67. Пропавшая натура

Сыровяткин искренне не понимал, зачем весь этот сыр-бор. Что такого бесценного мог знать какой-то столичный доктор, который и в Павловске не бывал? Что за таинственные сведения у него имеются, ради которых нельзя дождаться его появления? Зачем прилагать столько усилий, чтобы найти то, что не терялось вовсе?

На все эти вопросы у полицмейстера не было ответа. Зато он не сомневался, что Юнгер деться никуда не мог. Тут уж никаких загадок. Если господин не появлялся на вокзале и не брал извозчиков, а в городе его не заметили, какой напрашивается вывод? Понятный любому жителю Павловска. Погода чудесная, весна, все цветет, отчего не прогуляться пешком до Гатчины или Царского Села? Наверняка такая мысль посетила доктора. Он, ради моциона, отправился на приятную экскурсию. Пройдет еще часа два — и вернется этот доктор на извозчике. А если ноги крепкие, так и сам дойдет.

Вывод это Сыровяткин приберегал как последний козырь. Что не помешало ему честно выполнить просьбу. Выполнить с большей тщательностью, чем требовалось. Он подробно допросил Затонского, который стал полновластным хозяином больницы по причине полной потери вменяемости Дубягским и занимался сразу всем.

Затонский не скрывал удивления, что такой важный человек может посетить их больницу. Он сказал, что видеть этого господина не желает вовсе, но если бы тот появился, прогонять бы не стал. Пусть смотрит, в каких условиях они тут лекарствуют. Если городской власти до них и дела нет. Подобного ответа Сыровяткин ожидал, но счел, что просто так отпускать доктора не стоит. И без того характер слишком ершистый. Он потребовал, чтобы его провели по палатам. Затонский начал протестовать, ссылаясь на завал в делах и нехватку времени, но ему быстро объяснили, что желания полиции — закон для докторов. Затонский вынужден был подчиниться.

Мысль эта, отчасти веселая, пришла Сыровяткину внезапно, как редкое озарение. Была она столь странна, что в обычном случае полицмейстер отогнал бы ее, как надоедливую муху. Но в нынешней ситуации надо быть настороже. Сыровяткин счел, что именно так поступил бы Ванзаров. Что придало ему уверенности. Он не верил, что найдет под казенным одеялом Юнгера, спящего на больничной кровати. Что было бы слишком фантастичным. Но проверить-то надо. Нельзя упускать никакую мелочь.

Затонский провел по всем палатам, выражаясь насчет полицейского произвола. Результатом инспекции стал испуг старушек, которые никак не ожидали явления полицейского чина. Кто-то из больных, решив, что за больницу взялось начальство, пробовал жаловаться на множество безобразий. Бунтовщиков Затонский быстро утихомирил, а Сыровяткин к проявлению народного стона отнесся равнодушно. Где у нас нет недостатков? Нечего полицию по пустякам расстраивать.

Отпустив Затонского, вполне довольный собой, Сыровяткин прогуливался на свежем воздухе внутреннего двора больницы. Ванзарова он заметил издалека. И хоть человек этот был для него загадкой не меньшей, чем смысл бытия, все-таки какие-то внешние признаки его настроений Сыровяткин угадывать научился. Ванзаров был сосредоточен, как пружина револьверного курка, нажми, и выстрелит. Лицо его, мало что выражающее, несло маску непроницаемости, взгляд блуждал. Не надо обладать особой проницательностью, чтобы догадаться: жернова мысли вертелись на полных оборотах. Шутливое обращение, которое Сыровяткин заготовил, испарилось. Он спросил, как успехи.

— Юнгер в больнице не был, — скорее утверждением, чем вопросом на вопрос ответил Ванзаров.

— Так точно, Родион Георгиевич.

— Все посмотрели?

Вот к этому Сыровяткин был готов отлично, за что не мог не гордиться собой.

— Лично осмотрел все палаты, — ответил он.

— Чудесно. В ледник морга заглядывали?

— А что ему там делать? — ответил Сыровяткин и тут же понял, что эффект от проверки смазался.

— Разумная необходимость. Господин Лебедев еще с телом работает?

— Уехал. Велел передать вам, что все сведения сообщит лично.

— Этого следовало ожидать.

— Следовало ожидать что?

— Времени мало, давайте ледник откроем, — сказал Ванзаров, одергивая ус.

Сыровяткину осталось только сходить за ключами. Затонский категорически отказался быть мальчиком на побегушках. Если больницу превратили в проходной двор, пусть сами лезут, куда пожелают. Для любых фокусов полиции он предоставил санитара, разрешив ему делать все, что будет приказано «этими господами».

Ледник находился в подвале сразу напротив двери в мертвецкую. Вниз вело несколько каменных ступенек. Шадрин открыл крепкую деревянную дверь с некоторым усилием. Из черного проема пахнуло мертвенным холодом. У Сыровяткина по спине пробежали мурашки.

— Вы со мной или здесь обождете? — спросил Ванзаров.

Полицмейстер предпочел побыть на солнышке. За последние дни он насмотрелся достаточно.

Шадрин зажег масляный фонарь и держал его высоко над головой. Ванзаров сбежал по ступенькам и, нагнувшись, зашел в чрево ледника. Сыровяткина невольно передернуло: все-таки у чиновника сыска нервы стальные. Ничего не боится. Завидное качество. Подобной крепости в себе полицмейстер не ощущал.

Ванзаров появился довольно скоро, по лицу его нельзя было понять: удалось ли ему найти там хладный труп Юнгера или нет, радует это сыщика или огорчает? Вот и настал момент пойти с козыря. Стараясь не показать виду, Сыровяткин сказал, что пропаже Юнгера может быть самое простое объяснение.

— Ушел пешком в Гатчину или Царское Село?

Козырь оказался бит, не успев лечь на стол. Сыровяткин в смущении крякнул.

— Но ведь это же очевидно…

— Очевидно, но невозможно, Константин Семенович…

— Но почему?

— По причине психологики…

— Простите, Родион Георгиевич, я искренно не понимаю.

— Хорошо, я объясню вам, — было заметно, что Ванзаров сдерживает нетерпение. — До ближайшего поезда сколько?

— Больше получаса…

Санитар запер дверь мертвецкой и поднялся наверх. В руках, измазанных йодом, он вертел связку ключей.

— Господа, я могу быть чем-то полезен вам? — спросил он.

— Аполлон Григорьевич сделал все, что хотел? — в ответ спросил Ванзаров.

— О, это великий человек! Наблюдать за его работой истинное наслаждение… — Шадрин даже зажмурился. — Сразу видно мастерство и школу.

— Но вы ему помогали?

— Ассистировал, как мог. Такая честь для меня. Но эта бедняжка, новая жертва, какой ужас, что с ней сделали: ударить девушку багром! Какая жестокость…

— А то, что ее нарезали на клочки, вас не сильно беспокоит?

Шадрин пытался что-то ответить, но запнулся.

— Я хотел сказать, что это вообще все ужасно, — кое-как выдавил он.

— Вам она знакома?

— Да, это дочка учителя Гейнца, такая славная барышня…

— Имели на нее виды?

Санитар совершенно смутился.

— Что вы… Разве я могу… Ее отец никогда бы…

— По-моему, вы ничуть не хуже прочих. Все хотел спросить: а что находится через перегородку от мертвецкой? Судя по проему стены, что-то складское?

— Именно так, — кивнул Шадрин. — Провизорский склад больницы. В мертвецкой лед держим брусками, вы видели, перегородка тонкая, в провизорской тоже холодно. Так бруски льда экономим до зимы.

— Где вы учились, господин Шадрин?

Вопрос привел санитара в некоторое смущение.

— Нигде. Так что все более своими силами…

— Как в больнице оказались?

— Спасибо доктору Затонскому, взял. Мечтаю выучиться на лекарского помощника… Или хоть фельдшера.

— Благодарю, более не задерживаю, — сказал Ванзаров, как всегда неожиданно. Он подождал, пока Шадрин отойдет подальше своей неторопливой шаркающей походкой. — Что вы о нем знаете?

Сыровяткин даже не понял, о ком его спрашивают.

— О господине Шадрине.

— Об этом? — у полицмейстера послышалось презрение. — А что о нем знать? Санитар, обслуга, живет при больнице…

— Местный или приезжий?

— Вот уж не помню таких мелочей, — ответил Сыровяткин. — Для чего он вам сдался?

— Константин Семенович, вам не кажется, что для санитара у него слишком правильно поставлена речь?

Полицмейстер не нашелся, что ответить на такой странный вопрос.

— А вот давайте у доктора спросим! — и он окликнул Затонского, который так не вовремя вышел из больницы.

Доктор подошел так, как идут на эшафот.

— Что вам угодно? — спросил он.

Ванзаров не позволил себя опередить.

— Когда взяли санитара Шадрина к себе в больницу?

— Чуть больше года назад.

— А если точнее: два года назад. Когда сами устроились?

Затонский принял свой обычный непроницаемый вид.

— И что с того?

— Попробую угадать. Шадрин не местный, вы привезли его из Петербурга, личного помощника, так сказать.

Доктор промолчал. Молчание его было выразительней слов.

— Как видно, тоже служил в Мариинской больнице? — спросил Ванзаров.

Вот теперь Затонский позволил себе улыбку.

— Ваша прозорливость, господин полицейский, на этот раз дала маху. Шадрин был пациентом Пряжки, его выписали, деваться ему было некуда. Я уезжал из столицы, он остался бы без присмотра. Вынужден был приютить беднягу. Дал работу. Он неплохо справляется. Мирный и добрый. Слушает и запоминает…

— Ваш родственник?

— Двоюродный племянник…

— Благодарю вас, — сказал Ванзаров. — Родственников надо беречь. Мало ли, пригодятся.

Затонский повернулся и пошел к больничному корпусу.

— Что же вы, господин полицмейстер, не следите: у вас тут два года человек без паспортного стола проживает, а вы ничего не знаете.

— Да уж… — только и мог сказать Сыровяткин. Опять привычная и такая устроенная картина его жизни дала трещину. Опять этот коварный ум открыл в обычном нечто неожиданное.

— Я обещал объяснить вам, почему пропажа Юнгера так беспокоит меня, — напомнил Ванзаров.

— Ой, как любезно с вашей стороны…

— Тогда проводите меня до вокзала.

Они пошли неторопливо.

— Все предельно просто. Если знать характер и манеру поведения доктора Юнгера, вы бы согласились: он не будет просто так гулять по городу, заглядывать в больницу или в гости. А тем более ходить пешком до Царского. У него каждая минута на вес золота. В буквальном смысле — пациенты платят. Если он приехал, чтобы найти меня, значит, сведения крайне важные. Я бы сказал, опасные. С такими сведениями человеку не до прогулок и развлечений, ему их хочется скорее передать.

— Но как же, на кладбище он ведь пошел? — возразил Сыровяткин.

— Именно потому, что сведения были связаны с Горжевским. Вероятно, он хотел посетить могилу не только для того, чтобы положить цветы.

— А для чего же еще?

— Этот вопрос открыл нам, почему он пропал. Что беспокоит меня чрезвычайно.

Сыровяткин понял, что дело может оказаться куда серьезней, чем он предполагал.

— Что нам делать, бросить всех городовых на поиски?

— Специально на это силы тратить не надо. Пусть смотрят в оба. Вдруг слепая удача кому-то выпадет…

— Так точно, — ответил Сыровяткин.

— Все-таки одно ощущение меня никак не отпускает… — сказал Ванзаров, поглядывая на домики.

— Что такое, Родион Георгиевич?

— Есть вашем городе, Константин Семенович, некая странность, которую понять не могу…

— Даже не знаю, что сказать. Укажите на нее…

— Странность вот какая: за все дни на улицах не увидел ни одного нищего-попрошайки. Вот что необъяснимо. Завтра с этим наверняка разберемся…

Сыровяткину очень хотелось ответить, что благодаря его стараниям город очищен от нищих. Но воздержался. Чего доброго, опять сядешь в лужу. Оставалось ждать, когда фокус в очередной раз раскроет ему глаза. Как это ни грустно признать.

Ванзаров пообещал приехать как можно раньше.

Чтобы взяться за разгадку всерьез.