50. Турнир на мосту
Терри Лоусон едет по Эдинбургу, который кажется ему безвкусным и второсортным. Этот город губит нехватка амбиций, жалкий нудеж про статус провинциального северобританского города на фоне неспособности принять судьбу европейской столицы. В мрачном настроении Терри едет на Хеймаркет, чтобы встретиться с Дерьмовым Копом. Детектив звонил ему, чтобы сообщить, что в деле Джинти появилась новая подвижка.
Отправленный анонимно дневник произвел ожидаемый эффект. Кельвин, после того как его промариновали в отделении, был готов признаться в любом преступлении, за исключением разве что убийства, в котором его в любом случае не могли бы обвинить за неимением тела. Несмотря на то что в шкафчике Кельвина обнаружили трусики, насквозь пропитанные ДНК Джинти (а также трусики всех остальных девочек из «Досуга»), полиция не смогла предъявить ему никаких обвинений в связи с ее исчезновением. Но суммарных улик и показаний было более чем достаточно, чтобы обвинить его в трех случаях изнасилования, дважды с тяжкими телесными повреждениями, и в нескольких попытках сексуального домогательства.
Пуф решил остаться в Испании на длительный срок, чтобы Кельвин принял удар на себя. На следующий день после ареста он позвонил Терри и сказал, что Кельвин должен молиться, чтобы ему дали срок побольше. Что там он будет здоровее, чем после встречи с собственным шурином.
Какой бы приятной ни была эта новость, Терри она не слишком развеселила. Его собственная жизнь превратилась в нескончаемую борьбу. Все, чего он ждет, — это турнир по гольфу в Нью-Йорке, который организовал Ронни. Тем временем женщины пытают его грязными звонками и предложениями. Самые тупые из джамбо показывают ему на пальцах «пять-один», и это меньшее из зол, потому что каждый раз, когда их пути пересекаются, те, что поумнее, просто молча награждают Терри понимающей ухмылкой. Он даже вздохнул с облегчением, когда его лучший друг, Карл Юарт, после продолжительного пребывания отправился обратно в Австралию. С тех пор он каждый день присылает Терри по электронке письма с заголовком «ПЯТЬ-ОДИН».
Но самое, наверное, возмутительное — это пьеса «Тупая езда», которую написала Сара-Энн и теперь ставит ее в театре «Траверс» для Эдинбургского фестиваля.
— Разумеется, она во многом основана на наших с тобой отношениях и некоторые смогут узнать тебя в Жарком Томми, но это вымысел, — объяснила она в бессвязном сообщении, которая оставила ему на телефоне. — Писатели воруют; такая у нас работа.
Все эти обстоятельства нисколько бы его не волновали, если бы не проблемы сексуального характера; но в сложившейся ситуации они лишний раз подчеркивали его жалкое положение. Терри дошел до того, что стал подумывать о переезде в другой город.
Но в какой? Испания или Флорида не подходят: слишком жарко, да и выставленная напоказ голая плоть его добьет. В Северной Европе слишком дорого. Наверное, он мог бы устроиться в такси в Ньюкасле или Манчестере и вести тихую и спокойную жизнь в окружении книг.
Когда из-за туч показывается безжизненное солнце, Терри опускает солнцезащитный козырек и думает, что это еще за «новая подвижка» в деле Джинти? Могло ли случиться так, что его подставили и теперь он подозреваемый в убийстве? Не то чтобы ему было до этого какое-то дело. В конце концов, тюрьма, думает он, может оказаться для него лучшим исходом. Никаких женщин. Только книги.
Кажется, что светофор на Толлкросс не переключится никогда, и Терри поеживается под холодным порывом ветра, налетевшим на город и уничтожившим любую надежду на достойное лето. Больше похоже на февраль, чем на конец мая, солнце скрывается как по сигналу, и на город опускается большая черная тень.
Разумеется, в саге о пропаже «Боукаллен тринити» никаких «новых подвижек» не будет, размышляет Терри. Когда Ронни угостил их с Джонти парой глотков виски из початой бутылки, он с некоторым чувством вины выпил свою порцию. Конечно, после того как пробка была открыта, этот купаж из редких сортов солода стал стоить не более нескольких тысяч фунтов. Но Ронни решил, что будет откупоривать эту полупустую бутылку по особым поводам, и забрал ее вместе со связанными с ней историями в Америку. На прощанье он еще бахвалился, что является обладателем двух бутылок, пусть одна и початая, а следовательно, у него их больше, чем у любого другого человека на планете. Терри так и подмывало рассказать ему, где лежит потерянный приз.
Проезжая кольцевую развязку возле Саутон-Мейнс, недалеко от своего старого дома, Терри вспоминает о теле Алека, которое лежит сейчас на кладбище Роузбенк вместе со второй бутылкой. Бедный Ронни, сидит сейчас в Атланте или Нью-Йорке, или где бы он там ни был, по-прежнему трясется за судьбу пропавшей бутылки «Боукаллена» и не догадывается, что ту заварушку на поле для гольфа устроили Рехаб Коннор и Джонни Насморк. Джонни надел под джинсы футбольные щитки и поэтому мог выстоять против мощного удара, который нанес ему клюшкой Терри. И все же он так убедительно рухнул на землю, что на несколько секунд Терри засомневался, не забыл ли Джонни их надеть. А затем и полиция, и Ронни бросились за ними в погоню, не подозревая, что, забрав бутылку во время свалки на поле, эти двое, прежде чем уехать, спрятали ее в мусорный бак на колесиках, который стоял на клубной парковке. Тем же вечером Терри вернулся туда, чтобы забрать бутылку.
Искушение рассказать Ронни о том, что его разыграли, было крайне велико, но факт растраты третьей бутылки постоянно терзал душу его американского друга, поэтому ни о каком разоблачении не могло быть и речи. Кроме того, продолжались расследования страховой компании и полиции, как и тяжба Ронни против Мортимера.
Терри встречается с Дерьмовым Копом, который уже успел отпустить бороду, в «Старбаксе» на Хеймаркет. У него на лице по-прежнему неизменное выражение напускного беспристрастия, но во взгляде угадывается элемент озабоченности, указывающий на свойственные полиции лукавство и пронырливость, которые роднят их, по словам друга Терри, диджея Карла, с журналистами.
— Ну так в чем там дело? — спрашивает Терри, доводя атмосферу беспристрастности до совершенства, но все же надеясь, что Дерьмовый Коп поделится с ним новостями о Джинти.
Дерьмовый Коп возится со своей чашкой эспрессо, а потом бросает на Терри испытующий взгляд:
— Вы ведь слышали, что кто-то анонимно прислал нам дневник Жанетт Магдален?
Терри делает вид, что ничего такого не знает.
— Да, это дало нам возможность получить ордер на обыск, — объясняет коп, изучая реакцию Терри. А потом добавляет: — Но из дневника были вырваны две страницы.
Терри прекрасно знает, как это работает. Предполагается, что он запаникует, поскольку решит, что в дневнике против него есть прямые обвинения. Но единственная информация, которую мог предоставить полиции этот документ, заключается в том, что Терри — машина для ебли. Или был ею. Но этого Дерьмовому Копу знать не нужно. Он изображает несчастное выражение лица:
— Вы думаете его прислала одна из девчонок?
— Не знаю. Разумно предположить, что так. Но мы до сих не упоминали о том, что в дневнике неожиданно всплыло и ваше имя.
Хоть это и чушь собачья, потому что единственное упоминание о нем было на вырванных страницах, Терри решает, что лучше все же принять виноватый вид, тем более что сделать это нетрудно.
— Ой…
— Вы не говорили, что были с Жанетт Магдален любовниками.
Терри потрясен, он пытается понять, кто же его сдал, но все же смеется в ответ:
— Ну, с «любовниками» это вы переборщили. Трахнул ее разок в кэбе, как раз перед ураганом Мошонка. Она была моим предпоследним пассажиром в ту ночь. Все это есть в моих показаниях. Я подтвердил тогда, что высадил ее возле пивной, ну а про еблю, что ж, про такие вещи распространяться не принято.
Дерьмовый Коп пожимает плечами, выражая тем самым что-то вроде согласия. Затем он называет имена двух девчонок — одна из них Саския, — которые ушли из «Досуга» после исчезновения Джинти.
— Вы что-нибудь о них знаете?
— Саския вернулась к себе домой в Польшу. Не уверен, что я слышал что-то про вторую, — говорит Терри и не врет.
Полицейский подтверждает догадку Терри о том, что девчонок из «Свободного досуга» не пришлось долго уговаривать, чтобы те откликнулись и рассказали о запугивании и насилии, которому они подвергались в руках Пуфа и Кельвина. Затем Дерьмовый Коп спрашивает у Терри, знал ли он о том, что в «Свободном досуге» происходили какие-либо противонравственные вещи.
Терри не может удержаться:
— Вы имеете в виду, помимо того, что там был бордель?
Детектив весь ощетинился. Полиция негласно поддерживает сколь нестандартный, столь и прагматичный подход к эдинбургской проституции. Большинство горожан, помня об ужасном наследии тех дней, когда город был «европейской столицей СПИДа», предпочитают оставить все как есть, при условии, что никто не будет об этом особенно распространяться.
— Пу… Виктор… он мой старый школьный друг. Как я уже говорил, он хотел, чтобы я присмотрел за его заведением. — Терри с трудом сглатывает, осознавая, что он никогда не сможет произнести этого вслух в суде, но все же должен дать Дерьмовому Копу какую-то зацепку. — Он не доверял Кельвину.
Дерьмовый Коп насмешливо фыркает, что Терри воспринимает как указание на то, что горшку перед котлом хвалиться нечем.
— И все-таки: вам известно, почему Виктор Сайм находится в Испании?
— Бизнес. Так он сам сказал. — Терри смотрит на Дерьмового Копа с выражением «ну-ты-тупой». — Я знаю, в каких ситуациях не стоит задавать такие вопросы.
— Какие вопросы?
— Вопросы, на которые я не хочу услышать ответ.
Дерьмовый Коп задумчиво кивает.
— Если вам что-нибудь станет известно, сообщите нам, — говорит он, и беседа их заканчивается.
Ну или почти. Когда Дерьмовый Коп встает из-за стола, Терри совершенно искренним голосом спрашивает у него:
— Как вы думаете, что с ней случилось? С Джинти?
Дерьмовый Коп улыбается и на секунду задумывается над вопросом. А затем, словно тронутый искренностью Терри, он задумчиво говорит:
— Ну, мы можем только строить догадки, но она жила с умственно отсталым, и ее постоянно насиловали двое психопатов. В сауне вокруг нее терлось множество парней. Она вела не самую приятную жизнь; возможно, кто-то просто предложил ей что-то получше в другом месте.
Терри обдумывает сказанное и кивает, а Дерьмовый Коп разворачивается и уходит. Гипотеза не хуже любой другой. Терри возвращается в кэб, размышляя о внезапных порывах холодного ветра и мрачных историях о местном вирусе, который замертво косит старшее население Эдинбурга. Вчера в выпуске «Шотландии сегодня» он невольно наткнулся на старушку, которая так жалостливо рассказывала о своей заброшенности, что струны его души были задеты. Что бы Элис ни сделала, она все равно его мать, Терри же полностью избегал общения с ней. Пришло время это исправить. Кроме того, у него есть веская причина помириться с Элис. Завтра утром Терри идет в больницу на прием, который шотландская служба здравоохранения удивительным образом решила перенести на более раннюю дату, а это определенно не сулит ничего хорошего.
Он приезжает в Сайтхилл, звонит в дверь, и на деле оказывается, что Элис в полном порядке, разве что немного расстроена, но это он относит на счет своего долгого отсутствия. Она делает ему знак, чтобы он шел за ней на кухню, где она, налегая на нож, кромсает овощи на суп. Терри полагал, что встреча пойдет по привычной колее. Однако Элис быстро обнаруживает причину своего расстройства и сообщает, что в прошлые выходные умер Генри.
Эта новость не стала для Терри неожиданностью, поэтому он лишь буднично пожимает плечами:
— И по-твоему, это должно для меня что-то значить?
— Это что-то значит для меня!
Терри качает головой. Такой поворот в разговоре не входил в его планы, но он понимает, что по другому быть не может.
— Судя по всему, это никогда не значило для тебя слишком много.
— Что? — У Элис глаза лезут на лоб.
Терри становится легче, как только она опускает нож на разделочную доску.
— Ну, ты же, черт возьми, трахнула этого старого алкаша, Алека Почту, позволила ему себя обрюхатить…
Элис хочет что-то сказать, сомневается, но все же произносит:
— Тогда он не был старым алкашом! Он был очень представительным и симпатичным молодым почтальоном, пока не спился! И еще он был твоим, черт возьми, другом!
Взгляд Терри мечется по кухне в поисках чего-нибудь, на чем можно было бы сфокусироваться. Он останавливается на старых швейцарских часах с кукушкой на стене, которые перестали что-либо показывать добрую пару десятков лет назад.
— Ты разрушила мою жизнь, — сдавленным голосом произносит он.
— Что? — визжит в ответ Элис и надвигается на него. — Что ты несешь?
— Ты! — Терри снова, с презрительным и демоническим блеском в глазах, поворачивается к ней лицом. — Раньше я думал, что все из-за этого джамбо, из-за этого ублюдка Генри, но все было из-за тебя! Из-за тебя!
— Это ты разрушил мою жизнь! — рявкает Элис. — Это ты стоил мне Уолтера и всех остальных возможностей стать счастливой, которые у меня, черт возьми, были… — Она с неожиданной быстротой выбрасывает вперед свою костлявую руку и хватает Терри за волосы, и хотя из-за отсутствия кудряшек она не может как следует вцепиться, вторая рука все же настигает его лицо. Затем Элис отходит назад, но в ее глазах все еще горит огонь.
Удар, пускай хилый, смазанный и безрезультатный, оглушает Терри, поскольку на его памяти Элис впервые подняла на него руку с тех пор, как перестала шлепать его по выглядывающим из-под мальчиковых шорт ляжкам.
— Ты неудачник! Ты ничего не добился в жизни! Ты ничего не достиг! Одни только мерзкие фильмы, где ты выставляешь себя дураком и всех унижаешь!
Все, о чем сейчас может думать Терри, — это фервеи, рафы, бункеры, грины, флаги и, в первую очередь, белые мячи и темные, темные лунки.
— Ты ничего не знаешь! Я выиграл большой, сука, турнир по гольфу!
— Да, — горько смеется Элис, — твое новое жалкое увлечение! Думаешь, гольф тебя спасет, черт возьми? Да? Так? Отвечай!
— Я не знаю! Но это у меня, черт побери, получается!
— Получается? У тебя? Да ты и клюшку-то в руках никогда не держал!
— На прошлой неделе я выиграл международный турнир! С большим денежным призом! Сто тысяч фунтов!
— Да, как же, мечтай!
— Я тебе говорю! А в субботу я сделал «шестьдесят девять» в Сильверноусе, так-то! Хорошо, это всего лишь распиаренное муниципальное поле для питч-энд-патта, но когда ты в последний раз делала «шестьдесят девять»? Готов поспорить, что тогда, с этим старым грязным придурком Алеком Почтой! — И Терри вылетает из дома, садится в кэб, а Элис захлопывает за ним дверь.
Он запускает двигатель и едет в город, но почему-то останавливается возле того самого парка, где когда-то играл ребенком. Из-за резкого склона здесь невозможно играть в мяч, да и вообще заниматься чем бы то ни было, кроме как спускать собак с поводка, чтобы они могли вволю посрать, но Терри замечает женщину с двумя маленькими детьми в коляске, на ручках которой опасно раскачиваются пакеты с продуктами. Она все еще молода, но измучена заботами, потеряла форму от следующих одна за другой беременностей и плохого питания. Она катит коляску по парку, но колеса застревают в густой грязи, и в ответ на ее мольбы, чтобы карапуз вылез и пошел пешком, раздается отчаянный плач. Не стоило ей срезать через парк. Терри испытывает чувство глубокой обиды за эту женщину и потрясен этим. Ему хочется нажать на гудок, посигналить ей и подвезти домой. Но он таксист. Она решит, что он маньяк. Поэтому он едет в город.
Расстроенный, подавленный и не находящий себе места, Терри решает заехать в «Такси-клуб» и выпить пива. Внутри Культяпка Джек и Блейдси.
— Частники? Нахуй этих педофилов. Этих парней вербуют прямо в Питерхеде, ответил я этому придурку, — выпятив вперед грудь, заявляет Джек. — Нет, приятель, доверять можно только «Кэпитал кэб сервис».
— Кажется, в частном найме действительно работает больший процент преступников, — неуверенно произносит Блейдси в тот момент, когда Терри подходит к бару и берет стакан.
Терри опасается, он не разговаривал со своими товарищами по такси с прошлой недели, когда здесь произошел погром, состоялась сделка с наркотиками и была испорчена бутылка виски. Он бросает на них робкий взгляд как раз в том момент, когда в клуб входит Толстолобый, который теперь раб диспетчерской.
— А, Терри… я смотрю, ты все-таки брал заказы, вместо того чтоб сойти с линии.
— Отвянь, — бросает Терри, поднимая стакан и закидывая за воротник пару сантиметров. — Сначала ваши устроили мне разнос за то, что я не брал заказы, теперь наоборот.
— Терри, диспетчерская ничего против тебя не имеет, — говорит Толстолобый. — Никто в диспетчерской за тобой не следит. Не волнуйся.
Неожиданно остальные таксисты собираются вокруг Терри, чтобы его поддержать.
— Что ты вообще здесь делаешь? Это «Такси-клуб», а не какой-нибудь сраный клуб диспетчеров! — кричит Джек.
— Мы все работаем в одной команде, — отвечает в свою защиту Толстолобый.
— Хуй там был! Это вы пытались вытурить меня из вашей сраной команды! — кричит Джек. — Терри, скажи ему. Куда это он? Терри?
Но Терри выходит на улицу и возвращается в кэб. Передохнуть в «Такси-клубе» не получилось; даже это грубое братство кажется теперь пустым и приносит одну лишь суету. Джонти в Лондоне — Терри сам проводил его на прошлой неделе. Ронни вернулся в Америку. Своей собственной семье он глубоко безразличен. И вот Терри бесцельно ездит по городу, сворачивает на Ньюбридж и отправляется в сторону Файфа. Впереди простирается Роуд-бридж, скоро его заменят другой конструкцией дальше по течению. Избыточен, как и я, с сарказмом думает Терри. И понимает, что пришло время все кончить, в самом подходящем для этого месте.
Он останавливает кэб и движется по дорожке для пешеходов под налетающими порывами ветра. Да, время пришло. Терри перелезает через парапет и смотрит вниз, на похожую на помятый лист черного железа воду, отмеченную кое-где редкими белыми пенными надрезами, которые напоминают ему личинок Алека. Сделают ли рыбы с его телом то же, что наземные существа сделали с его отцом, с его другом?
Пока он думает о том, чтобы разжать холодные пальцы, звонит телефон. Терри видит, что это Донна. Он отвечает и прижимает трубку к голове, чтобы справиться с шумом завывающего ветра. И все равно едва ее слышит.
— Ба в больнице. Упала с лестницы.
— Понятно, — говорит Терри. Он представляет, как Элис, неосторожная и неуклюжая, в ярости после случившейся ссоры, скатывается на пол и как хрустят ее кости.
— Тебе придется за ней поехать. Я не могу, у меня здесь маленькая, она всю ночь не спала из-за поноса.
— Ясно… она в порядке?
— Да, но вонь жуткая, и это никак не заканчивается. Я ее уже три раза переодевала, засранку эдакую.
— Я имею в виду мою маму, — говорит Терри.
— Они не сказали ни да ни нет. Тебе придется поехать и посмотреть самому, потому что я не могу оставить Кейси Линн.
— Ясно…
Терри вешает трубку. Он снова смотрит вниз и впервые цепенеет от ужаса. Его рука — он не чувствует свою руку, которая лежит на ограждении. Он смотрит на нее; она кажется розово-синей и такой же холодной, каким было лицо Алека в той глыбе льда. Усталость растекается по телу, как смертельный яд, и Терри понимает: он слишком слаб, чтобы перелезть обратно. Второй рукой он засовывает телефон в карман своей куртки «Норт-фейс». Он коченеет от холода и чувствует, что падает…
И он правда падает…
Но только на несколько сантиметров. Каким-то образом ему удалось перевалиться через парапет обратно на дорожку. Он издает крик и чувствует, как ветер жалит его в тех местах, где по лицу катятся соленые слезы. Смерть напугала его. Но то, что он ее обманул, оказалось куда мучительнее и оставило его без сил. И, как по сигналу, он чувствует спазм в паху.
— Почему это со мной происходит? Все, чего я хочу… все, чего я, сука, хочу… — кричит он неумолимому ветру, который несется вдоль русла черной реки, — ВСЕ, ЧЕГО Я ХОЧУ, — ЭТО тупая, сука, ЕЗДа!
Он машинально бредет по мосту, видит, как его онемевшая рука открывает дверцу такси. Все в том же состоянии он на автопилоте едет в Королевскую больницу. И только поток теплого воздуха из открывшихся автоматических дверей заставляет его почувствовать, что он все еще на этом свете.
Элис оступилась и упала, ей сделали рентген, но, кроме ссадин и воспаления, ничего не обнаружили. Терри подвозит ее до дома в полной тишине. Его мать, с головой ушедшая в свой собственный мир страданий и боли, кажется, только к концу поездки замечает, что с ее сыном случилось что-то серьезное.
— Ты сам-то в порядке?
— Да, все хорошо, — отвечает он убитым голосом, от которого Элис пробирает дрожь.
Она пытается заставить его подняться к ней домой, но Терри отказывается и уезжает к себе, после чего большую часть вечера сидит с телефоном, прокручивая номера и решая, кому же позвонить. Потом раздается звонок. Он смотрит на имя и смеется: СУИЦИДНИЦА СЭЛ. Могли бы нырнуть вместе. Настоящая романтика! Он нажимает на красную кнопку, чтобы прекратить вызов. Затем идет в кровать и проваливается в беспокойный, неприятный сон.
Терри просыпается еще более уставшим, из окна сочится анемичный свет, будильник на телефоне заливается резкой мелодией, которую он на своей памяти не устанавливал. Ему совсем не хочется на прием к врачу. Жалкое, мокрое утро, и, хотя на дворе еще май, Шотландия уже практически потеряла всякую надежду хоть на какое-то лето.
В кабинете рядом с доктором Моиром сидит еще какой-то мужик, и это первое, что выводит Терри из себя. В отличие от специалиста по кардиологии, который держался напряженно, этот выглядит как персонаж с дурной репутацией: в коричневом костюме, с небрежной светлой челкой и длинным рябым лицом. Терри кажется, что он тоже может быть каким-нибудь «специалистом». В комнате царит зловещая атмосфера. Интересно, думает Терри, насколько, сука, еще хуже все может стать?
Доктор Моир откашливается:
— У меня ужасные новости, мистер Лоусон.
Терри чувствует, как из него выжимают последние жизненные соки. Он проклинает Донну, которая помешала ему на мосту. Теперь точно пора достать несколько грамм кокоса, снять симпатичный номер в отеле, позвать кого-нибудь, нюхнуть и трахаться до потери пульса.
— Да? И что на это раз? — спрашивает он устало, теперь окончательно сломленный.
— Такого с нами не происходило ни разу… по крайней мере, в этом отделении, — осторожно начинает Моир с таким видом, как будто напрягает все силы, чтобы не взорваться.
Терри смотрит на мужика в костюме, который, наоборот, демонстративно выдвигает вперед подбородок, смотрит на запинающегося Моира и просит его продолжать.
— Судя по всему, у нас два Терренса Лоусона…
У Терри отваливается челюсть. Как-будто все мышцы его вдруг взяли и порвались.
— То есть…
— Да, — говорит Моир, его губы складываются в натянутую улыбку, но глаза переполнены тревогой, — у вас нет проблем с сердцем.
Терри ощущает себя так, как будто у него начался приход после дозы чистейшего MDMA, и в то же время как будто его насадили на огромный елдак. Шок, восторг и негодование закручиваются внутри него, словно конфликтующие турбулентные потоки.
— У вас очень крепкое здоровье, — продолжает Моир. — Уровень холестерина мог бы быть и поменьше, но в целом…
— Я, БЛЯДЬ, В ПОРЯДКЕ! — провозглашает Терри, а затем хватает ртом воздух. — Я… я все это время был в порядке!
Моир начинает непроизвольно моргать.
— Да, это так. Похоже, в нашей базе данных произошел сбой и система перепутала двух разных Терренсов Лоусонов.
Терри откидывается в кресле, голова у него идет кругом. Затем его глаза сужаются до узких щелочек.
— Я засужу Национальную службу здравоохранения к чертовой матери! Эмоциональный стресс! Ущерб за время, проведенное без ебли! Посмотрите, сколько я прибавил, мать вашу, в весе. — Он хватает себя за живот. — Моя карьера в порно пошла по пизде! Я ЧУТЬ БЫЛО, СУКА, НЕ СОШЕЛ С УМА, ЧУТЬ СЕБЯ НЕ УБИЛ! — ревет Терри, пока Моир съеживается в своем кресле. На Терри обрушивается все, что с ним произошло. Он вспоминает пустые глазницы Алека, полные кишащих в них личинок. — Я, блядь… — Он хочет сказать, что ему пришлось даже выкопать из могилы отца, чтобы измерить его член, но вовремя себя останавливает. Он крепко вцепляется в подлокотники кресла и пытается успокоить дыхание. — Один из моих лучших друзей — Ронни Чекер! Я найму самых лучших адвокатов и обчищу вас, ублюдки, до нитки!
Тут вмешивается мужик в коричневом костюме:
— Вы имеете полное право так поступить, мистер Лоусон. Однако, прежде чем вы решите дать ход этому делу, советую вам очень внимательно выслушать то, что я собираюсь рассказать.
— Это что еще за хер? — Терри смотрит на доктора Моира, пренебрежительно указывая на говорящего большим пальцем.
Моир окончательно теряет присутствие духа, молча сидит в кресле и смотрит на мужчину, который лишь холодно улыбается.
— Меня зовут Алан Хартли, я управляющий этой больницы.
— Что бы вы тут ни говорили…
— В Королевской больнице недавно умер ваш отец.
Терри становится трудно дышать, но его ярость не столько препятствие, сколько спасение. Генри Лоусон не имел к нему никакого отношения. Но им не стоит этого знать.
— Да, и что?
— Его смерть была крайне мучительной. Да, он был смертельно болен, но его еще и отравили. Разумеется, вам это известно…
Терри слишком сбит с толку недавним потрясением и собственной злостью, чтобы надеть свое профессиональную маску. Все, что ему остается, — это попытаться сохранить молчание.
— Да, — продолжает Хартли, — кто-то вскрыл его капельницу с физраствором, и его организм был отравлен мочой. Вы хоть представляете, насколько мучительна такая смерть?
Терри направляет свой гнев в другое русло.
— Нет, но это тоже ваша вина! Я засужу вас за это и за все остальное, — бросает он, в то время как сладчайшая мысль: вот тебе пять-один, старый ублюдок, — волной прокатывается через его кровеносную систему. Забыв про таблетки, Верный Друг изгибается, словно супергерой, готовый вырваться из цепей.
— Да… из этого определенно вышло бы интересное дело. Видите ли, мы взяли образцы ДНК у всех наших сотрудников. Но не смогли выявить соответствий с образцом мочи, найденным в капельнице с физраствором. Осмелюсь заявить, что следующим нашим шагом будет передача этого дела в полицию. — Хартли с самоуверенным видом смотрит на Терри, который пытается держать лицо. — Мне представляется вероятным, что, избавившись от подозрений относительно наших сотрудников, полиция решит взять образцы ДНК у всех, кто вступал в контакт с мистером Генри Лоусоном перед его смертью, включая его посетителей. Насколько я понимаю, вы были последним человеком, который навещал вашего отца…
Из-за бурлящего котла эмоций Терри лишь смутно осознает, к чему все идет, но он понимает, что козыри уже не у него. Ему удается только прокряхтеть:
— И что вы хотите сказать?
Хартли изображает подобную надгробной эпитафии полуулыбку: кратко, но эффектно.
— Не думаю, что нам нужно, чтобы расследованием смерти вашего отца занялась полиция, и не думаю, что вам нужно идти по пути юридического урегулирования нашего с вами конфликта, вызванного нашей досадной административной ошибкой, вам так не кажется, мистер Лоусон? Я хочу сказать, что это нанесло бы большой ущерб нашей репутации. Если моральный дух сотрудников под угрозой, то, несомненно, пострадают и пациенты. Ведь это никому не пойдет на пользу, не так ли?
Терри готов ухватиться за это предложение обеими руками. После того как он получил сигнал отбоя тревоги и может снова начать трахаться, он ни за что на свете ни секунды не проведет в тюрьме.
— Да, пожалуй, ты прав, приятель, — хитро улыбается он, в то время как в его воспаленном мозгу бурлит водопад из тех, кто, сука, получит. — И потом, на кой черт делать бочаге этих чертовых адвокатов, верно? Из-за чего вообще начался весь сыр-бор? Скажи мне.
— Вот это правильный настрой. — Хартли встает и протягивает руку; Терри подходит и с благодарностью ее пожимает.
Он направляется к выходу, но тут же снова проскальзывает в палату, где лежал Генри, и подходит к медсестре, которая там дежурит:
— Слушай, я хотел пригласить тебя на ужин. За все, что ты сделал для старого уб… — он осекается, — для старика… для Генри Лоу…
— Я замужем, — улыбается она, не давая ему закончить.
— Очень жаль.
Медсестра пожимает плечами и выходит в коридор. Терри провожает ее взглядом, наблюдает за движением ягодиц и за чулками со швом. Он идет прямо в туалет и разок передергивает. Ловкое прикосновение руки к крайней плоти — и медленное, взвешенное, тянущее движение разрубает лед вечной медикаментозной мерзлоты, его благодарный член встает в полный рост и обдает стены туалета струей. Стоя в кабинке, Терри орет во весь голос:
— Я, СУКА, ВЕРНУЛСЯ! ДЖУС, СУКА, ТЕР-РИИИИИ!
Терри с чувством удовлетворения осматривает малофью, впервые за последние месяцы ощущая себя человеком. Он уже нарушил одно из своих правил: никогда не болтай с девчонкой, если резервуар переполнен. Пора прочистить старые трубы, а может, и несколько новых!
Он возвращается в кэб и пролистывает список номеров в телефоне. Подумывает о том, чтобы связаться с некоторыми потенциальными участницами, но меняет свои планы. Вместо этого он устремляется в одно место, но тут на него находит вдохновение, он сворачивает, паркуется в каком-то переулке, выходит с телефона в интернет и бронирует билеты.
Затем у него загорается другая мысль, и он звонит Больному:
— Я готов снова вернуться в воскресное шоу. В тот фильм.
— Прости, Терри, но я уже взял на эту роль твоего маленького друга Джонти, — со злорадством отвечает Больной. — Он отлично справляется, потрясающий исполнитель. Какое-то время он отказывался от анала, пока я не заверил его, что вырабатывать будут не его угольную шахту. И девчонки к нему прямо прикипели. Он живет с Камиллой и Лизетт в Тафнелл-Парке.
«Моя лондонская вписка», — думает Терри с завистью. И все же он не может обижаться на малыша Джонти.
— Рад, что все получилось.
— Он как раз сейчас со мной в офисе. Хочешь его услышать?
— Да, конечно, передай ему трубку.
— Привет, Терри! Привет, друг! Лондон клевый, ага, Терри, ага, клевый. Поначалу он мне не понравился, слишком большой, а я всего лишь простой деревенский парень из Пеникуика, но к этому привыкаешь, точняк, привыкаешь.
— Ты нашел там «Макдональдс»?
— Ага, но Камилла и Лизетт так хорошо готовят дома и такую здоровую еду, что о «Макдональдсе» я даже не вспоминаю! Я был там только один раз за всю неделю!
— Четко. Не могу сейчас говорить, дружище, я за рулем, но вставь там девчонкам от меня разок.
— Вставлю, Терри, точняк, хорошие девчонки, Терри, точняк, точняк…
Терри выключает телефон и едет дальше. Он паркуется возле предполагаемого пункта назначения, но в этот момент снова раздается звонок. Это Донна.
— Саймон звонил мне на прошлой неделе. Он не берет меня на съемки. Сказал, что ты ему запретил, — сообщает она, но без враждебности в голосе.
— Возможно, это было слегка опрометчиво с моей стороны; это твоя жизнь, тебе решать, — говорит Терри, наблюдая за тем, как молодая мать катит коляску с ребенком по тротуару. — Я не имею права вмешиваться. Просто был не в себе.
Сука, вдул бы ей…
— Ого…
Тише, мальчик…
— Как там Кейси… Люкозад… Сифилис?… — спрашивает Терри, а в это время женщина наклоняется над ребенком в коляске и ее грудь оттягивает бюстгальтер и блузку.
— Кейси Линн! Твою внучку зовут Кейси Линн!
— Ну да… то еще имечко, конечно, — размышляет Терри, пока женщина скрывается из его поля зрения. — Я тебе никогда не рассказывал, почему тебя так назвали? Пока твоя мама лежала в больнице, я сидел пересравшись, потому что, когда я оказался там с Джейсоном и его мамой, это было похоже на поход в мясную лавку. Я минуты три после этого не мог трахаться…
— Пап…
— Подожди, на чем я остановился?… Да! — вспоминает Терри. — Ну так вот, значит, мне было настолько страшно снова идти в родильную палату, что я пошел и напился. Проснулся по-прежнему, сука, в говно пьяный, да еще и с шавермой на лице. Приходит сообщение, в котором говорится, чтобы я быстрее приезжал, потому что у твоей мамы начались схватки. Я посмотрел на шаверму и подумал: если будет девочка, назову ее Донной. Разве я не рассказывал тебе эту историю?
— Рассказывал. Много раз. В общем, я так понимаю, доктор дал отбой тревоги.
— А что, настолько очевидно? Ну, раз уж ты все знаешь, то тебе должно быть известно, что у меня теперь дохрена долгов, которые нужно раздавать! У меня был плотный график, пока я не вляпался в это дерьмо! До скорого, — радостно стрекочет Терри и вешает трубку.
Телефон немедленно звонит снова. Это Сара-Энн. Терри знает, что она встречалась с Ронни, но тот уже давно уехал в Америку. Терри нажимает на зеленую кнопку.
— Терри… — Он слышит ее отчаянное дыхание, за которым следует глухая тишина.
— Как дела, куколка?
— У меня неебически тяжелый период! Я серьезно, Терри… Я пиздец как волнуюсь из-за пьесы. Эти ублюдки все переделывают… Ронни нет дела, он в Нью-сука-Йорке, он думает, что не отвечает ни за что, кроме выписывания чеков! Я проглочу эти таблетки, если ты не… если ты не… приедешь ко мне…
Но Терри уже не слушает, он уверенно стучит в дверь. За дверью слышатся шаги.
Дверь открывается, и за ней стоит Сара-Энн с телефоном в руке.
Терри вешает трубку:
— Чего ты ждешь? Снимай скорее!
— Терри… входи…
— Да уже почти вошел. — Он делает шаг вперед и запускает ей руку под легинсы, а затем и под трусики. — Только не говори, что ты не в настроении. Что ты в растерзанных чувствах и все такое, — шепчет он ей на ухо, а она поворачивает к нему лицо, и ее язык, словно ящерица, шмыгает к нему в рот.
Сара-Энн захлопывает дверь, стаскивает с себя футболку, расстегивает у Терри на поясе ремень и при этом трется о его руку.
— Терри… трахни меня…
Пока она тащит его наверх, в спальню, Терри наслаждается, дразня ее легким сопротивлением, но затем сдается и говорит:
— Ничего не поделаешь. Получишь у меня по полной программе…
Когда его штаны падают на пол и Верный Друг выпрыгивает из трусов, как ружье почетного караула, Терри с удовольствием отзывается на мольбу драматурга:
— Вставь мне…
— Непременно, — говорит Терри, слегка отступая.
Он думает о том, что дело не в Генри Лоусоне и не в Алеке Почте, потому что единственная личность, на которую он когда-либо хотел быть похож, — это Джус Терри. Из кармана его джинсов выпал телефон и теперь на нем раздается звонок. Терри видит на экране имя: РОННИ ЧЕКЕР. Речь о билетах на самолет в Нью-Йорк и турнире по гольфу. Жаль, что он буквально только что забронировал билеты на рейс «Райан-эром» в Гданьск. Да, в Нью-Йорке его ждали бы горы мохнаток, но дотуда семь часов лету. Чуть больше чем через три он уже был бы по яйца в сладкой полячке. Выбор очевиден.
Но сейчас есть дела, требующие его незамедлительного вмешательства, потому что Сэл со вздохом произносит:
— Я так сильно этого хочу, — после чего обвивает его ногами, притягивает к себе, он входит глубже, а она извивается и дрожит.
— Без этого никуда, верно? — улыбается Терри.
Он вставляет, долбит и искусно прокладывает себе путь в рай, где, войдя в женщину, мужчина и его член становятся одним целым, — вот он, вкус жизни!
