Глава 16
Тяжелый танк
1. Северный Крым, Ишуньские позиции. 19 октября 1941 года
321-я дивизия «в тот раз» бездействовала на Евпаторийском полуострове, пропуская разгар боев на севере. Кузнецов постоянно дергал ее, то двигая к перешейку, то приказывая возвращаться. А потом 321-я в одиночку отражала немецкое наступление, истаяв почти полностью. Мало кто ушел к партизанам.
А 184-я дивизия простояла без дела все время сражения на Перекопе в районе Балаклава – Судак.
Теперь же обе дивизии занимали позиции на Ишуньском плато – сравнительно небольшом пространстве, ограниченном с севера озерами Старым, Красным и Киятским, с юга – рекой Чатырлык, впадающей в Каркинитский залив, а с востока – линией села Уржин – Воинка.
Овладев Перекопскими позициями, командование немецкой 11-й армии не решилось всеми своими силами начать бой за Пятиозерье. Передовыми отрядами противник прощупывал дефиле, пытаясь захватить ключевые позиции.
Театр военных действий представлял собой безнадежно ровную и безрадостную равнину – степь да солончаки. Прилегавшая к Сивашу Карпова балка открывала проход между озерами Киятским и Красным – здесь держала оборону 106-я дивизия. А голая высотка с развалинами монастыря контролировала проход между озерами Старым и Красным.
Кто владел ею и лежавшей в глубине деревней Пролетарка, тот держал в руках выход к Ишуни. На высотке закрепился, как и «в тот раз», 417-й полк, числом не больше батальона, но «на этот раз» здорово укрепленный артиллерией, особенно гаубицами-шестидюймовками.
Два указанных прохода и третий – между озером Старое и Каркинитским заливом – заминировали моряки. В сухую, просоленную, твердую землю закапывались здоровенные морские мины.
Помня прошлый опыт, Октябрьский не торопил моряков-минеров, дав тем время основательно подготовиться, прежде всего защитить электрические провода. Да еще и управление минными полями удалось состряпать понадежней, двойным – как фронтальным, так и по направлениям.
Вечером 170-я пехотная дивизия немцев, поддержанная тридцатью самоходками «Арт-Штурм», вырвалась к устью Чатырлыка.
Октябрьский в бинокль наблюдал за атакой, переступая от нетерпения, как застоявшийся конь. Немецкие цепи и коробочки САУ ползли медленно, но неотвратимо.
Минеры тоже не торопились. И вот – пошел ток по проводам!
Ахнуло сразу два взрыва. Морские мины рвались, как громадные фугасы, вздыбливая горы земли, камней и пыли, уничтожая все подряд в радиусе десятков метров.
Вот парочка «Арт-Штурмов» полетела, кувыркаясь и распадаясь в воздухе – отдельно гусеница, отдельно лист брони, скрюченные тела самоходчиков, похожих на черные свастики.
Воздушная волна разошлась по степи, ударив в лицо горячим ветром, донося запах взрывчатки и вкус соли.
– Есть!
В ту же минуту земля сотряслась трижды – три тучи всклубились вверх, мешая огонь с пылью.
Филипп опустил бинокль и глянул на лыбившихся минеров.
– Так держать!
– Есть так держать!
Подошел обеспокоенный Батов.
– Пора вам, товарищ командующий, – проговорил он настойчиво. – Самолет ждет. А то, чего не хватало, налет устроят.
– Ладно, ладно, заботливый вы наш, – проворчал Октябрьский, возвращая генеральский бинокль. – Сами тоже не светитесь особо, у нас лишних генералов нет. Был один, да весь вышел!
2. Ишуньские позиции. 19 октября 1941 года
Когда старлей Томин взобрался на высоту с развалинами монастыря – отметка 21,8, – то малость приободрился. Все кругом было ровное, как стол, а он занимал самое высокое место.
По сторонам копошились артиллеристы из 417-го полка, окапывая (как они сами говорили – «окучивая») 152-миллиметровые гаубицы числом шесть штук, а также противотанковые «сорокапятки».
Сам Томин прибыл во главе «полудивизиона», как выразился старшина Чекан. Сам старший лейтенант звал его «недодивизионом» – под командованием Томина находились две батареи 37-миллиметровых автоматов, причем в одной из батарей числились всего три пушки. Правда, подогнали парочку «газонов» с ДШК.
Старлей взобрался на остаток кирпичной стены и поднес к глазам бинокль. М-да…
Немцы и не собирались закапываться, позиционные сражения они не планировали. Похоже, что готовится очередная атака.
Вон и самоходки выдвигаются. Зенитные автоматы имели не тот калибр, чтобы дырявить броню «Арт-Штурмам». Хотя если подойдут поближе…
У немецких самоходок лобовая броня в 50 миллиметров, его зенитки продолбят немецкую сталь со ста метров, а если в борт целиться, то с еще большей дистанции влупить можно. С километра.
Гоша обернулся на позиции. Повезло ему со старшиной.
Раньше, как выедешь на такую вот высотку, сам бегаешь, проверяешь, как установлены орудия, а тут все Чекан спроворит – зенитчики, как мухи, летают.
Автоматы новые достались, по личному приказу Октябрьского, на колесных прицепах. Не так мобильно, нежели в кузовах, зато огонь метче будет – «стрельба с упора».
Только строенные «душки» на грузовиках, ну, да этим можно…
– Вижу самолеты противника!
– Первая батарея, к бою! Вторая батарея…
Все и так бегали, а сейчас засуетились еще быстрей. Томин глянул в бинокль – со стороны Перекопского залива приближались старые знакомые, «лаптежники».
С ними он еще в Румынии познакомился и долго не мог сообразить, как же их сбивать, гадов. Если бы они просто летели, тогда все просто – зная скорость, делаешь упреждение.
Но «Юнкерс-87» – пикирующий бомбардировщик. Срываясь в пике, он не только противно сиреной завывает, но и резко увеличивает скорость. Попробуй, попади!
Оставалось одно, и Томин пришел к этому опытным путем – следовало постоянно сопровождать цель, сверяться при помощи трассеров. Тогда сразу становится ясно, куда стрелять.
Только так и можно «лаптежников» извести.
«Юнкерсы» приблизились и начали свое кружение. Вот первый перевалился через крыло и заскользил вниз, набирая скорость. Послышался заунывный прерывистый вой «иерихонской трубы».
– Огонь!
Забили пушки, посылая очереди. В каждой обойме было пять снарядов, бронебойно-трассирующих или осколочно-трассирующих. Череда ярких трассеров уносилась в направлении падающего силуэта «лапотника».
Наводчики корректировали огонь, и вот снаряды сошлись в одной точке, перекрещиваясь с самолетом.
«Юнкерс» полетел дальше, уже в виде облака огня, из которого вываливались обломки.
– С почином, славяне! – заорал Чекан.
– Огонь!
Второй огневой взвод сумел достать «лаптежника», который еще не покидал круга, и тот вывалился из зловещего хоровода.
Это очень не понравилось остальным пилотам. Похоже, они занервничали и решили свалить – сбрасывая бомбы в озеро, бомберы входили в разворот.
Зенитки сосредоточили огонь на удиравших, но большого успеха не добились. Правда, два «Юнкерса» решили исполнить свой долг до конца.
Оба вошли в пике, правда, не выдержали курс до конца, вывернули раньше, чем надо, из-за чего бомбы, направленные на гаубичные батареи, ляпнулись на берег озера, подняв в воздух массу жидкой грязи.
Пушки прострочили фюзеляж одного из «лапотников». Бомбер не вспыхнул, не взорвался, а вертикально вошел в мелкую воду, рассыпаясь и плющась. Кругами пошли волны, и лишь один хвост высовывался из мутной воды.
Напарник рухнувшего бомбовоза ушел-таки.
– Молодцы! – крикнул Томин. – Туда их!
– Товарищ командир! Танки!
– Это не танки, это самоходки.
– Хрен редьки не слаще!
– Ребята, наводи!
– Первый огневой взвод… Огонь по танкам!
– По самоходкам – огонь!
Плоские, словно приплюснутые «Арт-Штурмы» больше всего походили на танки без башен, которым умудрились вставить пушку чуть ли не между гусениц – она торчала из низенькой рубки.
Рубку эту сваривали из листов обычной стали, но попасть в нее было затруднительно – уж очень маленькая мишень. Пушка на «Штуг-III», как правильно назывался «Арт-Штурм», стояла 75-миллиметровая, однако ствол был коротким, из-за чего самоходка становилась беззащитной в ближнем бою.
Тем не менее на счету «Арт-Штурмов» числились тысячи танков, не считая пулеметных гнезд и дотов. Интересно, что идею «штурмовой артиллерии», воплощенной в «Штуг-III», подал Эрих фон Манштейн.
И вот идея материализовалась в железе.
– Огонь! – донеслось до Томина с позиций «гаубичников».
Грохнули орудия, и в тыл немцам улетели увесистые снаряды.
– Огонь! – скомандовал Гоша.
Высота была небольшой, но все же давала преимущество. Мелкие 37-миллиметровые снаряды язвили «Арт-Штурмы», а осколочно-фугасные, выпущенные соседями, рвались, поражая пехоту.
– Далеко до них! – проорал Чекан. – Не пробить!
В эту самую секунду гаубичный снаряд взорвался рядом с самоходкой, перешибая той гусеницу. «Штуг-III» заскребла единственной «гусянкой», подворачиваясь бортом, и кто-то из зенитчиков выдал короткую очередь.
Три снаряда прободали борт самоходки, и сразу же рванула боеукладка, вышибая люки.
– Ур-ра-а!
Томин сорвал пилотку и утер ею лицо. Хорошо пошло!
3. Ишуньские позиции. 18 октября 1941 года
Капитан Арьков медленно обошел свой латанный «Ил-2». От его группы осталось ровно десять штурмовиков, все настолько потрепанные, что ремонт требовался каждой машине.
Кое-как переправившись из Одессы на аэродром близ Евпатории, Арьков твердо решил переделать «горбатых» в двухместный вариант. Допекло!
Непобедимый и грозный спереди, «Ил-2» оказывался совершенно беззащитным сзади – немецкие истребители заходили штурмовику в хвост и сбоку на десять-пятнадцать метров и били по самолету из пулеметов и пушек.
Хватит!
Если менять конструкцию на заводе, то место стрелка надо было располагать за бензобаком, устраивая бронелист в шесть миллиметров и пулемет. Все прекрасно, но лишняя тяжесть нарушала центровку самолета – «Ильюшин» поздно отрывал хвост, когда взлетал, и слишком рано опускал его при посадке.
Вот только Арьков был не на заводе, и перед ним стояла задача посадить-таки стрелка любым способом! Хотя способ был один – переделать багажник в место для пулеметчика.
На месте бывшего «входа» в багажник умельцы из мастерских прорезали отверстие и установили в нем погон с 12,7-миллиметровым пулеметом УБТ. Сидеть стрелку приходилось на привязной брезентовой лямке. При этом у него не было ни фонаря, ни брони, ни связи с пилотом, но даже такая кустарная переделка шла на ура.
В ходе ремонта все-таки сумели установить стальной лист, отделявший стрелка от бензобака № 3, а ближе к хвосту приделали кусок бронеплиты толщиной в шесть миллиметров, защищавший его ноги. Однако «безлошадные» пилоты, жаждавшие занять места борт-стрелков и расквитаться с немцами, были рады и этому.
На всех УБТ не хватило, поэтому одно из звеньев вооружили 7,62-миллиметровыми пулеметами ШКАС. Турель с УБТ весила двести семьдесят кило, со ШКАСом – чуть больше двухсот, но справиться с отяжелевшим штурмовиком удалось-таки. Наладили триммеры управления, и все вернулось к норме.
Нет, конечно, самолет оставался тяжеловат в управлении, виражить на нем было трудно, но «Ил» никогда не отличался легкостью. Немцы не зря прозвали штурмовик «бетонным самолетом»!
…Обойдя «Ил-2» по третьему разу, Арьков махнул рукой:
– Сойдет! Ромка, пойдешь стрелком?
– А то! – расплылся в улыбке Гарин.
* * *
– …По самолетам!
Арьков первым влез на крыло своего «горбатого» и плюхнулся на сиденье. Гарин пыхтел позади, устраиваясь.
– Как ты?
– Да нормально… Тесно!
– Это да… Внимание! Мужики, помните – если у вас за спиной сидит стрелок, это еще не значит, что вам не надо поглядывать в зеркальца. Помогайте стрелкам! Если фриц заходит точно в хвост, подверните чуток, чтобы киль не загораживал цель. Если немец летит выше и целится по кабине, тоже подыграйте стрелку. Все всё поняли? На взлет!
Десятка штурмовиков, низко гудя, словно рой рассерженных шмелей, пробежала по аэродрому, распуская шлейфы пыли, и грузновато поднялась в воздух.
Следом взмыли истребители прикрытия, их было всего шесть. Шесть «Як-1».
– «Маленькие», осваиваем новую методу! Мы, когда на цель выйдем, запустим «карусель» – в круг станем. Так никто к нам не подберется незамеченным. Ну, и вы тоже покружитесь. Лады?
– Лады, «большие»! – ответил командир группы истребителей. – Давненько я на карусели не катался!
Внизу промелькнули позиции 172-й дивизии, далеко слева заблестело море, а впереди обозначилось движение – это ползли немецкие самоходки.
– Командир! Атакуем?
– Отставить. Нам аэродром надо раздолбать, чтобы не одна фрицевская курица не снесла яичко на наши позиции. Ясно?
– Ага! Мы вроде как лисы!
– Хорьки мы! Хорь, ежели заберется в курятник, то всех на хрен передушит!
– Вперед, хорьки…
– Вижу «мессеры»! Заходят справа!
– «Маленькие», прикройте.
– Работайте, «большие». Прикроем.
«Яки» отвернули в сторону, где мелькали худые силуэты немецких истребителей, сцепились с ними, закружились в «собачьей свалке».
– Вижу цель! Набираем высоту!
Арьков потянул ручку управления на себя, и штурмовик неохотно пополз вверх, взбираясь на «горку».
Сверху открылся немецкий аэродром – пыльная взлетка, ряд «Юнкерсов», палатки, грузовики с боеприпасами.
– На боевом курсе! Приготовиться к атаке!
«Ильюшин» мягко перевалился и заскользил, скатываясь в пологом пике. Слева понеслись навстречу дымные трассеры «Эрликонов», но Арьков только зубы сжал. Не возьмешь!
Уже выходя из пике, он выпустил реактивные снаряды. Те понеслись редким веером, подрывая «лаптежников» на земле. Соседнее звено обстреляло цистерну с бензином, та рванула, окатывая огнем бомбы, аккуратно сложенные под тентом.
От взрыва топлива «Ил» качнуло, а когда стали взрываться бомбы, то удары воздушных волн отбросили самолет, словно исполинской подушкой заехали.
– Второй заход!
Покидая круг, штурмовики набрасывались на немецкие самолеты. Кончились эрэсы, в дело пошли крыльевые пушки и пулеметы. «Юнкерсы» в капонирах вздрагивали и подпрыгивали от частых попаданий, а пилоты с обслугой разбегались кругом, как тараканы, застигнутые на кухне.
Усмехнувшись такой ассоциации, Арьков подумал: «Тапком их, тапком!»
– Командир! «Мессер» на хвосте!
Капитан поморщился. Увлекся ты, однако…
Немецкий истребитель спокойно заходил сзади, и уже поводил носом, прицеливаясь. Надо полагать, торчавший пулемет не пугал гитлеровца – в люфтваффе уже насмотрелись на советские штурмовики с торчавшими сзади палками. Пугались немцы недолго, пока не поняли, что деревяшки не стреляют.
Но на этот раз они попались – «палка» застрочила, выдавая увесистые пульки в 12,7 миллиметра. Очередь разнесла «худому» всю морду, разбив мотор, изрешетив кабину. Истребитель завертел «бочку», да так и ввинтился в недалекую землю.
Второй желающий сразу шарахнулся, поняв, что русские не на испуг берут, да только не рассчитал – уйдя с линии огня, «мессер» был атакован «Яками». Мощным вооружение, стоявшее на «Як-1», назвать было трудно, но «худому» хватило.
И все же «маленькие» послужили в бою подтанцовкой – главную партию «сплясали» борт-стрелки. Арьков смотрел сверху на степь и налюбоваться не мог – одиннадцать костров и пятен гари насчитал он. Одиннадцать серых и черных шлейфов уходили к небесам.
– Уходим, мужики!
Штурмовики развернулись над разгромленным аэродромом и потянули на юг.
«Горбатый» сел тяжеловато, все-таки немецкие пулеметы изрядно порвали обшивку на крыльях, уже и каркас проглядывал, как кости на израненном теле.
Арьков вылез из кабины, спрыгнул на землю – ноги подогнулись, и он едва не упал.
– Гарин, вылазь! – весело заорал он. – Ты их сделал!
Он подошел поближе.
– Гарин… Эй…
Стрелок молчал, уткнувшись головой в пулемет. Кровь из пробитой головы заляпала борт черными мазками.
– Командир! – подбежал старшина Шагин. – Как мы их, а?!
Арьков ничего не ответил, лишь молча стащил с головы шлемофон. Пилоты подходили и тоже обнажали головы.
Было тихо, только ветер шуршал сухой травой и ворошил мокрые волосы.
4. Тендровская коса. 18 декабря 1941 года
Инкин всегда поражался сухопутным стратегам, которые мыслили исключительно в понятиях «земной тверди», не принимая во внимание водные просторы.
Такое впечатление, что для них на глобусе не существует океанов, а о пароходах они имеют самое смутное представление.
Эти стратеги нудно перечисляют пути снабжения немецкой армии боеприпасами и всем прочим, потребным для исправного ведения блицкрига, наблюдая на картах лишь железные да шоссейные дороги. Чтобы перевезти все грузы, нужны сотни эшелонов и десятки тысяч грузовиков.
Вот только немцы и прочие европейцы, когда кривятся, говоря о русском бездорожье, как-то забывают о том, что в самой Европе далеко не везде проложены шоссе, а самый главный путь для снабжения группы армий «Юг» называется Дунай.
Эта великая река начинается в Германии. Именно там, в Баварии, в Венгрии, и начинается погрузка – тысячи теплоходов и барж сплавляются в Румынию, где и выгружаются.
Когда Октябрьский занял Добруджу, снабжение дало сбой, и это стало дополнительным фактором долгого стояния 11-й армии вермахта – интенданты спешно искали новые пути доставки снарядов, патронов, провизии, горючего, но ничего, кроме железной дороги, ведущей через Львов, не нашли.
Железнодорожники задыхались, партизаны бесчинствовали – весело было.
Почему немцы с румынами так настойчиво ломились в Одессу? Да потому что это – порт, самый близкий к Дунаю. Станут речники-дунайцы разгружаться в Одессе – 11-я, 6-я и 17-я армии вермахта, 1-я танковая армия Клейста сразу вздохнут свободнее, ибо поставки горючего и прочего станут регулярными и полновесными.
Однако Приморская армия удерживала Одессу, и тогда вермахт ринулся за Днепр, прорывая советский Южный фронт, занял Николаев, Очаков и Херсон. Теперь дунайские пароходы могли идти в Николаев и разгружаться там. Тоже вариант, хотя и посложнее, подальше, подороже. Можно было и вовсе следовать с Дуная на Днепр и накачивать, накачивать немецкие армии снарядами и бензином. Но и этот план провалился!
А все дело в Тендровском боевом участке, отдаленном «филиале» Одесского оборонительного района.
ТБУ занимал Тендровскую косу на юге, остров Березань и Кинбурнскую косу на севере – и преграждал путь немцам в Днепро-Бугский лиман.
Еще 15 августа начальник Генштаба сухопутных войск Германии Франц Гальдер писал: «В портах Варны и Бургаса на борту судов находится 65 тысяч тонн снабженческих грузов. В первую очередь необходимо как можно скорее доставить для 11-й и 17-й армий в Одессу и Херсон 15 тысяч тонн боеприпасов, 15 тысяч тонн продовольствия, 7 тысяч тонн горючего». Не вышло!
На Тендре установили стационарную батарею из трех 130-миллиметровых орудий, перебросили пару зенитных дивизионов и батарею 122-миллиметровых гаубиц. Под защитой бетонных фортов базировалась 2-я бригада торпедных катеров. На косе построили посадочные площадки для истребителей 73-го ИАП и форты открытого типа – громоздили по одному-двум земляному валу, прикрытых рвом, за валами устанавливались по двадцать-пятьдесят орудий.
17 октября силы ТБУ возросли за счет кораблей Дунайской военной флотилии – мониторы и бронекатера должны были прикрывать фланг со стороны лимана.
* * *
Инкин только головой покачал, когда сошел на берег Тендровской косы. Песок да трава, ни единого деревца, а все возвышенности – это валы. Самые высокие, пятиметровые, еще турками были накопаны, во времена Суворова.
Весь берег усыпан ракушками, они хрустели под ногами.
Взобравшись на вал, Инкин глянул на безлюдный пляж, что тянулся до самого горизонта – ровный, гладкий… Ну, не совсем гладкий – вон сколько воронок «нарыто».
Бомбят Тендру постоянно… и не всегда безнаказанно.
Старлей усмехнулся, глядя на остов «Юнкерса», зарывшийся в песок. Долетался.
Инкин постоянно оглядывался на флотилию, причаленную к хлипким пирсам. Впрочем, море не особо качало кораблики – флотилия уместилась внутри просторной лагуны, отгороженной от большой воды узкой песчаной косой, как молом.
Ага, засемафорили…
Старлей бегом спустился с вала и поспешил на монитор «Бессарабия» – его родимый бронекатер так уделали бомбы и снаряды, что не выдержала посудина, затонула.
Правда, горевал Инкин с командой недолго – Абрамов доверил старлею трофейный монитор, пообещав, что галунов прибавится.
Перебежав по сходне, Аркадий оказался на палубе.
Башни со 120-миллиметровыми орудиями поражали не слишком, а одну из трех гаубиц даже пришлось демонтировать. Сняли и пару 66-миллиметровых пушек. Зато освободилось место для башенно-палубных установок для 132-миллиметровых реактивных снарядов, а также целого «выводка» зенитных автоматов в 37 и 20 миллиметров. Мало того, рукастые механики еще и зенитный прожектор присобачили, да какой! 120-сантиметровый, имевший синхронную связь с визиром 1-Н. Этот «фонарик» с осевой силой света в 490 свечей доставал на восемь километров!
Впрочем, больше, чем оружие, уверенность внушало бронирование – монитор опоясывался листами катаной брони толщиной в 40 миллиметров, а палуба, башни и рубка были защищены плитами в 75 миллиметров.
«Бессарабию» строили еще в Австро-Венгрии, двадцать пять лет тому назад и толк в броненосцах знали…
– Командир на мостике! – объявил Брагин.
В рубке было тесно, хотя, конечно, с катером не сравнить – хоть танцуй.
Инкин покосился на рулевого. Сперва его напрягало, что половина команды была ему незнакома, но вторая-то половина пришла вместе с ним, и близость «своих» катерников успокаивала.
– Доложить готовность к бою и походу.
Помощник и командир БЧ-2 Илья Малеев отрепетовал команду, и по всему кораблю разнеслась череда докладов, словно эхо прошло.
– Корабль к бою и походу готов! – доложил Илья.
– По местам стоять, со швартовых сниматься.
– Есть по местам стоять, со швартовых сниматься!
– Отдать швартовы.
Боцман со швартовной командой тотчас же исполнили приказ.
– Сигнальщик, отмашку!
– Сигнал прошел, на «Ростовцеве» отмашка.
Инкин, ощущая подошвами дрожь, пущенную дизелями, скомандовал:
– Право руля.
– Есть право руля!
– Правая. Вперед самый малый.
– Есть правая. Вперед самый малый.
Звонковая трель машинного телеграфа прозвучала кратко и деловито.
– Руль право двадцать. Обе машины вперед самый малый.
«Бессарабия» плавно двинулась вперед, малость укатываясь вправо. А вот и пролив в разорванной косе.
– Руль прямо.
– Есть руль прямо.
Миновав протоку точно посередине, монитор вышел в Тендровский залив.
* * *
Над головой реяли чайки, потом пролетело звено других «чаек», истребителей с Крыма. Краснозвездные самолеты очертили круг над Тендрой и пошли на посадку.
Небо хмурилось, и рваные тучи словно передавали цвет морю – воды тоже поугрюмели. Впрочем, бури не ожидалось, да и ветер дул не сильный.
– Что видно? – спросил Инкин.
– Ничего, товарищ командир! Пусто!
Старлей положил руки на леера. Флотилия не просто так вышла в море – ожидались «гости». Из Бургаса шли болгарские транспорты «Шипка» и «Варна», из Констанцы – румынские «Сучава» и «Каварна». В трюмах они везли боеприпасы и продовольствие для 17-й армии вермахта и следовали в Николаев.
Конвой охраняли болгарские миноносцы «Дързки», «Строги», «Смели» и «Храбри», а также две румынские канонерки – «Сублокотенент Гикулеску» и «Капитан Думитреску».
Одни немецкие холуи стерегли других холуев.
Мониторы «Бессарабия», «Ардеал», «Ростовцев» и «Ударный» плюс дивизион бронекатеров шли малым ходом к оконечности Кинбурнской косы, которая указывала на Очаков. Между косой и материком пролегал узкий пролив, меньше четырех километров в ширину, и уж его конвой миновать не мог. Никак.
В принципе, Абрамов не слишком стремился к тому, чтобы встретить транспорты именно в проливе – уж слишком близко к Очакову, а там немцы. Флота у них нет, зато люфтваффе – имеется.
А нам оно надо?
Вот и курсировала «эскадра» восточнее Кинбурна, поджидая болгар с румынами севернее ТБУ.
– Дымы на горизонте!
– Ага! – заулыбался Инкин. – Пожаловали!
– Сейчас мы вас встретим… – пробурчал Брагин.
Разнеслись команды, и монитор скоренько изготовился к бою. То же самое оживление было заметно на палубах кораблей, шедших по соседству.
Заметить низко сидевшие мониторы издали было почти невозможно, а вот транспорты просматривались вполне. Первыми ударили «морские катюши» – оглушительный, раздирающий уши и душу вой разнесся над волнами, и эрэсы понеслись к каравану.
Реактивные снаряды были неуправляемы, но прицелиться в здоровенный пароход было не сложно. Летевшие на огромной скорости, РС пробивали борта и палубы транспортов и взрывались в трюмах, в надстройках, иногда в море.
– Огонь!
В дело вступили гаубицы и башенные орудия, кромсая нетолстую сталь. Неожиданно вся палуба «Сучавы» взлетела на воздух – это сдетонировали снаряды. Множественный взрыв был настолько силен, что пароход остановился, превращаясь в дырявую лоханку, из которой во все стороны летели снаряды и осколки.
Болгарский миноносец «Храбри», не полностью отвечая своему названию, вильнул, скрываясь за корпусом гибнущей «Сучавы» – видимо, опасность заработать осколок пугала «братушек» меньше, чем встреча с советскими моряками.
«Дързки» и «Строги» открыли вялый огонь из 47-миллиметровых пушек – на каждой миноноске стояло по три таких орудия. Потом появился третий – «Смели», и болгары будто бы вдохновились, приободрились – стрельба усилилась.
– Огонь!
«Ударный» дал залп из 130-миллиметровых орудий, «Ардеал» с «Бессарабией» добавили из своих, а бронекатера и вовсе бросились в атаку, и впрямь походя на танковую роту – пушечный гул был схож.
Первым не выдержал «Дързки» – словив сразу три или четыре снаряда, он стал крениться на левый борт.
Инкин опознал миноносец по двум белым полосам на одной из дымовых труб – особая примета «Дерзкого», ежели по-русски.
«Строги» умудрился выпустить две торпеды подряд. Если бы торпедисты не спешили, а хорошенько нацелились в мониторы, достаточно неуклюжие посудины, то им, возможно, сопутствовал бы успех. Однако 450-миллиметровые «самоходные мины» пронизали строй вертких бронекатеров.
Катерники очень разозлились и весь огонь своих пушек обратили на «Строгого». Лишившись обеих труб, миноносец сразу потерял скорость, превращаясь в мишень на учебных стрельбах.
Методичный обстрел закончился тем, что болгарская лоханка погрузилась в воду, а изо всех щелей, дыр и пробоин забили мутные фонтаны.
К этому времени «Шипка» и «Варна» горели, а «Каварна» медленно погружалась в море носом, все выше задирая корму, пока не показался гребной винт.
Именно под кормой, как под занавесом, Инкин и разглядел «Храбри», удиравший наперегонки с румынскими канонерками.
Катерники бросились в погоню, и в это время краснофлотец на носу закричал:
– Воздух!
Старлей обернулся к северу – оттуда летели самолеты числом с эскадрилью. Это были «лаптежники», они мчались километрах в пяти от воды и над местом морского боя закрутили «карусель». Ведущий бомбер с переворотом через правое крыло вошел в пике, ускоряясь с жутким ревом и воем сирены.
«Юнкерс-87» падал не прямо на «Бессарабию», а целился в то самое место, где секунд через двадцать монитор оказался бы.
– Право руля! – заорал Инкин. – Самый, самый полный!
Машины взревели, буруны за кормой запенились, и «Бессарабия» ощутимо прибавила ходу, уходя от упрежденной точки.
– Лево руля!
Бомба взорвалась, вздымая тонны и тонны вспененной воды, а «лаптежник» вывернул у самых волн. Натужно воя, он стал задирать нос, чтобы набрать высоту, но этот его порыв был оборван парою очередей из зенитных автоматов.
Взрыв бензобаков располовинил «Юнкерс», и бомбовоз рухнул в море, так и не набрав ни высоты, ни скорости.
– Огонь, огонь!
Все стволы были обращены к небу, открывая пальбу по «лаптежникам» и «Мессершмиттам», их прикрывавшим.
12,7-миллиметровые пулеметы, 20и 37-миллиметровые пушки учащенно молотили, отбивая налет.
Одному «Мессершмитту» вздумалось пройтись на бреющем, чтобы «подчистить» палубы русских мониторов. Самолет снизился и заложил вираж, пролетая чуть выше мачт дымившего транспорта «Шипка». Именно в этот момент вскрылась палуба болгарского парохода, и туча обломков ударила по немецкому истребителю снизу, ломая тому одно крыло, пробивая фюзеляж, расколачивая мотор.
«Мессер» как летел, так и упал, зарывшись в волны.
Бронекатера качало основательно, и о метком огне речи вести как будто бы нельзя было, а все ж три суденышка взяли один бомбовоз в перекрестный огонь и доконали его, причем весь боеприпас вколотили между крыльев – осколки фонаря и ошметки пилота так и брызнули вверх.
Еще три бомбера оказались чувствительно задеты и не стали геройствовать, а парочка оставшихся, изнывая от желания насолить русским, метко сбросила бомбы и потопила-таки миноносец «Храбри». Обознались ли немцы, приняв болгарский корабль за советский, или пилоты решили наказать «союзничков» за трусость, осталось неизвестным.
А «Храбри» медленно опрокинулся на борт, да так и ушел на дно.
Сильно поредевшая эскадрилья стала уходить, провожаемая очередями, а чадный дым с горевших транспортов словно провожал «лаптежников» и «худых», тянулся следом копотными шлейфами.
И тишина…
5. Ишуньские позиции. 18 октября 1941 года
«КВ-1» выехал, подвернул, забираясь в громадный окоп, и замер. Как только клокотанье мотора угасло, у Вальцева в ушах зазвенело, а все звуки, неслышные ранее, прорезались, четкие и ясные.
Кряхтя, Мишка выбрался на броню и глянул поверх свежего земляного вала. Гладь…
Куда ни посмотри – серо-коричневая равнина с белыми пятнами солончаков.
Вальцев стащил шлемофон и устало отер ладонью потное лицо. Запоздало вспомнил, что руки у него в масле, стало быть, черная полоса поперек всей морды обеспечена. Да и хрен с ней…
…Когда они добрались до Севастополя, то надеялись, что их хотя бы на «бэтушку» посадят – вроде бы были лишние, только-только из ремонта.
Объявили им, что свободных «БТ-7» нет и не предвидится. И «тридцатьчетверок» нету. Все упали духом, и тут командир 5-го танкового полка объявил, что с Керчи подвезли парочку «КВ-1» и один «КВ-3».
Лейтенант Шевелёв тяжелый танк один раз в жизни видел, да и то издалека, но тут же вскочил и бодро доложил: готовы, мол, вести в бой «Клима Ворошилова». Нам бы только двоих в экипаж – на тяжелом танке бьются впятером.
В тот же день под командование Шевелёва прибыли Борис Шагин, наводчик, и Володя Белый, радист. Теперь лейтенанта «освободили» от наводки и стрельбы, это за него делал Шагин, а Шевелёв мог полностью сосредоточиться на ведении боя.
Вальцев поначалу не слишком радовался. Конечно, это здорово, что они опять в танке, но уж больно здоров «КВ», уж больно тяжел!
С другой стороны, вся эта «лишняя» тяжесть называется броней, и немцы не зря кличут «КВ» «призраком». Сколько ни стреляют по «КВ», а подбить не могут – не берут его снаряды, как духа бесплотного.
Шагин одну историю занятную рассказал, как «КВ» целую немецкую дивизию не пропускал под Райсеняем – это в Прибалтике.
6-я танковая дивизия вермахта двое суток воевала с одним «КВ»! Тот расстрелял и раздавил гусеницами колонну немецких грузовиков, потом прицельными выстрелами уничтожил артиллерийскую батарею.
Фрицы, конечно, палили в ответ, но снаряды из их 37-миллиметровых противотанковых «колотушек» не оставляли на «КВ» даже вмятин. Да что пушки – броню «КВ» не могли пробить даже 150-миллиметровые гаубицы!
Потом немцам повезло – метко ударили, и снарядом порвало гусеницу советскому танку. Но зря гитлеровцы надеялись, что это заставит советских танкистов бросить свою машину!
«КВ» занял единственную дорогу, ведущую в Райсеняй, и двое суток не пропускал немецкую дивизию.
Обойти его не удавалось – вокруг лежали болота, в которых вязли и армейские грузовики, и легкие танки.
Лишь к концу второго дня фрицам удалось расстрелять «КВ» из зениток. Но, когда немецкие солдаты опасливо приблизились к несокрушимому танку, башня повернулась в их сторону…
Лишь граната, брошенная в люк «КВ», покончила с русским танком. Так-то вот.
Вальцев, надо сказать, зауважал свой танк и как-то смирился с тем, что тот тяжел и капризен. Зато – крепость!
Ко всему прочему, экипажу лейтенанта Шевелёва достался опытный «КВ-3». Он был выпущен всего в двух экземплярах – один остался на заводе, а второй усилил 5-й полк.
Вот уж правда, что тяжелый танк! «КВ-3» весил 68 тонн.
По шоссе его пускать было нельзя – перемелет весь асфальт, да и мосты не держали этот танк. Зато и пробить его было практически невозможно.
Лоб – 120 миллиметров! Борт и корма – 90. Даже знаменитая немецкая зенитка «ахт-ахт» сделает дыру в «КВ-3» лишь со ста метров. Только кто ж ее подпустит так близко?
Но и это не было главным. Ни башня в форме конуса, что дополнительно повышало ее стойкость против снарядов противника, ни удлиненная ходовая часть, чтобы выдерживать огромную массу, не поражали.
Поражало орудие – длинная, мощная 107-миллиметровая пушка ЗИС-6.
Даже с трех километров она бы пробила борт «КВ-3», а с километра и лобовую броню проломила бы! Силища!
И Вальцев, сам того не замечая, стал гордиться, что рулит таким танком. «КВ-3», правда, уже отмахал две тысячи километров, и моторесурс его заметно сдал, но механик с Кировского завода с жаром убеждал Миху, что еще как минимум тыщу километров танк пройдет без ремонта. И убедил…
– …Миха! Заснул, что ли?
– А, чего? Фу ты, черт… Задремал что-то, товарищ командир!
– Выводи танк, чего зря место занимать? Вон, пускай лучше «Т-34» станет. Нам-то капонир зачем?
– Эт-точно!
Заведя двигатель, Вальцев послушал рокот – 850 «лошадок», однако! – и дал задний ход. Гусеницы залязгали, завизжали, и танк покинул укрытие. Развернувшись, мехвод занял место с краю.
– Двигун не глуши! – крикнул Шевелёв. – Немчура зашевелилась, сейчас в атаку пойдет!
– Пускай идет… Далеко не уйдет!
Между тем майор Баранов, командующий 5-м танковым полком, получил приказ выдвигаться в сторону Старого озера, чтобы ударить во фланг немецким колоннам – Манштейну подбросили роту «Арт-Штурмов» и два взвода танков «Т-IV» – ровно десять машин.
И это при том, что 5-й полк располагал всего десятком «Т-34». Раньше в распоряжении Баранова было множество плавающих танкеток «Т-37» и «Т-38», чуть ли не шестьдесят единиц, но всех их уничтожили немцы, бомбами и снарядами.
Так что подкрепление в виде трех «КВ» оказалось весьма своевременным.
Комполка еще и подсуетился насчет противовоздушного прикрытия – зенитчики заранее окопались неподалеку от берега озера. Позиция у них была не ахти, ну, так тут везде ровно, будто все утюгом выгладили.
– Вперед, Вальцев! Гони!
– Ага… – буркнул себе под нос Миха. – Разгонишь эту бандуру, как же…
«КВ-3» бодро лопотал гусеницами по сухой и кремнистой земле – копать ее сущее мучение, лопатки тупятся и «заворачиваются». Но весной тут, говорят, грязь непролазная, застряла бы их семидесятитонная махина. И попробуй ее потом выволоки!
Это тебе не бегемота тащить. Кита как минимум!
– Танки! – доложил Шагин.
– Ага… – оживился Шевелёв. – Лишь бы только «тридцатьчетверки» вперед не рванули, мешать будут, заслонят нам все цели…
– Товарищ командир! А давайте отсюда и ударим!
– Тьфу! А точно! Бронебойным заряжай!
Сатаров запыхтел и доложил:
– Есть бронебойным! Готово!
– Шагин, видишь «Арт-Штурмы»?
– Вижу! Штук пять или шесть.
– Во-во! Этих пропускай. Вон, за ними – «четверки».
– Да они вроде как оврагом проезжают, одни башни видать…
– Сейчас выедут! Как пятая по счету покажется, начинай.
– Есть!
Вальцев со своего места видел только верхушки башен немецких танков.
– Огонь!
Орудие знатно громыхнуло – 107 миллиметров, не хухры-мухры!
Снаряд прошелестел над верхушками трав, впаялся в борт «четверки». Мгновение спустя ударил взрыв – сдетонировавшая боеукладка подняла башню «Т-IV», как крышку чайника. Та заплясала на огне, рвущемся из недр танка, и рухнула.
– Бронебойный!
– Есть! Готово!
И пошла веселуха. «КВ-3» бил метко, и все его снаряды накрывали цель. Подбив пятый по счету танк, русский тяжеловес дождался контрудара – сразу несколько самоходок и танков развернулись к нему передом, к озеру задом, и начали пальбу.
– Уши!
Миха поспешно зажал уши ладонями. И тотчас же словно гигантская кувалда ударила по башне: «Бум-м-м!»
Прямое попадание. Тут же другое.
– Огонь, Шагин! Огонь!
Сатаров уже не ждал команды, сам заряжал бронебойные. Еще пара танков загорелась, одному башню набок своротили – длинное дуло в землю уперлось.
Командиры самоходок первыми сообразили, что лучше с русскими не связываться, и дали задний ход, но для «КВ-3» было без разницы, куда им стрелять – в лоб или в борт.
Миха пару раз менял позиции, пока не набрел на идеальную – танк заехал в неглубокую промоину. Цели стало хуже видать, зато слабое звено – гусеницы – было скрыто, над землей один корпус выглядывал, да башня, а их немцам не пробить.
А тут слева еще два «КВ» выкатились, добавили огоньку. Справа двинулись «тридцатьчетверки», стреляя на ходу и отсекая от самоходок пехоту.
50-миллиметровый немецкий снаряд ударил в башню, выбил сноп искр и ушел рикошетом вверх и вбок.
– Огонь!
– А все уже! Десятый танк подбит!
– Ты подбил?
– Не, Лёха, наверное!
– «Арт-Штурмов» тоже не видать… А, нет, вон парочка уходит! Вальцев, вперед!
– Есть вперед!
Громоздкий «КВ-3» покинул промоину, двинулся по траве, мимо горевших немецких танков и колонны грузовиков, где вволю порезвились «КВ-1» – половина «Опелей» и «Бюссингов» была раздавлена гусеницами. Ну и правильно!
Мы вас сюда не звали!
6. Севастополь. 18 декабря 1941 года
…Когда «доброжелатели» оповестили-таки Октябрьского о похищении дочери, комфлота возжаждал крови. Он бегал по кабинету в бункере и рычал от несдерживаемой ярости.
До боли ему хотелось одного – сорваться с места, кинуться на поиски, найти свое сопливое сокровище, а похитителей…
О, тут фантазия заиграла, далеко уходя от понятий гуманизма.
Когда же стало известно о татарах, то Филипп поугрюмел.
В свое время он, хотя и не выражал своего мнения вслух, был против переселения крымских татар в казахские степи.
Да, тысячи татар сотрудничали с немцами и сами охотились на русских, но не все же…
Теперь мнение Филиппа резко переменилось. Высылать! Да!
А сначала неплохо было бы провести древнеримский обряд децимации на новый лад – расстрелять к такой-то матери каждого десятого Абдуллу, Мустафу и прочих!
Октябрьский без сил опустился на стул. Вот, пожалуйста – командующий флотом ни о чем другом думать не может, как о спасении своей дочечки…
Просто чудо, что жена еще не в курсе. Он специально послал морпехов домой, якобы для охраны, а на самом деле добровольцы не должны были допускать дурных вестей. Подругам, соседкам и прочим сердобольным болтунам вход был воспрещен.
«Если с Римкой что-нибудь случится, она этого не переживет… А ты?»
По всей стране множатся сироты. Жены теряют мужей, а мужья – жен. Гибнут родители, гибнут дети…
Горе народное таково, что его и вообразить себе невозможно. Однако когда в опасности твое собственное дитя, это мучает куда сильнее.
Не стучась, в кабинет ворвался адъютант и выпалил в манере Цезаря:
– Нашли! Живая! Невредимая!
Октябрьский, который при виде его начал привставать, обессиленно рухнул обратно.
– Где… дети? – выдавил он.
Филипп хотел было спросить о судьбе Риммы, но вовремя вспомнил, что пионеров было куда больше.
– Едут! В Севастополь!
– И кто их?
– Татарский отряд Аблаева. Говорят, сын бывшего головы Бахчисарая.
– А этих кто?
– Опергруппа НКВД. Командир – Селим Гиреев.
Вот так-то, товарищ Октябрьский. Твое чадо было спасено татарином. Люди есть люди, и поганцев полно у любого народа. Разве среди русских нету предателей? Власов еще не изменил Родине, но это, наверное, в крови – позыв к предательству…
Октябрьский с трудом встал, опираясь обеими руками в стол.
Да-а… Здорово тебя зацепило, адмирал…
Он только головой покачал.
Неожиданно зазвонил телефон, тот самый, на котором прикреплена мельхиоровая пластина герба СССР. Адъютант метнулся и поднял трубку, тут же вытягиваясь в фрунт.
Филипп поспешил навстречу, взял поданную ему трубку.
– Командующий флотом Октябрьский слушает.
– Сталин говорит, – донес аппарат глуховатый голос. – Мы в курсе событий, которые произошли в Севастополе и на Перекопе. Что думаете делать, товарищ Октябрьский?
– Держаться, товарищ Сталин. Я, к сожалению, не проследил за Кузнецовым…
– Да, жаль, товарищ Октябрьский. Жаль, что вы сразу не ввалились к Кузнецову со своими башибузуками… Шучу. Тут товарищи выражают мнение, что необходимо эвакуировать из Одессы Приморскую армию…
– Этого нельзя делать, товарищ Сталин! Ведь так мы сдадим Одессу! Немцы получат морской порт и быстренько наладят через него полноценное снабжение южной части вермахта, ведь Дунай рядом. Конечно, 51-я армия не в состоянии отбросить немцев обратно за Перекоп. Все, что можно сделать имеющимися силами, – это отступать с боями, переходя в контратаки. Флот, конечно же, поможет – на подступах к Евпатории, к Керчи и Феодосии. Корабельная артиллерия не позволит немцам спуститься с гор. Но этого мало. Необходимы подкрепления, и ничего лучшего, чем переброска частей 44-й армии, я не вижу. Если будет принято соответствующее решение, флот перебросит армейцев к той же Феодосии.
– Хорошо, товарищ Октябрьский. Я помню ваше предложение о 44-й и поддерживаю его. Но звоню я не только поэтому… Как вы относитесь к тому, чтобы расширить свои полномочия – и ответственность? Мы предлагаем вам занять должность Главнокомандующего войсками Крыма. В вашем подчинении, товарищ Октябрьский, окажется и Черноморский флот, и две армии – 51-я Отдельная и 44-я.
Филипп незаметно выдохнул, холодея, и твердо ответил:
– Я согласен, товарищ Сталин.
– Тогда приступайте немедленно. Всю необходимую помощь Ставка вам окажет. До свиданья.
Октябрьский осторожно положил трубку.
– Я слышал, товарищ командующий! – взволнованно сказал адъютант.
– Тогда сиди здесь и бди. Как только что сообщат о Римме, сразу доложишь мне по рации. Я в Симферополь, поработаю новой метлой…
Из воспоминаний контр-адмирала Я. К. Жукова:
«…Пожалуй, ничто так удручающе не действует на пехоту и танки противника, как огонь корабельной артиллерии. Ее 130- и 100-мм снаряды, проносясь над нашими головами, рвутся в гуще гитлеровцев. Рядом с нами в боевых порядках морской пехоты находятся выносные корректировочные посты: они поддерживают с кораблями постоянную радиосвязь, сообщают им цели, корректируют стрельбу.
Обогнув оконечность Кинбурнской косы, к нам на помощь перешли из Днепровского лимана в Егорлыцкий залив мониторы «Ударный» и «Железняков». Весь день они вели огонь по танкам и мотопехоте немцев. И почти весь день, не менее восемнадцати часов, висели над ними «юнкерсы».
К вечеру немецко-фашистское командование бросило против кораблей одновременно 22 самолета. Они заходили на бомбометание с разных направлений. Командир монитора «Ударный» капитан-лейтенант И. А. Прохоров, меняя скорость хода, всячески уклонялся от бомб, сыпавшихся с самолетов. Артиллеристы и пулеметчики создали стену заградительного огня. Они сбили один самолет, подбили второй. Стволы орудий и пулеметов раскалились.
И все же «юнкерсы» пикировали на «Ударный». Поединок становился все более трагическим. В корму монитора попала бомба, вышла из строя первая машина.
Грохот, пламя, осколки… Как ни старались моряки, поступление воды вовнутрь корабля приостановить не удалось. Борта его буквально были прошиты сотнями осколков, и вода фонтанами заливала машины, кубрики, коридоры.
При повторном налете бомбардировщиков монитор получил двенадцать прямых попаданий. Взорвался артпогреб с боезапасом, и корабль затонул в Егорлыцком заливе.
Было уже совсем темно, когда едва державшиеся на воде моряки услышали шум мотора: к ним спешил катерный тральщик, управляемый старшиной 2-й статьи Николаем Кадниковым. Он спас моряков, доставив их в Покровку. Всем им была немедленно оказана медицинская помощь. Раненых положили в госпиталь»
