Глава 15
Тени Яйлы

…Начальство было не в духе, поэтому Боцман каменел лицом, чтобы его полуулыбочка, то и дело кривившая губы, не была сочтена за непочтительность.

Капитан госбезопасности Ивернев хмуро посмотрел на него и пробурчал:

– Присаживайтесь, товарищ Гиреев. Так вы у нас ханских кровей, оказывается?

Боцман не сдержался, фыркнул:

– Не знаю уж, имею ли я право титуловаться, товарищ капитан, а уж дворцов с имениями точно не нажил.

Ивернев лишь рукой махнул:

– Да я не про то совсем, Селим Шахинович. Вы мне скажите – род ваш точно ханский? Это важно.

Гиреев пожал плечами:

– Да как тут скажешь? Я только деда своего помню, Девлета Эминовича. Стало быть, прадеда Эмином звали. Дед всегда гордился предками, на соседей свысока смотрел, только… Я ж не принц какой, чтобы генеалогию вести до седьмого колена. И вообще, русский я! И мать у меня русская. Я по-татарски выучился, когда в Гражданскую все мои померли и дед меня к себе забрал, в Феодосию. У него домишко был ма-аленький, с садиком, правда. А меня к садоводству тянуло не очень, я все на море пропадал, на соседском баркасе ходили, рыбу ловили… Ну, как ловили… Мужики с сетями возились, а я по хозяйству корабельному. Так вот и заделался Боцманом. Хотя, когда служить пошел на крейсер, до старшего краснофлотца дорос.

– Стало быть, по-татарски вы говорите. Это хорошо… А как будет «хорошо»?

– Якши.

– Все с вами ясно… – опираясь кулаками в столешницу, капитан поднялся, сделав знак Гирееву – сиди, мол, – и прошелся по узкому и длинному кабинету. – Дело вот в чем… По полученным сообщениям, крымские татары в тех селениях, которые уже оккупированы немцами, поддерживают новые власти, а вот в тех, которые находятся в нашем тылу, творят нехорошие вещи. И стреляют в наших, и нападают… Из 51-й армии дезертируют сотнями! Немцы-то мигом смекнули, что к чему, и листовки с самолетов разбрасывают, обещая татарам устроить протекторат в составе германского Рейха. Крымские татары не любят русских, терпеть не могут большевиков, а вот к фон Манштейну они целой депутацией явились – и фруктов натащили, и тканей покрасивше, ручной работы, все для «освободителя татар Адольфа Эфенди».

– Суки… – буркнул Боцман.

Ивернев кивнул.

– Пока что Манштейну удалось сформировать из татар пару вооруженных рот самообороны для защиты своих селений от нас, «неверных», а в дальнейшем планируется создавать «мусульманские комитеты» под руководством СС, а крымцев зачислять в вермахт. Знаете, сколько татар было призвано в 51-ю армию? Двадцать тысяч! Можете быть уверены, что практически все они дезертируют, как только мы начнем отступление. А мы его начнем, деваться некуда! Вот такая ситуация…

– Я думаю, товарищ капитан, что, как только Красная армия перейдет в наступление и очистит Крым от немчуры, татары мигом присмиреют.

– Согласен, но до той поры они будут стрелять нам в спину.

– Согласен, – неохотно вымолвил Боцман.

– Но это все так, политинформация. А задание твоей группе будет такое… Нет, сначала расскажу, с чего все пошло. Короче. В пионерском лагере «Артек» оставались ребятишки, не всех эвакуировали сразу. Вчера ожидали пару автобусов, чтобы всех оставшихся вывезти в Ялту, пересадить на транспорт «Армения» и переправить в Новороссийск. Детей оставалось всего шестнадцать человек, с ними четверо вожатых. Пришли два автобуса, все сели и поехали… И пропали. А позже к «Артеку» подъехали настоящие автобусы, но пионеров уже не было. НКВД всех на уши поставила, милиция с собаками по всем тропкам и закоулкам прошлась, но выяснили немного. Стало ясно, что детей вывезли татары, вывезли куда-то в Яйлу, и не в селение, а на какую-то свою тайную базу. Подпольщики хреновы… А сегодня в ялтинский горком партии подбросили письмо. Цитировать эту пакость не стану, суть такая – дети не пострадали и не пострадают. Они – в залоге. Если, скажем, мы кого схватим из татар, то его обменяют на одного из пионеров. Так и написали – ведем, мол, заготовку ваших чад для будущих потребностей крымско-татарского легиона!

– Суки, – повторил Гиреев.

– Суки, – согласился Ивернев. – И я думаю, что похитители не в курсе, что одна из похищенных девочек – дочь командующего Черноморским флотом.

Боцман присвистнул.

– Вот-вот… – ворчливо сказал капитан. – Представляешь, как сразу можно на Октябрьского «наехать»? Что угодно требуй!

– Мое задание – спасти Римму Октябрьскую? – прямо спросил Гиреев.

– Знаешь, как ее зовут?

– Слыхал.

Ивернев вздохнул.

– Трудно тут… – прокряхтел он. – На меня сверху давят, требуют немедленно найти и освободить Римму…

– А остальные как? Они ж тоже дети!

– Да понимаю я! – плачущим голосом сказал Ивернев и шлепнул ладонями по столу. – В общем, так. Программа-минимум: спасти Римму. Программа-максимум: спасти всех. Берешься?

– Якши! – оскалился Боцман.

К выходу готовились быстро, но тщательно. Маня выкрасила волосы в черный цвет и стала удивительно похожа на татарочку. Разумеется, не Мария уже, а Марьям.

Долго подбирали имя Антону Данилину, пока не нарекли Андаром. Серегу Рудака перекрестили в Сарджана.

Тяжелого оружия вроде пулеметов с собой брать не стали, даже без рации решили обойтись – освобождение заложников требовало нейтральности. Если вдруг придется показаться противнику, то лучше всего было бы представиться этакими «борцами за веру», маленьким отрядом, который собирает под свои знамена сам «Селим-хан».

Время было такое, что у татар царили разброд и шатания, далеко не все хотели воевать на стороне немцев, и во всей этой неразберихе только-только начинали кристаллизоваться первые очажки сопротивления советской власти и Красной армии.

Крымско-татарская верхушка, все эти беи с имамами, у которой большевики отняли и власть, и богатство, была возбуждена самой перспективой вернуть утраченное, да еще чужими руками. О, да благословит Аллах Адольфа Эфенди!

Поэтому-то Боцман полагал, что его группа не вызовет особых подозрений. Наоборот, при встречах с предателями родины им окажут всяческое содействие.

В кои веки пригодилось его непролетарское происхождение!

А по секрету Боцман выпросил через Ивернева несколько пачек рейхсмарок, раздобыть которые для НКВД было нетрудно, и самый настоящий Рыцарский крест Железного креста с Дубовыми листьями и Мечами – одну из высших наград Третьего рейха.

Раздобыть такой «крестик» было архитрудно и едва ли возможно, но фотографии имелись – опытные ювелиры сработали гитлеровский орден за половину рабочей смены.

Собравшись, сели на коней и отправились в путь. На Яйлу.

Яйла – это небольшое горное плато, да не одно, а целая цепочка. Ялтинская яйла, Айпетринская, Гурзуфская и так далее. Эти плато невелики, они тянутся вдоль Главной Гряды Крымских гор и представляют собой холмистую местность, покрытую альпийскими лугами с обилием трав и цветов, где попадаются хвойные деревья.

Наверное, когда-то в древности тут росли густые леса, но пастухи разных племен выпасали тут коз и овец с первобытных времен. Вот и свели на нет сосняки.

Летом тут раздолье – к северу тянутся жаркие степи, к югу обрываются горы, спускаясь к синему морю, а на яйлах прохладно. Могут и дожди пойти, туманы нависнуть.

Глубоким ущельем Калыч-Богаз разведывательно-диверсионная группа выбралась на Яйлу, где посвистывал ветер, на удивление теплый.

Трава вокруг давно побурела, и только несколько сосен, истрепанных ветром, зеленели на фоне ярко-синего неба.

Боцман внимательно огляделся.

Полдня было потрачено на то, чтобы хоть как-то определиться, понять, куда именно направились похитители. Крым не так уж велик, как хочет казаться. Укрыться тут есть где, но южный берег многолюден, в отличие от сухих степей у Сиваша, скажем, где солончаков больше, чем чистой воды. Свидетелей много, тем более что пару автобусов спрятать непросто.

Оба «ЯАЗа» были угнаны в Симферополе, а обнаружили их брошенными в Алуште. Ясно, что Алушта не стала конечным пунктом – детей довезли до нужного места, а автобусы перегнали подальше, чтобы запутать следы. И все-таки их видели.

Энкавэдэшники опросили массу народу, и свидетельства, хоть и противоречивые подчас, позволили сузить район поисков.

Помогла и ошибка похитителей. Неподалеку от Калыч-Богаза, глубокого прохода, разделявшего яйлы, обнаружили труп красноармейца. Тот отлучился с поста, чтобы отлить, и, видимо, нарвался на отряд, уводивший детей.

Красноармейца повесили за ноги, воткнув в рот отрезанный член.

Следов было много, натоптали изрядно, но путей отхода у татарского отряда было всего два, и один из них вел к Калыч-Богазу.

– Не думаю, что они двинулись в степь, – проговорил Тося-Андар, – укрыться там негде. Скорей всего, прошли яйлой и укрылись в горах. В лесу или в пещерах, их тут уйма.

Боцман кивнул. Луга тут тянулись к югу, где резко обрывались вниз. Частенько встречались провалы, каньоны, щели, гроты – вода, миллионы лет просачиваясь сквозь местные известняки, точила и точила себе пути, образуя подчас извилистые ходы, раздававшиеся в подземные залы.

– Сарджан, идешь налево, – скомандовал Селим, – я направо. Ищем следы!

– Понял, командир, – кивнул Рудак.

Поправив на плече «Шмайссер», он направился по дуге, всматриваясь в сухую землю. На яйле далеко не вся трава побурела, хватало и зеленой, даже цветы встречались, хоть и подувядшие.

Внезапно Сергей остановился.

– Товарищ командир, – позвал он негромко.

Боцман тут же подошел. Хмыкнул довольно и присел на корточки возле нескольких камней – один из них прижимал к земле скомканный пионерский галстук, а другой, поменьше, лежал рядом, впритык, указывая направление.

– Вожатый, наверное, – предположил Тося. – Догадался.

– Или татарин, – буркнула Марьям. – Указали ложный след.

– Это вряд ли, – покачал головой Боцман. – Похитители не стали бы раскрывать себя. Ведь даже ложный след – это тоже след. Выдвигаемся!

Отшагав километра два, разведчики набрели на высохшую лужу. Корочка грязи еще не закаменела, была вязкой и хорошо сохранила пару отпечатков копыт. А рядом – большой след сапога и маленький, детский – вмятина на мягкой глине сберегла рисунок подошвы на кеде.

– Это они, – спокойно сказал Боцман.

– В точку! – весело сказал Тося, отходя в сторону.

Согнувшись, он выпрямился и показал еще один галстук.

– Верным путем идёте, товарищи!

– Тише, ты!

Гиреев отобрал у Данилина галстук и положил в карман, где уже лежал такой же – у него появилась идея.

– Тося, ты у нас лучше всех по-немецки можешь.

– Йа, йа! Дас штимт!

– Будешь изображать нашего дорогого гостя из СС. Скажем… гауптштурмфюрера Цольмана. Готлиба Цольмана. Годится?

Тося замотал головой:

– Не пойдет, командир. Звание уж больно низковатое…

– Тося…

– Ну, хоть штурмбанфюрером!

– Черт с тобой…

– Шайтан со мной! – жизнерадостно откликнулся Данилин.

– Шагом марш!

– Йаволь!

Стоянка чабанов не сразу была опознана, представляя собой невысокие стены, сложенные из камней, к которым приткнулись хижины. По запакощенному двору бродили несколько овец, но больше всего было видно следов лошадиных копыт.

Навстречу разведчикам вышли чабаны в живописных нарядах – с ножами у пояса, зашитые в бараньи куртки, с широкою черною перевязью через плечо, на которой в футляре хранились молитвы, славившие Аллаха, обутые в буйволовые сандалии, в остроконечных бараньих шапках, глубоко надвинутых на голову.

Обгоняя пастухов, выбежали здоровенные псы, гавкавшие гулко и басисто.

– Мир вам, – громко сказал по-татарски Боцман. – Мы следуем за своими друзьями, что стали… хм… невольными суруджи для десятка детей большевиков. Не дадите ли приют коням и всадникам?

Чабаны переглянулись, и вперед вышел старший – седой дед с колючим взглядом.

– Кто ты, гость? – спросил он голосом, на удивление твердым.

Боцман усмехнулся.

– Зовут меня Селим Гирей, – медленно проговорил он. – Надеюсь, что вскоре не стану скрывать, кто я.

Старик забеспокоился:

– Как звали твоего деда, уважаемый?

– Девлет Эминович.

Чабан вздрогнул и отвесил низкий поклон. Было заметно, что отвык он давно кланяться, ибо не стало над ним господ, но душа раба будто ждала прихода хозяина – и дождалась.

– Проходи к огню, Селим-хан, и не побрезгуй нашим угощением.

Боцман милостиво кивнул, спешился и небрежно передал поводья пастушонку.

Сработало.

Могло, конечно, случиться и так, что пастухи были нормальными колхозниками… Нет, не могло. Не стали бы похитители рисковать, подъезжая неизвестно к кому. Эта стоянка лежала на их пути. Осталось узнать, куда он ведет дальше.

«Хан» и его «свита» проследовали в самую большую хижину. Расселись на кошмах, на сырых шкурах забитых овец, на потниках и седлах.

От разведенного костра ощутимо тянуло теплом. Огромные плоские котлы с овечьим молоком стояли на огромных таганах по сторонам костра – это варился сыр.

Молодой чабан живо приготовил лепешки, другой стал спешно нанизывать мясо на шампуры.

Боцман оглянулся – на него повеяло давним детством. Кругом них, по стенам и углам, на полках стояла и висела незатейливая пастушечья посуда, лежали стопки свежего каймаку – жирных маслянистых пенок с овечьего молока, а в кадке плескался катык, разведенный водою, – кислое молоко, которое пастухи пили, как квас.

Гиреев очень спешил, но и виду не показывал, что торопится – сидел, развалясь, ожидая, когда дожарится мясо. Марьям, как и подобает настоящей подруге батыра, готовила чай в глиняном кувшине, и у нее это неплохо получалось.

Наконец старик подал на маленький столик чашу со скворчавшим мясом.

Боцман взял пальцами поджаренный, пахучий кусочек, попробовал и кивнул: якши!

Мясо и впрямь удалось – нежное, мягкое, оно ничуть не отдавало бараниной, чей привкус Селиму не нравился никогда.

– Скоро ли прогонят большевиков, Селим-хан? – почтительно спросил старик.

– Скоро, – важно ответил Боцман. – Немцы уже в Крыму. Большевики еще сопротивляются, но им не устоять против доблестной германской армии. Советы будут сметены!

Чабаны уважительно зацокали языками: ай, хорошо сказал!

Разговор велся неторопливый, Селим как будто и не участвовал в нем. Так, разве что отвечал будущим «подданным» на их вопросы. Но отвечал так, что пастухи поневоле раскрывали свои мелкие секреты.

Старик дважды упомянул Ахмеда Аблаева, сына фабриканта, который вел отряд аскеров, конвоировавших детей. Этот герой степей, этот мужественный воин Аллаха не побоялся «сразиться» с дюжиной мальчишек и девчонок, с тремя девушками-вожатыми и одним парнем-очкариком, занимавшим хлопотную должность старшего пионервожатого.

– Ахмед-эфенди увел всех на старую дачу своего деда, городского головы Бахчисарая, – выкладывал старик, гордясь, что посвящен в дела таких больших и уважаемых людей.

– Это далеко? – с неудовольствием сказал Боцман. – Я провожаю важного гостя из самого Берлина, который тайно прибыл сюда для встречи с Ахмедом-эфенди.

Селим с достоинством поклонился Тосе, и тот надул щеки.

– Это совсем недалеко, – всполошился чабан. – Ваши кони отдохнули и донесут вас до места засветло!

– Тогда мы отправимся в путь.

– Иншалла!

Дорогу до старой дачи даже выспрашивать не пришлось, чабан сам объяснил, как туда добраться. А когда Боцман сунул ему пару рейхсмарок в оплату за гостеприимство, старик едва не расцеловал мятые бумажки – Марьям не удержалась, скривилась.

Кони и впрямь набрались сил – топали бодро. Боцман внимательно смотрел по сторонам. Нет, он не высматривал врага, его интересовали те приметы, что оставляли за собой пионеры или их вожатые. И углядел-таки.

Неясно, останавливались ли здесь конвоиры и их подконвойные, но пионерский галстук алел между корней засохшей сосны.

– Ага!

Спрыгнув, Селим быстро поднял галстук, по старой привычке проверив, не ловушка ли это. Но нет, ни гранаты, ни иного сюрприза не наблюдалось.

– Третий, – сказала Марьям.

– Йа, – кивнул Тося.

– Вперед, – заключил Боцман, вскочив в седло.

Дорога уводила вниз, по глубокому каньону, где среди камней журчал ручей. Это была именно дорога, вернее, натоптанная тропа – копыта лошадей выбили траву, отбросили камни с пути.

Каньон вывел в лес, но в тени сосен оказалось не зябко, а куда теплей, чем на ветреной яйле.

Местность становилась все живописнее – по бокам поднялись в небо отвесные скалы, подножия которых курчавились в зелени, а потом дорогу преградила полуразрушенная стена, сложенная из камней. Ворот не было, одни петли торчали из кладки, а дальше, за разросшимися садовыми деревьями, проглянули развалины большого дома.

Его левое крыло сохранило первый этаж, стены второго поднимались до подоконников несуществующих окон, а справа громоздились одни обломки и обугленные стропила.

– Осторожно, – негромко сказала Марьям.

Боцман кивнул.

Все, кто подъезжал с гор, могли оказаться под перекрестным огнем. При этом те, кто сидел в засаде, ничем не рисковали, их прикрывал камень.

– Стой! – раздался грубый окрик по-татарски. – Кто такие?

– Селим Гиреев со спутниками! – громко ответил Боцман. – Я провожаю важного посланника к Ахмеду-эфенди!

После недолгого замешательства другой голос приказал спешиться и шагать по одному.

Гиреев не спеша покинул седло и направился к воротам, ведя коня в поводу. За оградой к нему вышло четверо с винтовками. Все щеголяли в красноармейской форме без знаков различия, красные звезды с фуражек тоже были сорваны, одни лишь темные пятиконечные отметины на выгоревшей ткани остались.

Усатенький молодчик с мертвым, будто стеклянным взглядом сказал:

– Докажи, что ты из Гиреев!

Боцман холодно усмехнулся.

– А кто ты такой, – медленно проговорил он, – чтобы я тебе что-то доказывал?

Молодчик хищно улыбнулся.

– Узнаешь, – проворковал он, – когда я прикажу тебя расстрелять!

– Когда немецкое начальство утвердится в Симферополе, тебя поймают и казнят, как большевистского наймита!

– Это кого здесь наймитом зовут? – послышался скрипучий голос.

«На сцене» появился пятый – толстый человек с обрюзгшим лицом, закутанный в халат.

– Вашего аскера, Ахмед-эфенди, – надменно сказал Селим. – Я не ошибся? Это вы – Ахмед Аблаев?

– Не ошиблись… Селим-хан, – выговорил Аблаев, оглядывая Боцмана. – Краем уха я услыхал что-то о важном посланнике…

– Об этом наедине, эфенди.

Ахмед сделал широкий жест:

– Прошу! Только… винтовки лучше оставить. Мустафа!

– Как скажете, – сдержанно ответил Селим, перебрасывая свой карабин бритоголовому аскеру. Перестрелку он устраивать не собирался – если РДГ поднимает пальбу, это означает, что солобоны они, а не разведчики-диверсанты.

Боцман велел «Сарджану» и «Марьям» присмотреть за лошадьми, а сам, вместе с Тосей прошел в дом.

«Присмотреть за лошадьми» означало осмотреться и постараться обнаружить, где держат пионеров с вожатыми.

В старой даче уцелели всего две комнаты. Аблаев провел своих гостей в бывшую гостиную и обернулся к Боцману, ожидая разъяснений.

– Позвольте вам представить, – торжественно провозгласил Селим, – специального посланника Великого германского Рейха, штурмбанфюрера СС Готлиба Цольмана!

Если Боцман надеялся произвести эффект на «Ахмеда-эфенди», то ему это удалось с блеском – Аблаев был потрясен.

Данилин сделал шаг вперед, лихо щелкнул каблуками и резко кивнул головой.

– Фюрер немецкой нации Адольф Гитлер, – сказал он еще более напыщенно, – повелел присоединить Крым к землям Рейха под названием Готенланд, и могучее воинство генерала Эриха фон Манштейна выполняет приказ фюрера. Скоро доблестные войска вермахта займут Симферополь. Фюрер велел мне передать вам, что он благорасположен к крымским татарам и готов учредить протекторат в их землях. Фюрер также надеется, что татарские аскеры с честью послужат Рейху, вступив в ряды вермахта, и вместе с немецкими солдатами одержат победу над кровожадным еврейско-коммунистическим игом.

– О, да… – выдохнул впечатленный Аблаев.

– Обстоятельные переговоры о совместной борьбе с большевизмом мы проведем позже и в расширенном составе, а пока позвольте мне вручить вам высокую награду Рейха.

Ахмед побледнел, а Тося достал красивую коробочку и вынул из нее Рыцарский крест. Повесил его Аблаеву на шею и отступил на шаг, любуясь.

– Хайль Гитлер! – пискнул Ахмед.

Боцман покосился – в окна заглядывали аскеры, открыв от восторга рты. Ну, на это он и надеялся – в окнах ни одного целого стекла, слышно хорошо. Пусть знают, кто к ним прибыл, пусть проникнутся важностью момента!

– Начинается новый этап борьбы в большевизмом, – проговорил Селим, – когда все татары должны подняться и не просто оказать поддержку немецкой армии, а отстоять свою свободу и веру с оружием в руках. Дело движется к финалу, эфенди, и в наших силах сделать его счастливым для татарского народа. Ваше первое задание, эфенди, будет несложным, но ответственным – необходимо разложить костры на яйле, чтобы принять самолет с оружием. «Юнкерс» прилетит завтра, ровно в полночь. До этого времени нужно найти подходящее место, очистить полосу от крупных камней и приготовить топливо для трех костров.

– Сделаем, Селим-хан! – с готовностью сказал Аблаев.

– А вот тут у меня есть сомнения, – сухо сказал Боцман. – Вы настолько уверены в нашей с вами победе, что уже сейчас ведете себя крайне неосмотрительно. Что это за история с похищенными пионерами?

– Я… Мы… – пролепетал Аблаев, но тут же сузил глаза: – А откуда вы знаете?

– Это знает весь Крым! – резко ответил Селим. – Знает каждый сопливый сержант НКВД! А почему я связал пионеров с вами…

Боцман, как фокусник, достал из кармана три галстука.

– Если бы я и Сарджан не обнаружили их первыми, – холодно сказал он, – то по этому «красному» следу вскоре устремились бы скорохваты Берия. Ваши аскеры, эфенди, даже не заметили, как дети оставляли свои галстучки, расставляя вешки на пути к вашему убежищу!

Аблаев побледнел, а Тося с беспокойством заговорил, сбиваясь на «немецкий» акцент:

– Найн! Найн! Это нельзя, это товольно рано! Топлестные фойска вермахта отержат победу, но польшевики, эти фанатики, сопротивляются, и захват Крима нельзя ожидать ранее ноября! Нельзя начинать нашу совместную деятельность с провала, это нетопустимо!

– Я все исправлю! – горячо заговорил Ахмед. – Мы сейчас же уведем этих юных большевиков!

Боцман сделал вид, что задумался.

– Ладно, – проворчал он. – Надеюсь, успеете. Когда вы привели детей сюда? Ночью?

– Нет, чуть раньше, но было уже темно.

– Важно, чтобы они не видели, куда их привели. Вот что, нарвите тряпок и завяжите каждому ребенку глаза. Усадите на лошадей, а руки привяжите к седлам. Двух конвоиров сможете выделить?

– Хоть трех! – с готовностью ответил Аблаев.

– Давайте трех… Сарджан! Марьям!

В дверях нарисовались Маня и Сергей.

– Отправитесь вниз, проводите заложников. Там поскидывайте их, а лошадей приведете обратно. Всех лошадей. Вам помогут трое аскеров Ахмеда-эфенди.

– Слушаюсь, Селим-хан, – серьезно сказал Рудак.

Они с Маней все правильно поняли насчет лошадей и аскеров…

Боцман задержался у оконного проема, наблюдая, как из подвала выводят детей с завязанными глазами и усаживают на коней. Пара аскеров ловко привязывала руки юных пионеров к лукам седел.

Дети выглядели по-разному, одни были испуганы, другие бодрились, а третьи… А третьи были без галстуков.

Селим обрадовался про себя, узнав Римму Октябрьскую. Он видел эту девочку лишь однажды, когда та разговаривала с отцом, но память у разведчика должна быть тренированной.

– Что ж, будем надеяться, Ахмед-эфенди, что ошибки больше не повторятся, – проговорил он, глазами провожая кавалькаду.

– Ни в коем разе! – с жаром воскликнул Аблаев. – Его высочество господин Гитлер будет доволен мной!

– Тогда поговорим о делах насущных…

Минут десять или пятнадцать Боцман обсуждал с Ахмедом пути доставки оружия и взрывчатки, рекомендовал предателю составлять списки неблагонадежных, но вот время вышло. Он поймал вопрошающий и нетерпеливый взгляд Тоси и опустил глаза.

– Убийств советских руководителей будем пока избегать, – говорил он. – Наша задача – копить силы, собирать отряды и оружие. Оружие за нами, за вами, Ахмед-эфенди, люди.

– Бойцы будут!

Данилин в это самое время вытащил немецкий «Вальтер», припрятанный за поясом на спине, и накрутил на дуло ПББС.

Продолжать дозволенные речи Боцман не стал – пшикнул выстрел, и пуля вошла точно в сердце Аблаева.

«Собаке – собачья смерть», – подумал Боцман, быстренько вооружаясь таким же «Вальтером». Они все ходили с такими – мало ли, вдруг аскерам пришло бы в голову обыскать их? Пусть уж найдут немецкое оружие. Единство стиля…

Накрутив глушитель, Селим махнул дулом направо. Тося кивнул и бесшумно исчез за дверью.

Манька насчитала одиннадцать человек, считая самого «эфенди». Трое ушли вниз. Осталось семеро. Справимся…

Шагнув во двор, Боцман пошагал налево. Заглянул в подвал, откуда доносились знакомые голоса.

Когда он вошел, держа пистолет в опущенной руке, к нему обернулись двое – тот самый усатенький молодчик и щеголь в белой каракулевой папахе.

Первая пуля досталась щеголю.

– Нет! – хотел выкрикнуть молодчик, но лишь сипение вырвалось из гортани.

– Да, – спокойно парировал Селим.

Пуля разорвала усатенькому горло. Готов.

Мельком оглядев винный погреб, превращенный в зиндан, Боцман вернулся во двор и обошел дачу кругом. Навстречу шагал Тося, показавший на пальцах – трое. Селим вытянул два пальца.

Данилин кивнул – осталось двое. Ищем…

Пришлось прогуляться до ворот. Оставшаяся парочка обнаружилась напротив, в полуразрушенном флигеле. Оба, отвергая обычаи, прикладывались к фляжке с чем-то горячительным.

Первая пуля коротко звякнула, пробивая сосуд, и вошла в стриженую голову Мустафы. Вторая оборвала никчемную жизнь его собутыльника.

– Собираем оружие и уходим!

Тося побежал выполнять приказ и вскоре вернулся с целой охапкой винтовок. Оружие завернули в брезент и навьючили на лошадь.

– Вперед!

Боцман пустил своего коня трусцой. Осадил он скакуна, проехав не слишком большое расстояние, и улыбнулся с облегчением – в сторонке от тропы лежали в ряд три трупа, три убитых аскера.

– Наверняка Манька придумала, – хмыкнул Тося, – чтоб товарища командира успокоить!

– Цыц, солобон.

Настоящее облегчение Селим Гиреев испытал в низине между высоких елей, когда Маня выехала навстречу.

– Все живы-здоровы? – проворчала она, оглядывая Боцмана с Тосей.

– Не все, – улыбнулся Селим.

«Разрешите мне передать Вам наш сердечный привет и нашу огромную благодарность за освобождение крымских татар (мусульман), томившихся под кровожадным еврейско-коммунистическим игом. Мы желаем Вам долгой жизни, успехов и победы германской армии во всем мире.