил Дюссандер. – Когда ты зашел за мной, то боялся, что на ужине я совершу какой-нибудь промах… «Проколюсь», как вы выражаетесь. А деваться было некуда, ведь предлогов не знакомить меня с родителями больше не осталось. Теперь, когда все прошло отлично, ты не знаешь, что и думать. Я угадал?

– Какая разница? – Тодд недовольно передернул плечами.

– А разве могло быть иначе? – не унимался Дюссандер. – Я же носил маску еще до того, как ты родился. Должен признать, ты умеешь хранить тайны. Что есть, то есть. Но ты видел меня сегодня? Я же буквально очаровал твоих родителей!

– А зачем?! – взорвался подросток.

Дюссандер остановился и пристально посмотрел на Тодда:

– Зачем? А я-то думал, тебе нужно именно это. Теперь они точно не станут возражать против твоих визитов для «чтения книг вслух».

– Слишком уж много ты о себе возомнил! – запальчиво крикнул Тодд. – Может, я уже получил все, что хотел! Думаешь, меня можно заставить приходить в твою жалкую лачугу и смотреть, как ты напиваешься, словно бездомный алкаш на вокзале? Ты так думаешь? – Его голос стал визгливым и обрел истерические нотки. – Меня нельзя заставить! Хочу – прихожу, хочу – нет!

– Не нужно кричать. Нас могут услышать.

– И что с того? – Тодд зашагал вперед, демонстративно выйдя из-под зонта.

– Никто не заставляет тебя приходить, – сказал Дюссандер и решился закинуть удочку: – Вообще-то я совсем не против. Меня совсем не смущает пить в одиночестве. Можешь мне поверить.

Тодд мрачно на него посмотрел:

– Ты об этом только и мечтаешь, верно?

Дюссандер только улыбнулся.

– Даже не надейся! – Они уже были на бетонной дорожке, ведущей к дому. Дюссандер покопался в кармане, нащупывая ключ. Артрит напомнил о себе острой болью в суставах и тут же снова затаился. Теперь Дюссандер не сомневался, что артрит только и дожидался, пока он останется один. А уж потом помучает его по полной.

– Между прочим… – начал Тодд дрожащим от волнения голосом, – …если бы только родители знали о тебе правду, если бы я им рассказал… да они бы вышвырнули тебя пинком под костлявый зад! А мама еще бы и пырнула кухонным ножом. Она рассказывала, что в ней есть еврейская кровь.

Дюссандер пытливо смотрел на мальчика в сгущавшейся тьме. На вызывающе вздернутом бледном лице выделялись круги под глазами, как бывает у людей, которым пришлось долго бодрствовать, пока остальные крепко спали.

– Не сомневаюсь, что они бы испытывали ко мне отвращение, – сказал Дюссандер, хотя и подумал, что Боуден-старший скорее всего стал бы расспрашивать о том же, что так интересо-

вало его сына. – Это понятно. Но что бы они почувствовали, узнай от меня, что тебе все обо мне известно уже целых восемь месяцев? И что ты об этом никому не рассказал?

Тодд молча отвернулся.

– Будет желание – заходи, – равнодушно бросил Дюссандер. – А не будет – сиди дома. До свидания, мальчик.

Он вошел в дом, и оставшийся под моросящим дождем Тодд долго смотрел ему вслед, не зная, что и думать.

На следующее утро за завтраком Моника сказала:

– Мистер Денкер очень понравился папе, Тодд. Он сказал, что тот напомнил ему твоего дедушку.

Тодд в ответ что-то пробормотал. Моника с тревогой взглянула на сына. Он был очень бледным. И никогда раньше не получал троек.

– Ты в последнее время себя нормально чувствуешь, Тодд?

Он непонимающе взглянул на мать, и вдруг на его лице расцвела широкая улыбка, которая моментально ее успокоила. Подбородок сына был смешно перемазан клубничным джемом с бутерброда.

– Конечно! А то!

– Малыш Тодд!

– Малышка Моника! – отозвался он, и они весело рассмеялись.