И подумать не мог Сыровяткин, что так обрадуется появлению чиновника сыска. Когда Ванзаров соскочил с подножки пролетки, полицмейстер испытал ни с чем не сравнимое облегчение. Как будто у него с души камень сняли и передали кому следует. Не менее обрадовался он Лебедеву и сигарке, уже испортившей незамутненный воздух Павловска. Сыровяткин искренно, как в детстве, поверил, что вот сейчас прямо у него на глаза совершится волшебство и все беды окончатся.

Он старательно отдал честь и повел гостей через ряд городовых, торопливо рассказывая, что произошло ночью, и как его разбудили, и как он, помня наставления, ни к чему не посмел прикоснуться и даже выставил оцепление. Свидетели допрошены все как один, мало того — они находятся под замком на всякий случай. Что касается убийцы, то тут все ясно, остается только подтвердить. Вероятно, первая жертва — его рук дело.

Ванзаров слушал, не перебивая. Лебедев следовал за ними, помахивая саквояжем и плохо скрывая ироничное отношение к исповеди полицмейстера.

Сыровяткин, выказывая почтение перед столичными звездами, остановился в двух шагах от рогожки, из-под которой торчали подошвы черных сапог, предоставляя господам почетное право разбираться самим.

— Извольте, — только сказал он, как официант, предлагающий изысканное блюдо.

Ванзаров приподнял покрывало.

Глаза брандмейстера глядели в небесную высь неподвижно. Выражение, застывшее на его лице, говорило о чрезвычайном изумлении, которое настигло в последние мгновения жизни. Рот был искорежен гримасой. А растопыренные пальцы как будто пытались схватить что-то, но так и не смогли. Затылок лежал в мелкой и засохшей лужице темно-бордового цвета. Невдалеке от тела валялся фонарь, давно потухший. Стеклянная дверца была разбита вдребезги.

Лебедев нагнулся к лицу жертвы, принюхался и даже не счел нужным раскрыть саквояж. Только фыркнул.

— И ради этого стоило поднимать такой шум? — заявил он.

— Настолько уверены? — спросил Ванзаров.

— Друг мой, только ради вас я, конечно, проведу вскрытие и протокол составлю, но тут же все очевидно.

— Неужели?

— А вы сами не видите? Запах изо рта, который перебивает трупный, поза тела и, наконец, булыжник, торчащий из мостовой. На острие угла как раз ошметки его мозга.

— Несчастный случай?

— Куда несчастнее. Поскользнулся, бедолага. Что в крепком подпитии не редкость. А все почему? А потому, что улицы надо ремонтировать. Отделался бы легким сотрясением мозга, — Лебедев бесцеремонно стряхнул пепел на тротуар. — Куда больше меня интригует то, что находится вон под той кучей…

Действительно, трудно было понять, что скрывает холмик из тряпок, находившийся совсем рядом, чуть дальше расстояния вытянутой руки. Сыровяткин постарался изрядно, закутано было тщательно.

— Вам право первооткрывателя, — сказал Ванзаров, обходя тело Булаковского.

Уговаривать не пришлось. Чрезвычайно аккуратно, как чистят персик, Лебедев снял одну за другой тряпки, отбрасывая их куда попало. Последней слетела самая большая холстина. Зрелище предстало во всей красе. Было оно столь чудно, если не сказать дико, что Аполлон Григорьевич, насмотревшийся всего, протяжно свистнул. Было от чего прийти в изумление натуре куда менее крепкой, чем у криминалиста. Ну, как у Сыровяткина.

На брусчатке лежала молоденькая барышня. Прямо из ее головы торчала рукоятка пожарного багра, крюк которого целиком вошел в висок. Зрелище было ужасным, но понятным человеческому сознанию. Другое отказывалось бы принимать человеческое сознание. Из одежды на барышне был только дорожный плащ-накидка, прикрывавший спину и плечи. А все тело ее покрывали широкие надрезы, как будто по ней прошелся рубанок, оставляя стружки из кожи, висевшие лохмотьями. Срезы покрывали живот, руки, ноги и даже грудь. Только у шеи был оставлен кусок, который не был обезображен. Потому что в этом месте на коже было вырезано изображение некой фигуры.

Присев на корточки, Лебедев и указал на нее.

— Это что такое?

— Астрологический знак Овна, — ответил Ванзаров. — Надеюсь, не только это вас может заинтересовать.

— Да, произведение редкого мастерства.

— Лучше, если займетесь им в больничном морге.

— Думаете, не стоит здесь багор вынимать?

— Боюсь, кое-кто из городовых хлопнется в обморок.

— Как прикажете, господин сыщик.

Лебедев взялся за плащ, чтобы накинуть на тело, но Ванзаров попросил обождать. Он развернул край накидки. На подкладке оказался вензель из переплетенных букв «А» и «В». Буквы были вышиты красной ниткой ровно и аккуратно. Как смогла бы модистка, пошившая плащ.

— Вот оно? — с надеждой спросил Лебедев.

Иногда Ванзаров пользовался правом не отвечать. Когда ответ был чрезвычайно труден. Или его не было вообще. Благо Лебедев научился прощать другу эту маленькую странность.

Зато Сыровяткин горел желанием заполучить ответы на все вопросы. Наблюдая, как эти двое осматривают тела, он проникался невольной гордостью, что вот и ему довелось помочь таким выдающимся специалистам. И свою работу сделал хорошо. Сыровяткин был настолько уверен, что сейчас его догадка получит веское подтверждение, что ни о чем другом и думать не мог.

— Ну как, убедились? — не замечая его хмурую молчаливость, нетерпеливо спросил он Ванзарова, как только тот приблизился.

— Вы отлично распорядились. Благодарю вас. Образцовое исполнение обязанностей полицейского.

— Так как же? — Сыровяткина буквально распирало. — Убедились?

— В чем я должен был убедиться, Константин Семенович?

— Так ведь какой негодяй! И как долго притворялся. В Комитете нашем заседал. А на самом деле — живодер какой-то!

— Полагаете, брандмейстер измывался над бедной балериной Вольцевой?

Ответ для Сыровяткина был очевиден.

— Кто же еще? Вон что натворил… — полицмейстер невольно указал на носилки, на которые городовые клали тело жертвы, старательно не глядя на него. — Бедная девочка, как только отцу сказать.

— А его кто прикончил? — спросил Ванзаров.

— Провидение убийцу покарало! — провозгласил Сыровяткин. — Поскользнулся — и конец. Жаль, конечно, а то бы ответил за все. Ну, ничего. Думаю, ему там… — палец полицмейстера указал в небо, — все воздастся.

— Вы правы в том, что Булаковский убил барышню. Убил невольно, испугавшись.

Направление, куда сворачивал разговор, Сыровяткину не понравилось.

— Что значит испугавшись? — строго спросил он.

— Когда ночью натыкаешься на мертво-живую девицу, как говорит ваш Антонов, нервишки могут не выдержать.

— Отказываюсь вас понимать, Родион Георгиевич, — покачал головой Сыровяткин.

— Все очевидно… Булаковский оказался во дворе пожарной части… Пожарные подтверждают, что услышали его крик?

Сыровяткин нехотя кивнул.

— Наткнулся на барышню и стал защищаться тем, что попало под руку. Это оказался багор. Но это все.

— Да почему же… — только начал полицмейстер, но его оборвали.

— Хотя бы потому, что в таком состоянии опьянения он не смог бы так… — Ванзаров замялся, — …так остругать барышню. А про Вольцеву и говорить нечего. Он совершенно ни при чем. Надо искать настоящего убийцу. У него в планах другие жертвы.

Стеклянный замок рухнул. Сыровяткин нашел себя среди груды осколков. С чем было чрезвычайно трудно согласиться. Но выбора не осталось.

— Вас утром господин какой-то спрашивал, — сказал он. — Высокий, одет модно.

Ванзаров проявил неожиданный интерес.

— Неужели доктор Юнгер приехал?

— Так представился…

— Чудесно. Оставили его ждать в полицейском доме?

— Нет, захотел на кладбище заглянуть. Сказал, на могилу к другу.

— К другу, — повторил Ванзаров. — Константин Семенович, есть срочное дело…

Нечто подобное Сыровяткин ожидал, вернее, предчувствовал полицейским сердцем. Раз его надежду растоптали, теперь предстоит крепко попотеть. Полицмейстер в этом не сомневался. Пока же ему приказали выделить двух самых толковых городовых, чтобы обегали город, нашли приезжего господина и привели сразу в полицию. Словесный портрет есть, опознать чужака проще простого. На всякий случай, если не найдут, пусть опросят дежурного по станции — мало ли, вдруг он от недостатка времени уехал в столицу, и извозчиков поспрашивать тоже не забыть.

Сыровяткин обещал исполнить в точности.

— Что теперь прикажете? — устало спросил он.

— Теперь у нас с вами не самая приятная миссия, Константин Семенович.

Полицмейстер не мог для себя решить: обладает этот человек чувствами или сделан из железа? Никаких сожалений, знай себе посматривает, как носилки в полицейскую карету грузят. Еще и Лебедеву помахал. Как будто вообще ничего не случилось. Сыровяткин подумал, что никогда ему не добиться такой твердости и спокойствия. И добиваться не надо. Куда как лучше тихая провинциальная жизнь.

Скорей бы все кончилось.