– (Медленно, обдумывая слова.) Хорошо. Иисус, Сталин… Ты прав. А если вы действительно не единственные тут и есть другие люди, восставшие из могил?

– (Бульканье кальяна.) Да кабы я знал. Скажем, тэорэтычески… я и Иисус – это добро. Значит, следуя историческому опыту, обязатэльно скоро должно появиться и зло.

(Звонкий смех на весь бар.)

– Ой, да ты что, блядь! Ты – добро? Спасибо за бесплатную поездку в цирк.

– Э-э-э, слющий. Твои самнэния абыдны. Я победил Гитлера. Он кто? Зло. Значит, я добро. Правда, мнэ тут рассказывали про теорию большого и мэньшего зла, но я не хочу называться мэньшим злом. Я не дискриминирую людей, для меня весь пролетариат – родной. Я никогда не проводил разницы между неграми, евреями, немцами и русскими. Это нечестно, так делают только фашисты и расисты. Надо убивать всех вместе, не делая сортировки по религии, палитыческим убеждениям и цвэту кожи.

– Вот!

– А что я нэправильно сказал? Надо же, такая молодая, а уже расистка. Вот к чему приводит воспитание молодёжи при капиталыстическом строе! По-твоему, слэдовало выделить немцев из общей группы и расстрэливать их больше остальных? Наивно.

– (В истерике.) Да нет же!

– (Недоуменно.) Ладно. Но тогда кого?

– Никого!

– (С доброй улыбкой.) Нэт, гогона, иначе нельзя. Таково условие – уничтожить одну часть людей, чтобы другие жили лучше. Представь: сели кюшать за стол в Тбилиси сто чилавэк, а там поставили только пятьдэсят порций шашлыка с сацебели, чуть-чуть сациви и савсэм-савсэм нимнога лобио. Ну, в общем, на шэстьдесят персон еле-еле хватит. И как нам здесь поступить, слющай? Оставить всех полуголодными? Нэправильно. Отменить обед? Люди обидятся. Лучше расстрэляем сорок гостей и получим отличное пиршество. Я не диктатор, гогона. Я практичный кавказский джигит. Разве сейчас ваш генсек поступает лучше? Средняя зарплата в двадцать тысяч рублей, пенсия в восемь тысяч – это же, блядь, мэдленная смерть под пытками. Неужели расстрэл хуже?

– (Устало.) Иди на хуй, товарищ Сталин. Ты реально мне мозг съел.

– (Затягиваясь кальяном.) Думаешь, мне лэгко? Я только что узнал – Иисус существует. Страшно за будущее, но это не послэдняя проблема. И у меня назрел вопрос: а где я находылся столько врэмени после смэрти? Словно сон… закрыл глаза в кабинете в Крэмле, открыл на улице в Москве через шэстьдесят лэт. Если я был в аду, то ад в таком случае – не хрэстоматийные черти с котлами, а вэчная непроглядная тьма. Э! Может, мрак и забвение были наказанием за грэхи, а сэйчас я в раю? Но тогда, получается, рай – непролазное коммэрческое болото из сна жирной нимфетки.

– А при тебе было лучше, когда все строем ходили под радостные песни? Как я рада, что могу открыто бросить упрёк в лицо Сталину… и мне за это ничего не будет. Ты полный отстой, понятно? И я за такие слова даже пятнадцать суток не получу. Утрись.

– (Добродушно смеётся.) Я абажаю российских либэралов. Слушай, гогона, не существуй злого Сталина, на кого бы вы вообще проблэмы сваливали, э? Ладно, при мне все выполняли и перевыполняли план, стучали друг на друга, клялись умэреть за дело камуныстической партии. Но немцев как-то победили, верно? Тэперь напади на вас двадцать хомячков, они ж за нэделю до Урала дойдут. Все расслабились, никакой борьбы, разве что схватки за мэсто в престыжном крафтовом пивном баре после работы.

(Тонкий звон дребезжащих бутылок.)

– Хватит читать лекции о политике. Что порекомендуешь выпить?

– «Хванчкара», канэчна.

– Там слишком много сахара.

– Вот вы заколебали, да? Гогона, жить вообще врэдно, от этого умирают. Мне страшно тут на застолья ходить. Сейчас ты скажешь, что ешь только рукколу, выращенную на склонах итальянских Альп и собранную в пэрвую нэдэлю сентября, посыпанную козьим сыром, причём козу доила сама Донателла Версаче. А где вино домашнее, где чахохбили, где аджабсандал, э?! Вы не едите, а натурально хренью страдаете.

– (Измученно.) Достаточно этой грузинской ярости. Лей «Хванчкару».

(Звук вытаскиваемой пробки.)

– Ну как?

– (Облизывая губы.) М-м-м! Отлично!

– Да уж, это не твоё дэбильное «пино гриджио». Вернёмся к началу. Ладно, я не против, согласуем как фынальную вэрсию: Иисус – добро, а Сталин – зло. Так вот: самнытельно, что высшие силы лишь ради развлэчэний прынэсли сюда Христа через тысячелетия, а меня – в пик моей популярности как эффэктивного мэнэджера. Я дэйствительно параноик, но паранойя в моё время считалась искусством выживания. Распутин приучал себя к ядам, поэтому, когда его рэшили отравить цианидом, планы убийц сорвались.

– Да, пришлось Григория Ефимовича застрелить и бросить тело в прорубь.

– (Разочарованно.) Не думал, что хипстеры это знают.

– (Снисходительно.) Гугл.

– Бля.

– Вот. Прими как данность.

– (Глоток.) Нэважно. Прадолжым. Кто же эти загадочные высшие силы, которые могут взять и кинуть во врэмени, куда им заблагорассудится, самого Иисуса и величайшего из вождей Зэмли? Я нэ знаю. И у меня сомнэния, что мы единственные пэрсонажи, задэйствованные в их нэпонятном и коварном плане. Диах, гогона. Я учился в семинарии, пусть и недолго, и знаю мистическое значение Святой Троицы. Я чувствую сэрдцэм – есть третий! Как только мы его найдём, нам откроется правда воскрэшения. Я не исключаю, что послан сюда как пророк.

– (Смех.) О да. Похоже на голливудский фильм класса «бэ».

– (Обидевшись.) Сама ты класса «бэ». Я нэ могу тебя расстрэлять за твой хипстэрский юмор, но пораскинь мозгами, э-э-э. Всё нэспроста. Логично было, чтобы третьей по сюжету оказалась ты, но… ты не ысторыческая личность. Бэспокоит другой вэщ. Если Иисус пешка в нэвэдомых руках – точно ли он создал наш мир? Я слышал ваш разговор. Он, похоже, истинный Спаситель. У него нэт ни малейших сомнэний в сотворении комаров и всего остального. Но не стал ли он жэртвой глюков?

– (Твёрдо.) Я ему верю. Он создал на моих глазах пять тысяч рублей.

– (Махнув рукой.) Такие вэщи могли поражать людей в древности, но явно не в наш век. Я не Господь, однако тоже умею делать чудеса. Ничего сложного. Ввёл карточки – и накормил пятью хлэбами двэсти миллионов чилавэк. Воду в вино? Выпустил бы постановление от имени Вэрховного Совета, что вода – это «Ркацители», а кто считает иначе – враг социализма. Заверяю тебя, все начали бы дружно пить из-под крана и пьянеть на глазах. Атнэсись к моим словам серьёзно… я тэбя очэнь прошу.

– Я стараюсь. Но мне сложно. Он вылитый Христос. А ты не похож на Сталина.

– (Горько.) Знаю. Я мутировал. Даже облачись я в китель генералиссимуса и укрась его золотой звездой, я не стал бы прэжним. Ваша обыденность меняет людей круче пыток или угроз. Всэго год жизни в Москве или Ленинграде, и ты сам не замечаешь, как начинаешь говорить на птичьем фэйсбучьем наречии, постить котиков во Вконтакте и слать другу на дэнь рождения блядские картинки с цвэточками. Вы уже и позвонить никому не можете. Цвэты дарите выртуально, открытки отправляете выртуально, даже трахаетесь выртуально, хотя откуда взялось это идиотское слово «трахаетесь»? В моё правление «трахнуть» означало ударить. Похоже, чтобы исправить палажэние, надо нэмэдленно расстрелять треть Москвы, а ещё треть отправить на комсомольские стройки в Сибири. Я и сам превратился в невесть что. Стыдно признаться, гогона, но на аватарку в Фэйсбуке поставил Бреда Питта.

– (В ступоре.) Господи… зачем?

– (Со слезами в голосе.) Да я сам не знаю!

(Слышна парочка лёгких всхлипов).

– Ой, не надо. Спокойнее.

– Ваймэ! Успокоишься тут.

– Допустим, я признаю твою правоту. Но тогда всё решится максимально просто. В этот бар уже пришли Иисус и Сталин. Значит, третий человек тоже явится сюда. Вопрос только, как мы его распознаем… Да уж, по классике жанра, это должна быть я.

– Э-э-э…

– Но такую версию мы отвергаем, генацвале Джугашвили. Потому что ты в курсе, кем являешься. И Христос знал. А я простая девушка двадцать первого века, и у меня ноль ощущений, что я родилась Клеопатрой, девой Марией или Маргарет Тэтчер. Роддом, пошла в школу, закончила институт, съехалась с парнем, рассталась… ой… ой… ой…

– (Недоуменно.) Что, тэперь ты плачешь?

– Да, ещё бы. Ведь у меня такая скучная жизнь по сравнению с вашими.

– Слющай, Иисус был распят в трыдцать тры года. Ты считаешь, это весело?

– (Резко прекращая плакать.) Нет. Я что-то передумала.

– Вот и славненько, гогона. Давай чуток посидим, подождём, когда появится третий. А пока его нэт, выпьем ещё нимнога и душэвно побэсэдуем на одну интэресную тэму.

– Какую?

– Секс.