7 июля
Витражные окна островной церкви. Маленькая Мисти Мэри Клейнман, она рисовала их еще прежде, чем научилась читать и писать. Прежде чем впервые увидела витражи. Она никогда не бывала в церкви, вообще ни в какой. Малышка-безбожница Мисти Клейнман, она рисовала надгробные камни на деревенском кладбище на мысе Уэйтенси, рисовала даты и эпитафии еще до того, как узнала, что это были слова и цифры.
Теперь, сидя в церкви на острове Уэйтенси, она уже толком не помнит, что рисовалось ей в воображении и что она увидела здесь взаправду. Пурпурный алтарный покров. Толстые деревянные балки, почерневшие от олифы.
Именно так она их представляла, когда была маленькой. Но так не бывает.
Грейс рядом с ней на скамье, погружена в молитву. Табби с другого бока от Грейс, обе преклонили колени. Молитвенно сложили ладони.
Голос Грейс. Ее глаза закрыты, губы шепчут в ладони. Она говорит:
— Пожалуйста, Господи, пусть моя невестка вернется к живописи, которую любит. Не дай ей растратить великий талант, которым ты ее одарил…
Вокруг них все почтенные островные семейства тоже шепчут молитвы.
Чей-то голос за спиной Мисти шепчет:
— … пожалуйста, Господи, дай жене Питера все, что ей нужно, чтобы она приступила к работе…
Еще один голос, старуха Питерсен, она молится:
— …пусть Мисти спасет нас, пока чужаки не разграбили нас совсем…
Даже Табби, твоя собственная дочь, шепчет:
— Господи, заставь мою маму взяться за ум и приступить к рисованию…
Весь музей восковых фигур острова Уэйтенси преклоняет колени вокруг Мисти. Тапперы, Бертоны, Ниманы, все закрыли глаза, сплели пальцы и просят Господа заставить ее взяться за кисть. Все они верят, что у нее есть такой-то секретный талант, который их всех спасет.
И Мисти, твоя бедная женушка, единственный вменяемый человек в этом дурдоме, она хочет лишь… в общем, она хочет выпить.
Два глоточка винца. Два аспирина. Повтори еще раз.
Ей хочется крикнуть, чтобы они все заткнулись с их проклятущими молитвами.
Когда ты уже дамочка средних лет и понимаешь, что так никогда и не станешь великой художницей, которой когда-то мечтала быть, и никогда не напишешь картину, которая тронет и вдохновит людей, по-настоящему тронет, возьмет за душу, изменит их жизнь. Просто у тебя нет таланта. Нет ни мозгов, ни вдохновения. Нет ничего для того, чтобы создать шедевр. Когда ты понимаешь, что все твое портфолио художника состоит из сплошных больших каменных домов и пышных цветников — праздных мечтаний нищей девчонки из Текамсе-Лейк, штат Джорджия, — когда ты понимаешь, что любая твоя работа только добавит посредственного дерьма в мир, и так утонувший в бездарном дерьме. Когда ты сознаешь, что тебе уже сорок один, и ты исчерпала весь свой Богом данный потенциал, что ж… давай выпьем!
Будем здоровы. За нас. Пей до дна.
Вот и вся твоя радость. Другой не будет.
Когда ты понимаешь, что тебе никогда не суметь обеспечить достойную жизнь своему ребенку — черт, ты даже не дашь своей дочке того, что твоя нищебродка-мамаша дала тебе, — а это значит, никакого ей колледжа, никакого художественного института, никаких вдохновенных мечтаний, всю жизнь так и будет обслуживать столики, как ее мама…
Что ж, еще по одной.
И так каждый день в жизни Мисти Мэри Уилмот, царицы рабов.
Мора Кинкейд?
Констанс Бертон?
Школа живописи Уэйтенси. Они были другими, родились другими. Эти художницы, у которых все так легко получалось. Фишка в том, что у некоторых есть талант, но у большинства его нет. Нам, большинству, до конца жизни не светит ни славы, ни привилегий. Люди вроде бедняжки Мисти Мэри, все, как один, заурядные, недалекие, ограниченные убожества. По сути, калеки, но без права парковаться на местах для инвалидов. Или участвовать в паралимпийских играх. Они просто платят налоги, но не получают специального диетического меню в стейк-хаусе. Им не положены крупногабаритные душевые кабинки. Не положены специальные места в передней части автобуса. Никто не лоббирует их интересы.
Нет, дело твоей жены — аплодировать другим.
В художке была одна девушка, знакомая Мисти, она залила в кухонный миксер бетонную смесь и взбивала, пока мотор не сгорел, пыхнув облачком горького дыма. Так она заявила свое отношение к жизни домохозяйки. Сейчас эта девушка, вероятно, живет в просторной квартире-студии и питается натуральным йогуртом. Она богата, и ее ноги сгибаются в коленях.
Еще одна знакомая Мисти в художке, она играла трехактный кукольный спектакль прямо у себя во рту. Куклы — крошечные костюмы — надевались на язык. Сменные костюмы убирались за щеку, как за кулису в театре. Между сценами губы смыкались, как занавес. Зубы были огнями рампы и авансценой. Та девушка, знакомая Мисти, она сменяла костюмы на языке. По окончании трехактного представления у нее вокруг рта появлялись растяжки. Ее растянутая orbicularis oris, круговая мышца рта, теряла форму.
Однажды вечером в галерее, давая спектакль по «Величайшей из когда-либо рассказанных историй», эта девушка чуть не умерла, подавившись крошечным верблюдом, попавшим ей в горло. Сейчас она, вероятно, купается в денежных грантах.
Питер с его похвалами красивеньким домикам Мисти, он был не прав. Питер, который сказал, что ей надо укрыться на острове и писать только то, что она по-настоящему любит: советчик из него хреновый.
Твои советы, твои похвалы, они были полной херней.
Ты говорил, Мора Кинкейд двадцать лет мыла рыбу на консервном заводе. Приучала детишек к горшку, возилась у себя в саду, а потом просто села и написала шедевр. Такая сука. Без диплома о высшем художественном образовании, без упорных практических занятий, она прославилась на веки вечные. Ее любят миллионы людей, которые ее не знают и никогда не узнают.
Просто для сведения: погода сегодня злая и раздражительная, с периодическими порывами ревнивой ярости.
Просто, чтобы ты знал, Питер: твоя мать все такая же старая сука. Она работает внештатным сотрудником фирмы, которая занимается поиском отдельных предметов фарфоровых сервизов взамен потерявшихся или разбитых. Однажды она случайно подслушала, как какая-то богатая летняя женщина, загорелый скелет в крошечном облегающем мини-платье, сказала, сидя за обедом: «Какой смысл быть богатым на этом острове, если здесь нечего купить?»
С тех пор, как Грейс это услышала, она донимает твою жену, чтобы та рисовала. Чтобы дала людям то, что они с радостью выложат деньги. Как будто Мисти способна извлечь шедевр у себя из задницы и вернуть семье Уилмотов их богатство.
Как будто она способна спасти целый остров своими художествами.
Близится день рождения Табби, ей исполнится тринадцать лет, а денег на подарок нет. Мисти откладывает чаевые, копит деньги, чтобы они с Табби могли уехать в Текамсе-Лейк. Не могут же они вечно жить в отеле «Уэйтенси». Богатеи жрут остров живьем, и ей не хочется, чтобы Табби выросла нищей, чтобы она плясала под дудку богатеньких мальчиков, готовых поделиться наркотой. Мисти рассчитывает, что к концу лета их с Табби здесь уже не будет. Она не знает, что станет с Грейс. У твоей матери наверняка есть подруги, которые ее приютят. Есть церковь, которая всегда поможет. Женское алтарное общество.
Здесь, в церкви, повсюду витражные святые: пробитые стрелами, пропоротые ножами, горящие на кострах, — Мисти смотрит на них и вспоминает тебя. Твою теорию страдания как средства для обретения божественного вдохновения. Твои истории о Море Кинкейд.
Если страданием обретается вдохновение, Мисти сейчас полагается быть на взлете творческих сил.
Здесь, в церкви, весь остров преклонил колени вокруг Мисти Мэри Уилмот, весь остров молится, чтобы она снова встала к мольберту. Чтобы она стала для них спасительницей.
В окружении молящихся и святых, улыбающихся с витражей и творящих свои чудеса в миг мучительной боли, Мисти тянется за псалтырем. За первой попавшейся книжкой среди нескольких дюжин старых пыльных псалтырей: одни без обложек, другие заложены измочаленными атласными ленточками. Она берет наугад одну книжку, открывает ее. И там ничего нет.
Мисти листает страницы, но там ничего нет. Только псалмы и молитвы. Никаких тайных посланий, спрятанных внутри.
И все же, когда она собирается положить книгу на место, прямо там, на деревянной скамье, раньше скрытое под псалтырем, вырезано сообщение: «Беги с этого острова, пока не поздно».
Подпись: Констанс Бертон.
