…Встреча была назначена на восемь вечера, и он опаздывал. Cначала стоял в пробке, потом хаотично искал, где поставить машину. Коллеги, по традиции, остались внутри «ауди» на стоянке: он строго-настрого приказал им ждать сигнала. Стоило бы поехать на метро, но не смог себя пересилить. Подняв воротник кожаной куртки, ёжась от сильного ветра, долговязый прохожий вышагивал по дворам однотипных панельных домов, уточняя дорогу по навигатору смартфона. Удивительно, полчаса от центра Москвы – и ты попадаешь в разверзшиеся врата ада. На Чистых прудах и Тверской давно все киоски снесли, а тут сколько хочешь: и шаурма, и гамбургеры, и выпечка в тандыре. Слева говорят на таджикском, справа на узбекском. Северные районы уже настоящее среднеазиатское гетто, хотя никто этого не признаёт. Гастарбайтеры снимают обшарпанные бабушкины квартиры, селятся там по двадцать человек – одна смена спит, другая пашет. У дорог блистают огнями наспех собранные из пластмассовых блоков магазинчики и кафе. Реклама обещает десять роз за пятьдесят рублей, стакан горячего кофе за сто и «эконом-стрижку». Обезьяний язык. Девяностые годы застыли на окраинах и никуда уходить не хотят. Какое счастье, что он далёк от этого.

У грязной витрины продуктового орут матом алкаши.

Вечер только начинается, а они в стельку. Человек поморщился, сверил адрес по смартфону. Вроде правильно. Вот тот самый дом, клон в шеренге «панелек». Руководствуясь сохранённой эсэмэской, посетитель набрал код на двери подъезда, поморщился, обоняя запах кошачьих экскрементов, и поднялся на лифте с разбитым зеркалом на девятый этаж. Позвонил, как и было условлено, – три коротких птичьих трели.

Дверь открыла худенькая измождённая женщина, вся в чёрном.

– Добрый вечер, я по объявлению.

– Вы Алексей Петрович?

– Да.

– Заходите.

Женщина отступила, и он вошёл в прихожую, стараясь удержаться на «пятачке» коврика. Снял ботинки, аккуратно пристроил куртку на крючок-вешалку, машинально пригладил жиденькие волосы. Послышался лёгкий скрип – дверь комнаты напротив приоткрылась, выглянул мальчик – коротко стриженный, на вид лет десяти. Лицо ребёнка выделялось на фоне стены бело-серым пятном нездоровой бледности. Тут семи пядей во лбу быть не надо, чтобы понять – парень болен, и серьёзно. Ну что ж, значит, выбора у его мамочки нет. Отдаст все, что имеет. Слава тебе Господи, хоть не зря в такую даль тащился. Наверняка покажут нечто интересное.

– Миша, иди в свою комнату, – сухо сказала женщина. – Мама занята.

Человек ожидал: мальчик либо расплачется, либо начнёт ныть, дабы настоять на своём (дети сейчас ох какие капризные), однако, к величайшему удивлению гостя, ребёнок повернулся, словно солдат на параде, и исчез в дверном проёме. Хозяйка пригласила гостя в большую комнату со старомодной советской мебелью, обеспечивавшей запах затхлости: его пытались заглушить дешёвым ароматизатором, в итоге получилось совершенно омерзительное амбре. Человек с презрением оглядел коричневый шкаф из прессованных опилок, присел за стол и улыбнулся – вежливой улыбкой, дававшей понять, насколько мало у него времени.

– Итак, что именно вы хотите продать? На фото качество не особенно-то и видно.

Женщина отошла и стала поспешно рыться в вещах.

«Они даже прятать нормально не умеют, – мысленно усмехнулся человек. – Реши я её ограбить, всё прошло бы как по маслу. Впустила в квартиру незнакомца, живёт вдвоём с ребёнком, а уж найти ценности в «двушке» на пятьдесят квадратов – как не хуй делать. Но я хороший парень. Я такой лажей не занимаюсь, в моей фирме всё официально». Он намеревался ещё пару минут понаслаждаться своей честностью, когда хозяйка поставила на стол НЕЧТО – у него сразу перехватило дыхание. Спокойствие в секунду улетучилось, он непроизвольно подался вперёд. ДА МАТЬ ВАШУ. НЕ МОЖЕТ БЫТЬ. Перед ним стояла шкатулка с набором крупных дореволюционных (это было видно невооружённым глазом) бриллиантовых цацок. Серьги, колье, браслет и два кольца. Навскидку – сотня тысяч баксов, а если брать оценку как антиквариат – ещё и дороже. У человека разом вспотели ладони, он с величайшим трудом вернул себе флегматичный вид. Всё понятно. Семейные драгоценности. Муж умер или сбежал, денег нет, ребёнок заболел, вот и распечатали единственное… что осталось от прабабушки, какой-нибудь княгини или графини, блиставшей на петербургских балах. Ему много раз попадались старинные вещи… но, разумеется, совсем другой стоимости. В голове мелькнуло: он словно шахтёр, годами тупо рубавший уголь и внезапно наткнувшийся на самородок. Женщина, безусловно, натуральная дура. Позвонила по первому попавшемуся в Интернете объявлению «Покупаю золото». Так, не спугнуть бы птичку. Позорно маленькую сумму предлагать нельзя – откажется, и слишком большую тоже – разом охренеет, кровь бросится в голову: решит, что сможет продать дороже.

Он учтиво взглянул в испуганные глаза хозяйки.

– Откуда это у вас? Пожалуйста, говорите честно, мне не нужны проблемы с законом.

Та предсказуемо распсиховалась: замешкалась, засуетилась, села, встала, снова села, – не зная, куда девать руки. Заговорила быстро – не отводя взора, тараторя, сбиваясь:

– Нет, что вы. Это бабушкино наследство. Я никогда не думала продавать, но муж скончался, у него были долги… Пришлось продать квартиру, переехали вот куда скромнее… Машину отдала… Мишенька болеет… Сидим без копейки, замучилась.

Человек полуприкрыл глаза. Боже, да он психологом может работать. Любая человеческая душа – словно на ладони, он видит их насквозь, как рентген. Всё, бери лохушку голыми руками. Как минимум восемьдесят штукарей бакинских у него в кармане, а то и больше, если правильных людей найдёт. А уж он очень постарается найти, вы не сомневайтесь.

– Сколько вы хотите? – спросил он, сделав голос побезразличнее и посуше.

– Полтора миллиона рублей, – неуверенно произнесла хозяйка.

Послышался уже знакомый скрип двери – из проёма снова выглянул мальчик. Потухшие глаза с отчётливо проступившими болезненными синяками вокруг (как у панды), лицо, налившееся нездоровой бледностью, губы, стянувшиеся в нитку. Мда, дамочка-то зря старается. Судя по всему, парень не жилец, деньги будут потрачены впустую. Впрочем, какое его дело. Он мог бы зайти, тюкнуть хозяйку по голове и забрать бриллианты. Но сейчас не девяностые. Пусть законно продаст, подпишет отказ от претензий. Почему же ему так некомфортно? А, взгляд паренька. Смотрит, как дыру в тебе сверлит, ей-богу.

– Один миллион, – произнёс он твёрдым тоном. – Прямо сейчас. Наличными.

Женщина поспешно кивнула – судя по всему, она и не надеялась столько получить.

– Хорошо. – Скрывая радость, гость вытащил из кармана смартфон. – Тогда попрошу вас немного подождать. Я отправлю эсэмэс, мой помощник принесёт деньги и приведёт нотариуса. Поймите меня правильно, я не держу при себе наличные – всякое может произойти. – Он раскрыл портфель, достал канцелярскую папку. – А пока попрошу прочитать и подписать некоторые бумаги. Будьте добры, смотрите внимательно.

Конечно, она чиркает ручкой не глядя. Они и кредиты в банке так берут, стопку листов подмахнут оптом, не обращая внимания на мелкий шрифт. Поле непаханое. Лишь бы не передумала. Бумаги-то бумагами, но вдруг что-то заподозрит. Скорее бы деньги отдать.

В напряжённой тишине послышалась птичья трель дверного звонка.

– Это к нам, – искусственно улыбнулся человек. – Откройте, пожалуйста.

Радушно поздоровавшись с хозяйкой и сняв обувь в прихожей, в комнату зашли двое – долговязый лысеющий нотариус (похожий на покупателя почти как брат-близнец) и охранник Лёша – не стандартный «шкаф»-телохранитель, а спокойный, вежливый человек. Сверхсилой супермена бывший псковский десантник не обладал, однако при желании мог разделать противника, как бог черепаху. Клиентура, она ж, понимаете, всякая бывает. Лёша без лишних сантиментов бухнул на стол пакет из супермаркета, раскрыл его, и на скатерть повалились пачки.

– По тысяче рублей, – проинформировал покупатель. – Долго считать, зато гарантированно не подделка. Я всегда даю мелкими, пятитысячных клиенты боятся.

Он ожидал, что хозяйка бросится на деньги, как курица на зерно, но та лишь подтянула к себе одну из пачек и нехотя прошерстила купюры. Нотариус, достав печать, погрузился в изучение бумаг. Лёша откровенно заскучал, подошёл к окну и уставился на детскую площадку во дворе. Человек моргнул. Протёр глаза. ЧТО ТАКОЕ СЛУЧИЛОСЬ?

Женщины не было на месте. Она просто исчезла.

Чертовщина какая-то. Торговец перевёл взгляд на ребёнка в дверном проёме.

– А гд-де т-твоя мама? – заикаясь, спросил он.

– А её здесь и не было, – спокойно ответил мальчик. – Я сделал так, чтобы ты это видел.

Его голова медленно поднялась вверх на тонкой шее, тело свернулось жирными кольцами. «Я сошёл с ума», – успел подумать человек, и анаконда обвилась вокруг его туловища. Послышался треск ломающихся костей – покупатель хотел закричать, но захлебнулся кровью. Оставив умирающего дёргаться в конвульсиях, змея метнулась к застывшему в ужасе нотариусу, – оцепенев, тот не сделал ни единой попытки сопротивляться. Пара секунд, и тело сползло на потёртый ковёр. Лёша обернулся, поспешно полез в карман.

– Не стоит, – произнесла анаконда. – Ты же понимаешь, это не поможет.

Охранник чуть помедлил, подняв обе руки, показал открытые ладони.

– Молодец, – похвалило чудовище. – Знаешь, не все способны сделать правильный выбор. Забавно смотреть в кино, как на супергероя бросается целая орава врагов, а он убивает злодеев одного за другим. Ближе к половине злодеям можно и сообразить, что это бесполезно, – но нет, они продолжают идти и бесславно погибают. Ты умный мальчик.

Лёша сдержанно кивнул.

– Хочешь работать на меня? Я щедро заплачу. Можешь забрать себе бриллианты.

Лёша помотал головой.

– Прекрасно, – восхитился монстр. – Я тебя троллил – ты только что спас свою жизнь. Теперь просто выйдешь из квартиры, больше никогда сюда не вернёшься и ни одному человеку, даже бабе своей в постели, не расскажешь, что здесь произошло. Или я найду тебя и убью. А заодно и всех тех, кого ты знаешь: так полагается, не я придумал правила. Сам понимаешь – я не шучу. Впрочем, если есть желание, можешь попытать счастья. Достань пистолет. Выстрели в меня напоследок. Разрешаю.

– Нет, – выдавил из себя охранник.

– Лапочка умненький, – улыбнулось чудовище. – Всё, прощай. Исчезни.

Лёшу не пришлось просить два раза: бросок через комнату, лязг замка и топот вниз по лестнице, – про оставшиеся в прихожей ботинки бывший десантник даже и не вспомнил. Змея съёжилась, став меньше, – у стола вновь стоял худенький мальчик с мертвенно-бледным лицом и чёрными кругами вокруг глаз. Он обвёл языком губы, слизав последние капли крови. Тело нотариуса замерло на полу, оторванная голова – на столе, а вот ювелир был ещё жив. Из-за сломанных рёбер попытки заговорить отдавались бульканьем и льющейся кровью. Ребёнок усмехнулся.

– Ты плохо себя вёл, – сказал он равнодушно. – И наверняка знаешь из своего детства, что случается с теми, кто плохо себя ведёт. Их наказывают, солнышко. Мне приятно начать именно с тебя. Скоро в вашем городе будет много гостей. Наверное, хочешь знать, кто я? Любопытство – уникальное чувство. Оно преследует людей даже перед смертью.

Умирающий кивнул.

Ребёнок наклонился к его уху и что-то прошептал. Зрачки жертвы расширились.

– Трудно поверить? – пожал плечами мальчик. – Как хочешь. Я сказал честно.

Встав на четвереньки над телом, он покрутил головой, примеряясь, и вцепился зубами торговцу в горло – быстро и сильно, как это делает волк с поверженной овцой.

– Фефлюхтер. Этого не может быть. Ты привидение.

– Ещё как можэт, Адольф. Я реальность. На вот, возьми. Угощаю.

– Я не курю. Здоровье арийской нации – прежде всего. Табак придумали евреи.

– Во-первых, это нэ табак. Во-вторых, его стали употрэблять индейцы, а я ещё не встречал вождей племён по имэни Исаак Абрамович Чингачгук. В-третьих, мне чуть больше двадцати лэт, а тебе, Адольф, пятидесят шесть, и организм твой подточен покушением в сорок четвёртом и капустными котлэтками. Одна сигарета, поверь, не поврэдит: тем более после офыцыальной смэрти.

– Котлетки-то тут при чём?

– Они кого хочэшь угробят, даже Гитлера. Бэри, или буду бить, генацвале.

– Молодой человек, пощади дедушку.

– Сука ты, а не дэдушка. Затянись, тэбе говорят. Паслэдный раз предлагаю.

– О… о-о-о… о-о-о-о-о…

– И как?

– Дас ист фантастиш!

(Через пятнадцать минут.)

– …на каком языке мы говорим? На немецком, русском или грузинском?

– Я сам не знаю. Нэважно. Ты же меня панымаешь? Тогда слющай рассказ дальше: соврэмэнный мир сошёл с ума. Вся планэта – филиал районной психушки.

– (Выдыхая дым.) Поясни, предводитель кровавых большевистских орд.

– Диах. В общем, представь сэбе сытуацию. Прэзидент США Рузвельт выступает против наступления русских на Кёнигсберг, требуя остановить бомбардыровки, потому что страдают умэрэнные нацисты. Которые только с виду за Гитлера, а в глубине души против. Сталин обвиняет прэдставителей амэриканского посольства: дескать, те переодеваются в жэнщын, а потом в Кагановича и Молотова и дальше в плюшевых сусликов, дабы запутать НКВД. Между тем ФБР нанимает школьников-радиолюбителей, стараясь получить даказатэльства, что русские использовали водку, бэсплатно раздавая её в Амэрике для победы будущего президента Трумэна. Сам же Трумэн во время визита в Москву переспал с большим количеством доярок, фабрычных дэвюшек и ударниц камуныстического труда, а НКВД засняло его приключения на старую киноплёнку и шантажирует.

(Сухой, надрывный кашель.)

– Это же полное сумасшествие.

– Ну, так а я про что? Историки называют тебя бэсноватым, а меня параноиком, но никто из них не желает оценить сущность соврэмэнного мира, превратившегося в такой безумный театр абсурда, что его можно понять только через косяк марихуаны. Но это ещё не всё. Вот паслэдняя новость: Россия и Украина враждуют друг с другом, а Германия трэбует прекратить войну.

(Снова взрыв мучительного кашля.)

– Я ненавижу тебя, большевистский монстр. Зачем ты пришёл меня мучить?

– Я не знаю, отчего я здэсь. Навэрное, если бог существует, я твоя кара.

– Бог с нами. Так и на пряжках солдатских ремней было написано.

– И поэтому мы взяли Берлин. Здорово Господь тэбе помог, Адольф, правда? Видимо, бог всё же был на моей стороне… Хотя тэперь я не очэнь харащо в этом уверен. В любом случае мне нужна затяжка. Просто до крайности хочется тэбя убить.

(Затяжка… еле слышно сыплется пепел.)

– Мне тебя тоже. Ты не ариец, а унтерменш. Возьми я Москву, я бы тебя повесил. И всё бы твоё окружение красное отправил в печь. И город затопил бы.

– Да, но ты не взял. И «тысячелетний рейх» процарствовал всэго двэнадцать лет… Правда, от меня после моей смэрти тоже отреклись… Что ж у них за мода такая?

– (Оживляясь.) А что случилось дальше? Германия воспрянула? Я обожествлён? В храм у моей могилы приводят гитлерюгенд, мальчики клянутся мне в верности? Всюду мои портреты и памятники с цветочными клумбами в виде свастики?

– Угу. Я тебе расскажу. Гэрмания сдалась через нэделю после твоей смерти. Никакого партызанского движения, забудь про «вервольф». Все побросали «шмайссеры» и разошлись по домам. Геббельс убил сэбя, жэну и детей. Твоего преемника адмирала Деница арэстовали и посадили на дэсять лет. Потом был суд, и на процессе те, кто клялся тэбе в вэрности и самозабвенно кричал «хайль!», валили всё на тебя и гаварыли, что виноват только ты, а они ни при чём. Потом Германию разделили на соцыалистыческую и амэриканскую, и обе стороны полсотни лет доказывали друг другу, кто лучше. Пруссию отдали Польше.

– (Мрачно.) Пруссию. Колыбель Германии. Неполноценным полякам. То-то они рады.

– Нэт. Поляки считают, что им мало. Нация такая, они никогда не благодарят.

– Ферштее. Что ж, продолжай уничтожать меня дальше.

– Гэрмания объединилась. Ввела вмэсто марки новую валюту, называется евро, своих денег у неё больше нет. Рейхсканцлером стала бывшая комсомолка, лицом похожая на тэбя. Сейчас она пускает к сэбе миллионы арабов с Ближнего Востока и Сэвэрной Африки, даёт им харощие дома, работу и выплачивает кучу дэнег в качестве извинений за то, что нацисты убивали евреев.

– (В ступоре и ужасе.) А в чём смысл?

– Немцы боятся, что их обвинят в плохом отношэнии к тем, кто родом не из Германии. И напомнят их прошлое. Типа ага, генацвале, опять делите людей на низшую и высшую расу? Логичнее откупиться. Арабы на Новый год трогают их жэнщин за разные места. Немцы расстраиваются и платят больше. Арабы уже попросту нэрвничают – чэго ни сотвори, им тут же ещё дэнег дают.

– (В полном расстройстве.) Значит, я совсем не популярен?

– В Германии нэт. К сожалению, ты популярен у нас и на Украине.

– (С явным недоверием.) А вот это ты врёшь. Славяне для меня – рабочий скот. И без разницы, русский скот или украинский. Молодцы, что перегрызлись, – я любил натравливать одних славян на других. Но я убил в твоей стране двадцать семь миллионов человек всеми доступными способами. И меня любят?

– Не поголовно, но есть сотни тысяч, что тэбя попросту абажают. Говорят, что если бы ты победил, Россия стала бы высокоразвитой и богатой европейской страной, а народ попивал нэ ужасное российское пиво, а прекрасное баварское.

– (Усмехнувшись.) Йозеф, они вообще никакого пива бы не пили. Великогерманский рейх не нуждался в огромном количестве славян, нас они интересовали в качестве рабочего скота и надсмотрщиков над себе подобными.

– Думаешь, «Майн Кампф» тут кто-то читал? Нэт. Но главное (это я Ленину уже говорил), ты создал бренд. После твоей смэрти прошло сэмьдесят лет, а национал-социализм ещё популярен. Компьютерные игры, сериалы, форма-то какая красивая. У тэбя с пиаром был полный орднунг, Адольф. Ну а евреи, русские – какому европейцу их жалко? В Европе до сих пор удивляются, пачиму мы так носимся с нашей победой? В Нидерландах стоят памятники вэликим героям, которые однажды вдесятером убили нэмецкого полицейского и были повешены. Им не понять, что такое потерять почти тридцать миллионов. Да и у нас забыли. Поэтому факт, ты человек-бренд. Свастика – одна из самых популярных татуировок. На Интернет-джан-форумах считается умным сомневаться в концлагерях и газовых камерах: немцы всё же носители европэйской культуры, а не злые большэвики.

– (Повеселев.) Приятно слышать. А как обстоят дела с коммунизмом?

– Вах, в смысле легенд тоже ниплоха. Говорят, «заградотряды» НКВД, стрелявшие по своим, чтобы не отступали, выдумали прэдатели Родины и западная пропаганда. Рассказывают, что магазины при Сталине ломились от деликатесов, а цены снижали каждый год, в лагеря сажали только бывших полицаев, а не тружеников колхозов. Рай был сплошной, страна – на вкус как хачапури, кацо. Но в остальном – нэважно. В такие байки мало кто верит, в основном попса, шоу на массового зрителя. В Интэрнет-джан посмотришь – меня все любят и на аватарки ставят. А в реальности нанесут твой портрет на айфон, так скандал и изъятие из продажи. Фуфло – символ нынешнего восприятия соврэмэнности… хоть я и нэ знаю, как выглядит фуфло.

(Краткое молчание, шипение сигарет.)

– Значит, мы оба проиграли?

– Да. Один лишь плюс для меня – я умэр своей смэртью.

– (Надувшись.) Как обидно.

– Побэдителей не судят. Правда, прибалты считают, ты был лучше, чем я.

– А кто это?

– Нэбольшие такие. Ты из них ещё дывизии СС набирал.

– Я их отовсюду набирал. В том числе и из русских.

– Мы предпочитаем такое не обсуждать, Адольф, нам неприятно.

(Тяжёлый вздох.)

– Ладно. Сокращая всё сказанное и сминая в единый ком, я проиграл, рейха больше нет, однако он популярен в стране, победившей его, и в диких приморских племенах. Германия не имеет своей валюты, её армии больше никто не боится. Она платит деньги иммигрантам-мусульманам и до дрожи боится их оскорбить.

– Забыл сказать: к вам приезжают толпы негров. Торгуют фальшивыми очками.

– А евреи?

– У них своё собственное государство.

– У тебя есть пистолет, Йозеф?

– Нэт. Только острый кынжал, как положэно горцу.

– Помоги мне покончить с собой.

– Ты уже мёртв.

– Будь так, я бы не увидел тебя. После выстрела в рейхсканцелярии настало приятное небытие, сплошная темнота. А потом пришёл ты и всё испортил. Я хочу умереть заново, вдруг получится. Убей меня своими руками, ты ведь давно мечтал.

– Спасибо, мне будэт очень приятно.

– Можешь даже немного помучить перед смертью.

– Вах. Не премину, не сомнэвайся.

(…Звук вынутого из ножен кинжала… Что-то капает на пол… Всхлип.)