Глава 14
Что касается Костика с Вованом, то они провели не самые приятные минуты своей жизни, присутствуя на опознании дяди Леши или, вернее, того, что от него осталось. Но в полиции не скрывали своего торжества. Стрелявший в важного чиновника преступник был изобличен и обезврежен – быстро и оперативно.
– Оказывается, этот гад промышлял в наших местах не один день. Все покушения на художника – это его рук дело.
– Почему вы в этом так уверены?
– Мы нашли орудие преступлений. На дне озера было обнаружено оружие, из которого Сушков палил по своим жертвам – художнику, его собаке и Евгению Васильевичу.
Последнему, как предполагали полицейские, досталось вообще ни за что ни про что.
– Помните странные, заостренные на концах пули, которые извлекли из Барона, Евгения Васильевича и ствола дерева? Мы их еще никак не могли идентифицировать? Не могли понять, что за модель огнестрельного оружия была использована преступником.
– Конечно!
– Так вот! Теперь мы знаем. Стреляли вот из этого!
На столе лежал «маузер» – старый, видавший виды, но все еще боевой.
– Пули в чиновника и в собаку были выпущены из этого оружия. И застрявшая в стволе дерева тоже отсюда.
– И оно стреляет?
Вован с откровенным недоверием рассматривал «маузер». Ржавый. Боек сбит. Курок отсутствует. Как из такого стрелять?
– Пули точно от этой модели.
– Но он стреляет?
– Сейчас нет. Но пули, которые есть в деле, выпущены из оружия этой модели. И вряд ли в наших краях есть еще один подобный музейный экспонат. Ясно, что это и есть то самое оружие, из которого были сделаны все выстрелы.
– Но это если пистолет стреляет! Вы пробовали из него сделать хотя бы один выстрел?
– Сейчас это невозможно. После пребывания в воде «маузер» то ли забился, то ли заржавел, сейчас из него нельзя сделать ни одного выстрела.
– Но преступник стрелял! В этом нет никаких сомнений.
– Стрелял, и неоднократно!
После того как водолазы обследовали дно лесного озера, было извлечено не только оружие, но и патроны к нему. Несколько патронов, но их вполне хватило, чтобы точно убедиться: стреляли в Барона точно из этого оружия.
– И в Виктора, если верить пуле, найденной художником в стволе дерева, тоже он палил.
– Значит, Сушков в наших краях уже давно ошивается?
– О чем и речь!
Ребята были озадачены. И больше всего Костик. Ему-то пришлось пообщаться с дядей Лешей дольше остальных. И теперь мальчик недоумевал, как же так? Почему Сушков не удосужился выучить карту местности? Не знал, где платформа Первомайская. Не знал, как пройти к станции. Спрашивал, где Бобровка.
– Как же он за Виктором-то следил, если не знал местности? Ведь не случайно же они в лесу встретились. И ладно бы один раз, но ведь в Виктора, по его собственным словам, стреляли дважды. И еще всякие неприятности с ним происходили. Письма с угрозами, мертвые птицы и звери возле дома. Их тоже нужно было добыть. А как, если не знаешь леса? В два счета можно заблудиться.
– Письма с угрозами – это как раз почерк уголовника. А Сушков – матерый уголовник.
С этим Костик не мог спорить. Да и сам пострадавший художник считал, что за ним охотятся именно уголовные элементы. Другое дело, кто их нанял, но это уже детали, которые теперь вряд ли можно будет раскрыть.
И все же ребята попытались:
– Но почему Сушков так поступил? Почему он стрелял в Виктора? Зачем преследовал его? Вредил? Они были знакомы раньше?
– Художник утверждает, что нет. Впервые увидел этого человека вчера, а потом тот без всякого предупреждения на него напал. Вот и все их знакомство.
– Напал, но не убил. И обошелся в тот раз без «маузера». Просто оглушил Виктора чем-то тяжелым, раздел его, забрал одежду и ушел.
А ведь Сушков мог добить художника совершенно спокойно. Тот лежал перед ним абсолютно безоружный и без памяти. Но по какой-то причине Сушков не стал убивать Виктора.
– И при этом он зачем-то стрелял в него. Как минимум трижды.
– Стрелять-то стрелял, но опять же не убил.
– Вероятно, Сушков просто пугал художника.
– И зачем он это делал?
– У нас есть версия, которой придерживается сам художник. Виктор считает, что уголовника Сушкова наняли некоторые приближенные к нашему церковному приходу личности. Нет, он никого конкретно не подозревает и никаких имен не называет, но считает, что отдельные нетерпеливые и радикально настроенные батюшки, которым не терпится заполучить для своего строительства землю и домик художника, могли поддаться искушению и связаться с таким вот Сушковым.
– Он нам тоже об этих своих подозрениях говорил.
– Сами батюшки отрицают свою причастность к совершенным преступлениям, – сказал Вася.
– А со сколькими из них вы говорили? – спросил Костик. – С одним? С двумя? Вот в том-то и дело. А их там сотни. И среди них запросто может затесаться какой-нибудь фанатик, который захочет решить вопрос кардинально.
– Неужели кто-то из епархии может быть связан с криминалом? Этого Сушкова ведь как-то нужно было найти, договориться с ним, мотивировать приехать в наши места.
– Почему же нет? Но опять же повторяю, это может быть одиночка, на свой страх и риск взявший себе в помощники уголовника Сушкова и поручивший тому запугать и изгнать из этих мест художника.
– Но зачем? Ведь Сушков мертв, – растерянно произнес Костик. – Виктору теперь нечего и некого бояться. Его враг погиб, утонул, он больше не сможет вредить Виктору и Нате.
– Исполнитель мертв, – возразили ему. – А заказчик? Как с ним быть? Наверняка он захочет продолжить травлю своей жертвы. Захочет сжить художника со свету. И рано или поздно у него это может получиться.
Друзья понимающе покивали.
– Поэтому Виктор не хочет больше рисковать своей жизнью. Его собственные слова: если тем святошам так нужен этот клочок земли, пусть они им подавятся. Он сматывает удочки и уезжает.
Так ребята узнали о том, что их друзья – художник и его жена – сегодня же вечером навсегда покидают эти места.
Когда они уже уходили, один из полицейских, словно бы между прочим, сказал:
– Можете сообщить об этом у себя в Бобровке.
Об этом просить друзей дважды не было нужды. Они и так стремились разнести ошеломляющую новость по всем домам. Зашли они и к дяде Севе, который уже вернулся из Славянска и с интересом выслушал рассказ ребят, хотя уже слышал его версию от тети Тани.
А когда ребята закончили, дядя Сева сокрушенно заметил:
– Все-таки выжили попы человека с насиженного места. Ни стыда ни совести.
– Они ему хоть заплатят? – вмешалась в разговор тетя Света. – Они обязаны выплатить ему моральную неустойку. По их милости он вынужден будет теперь какое-то время скитаться, пока не построит себе новое жилье. Скажите, чтобы он нанял хорошего адвоката!
– Без тебя разберутся.
– А ты мне рот не затыкай!
Ребята ушмыгнули до того, как семейный скандал успел набрать обороты. Новость о чужом обогащении как-то нервно повлияла на тетю Свету. Она начала наскакивать на своего мужа, упрекая его в безделье. Другие-то дома продают, а они все торчат здесь и комаров кормят. Во дворе сидели Алина с Глебом. Вид у них был печальный. Через открытые окна до них доносились отголоски семейной ссоры. И Костик с Вованом хорошо понимали брата и сестру. Нет такого ребенка, которому нравится, когда его родители собачатся друг с другом.
Костик хотел сказать что-то утешающее. Ему было жаль своих друзей, особенно Алину, к которой он втайне испытывал особенную нежность. Но прежде чем Костик успел открыть рот, как его опередил Глеб.
Он горько вздохнул и сказал:
– И зачем только маме понадобилось выходить замуж за этого типа!
Алина ничего не ответила, но вздохнула еще горше, подтверждая, что она с братом в этом вопросе полностью солидарна.
– Жили себе не тужили, вот на тебе, подарок на наши головы! Новый папочка. Тьфу!
Костик заинтересовался.
– А я думал, что дядя Сева – это ваш родной отец.
– Нет. Он наш отчим.
– Но вы зовете его папой.
– Мама так велела его называть.
– И вы согласились!
– Ты же знаешь нашу маму. С ней особо не поспоришь.
Да, родительница у Глеба с Алиной была дамой с характером, что верно, то верно. Неизвестно, по какой причине, новость о том, что его друзья живут с отчимом, а не родным своим отцом, взволновала Костика очень сильно. Хотя казалось бы, не все ли равно, кем там приходится друзьям дядя Сева. Отец он им или отчим. Что за дело до этого Костику?
И все же Костика этот факт крайне взволновал.
– И давно ваша мама вышла замуж за дядю Севу?
– В прошлом году, перед тем как мы сюда приехали. У жениха были деньги, мама хотела, чтобы дядя Сева купил дом у моря. А он вместо этого купил дом в Бобровке.
– Наверное, у него немного денег было. Дом у моря стоит гораздо дороже.
– Не знаю, – хмуро произнес Глеб. – Он нам о своих доходах не рассказывает. Денег маме тоже не дает. Она им недовольна.
Отзвуки маминого неудовольствия доносились на улицу даже через двойные рамы.
– Мама в этом году хотела к морю поехать, а он ее не пустил. Говорит, нечего деньги выбрасывать, раз тебе так не нравится в Бобровке, осенью дом продадим и купим у моря. Вот мы здесь и досиживаем, хотя глупость какая-то. Если дом продавать, то, ясен пень, лучше весной или летом это делать. Кто станет осенью дом покупать, чтобы он потом всю зиму пустым стоял?
– Почему? Могут купить.
– Могут-то могут, но все равно лучше весной загородный дом продавать. Он же исключительно как дача будет использоваться. А кто покупает дачу, когда зима на носу? Люди покупают, чтобы весь летний сезон ею пользоваться.
Чувствовалось, что тема продажи дома многократно обсуждалась в семье дяди Севы. И Костик понял, отчего так задергался. Если тетя Света уговорит мужа продать дом, то они уедут. И Костик больше не увидит Алину! От такой перспективы сердце у Костика совсем заледенело.
Поговорив немного с друзьями, ребята отправились по домам. Костик к себе. Вован к себе. Но не успела бабушка порадоваться, что ее драгоценный внук наконец-то оказался дома под ее полным контролем, как у двери кто-то поскребся.
– Снова посетитель.
В голосе бабушки слышалось неодобрение.
– И это снова к тебе, Костик.
Неодобрение прозвучало громче, когда бабушка разглядела, кто к ним пожаловал. Это был Вован. Он как можно приветливей улыбнулся бабушке, но та в ответ даже головой не кивнула. Бабушка стояла, скрестив руки на груди, и не спускала с них бдительного взгляда.
– Если снова куда-то собрались, то я против! – загодя предупредила она ребят. – Ты, Вова, зачем пришел? Снова Костика сманить со двора хочешь?
Бабушка пребывала в уверенности, что ее дети или внуки просто органически не могут быть непослушными или плохими. Их портят друзья и приятели, которые сплошь сорванцы и хулиганы.
– Нет, я только поговорить.
– Поговорить, – проворчала бабушка. – Знаю я ваши разговоры.
Но тут на плите у нее что-то громко зашипело, и бабушке пришлось вернуться к готовящемуся ужину. Воспользовавшись этим, друзья шмыгнули на улицу.
– Костик, недолго! – понеслось им вслед. – Ужин через час, чтобы был дома как штык!
– Я понял, бабуль!
Когда друзья присели на чурбанах, которые остались во дворе после колки дров, Костик спросил:
– Чего пришел?
Вован мешкал.
– Как думаешь, Виктор уже уехал?
– Не знаю. Говорили, вечером уедет.
– А сейчас уже вечер?
– Вообще-то сборы – это дело долгое. Да и что им на ночь глядя ехать? Скорей уж утром поедут.
– Вот и я так думаю! – оживился Вован и наконец изложил суть своей просьбы. – Костик, давай к ним сходим!
– Зачем?
– Попрощаемся.
И Вован устремил на Костика умоляющий взгляд. И Костик чувства приятеля понимал. Вовану очень понравился Виктор. Это Костик знал и раньше. И конечно, допустить, чтобы они вот так разъехались, даже не простившись, Вован не мог.
– Ну иди.
– А ты со мной сходишь?
– Это еще зачем?
– Одному мне страшновато.
Костик поежился. Ему тоже было страшновато. Дорога из Бобровки к дому художника теперь вызывала у Костика неприятные ассоциации. Да еще и мелькающий в окне кухни силуэт бабушки напоминал ему об осторожности.
– Нет, Вован, я не пойду. Меня бабушка живьем в землю зароет, если я ее ослушаюсь. Она меня теперь никуда не пускает одного.
– Так меня одного тоже не пустят. А вдвоем пустят!
– Боюсь, что меня и с тобой вдвоем не пустят.
– А ты сбеги! Ну пожалуйста! Ну что тебе стоит? А для меня это такой вопрос… Ну не могу я допустить, чтобы Виктор уехал. Он такой славный дядька! Я с ним попрощаться хочу.
Костик был в замешательстве. С одной стороны, он Вована понимал. Но с другой… как быть с бабушкой?
– А мы быстренько! Одна нога здесь, вторая тоже здесь. Туда и обратно. Что мы, за полчаса не управимся? Не чаи же нам там с ними распивать. Прибежим, попрощаемся, телефонами обменяемся и назад. Ты же знаешь, я в следующем году в художественное училище поступать хочу. Вот бы мне Виктор в этом помог.
Вован и впрямь рисовал недурно. Как при пустой башке рука приятеля умудрялась действовать так здорово, Костик не понимал. Но то ли в голове у Вована все-таки что-то имелось, то ли как-то иначе, но те единственные пятерки, которые Вован все-таки приносил домой, были у него в младшей школе по рисованию, а в средней по черчению. Ну, и еще по физкультуре, но это уже так, к слову.
– Так что? Сходим?
– Нет.
Вован ожидал другого ответа. Он весь сгорбился от огорчения. Лицо его сморщилось. И Костику даже показалось, что приятель сейчас заревет. Но Вован взял себя в руки.
– Тогда я один.
– Пойдешь?
– Пойду.
И Вован двинулся прочь. Шел он нарочито медленно, разве что не оглядывался на Костика. И тот не выдержал.
Догнав приятеля, он буркнул:
– Ладно! Сходим! Только быстро!
И пригибаясь, чтобы их не заметила из окна бабушка, ребята бросились бежать в сторону речки. Мост через Заяц был уже снова подремонтирован наиболее рукастой частью мужского населения Бобровки. И надо было надеяться, что в таком состоянии переправа простоит еще хотя бы какое-то время. Мальчики проворно преодолели мост и поднялись на холм. Вот и деревья, за которыми прячется домик художника.
Как только друзья увидели его, радости их не было предела.
– Успели!
Окна дома светились ярким теплым светом. Было ясно, что, несмотря на поспешность, художник и его жена решили отложить отъезд на утро.
– Скорей!
Перепрыгнув через ограду, ребята побежали к дому. При этом Костик почувствовал какой-то дискомфорт, словно бы что-то было неправильно. Но что именно не так, он понял, лишь подбегая к самому дому.
– Вован! – прошептал он. – Собаки не слышно.
– Что?
– Рой не лает.
После того как Барон выбыл из строя, охрану жилища возложили на Роя. Он не слишком-то бурно радовался этому, но обязанности свои старался выполнять честно. Выбегал навстречу посетителям, лаял, радовался. Но сейчас собаки не было ни видно ни слышно.
– И что? Может, в лес убежал. Какой из него сторож?
С тех пор как Рой убежал и оставил их наедине с дядей Лешей, Вован не питал расположения к спаниелю.
– Несерьезный пес! Никакой ответственности!
Но Костика все же что-то смущало. Даже если Рой и убежал, из дома должен был подать голос Барон. Уж он-то их бы точно услышал.
– Погоди, – прошептал он. – Что-то здесь не так. Не надо сразу идти туда. Сначала осторожненько заглянем к ним.
Вован не стал спорить. Привык, что головастый приятель плохого не посоветует. Они подошли к окну и заглянули в него. У Костика возникло что-то вроде дежавю. Казалось, совсем недавно он точно так же заглядывал в окна дома художника. Тогда он еще не знал, какой это славный дядька. Подозревал его черт знает в чем.
Внезапно до него донесся шепот Вована:
– А этому-то что здесь нужно?
Вован тоже смотрел в окно. И уши у него недоуменно шевелились. Была у Вована такая особенность – когда он чему-то сильно удивлялся или чего-то опасался, уши у него начинали сами собой шевелиться. Другие граждане поумней Вована, может, и хотели бы уметь шевелить ушами, да никак не получается. А вот Вован, может, и не хотел, да только уши жили у него своей собственной жизнью.
– Кто там?
– А вот посмотри!
В той комнате, в которую смотрел Костик, все равно ничего интересного не было. И поэтому он с радостью передвинулся поближе к Вовану.
– Это же Всеслав Всеволодович!
– Вот именно! – огрызнулся Вован. – А что ему здесь нужно? Как думаешь?
Костик покачал головой. Этого он не знал. Но судя по тому, как уверенно двигался директор музея по дому художника, как по-хозяйски переставлял стулья и даже двигал стол, он бывал в доме художника не первый раз и чувствовал себя в этом месте как дома.
– Что ему здесь нужно?
– И где Виктор?
Директор музея ходил взад и вперед по комнатам, меряя их нервными шагами. Друзьям пришлось попотеть, чтобы проследить за его передвижениями. Тот явно что-то искал. Он заглядывал в угол, отодвигал занавески, и ребятам пришлось проявить сноровку, чтобы не быть обнаруженными. Всеслав Всеволодович открывал дверцы шкафов и даже заглянул в холодильник, который стоял на кухне.
– Кого он там ищет? Виктора?
– Тихо! Он идет сюда!
Ребята едва успели спрятаться, как Всеслав Всеволодович появился на улице. Вид у него был раздосадованный до крайности.
– Да что же это такое? Да где же это? – бормотал он, скребя ногтями свой подбородок с такой силой, что хруст стоял на всю округу. – Где же он? Куда подевался?
Вован толкнул приятеля.
– Точняк, художника ищет!
Тем временем Всеслав Всеволодович достал телефон, набрал чей-то номер, а потом какое-то время стоял, сосредоточенно прислушиваясь. Затем он выругался, убрал телефон и подошел к дверям мастерской.
– Где же? Где же? – бормотал он. – Нет, никак не мог ожидать такого. Возмутительно! А еще профессионал! Еще мастер своего дела называется!
Потоптавшись возле мастерской, Всеслав Всеволодович сделал то, что никак нельзя было ожидать от внешне такого положительного директора музея. Всеслав Всеволодович, словно какой-нибудь хулиган, внезапно схватил с земли обломок кирпича, размахнулся и, прежде чем ребята успели охнуть, метнул кирпич в окно мастерской. На землю брызнули осколки стекла, а директор музея, вместо того чтобы убояться содеянного, как мальчишка радостно подпрыгнул на месте.
– Есть!
Затем он снял с себя куртку, обмотал ею руку и принялся осторожно вынимать осколки стекол, стараясь не пораниться при этом. Когда отверстие стало достаточно большим, чтобы сквозь него мог пролезть взрослый мужчина, не опасаясь располосовать свои брюки и прочую одежду, директор подтащил к окну скамеечку, встал ногами на ее красивую кованую спинку и осторожно пролез в мастерскую.
– Чего он там забыл?
– Видать, забыл, если даже окно высадить не постеснялся.
Долго ребятам гадать не пришлось. Вскоре дверь мастерской открылась изнутри. И на ее пороге показался Всеслав Всеволодович, который держал в руках что-то напоминающее ящичек среднего размера. Точней сказать было трудно, поскольку предмет был накрыт узорчатой тканью, в которой друзья опознали занавески на окнах мастерской.
– Ни фига себе директор музея! – прошептал пораженный Вован. – Да он просто вор!
– Погоди! Не стоит делать поспешных выводов.
– Ворюга! Узнал, что хозяев нет дома, и теперь тырит, что плохо лежит. Ни стыда ни совести!
Между тем директор музея вернулся в мастерскую. На этот раз он отсутствовал дольше. Затем раздалось кряхтение, и наружу появилась голова, потом поднятая и застывшая рука, затем торс и ноги. Деревянная фигура охотника появлялась постепенно, подталкиваемая сзади.
– Он не вор! – с облегчением прошептал Костик. – Это он охотника своего забирает. Экспонат для стенда в своем музее.
Все в округе знали, что Виктор изготавливал скульптуру охотника по заказу местной администрации для историко-краеведческого музея. Вот на нее и покусился сейчас Всеслав Всеволодович. И хотя методы, которыми он действовал, нельзя было назвать безупречными, но все-таки он не был вором, а забирал лишь свое. По какой-то причине Виктор не успел или не захотел отдавать фигуру музею до своего отъезда. И Всеслав Всеволодович явился за ней сам. Он не был вором, всего лишь беззаветно преданным своему музею директором. Сознавать это было для ребят огромным облегчением. Директор музея показался им хорошим человеком. И им не хотелось убеждаться в обратном.
– Помочь ему, что ли?
– Сиди ты! Помощник!
– А чего?
– Не смущай человека. Он из чужого дома музейные экспонаты тырит, а ты вылезешь: «Добрый вечер, дяденька, а хотите я вам помогу?» Представляешь, как он будет себя чувствовать?
– А-а-а… Пускай тогда сам надрывается.
С огромным трудом директор музея дотолкал деревянную скульптуру до своего грузовичка. Затем он остановился, чтобы передохнуть, вытер вспотевший лоб и снова кому-то позвонил. На этот раз звонок прошел.
– Слава богу! – воскликнул директор.
И на лице у него появилась слабая улыбка.
– Куда ты запропастился? – нетерпеливо спросил он затем. – Я пупок надорвал, пока нашего охотника двигал. Четверть часа назад тебе звонил, ты сказал, что будешь через минуту, и что? И где ты? А… Все, я понял. Колесо менял. Но ты скоро приедешь? Одному мне его в грузовик нипочем не затащить. Уже подъезжаешь? Хорошо. Жду.
И действительно, через несколько минут к дому художника подкатила еще одна машина, из которой вышел молодой парень. Это был экскурсовод, которого ребята краем глаза видели в музее. Одного взгляда на разбитое окно, распахнутую дверь мастерской и стоящую у грузовика скульптуру охотника парню хватило, чтобы понять, что здесь произошло.
– Всеслав Всеволодович! – воскликнул он. – Вы все-таки решились на это!
– Решился, Слава!
– Но это же грабеж!
– Если трактовать юридически, скорее кража, – обмахиваясь носовым платком, безмятежно заметил директор. – Грабеж – это открытое хищение чужого имущества, предполагает насильственные действия в отношении объекта нападения. А кража – это тайное хищение. Как ты сам видишь, хозяев дома нет, грабить здесь некого, так что это получается кража.
Но Славе и кража казалась слишком тяжким правонарушением.
Он продолжал ужасаться:
– Как! Вы же доктор исторических наук! Человек, на счету которого множество публикаций в научных журналах, в том числе и иностранных.
– И притом я всегда честно исполнял свой долг.
– Мало того, что вы великий ученый, вы еще и мой дядя! Мой родной дядя – вор!
– Слава, хорош гундеть! – уже с некоторым раздражением в голосе отозвался Всеслав Всеволодович. – Не думал, что ты такой слюнтяй! И хватит обзывать меня обидными словами. Никакой я не вор!
– Но вы крадете скульптуру.
– Не я, а мы. И не крадем, а забираем. В любом случае нам для нашего музея нужен этот экспонат. Витрина давно стоит пустой, люди начинают терять терпение. Охотник должен появиться в ней до конца месяца. И вообще, я не понимаю, о чем разговор. Деньги за охотника давно и в полном объеме художнику заплачены. Виктор должен был сам его завезти ко мне еще два часа назад, но по какой-то причине этого он не сделал. Честно говоря, я удивлен. Ведь что происходит? Я ему звоню, он не отвечает. Звоню снова, отбой. Что за детский сад, думаю я, начиная потихоньку свирепеть. Неужели смотался, а фигуру зажал? Приезжаю сюда, машина Виктора на месте, значит, никуда он не уехал. Дома никого, хожу, зову, ноль реакции. Значит, не хочет отдавать. И значит, что мне остается?
– Что?
– Забрать фигуру самому! Сам посуди, либо мы оставляем наш экспонат в мастерской Виктора, и он достается вместе со всем другим содержимым новым хозяевам. А они что? Они люди хозяйственные, могут нам нашего охотника и не отдать. И тогда мы с тобой оказываемся в большой луже. Бюджетные деньги истрачены, а витрина не оформлена. Знаешь, чем нам это может грозить? В лучшем случае выговором, а в худшем не хочу даже и думать. Либо мы с тобой можем всего этого позора избежать, если сейчас просто заберем нашего охотника сами.
– Но это кража.
– Это самовывоз. Товар куплен? Куплен! Деньги за него заплачены? Заплачены! Мы просто забираем то, что нам принадлежит. Вот и все.
– Но делаем это без ведома хозяина. И окно вы разбили.
– Деньги за разбитое окно я попам возмещу. Сделаю им от своего имени благотворительный перевод. И что, так и будем стоять или все-таки берем фигуру нашего парня?
– Берем, – уныло произнес Слава.
А что еще ему оставалось?
Вдвоем они с трудом загрузили фигуру охотника в кузов грузовичка, старательно ее там укрепили, и спустя полчаса после начала процедуры машина с любителями истории родного края тихо-мирно, пуская клубы вонючего выхлопного дыма, вместе со своим грузом покатила вниз по дороге.
Итак, Всеслав Всеволодович со своим племянником уехали, а вот Вован с Костиком остались. Их интересовал вопрос, которым не подумал озаботиться директор музея. А где же сам художник? Куда он подевался? Судя по тому, что он не вмешался в происходящее, дома его все же не было. Но машина находилась в гараже. Что же могло случиться с художником, что ни он, ни его жена, ни даже собаки не подавали признаков жизни?
