62. Милые чудачества

Хваленое гостеприимство жителей Павловска куда-то подевалось. И в этом доме визиту главы полиции города вместе с чином из Петербурга были не рады. Хотя, казалось бы: полиция в доме — счастье в доме. Счастливым господин Руковский не выглядел. Напротив, всем видом показывал, что с большим удовольствием выставил бы незваных гостей вон. Только не решался на смелый поступок.

По чести говоря, не вся полиция имела вид уверенный. Сыровяткин старательно прятал робость. И было от чего. Войти в частный дом вот так, без всякого повода и дозволения прокурора или судебного следователя, было категорически недопустимо. Потом от жалоб не отпишешься. А задержание на дионисийском ритуале еще не повод врываться к человеку в дом. Сыровяткин робел, но целиком надеялся на Ванзарова. В конце концов, на него можно спихнуть.

Казалось, Ванзарову все было безразлично. Он осматривал гостиную, в которой было множество театральных фотографий, программок и даже афиш, но ни одного чучела. Видимо, их тщательно прятали. Скорее всего, за плотным занавесом, отделявшим часть комнаты. Походив по гостиной, будто по музею, Ванзаров вернулся к хозяину дома, который мрачно следил за ним. Как видно, не мог забыть, при каких обстоятельствах познакомился с этим усатым господином.

— Что ж, господин Руковский, — сказал Ванзаров, садясь за стол и даря ослепительную улыбку. — Как посмотреть, так вы человек разносторонних вкусов. А с виду не сказать.

— Я вас не звал, чтоб об моих вкусах беседовать, — ответил Руковский.

— Можем продолжить в участке, если желаете.

От такого предложения Руковский уклонился и только спросил, чего от него хотят.

— Так вот, о ваших вкусах, — как ни в чем не бывало продолжил Ванзаров. — Дионисийские мистерии любите, театр любите, балерин и актрис почитаете. А заодно на досуге выделываете чучела из бедных животных…

— Что вам надо? — вскрикнул Руковский, чуть более нервно, чем обещал разговор.

— Мне надо, чтобы вы сказали правду, — ответил Ванзаров.

Повисла тишина. Сыровяткин с интересом наблюдал, как воля одного характера медленно и неотвратимо сгибала другой. Было это не только познавательно, но и полезно. С профессиональной точки зрения.

— Да что же вы от меня хотите-то… — с некоторой долей отчаяния проговорил Руковский.

— Ваш дом расположен так, что вам чрезвычайно удобно наблюдать за домом барышни Вольцевой, — сказал Ванзаров, поглядывая в окна. — А потому три дня назад, вечером, вы увидели то, что вызвало у вас большой интерес. Не так ли?

Руковский отвернулся и промолчал.

— Благодарю, что не стали глупо врать… Итак, вы увидели ту, чьим искусством восхищались, а потом получили букетом по лицу. Увидели ее в плаще-накидке, с закрытым лицом. Но узнали сразу. Не так ли?

Ответа не последовало. Руковский уставился на скатерть. Сыровяткин не мог не восхищаться. И почему его никогда не учли подобным штучкам в проведении допроса?.. Хотя что толку учиться: допрашивать в Павловске все равно некого. Разве на супруге опробовать…

— Вы увидели Надиру Вольцеву, которая тут не появлялась никогда, — продолжил Ванзаров. — Усидеть на месте не смогли. И бросились за ней. Что было дальше?

— Я потерял ее из виду, — тихо ответил Руковский.

— Где потеряли?

— Почти сразу… Она ковыляла, но шла очень быстро. Мои ноги не справились. Она свернула на Гумолосаровскую улицу. Когда я добрел до угла, ее уже и след простыл. Еще подумал, что показалось…

— Что дальше?

— Вернулся к себе…

— С Душинцевым новостью поделились?

— Как же иначе… Он и предложил на нее порчу навести.

— А пострадал невинный кот, — сказал Ванзаров, дернув ус. — Готов буду поверить в вашу невиновность, господин Руковский, при одном условии…

— Не мучьте уже… — с трудом сдерживая эмоции, проговорил Руковский.

— В мыслях не было. Будьте добры отодвинуть этот роскошный занавес.

Руковский колебался, но недолго. Тяжело ковыляя, подошел к незаметному шелковому шнуру, свисавшему от потолка, и стал тянуть. Занавес очень театрально отъехал в сторону. Полиции предстало необычное зрелище.

Говорят, в маленьких городах люди порой сходят с ума так изысканно, что дадут фору любому столичному сумасшедшему. В этом случае было именно так. Занавес скрывал нишу с верстаком, заваленным режущими инструментами, распялками, нитками, сушащимися шкурками, банками со стеклянными глазами и всяческим мусором. А по бокам возвышались полки, уставленные чучелами птиц и мелких зверюшек. Тут были и сойки, и зайцы, и даже козленок. Среди чучел были расставлены фотографии. На всех — только одна балерина. В разных позах и театральных костюмах. Фотографии были достойного качества, явно выкупленные с негативов в дорогих фотоателье столицы. Только среди них не было ни одной целой. Лица балерины были порваны, порезаны или проткнуты иголками. Такое может натворить только большая безнадежная страсть.

— Ну и ну! — не сдержался Сыровяткин, что было слишком опрометчиво. За что сразу получил гневный взгляд.

— Ваше увлечение делает вам честь, — сказал Ванзаров. — У меня только один вопрос: в котором часу сегодня легли спать?

— Как отпустил господин полицмейстер, долго не мог заснуть, — глухо ответил Руковский.

— В окно посматривали?

— Наверное… Не помню…

— Не замечали, к кому побежала дочка господина Гейнца?

— Вот уж зверь! — неожиданно резко сказал Руковский. — Над ребенком измывается… Нет, не видел… Хотя что-то такое мелькнуло, но внимания не обратил.

— И последнее. У вас есть художественное чутье. Не припомните, как выглядел доктор Горжевский?

— Кто-кто? — спросил Руковский.

— Покойный муж вдовы Горжевской. Сможете описать?

— Э-м, ну такой незаметный, сам по себе… Да я и не видел его почти…

— Благодарю вас…

Ванзаров так резко встал и вышел из дома, что Сыровяткин еле поспел за ним.

— Ну как, Родион Георгиевич, с пользой? — спросил он.

— Во всем есть польза. Только ее надо увидеть.

Хотелось Сыровяткину верить, что Ванзаров не тот человек, который совершает ошибки. А если и совершит, то все равно вывернется. Так что надежды терять не стоит.

— Может, все-таки брандмейстер и есть тот, кого мы ищем?

— Рад бы, Константин Семенович, — сказал Ванзаров искренно, — да не тот.

— Вот так вот окончательно?

— И даже бесповоротно… Поторопимся, господин полицмейстер. Нас ждут.

Сыровяткин вспомнил, что у него в арестантской печалится смена пожарных. В суете наверняка им поесть не дали. А то и воды не принесли. Вот бедолаги…

— Так значит, к нам в полицию?

— Нет, нас ждет место куда более интересное…