58. Большой вопрос

Аполлон Григорьевич неплохо выучил повадки своего коллеги. Если Ванзаров сидел молча, уставившись в невидимую точку на полу или стене, при этом подергивал ус, его нельзя было беспокоить. И хоть он нещадно громил психологику, не упуская случая вставить шпильку, но к работе мысли Ванзарова относился если не с обожанием, то с невероятным почтением. Вел себя тише воды ниже травы, не смея мешать жерновам логики перемалывать факты и предположения.

Ранний гость как раз сидел на лабораторном табурете в таком вот состоянии мыслительной каталепсии. Лебедев наблюдал за ним, получая ни с чем не сравнимое удовольствие умного человека следить, как другой, не менее умный, в муках рожает идеи.

Наконец, Ванзаров дернул головой, что было верным знаком окончания невидимых трудов его мозговых извилин.

— Готово дело? — с надеждой спросил Лебедев, между тем наливая и подталкивая к нему чашку чая. — Психологика взяла след?

— Мне нечего докладывать Ратаеву, — ответил Ванзаров, не взглянув на чашку.

— Здесь вас никто не найдет. Отсидитесь до зимы, а там как-нибудь рассосется…

— Неоткуда взять версию, которая будет для него правдоподобной.

— Ну, соврите. Вы это умеете.

Ванзаров только кисло улыбнулся.

— Он не тот человек, с которым этот фокус пройдет. Тем более, он что-то задумал в отношении меня.

— И так ясно: хочет перетащить вас к себе.

Ванзаров отрицательно покачал головой:

— Что-то еще он придумал…

— Так спросите напрямик… — Лебедев без церемоний взялся за чашку, которая сиротливо остывала.

— Ничего нового я не узнаю. Вопрос в другом: что докладывать?

— Что же такого сложного?

— Если доложить о вчерашней кошачьей церемонии, он потребует аресты. С этим пока рано. А не сказать нельзя.

— Почему? — простодушно спросил Лебедев.

— По той самой причине, — ответил Ванзаров, давая понять, что не все можно говорить вслух даже в этом кабинете.

А в ответ получил легкомысленную отмашку. Великий криминалист был несилен в тонкостях интриг.

— Меня куда больше вещество непонятное беспокоит, — сказал он.

— Аполлон Григорьевич, труп может моргнуть?

Вопрос, как всегда, оказался слишком внезапным. Лебедев нарочно выпил лишний глоток чая.

— Веко может открыться, — осторожно ответил он.

— А вот так? — и Ванзаров старательно подмигнул.

— Такие рефлекторные реакции мне не встречались. А вам зачем?

— Врать вам не хочу, а если отвечу, как есть, вы меня отправите в сумасшедший дом.

— Я давно говорил, что вы не вполне нормальный, — обрадовался Лебедев. — А на чем свихнулись?

— Вы точно хотите это знать?

— Обещаю: смирительную рубашку применять в крайнем случае.

— Благодарю… — Ванзаров помедлил. — Тогда пеняйте на себя… Можете себе представить, что одно и то же преступление повторяется в разные века, в разных странах, но всегда повторяется?

— Кто же этот вечный убийца?

— Это не так важно. Важен другой вопрос, как оказалось.

Лебедев насторожился, зная, что в такие моменты можно ожидать чего угодно.

— Вопрос звучит так: «Зачем это происходит?» — сказал Ванзаров, глядя в окно, выходящее на Фонтанку. — А вдогонку к нему другой: «Как мои предки умудрились в это вляпаться, что расхлебывать мне?»

— Полагаю, ответы у вас имеются.

— Вы правильно полагаете.

— Можно ли простому смертному криминалисту узнать их?

— Ответ на все один: чтобы шестеренки вращались, — сказал Ванзаров, повернувшись к Лебедеву.

— О, друг мой, пора вам отдохнуть… — Лебедев откровенно покрутил пальцем у виска.

— Еще не все. Как оказывается, раскрыть это преступление или не раскрыть его, не имеет никакого значения. Шестеренки будут вращаться и дальше, хотя никто не знает, что будет, если его раскрыть. Кажется, до сих пор моим предкам это не удавалось.

— Позвольте… — только сейчас до Лебедева дошла простая мысль. — О каких предках вы говорите? Ваш батюшка служил в Министерстве финансов…

— О далеких и глубоких, Аполлон Григорьевич. От прапрадедушки и далее, в глубь веков. Сам про них впервые узнал.

— Кто были эти славные господа?

— Как меня уверяют: чиновник городского магистрата города Пфальца, саксонский офицер и обычный венский горожанин. Занимались розыском.

— Так что, выходит, вы — потомственный сыщик?

— Это было бы не так уж и плохо… Если бы не один мелкий казус: их работу придется доделывать мне.

Аполлон Григорьевич терялся в сомнениях, чего крайне не любил.

— А кто вам все это наплел?

Назвать честно источник информации и что с ним случилось значило навлечь на себя твердое подозрение в умопомешательстве.

— Нашел меня один архивариус, — ответил Ванзаров. — Что будет, если я вдруг раскрою это вечное дело?

Лебедев еще пытался понять: это розыгрыш или что-то куда более серьезное? И не мог выбрать.

— А что будет, если раскроете? — спросил он.

— Неизвестно. Это как узнать секрет фокуса. Никогда не знаешь, в чем на самом деле секрет фокуса. — Ванзаров слез с табуретки. — Поехали…

— Куда? — спросил Лебедев, несколько ошеломленный такими поворотами.

— К вашему другу доктору Юнгеру, он искал меня.

Звоночек телефонного ящика залился трезвоном. Лебедев снял трубку.

— У аппарата, — сказал он.

Из трубки доносились обрывки торопливых резких звуков, разобрать которые было невозможно. Судя по лицу криминалиста, новости были привычные: то есть плохие.

— Ждите, будем, — сказал он и повесил трубку на рычаг. — Визит к доктору отменяется, Родион Георгиевич. В Павловске Сыровяткин нашел убийцу. Конец вашим шестеренкам.

— Кого он нашел? — спросил Ванзаров.

— А вот пусть это будет для вас загадкой фокуса, — ответил Лебедев с ехидной ухмылкой. — Я-то знаю, а вы — нет. Вот и мучайтесь всю дорогу.

И он подхватил походный саквояж. Великий криминалист всегда был наготове.

К любому повороту событий.