Глава 8
Дом номер 13 на Ноб-Хилл-Серкл был внушительным, высоким и узким зданием, недавно переделанным под пять просторных квартир с новейшей охранной системой, не позволявшей опасным или нежелательным типам проникнуть даже за живую изгородь, окружавшую особняк. Недавно окрашенный коричневой краской дом с серой крышей и серой же отделкой блестел на солнце так же, как больше ста лет назад, когда был только построен.
На верхнем этаже открылось окно – и новый арендатор жилья впустил на кухню, отделанную в бежевой и терракотовой гамме, прохладный утренний ветерок.
Лесли Джон Стивенсон нагишом наклонялся над мойкой, принюхиваясь к чудесному соленому воздуху. Он повернулся, потянулся и похлопал себя по каменно-твердому животу. Заварив себе чаю в микроволновой плите, он взял чашку и прошлепал по своей двухкомнатной квартире – не просто отделанной, но и полностью обставленной. Он был в восторге от лохматого ковра под ногами, от блеска хромированных бра, пастельных оттенков стен и современной мебели, рассчитанной на то, чтобы расслабленно валяться, а не сидеть. Он улыбнулся. Снаружи дом был мрачно-викторианским, но внутри был полон современной роскоши. Лучшего жилища для начала новой жизни и придумать нельзя было.
Он поставил чай на стеклянный стол, а потом зажег датский камин (так он был обозначен в инструкции), наслаждаясь моментально возникшим теплом. Устроившись в кресле перед камином, он расставил мускулистые ноги, подставляя теплу нижнюю часть торса. Вольное ощущение нагого тела пьянило: если бы отец застал его раздетым, он тут же его выпорол бы. Однако все это теперь в прошлом. Неспешно попивая чай, он вспоминал, как оказался на Ноб-Хилл – высоко над экзотичным Сан-Франциско – и как ему в последний раз повезло.
Накануне ночью он очнулся в больничной палате. Быстро и внимательно осмотрев помещение, он понял, что находится в отделении под названием «интенсивная терапия» и что все пациенты здесь (и он в том числе) числятся как неопознанные личности. Из карты стало ясно, что он – номер шестнадцать, перенес сотрясение мозга и оставлен для наблюдения, но чувствовал он себя хорошо.
Однако это было не все… Услышав какой-то шум, он спрятался за кроватью. Выглядывая из-за нее, Стивенсон увидел, как медсестра открыла одну створку стеклянной двери, заглянула в палату – и ушла. Он понял, что ему надо сбежать отсюда, пока не стало известно, кто он. Нет сомнений, что Уэллс сейчас в больнице и пытается его найти. Ему необходимо исчезнуть из этого медицинского учреждения, точно так же как ему удалось перехитрить Скотленд-Ярд в девятнадцатом веке.
Он выпрямился и посмотрел на карту соседа. У бедняги была эмфизема. Стивенсон поцокал языком, вспомнив, что это легочное заболевание неизлечимо. Худой пожилой мужчина был заключен в прозрачное устройство вроде шатра, которое поднималось и опадало в такт его тяжелому дыханию. Увиденное его впечатлило.
Жизнь в мужчине поддерживало механическое устройство, управлявшее его дыханием, подававшее кислородную смесь и предотвращавшее инфекцию. Поразительно!
Стивенсон вытащил свою одежду из палатного шкафа, быстро оделся и вернулся в постель. Вытащив свою карту, он подменил ею карту больного эмфиземой, после чего уничтожил историю болезни бедняги и сунул обрывки в мусорную корзину.
После этого Стивенсон вернулся к кислородной системе, еще раз восхитившись ею. Какие огромные шаги должна была сделать медицина за эти восемьдесят шесть лет! Несмотря на тусклое освещение, он сумел прочесть довольно простые инструкции и отыскать нужные клапаны и трубки. После этого он проверил указатели давления показания датчиков. Он снова поцокал языком: техник, обслуживавший аппарат, неправильно установил режим. Пациент получал слишком мало кислорода. Стивенсон осторожно отладил аппарат так, чтобы он заработал, как следовало. Страдающий эмфиземой больной моментально стал лучше дышать. Стивенсон широко улыбнулся.
Да, автоматизированная кислородная система настолько его заинтересовала, что ему было почти что жаль ее отключать.
Уйдя из больницы, он снова вернулся в отель «Матрос», забрал свои вещи и отказался от номера, а потом, несмотря на позднее время, нашел такси, которое бы провезло его по городу. Они ехали по темным улицам района Мишен – и Стивенсон видел отбросы и грязь на тротуарах и шайки смуглых юнцов, которые вышагивали в тенях, полные бравады и злобы. Он подмечал пьяниц в дверных нишах – полуживые свидетели божества человеческого отчаяния. Были тут и полисмены – как он предположил, они были единственными, кто не позволял силам хаоса и анархии захватить эту часть города.
Затем они проехали по району Филлмор, где Стивенсон наблюдал такие же знаки человеческих бедствий, только тут немногочисленные прохожие были чернокожими – и полисмены, не колеблясь, их арестовывали. Как и прежде, украшением здесь был мусор по обочинам, а жидкая грязь служила связывающим раствором, не позволявшим ветру уносить его в другие районы города.
Он торжествующе захохотал. Значит, чернокожие и сейчас в рабстве? И благородный порыв Авраама Линкольна кончился ничем. Конечно, они явно выбрались с хлопковых полей – но куда? Подобно выходцам из Восточной Европы, приехавшим в Лондон, спасаясь от угнетений конца девятнадцатого века, эти негры сбросили свои сельскохозяйственные цепи только для того, чтобы рухнуть в утробы городов, откуда их не выпускают невидимые стены, воздвигнутые безликим правящим классом.
Те бессчетные проявления насилия и преступлений, которые он наблюдал в телевизоре отеля «Матрос», действительно были точным барометром. Сатана его не подвел. Скорее условия здесь были еще хуже, чем в прежнем лондонском Ист-Энде.
Герберт Джордж Уэллс заявлял, что прогресс технологии станет спасением и избавлением человечества. Что за самодовольный простофиля! Технологии не уничтожили урбанистическое зло – они были использованы для его создания!
Однако – да, в одном Уэллс был прав: наука поистине является удивительным инструментом. Немногочисленные власть имущие могут с ее помощью отделить и защитить себя от вони и ярости простого люда. Стивенсон ликовал. Здесь, в 1979 году, он действительно нашел свое место!
Поездка закончилась на Бродвее, в Норт-Бич. Он сразу почувствовал родство с этим районом. Огни были яркими и пестрыми, а переулки и боковые проезды – темными. И большинство местных заведеньиц рекламировали запретные сексуальные услуги! Ну, просто чудесно!
Он поглазел на весьма откровенно одетых дамочек, стоящих в дверных проемах и призывающих пешеходов зайти к ним. Да, ему определенно следует обосноваться рядом с Бродвеем. В нескольких минутах ходьбы.
Через несколько часов после поездки по Норт-Бич он уже снял себе квартиру. Конечно, тысяча двести пятьдесят долларов за один месяц была возмутительно большой суммой, однако деньги проблемой не являлись. Помимо купюр у него в поясе было золотых на три тысячи фунтов. Если у него вдруг возникнут денежные затруднения, он всегда сможет вернуться в 1893 год и привезти еще. Да, Ноб-Хилл будет идеальным местом жительства. Такое спокойствие, такая аристократичность – и всего в шести кварталах от Бродвея!
Он содрогнулся от наслаждения, вскочил и направился в ванную. «Машина времени – подумал он, – это же просто поразительное изобретение. Если использовать ее должным образом, можно вообще ни в чем не нуждаться в материальном плане. (А все духовное и гроша ломаного не стоит!) Даже умирать не придется».
Он поднял голову и полюбовался своим мужественным видом в зеркале. Какие возможности! За считаные часы можно вернуться в Древний Египет, прокрасться по коридорам дворца, легко расправляясь со стражей с помощью автомата, – и застать Клеопатру у нее в будуаре. Он сможет овладеть ее роскошным телом и расчленить его, прежде чем Антоний успеет добраться до берегов Нила. Еще несколько минут в четвертом измерении – и он сможет заняться анальным сексом с Еленой Прекрасной, изрезав лицо, которое стало причиной Троянской войны. Мария Магдалина тоже будет принадлежать ему – он изнасилует и убьет ее прежде, чем Иисус получит шанс спасти ее жалкую душонку. Но зачем на этом останавливаться? Всего несколько столетий назад, и он сможет надругаться над простушкой Жанной д’Арк – и британцам не придется сжигать ее в Руане, да и несколько тысяч жизней при этом будут спасены.
Стивенсон оперся на раковину: от такой перспективы у него подогнулись колени. Он представил себе, как вся история лежит перед ним, словно заброшенная улочка в Уайтчепеле. Он сможет выбрать любую женщину из любой эры и, покончив с ней, изменить ход истории человечества. Какому мужчине удавалось такое? Он может выбрать королеву или принцессу. Изабеллу или Елизавету, Екатерину или Марию Стюарт… Подумать только!
Если только он получит тот ключ, который отключает фиксатор обратного вращения.
Опустив взгляд, он обнаружил, что открыл ящик туалетного столика – и играет скальпелями, украденными в больнице.
* * *
– Я объясню тебе, что случилось, – сказал Эйч Джи, вставая с пола. – Доктор Лесли Джон Стивенсон жив, вот что случилось!
Он начал одеваться.
– Не понимаю.
Уэллс вручил ей газету и, отойдя к окну, стал смотреть на улицу, нисколько не радуясь тому, как утреннее солнце пронизывает изящные деревца, отбрасывающие кружевные тени на улицу.
Эми быстро просмотрела статью, но осталась в недоумении:
– Здесь ничего не говорится про Лесли Джона Стивенсона.
– Конечно не говорится! – воскликнул он. – Этот человек совершил очередное ужасающее преступление – и скрылся. Он же не оставил там визитку, знаешь ли.
Она подошла к нему сзади и обняла за талию.
– Может, расскажешь мне, что происходит? – мягко предложила она.
Он высвободился из ее объятий и начал расхаживать по комнате. Что именно ей можно сказать? Действительно, ей нужны какие-то объяснения. Он решил представить дело так, будто печально знаменитые преступления в Уайтчепеле произошли всего несколько лет назад. И – в его реальности – это так и было.
– Эми, доктор Лесли Джон Стивенсон на самом деле психопат-убийца, который попал в Сан-Франциско несколько дней назад. Я здесь для того, чтобы поймать его и позаботиться о том, чтобы правосудие свершилось.
– О! Значит, ты работаешь на Скотленд-Ярд!
Он откашлялся.
– Их интересы тут присутствуют, хотя я действую исключительно самостоятельно, и доктор Лесли Джон Стивенсон целиком на моей ответственности.
– На самом деле не так уж и важно, на кого ты работаешь. – Она не смогла справиться с разочарованием, прозвучавшим в ее голосе. – Важно то, что ты вовсе не писатель и не путешественник, верно? А ты именно так мне представился.
Его это задело. Сев рядом с ней, он взял ее за руку.
– Эми, я тебе не лгал! Ты должна мне верить!
– Тогда, если ты именно тот, кем себя называешь, то почему это вдруг именно ты ловишь убийцу?
Он застонал:
– Можно сказать, что это личная месть.
– Он что-то сделал с кем-то из твоих близких?
– Нет. Дело в том, что это я позволил ему бежать в Сан-Франциско.
– Каким образом?
– Эми, ну, пожалуйста! Я пока не могу объяснить… но, пожалуйста, поверь мне!
– Сначала ты говорил, будто этот Стивенсон был твоим спутником в путешествии. Потом – что он умер. Теперь ты говоришь, что он жив и что он – убийца. И все из-за газеты, которая рассказала об убийстве какой-то несчастной проститутки. – Она ненадолго замолчала. – Если бы я сама его не видела, то вообще усомнилась бы в его существовании.
– Никто, кроме Стивенсона, не мог совершить это преступление! – заявил он.
– Ладно, ладно, ты меня убедил.
– Значит, ты будешь мне доверять?
– А почему это так важно?
– Эми, мне может понадобиться твоя помощь.
– Герберт, у меня Шерлок Холмс в предках не значился.
– Ты ни одному моему слову не поверила, да?
– Слушай! Я к этому не имею никакого отношения, забыл? Тогда какая тебе разница?
– Ох, черт! – Он взмахнул руками. – Если бы только…
– Герберт, если ты действительно уверен, что доктор Стивенсон совершил это убийство, почему ты просто не обратишься в полицию?
– Думаю, они не поймут, – туманно ответил он, устремив взгляд куда-то вдаль.
– О, черт!
– Эми…
Она бросила на него хмурый взгляд.
– Я опоздаю на работу! А я еще ни разу не опаздывала!
Она выскочила из комнаты.
Эйч Джи догнал ее в коридоре и заставил повернуться, удерживая бережно, но крепко. Сначала она вырывалась, но потом смягчилась, увидев его волнение, потребность быть понятым. Она ничего не понимала, но ее вспышка гнева погасла.
– Эми, я…
– Ш-ш! – Она прижала палец к его губам. – Не надо ничего говорить. Сейчас я ни в чем не могу разобраться, но это неважно. Я чувствую твою искренность. И что бы ты ни делал, береги себя и оставайся целым и невредимым. Сиделка из меня плохая.
Она поцеловала его точно так же, как при их пробуждении, а потом повернулась, быстро ушла в ванную и закрыла за собой дверь.
Уэллс тупо смотрел на то место, где только что стояла Эми, слушая шум воды в душе. Усмехнувшись, он почувствовал прилив сильнейших эмоций: по его щекам потекли слезы, орошая усы.
* * *
В нескольких кварталах от своего дома Стивенсон нашел английский паб и ресторан. Народа там оказалось немного. Похоже, в это заведение приходили в основном выпить, а не пообедать. Это было приятно знать: если его одолеет ностальгия, можно будет вечером сюда зайти, подсесть к барной стойке и обменяться враками с остальными выходцами из Британии.
Порядком проголодавшись, он заказал самое дорогое блюдо меню – и вскоре перед ним поставили стейк «рибай», глазунью из трех яиц, миску с чипсами, тарелку тостов и чайник с горячим чаем. Главная часть меню оказалась явно американской, но, съев несколько кусков стейка, он всей душой его одобрил. Закончив трапезу, он отодвинул тарелку – и заметил на стуле неподалеку утреннюю газету. Принявшись за чай, он открыл ее и стал искать сообщение о своем ночном похождении. К его разочарованию, первой полосы он не удостоился. Это еще впереди. Однако и третья страница – это совсем недурно, к тому же его особенно обрадовало использование пользующегося дурной славой прозвища Джек-потрошитель. Он насладился точным репортажем о том, что сотворил с миниатюрной куртизанкой-китаянкой. Жаль, что времени для работы было маловато: кровь начала подтекать под перегородку в соседнюю кабинку. Он удалился слишком рано.
Он довольно посмеялся над последней фразой статьи: «Представитель полиции отказался делиться соображениями относительно убийства, сообщив только, что «на настоящий момент подозреваемых не имеется». Бросив газету, он откинулся на спинку стула и задумался. По сведениям больничной администрации, он умер. Так как в 1979 году он появился недавно, то его вообще не существует! Улыбаясь, он понял, что никогда еще не чувствовал себя в такой безопасности. Его переполняло всеобъемлющее чувство довольства жизнью. Он не только умер, его не существует, еще раз повторил Стивенсон мысленно. Однако он как никогда здоров и может творить зло всякий раз, как ему заблагорассудится. Решение за ним. Все, что только взбредет ему в голову.
Стивенсон уже собрался уходить, когда услышал, как несколько посетителей заговорили о преступлениях. Он прислушался.
– Читал в утренней газете про Мэнсона?
– Ага.
– Что скажешь: его отпустят?
– Без шансов.
– Знаешь, что меня бесит? Налогоплательщикам содержание этого сукина сына обходится в двадцать тысяч в год.
– Ага, – согласился его собеседник. – А про другого психа, который тут орудует, прочел?
– Нет.
– Кто-то убил одну из этих – девицу из азиатского массажного салона.
– Да, приятель: когда даже шлюхи оказываются в опасности, то дело точно плохо.
– Еще бы.
– Повтори, бармен!
Стивенсону стало интересно, кто этот Мэнсон, о котором шла речь. Он снова взялся за газету и вернулся к первой странице. Шапка объявляла: «СКОРО МЭНСОН ВЫЙДЕТ ПОД НАДЗОР». Он жадно прочел статью, выяснив, что Чарли виновен в целой серии зверских убийств.
Что раздосадовало Стивенсона – так это утверждение, будто Мэнсон – самый страшный убийца всех времен. Стивенсон не знал, кого можно было бы так назвать (хотя вопрос был интересный), но не сомневался в том, что Чарли этого титула не заслуживает. А как же слава Джека-потрошителя?
«Значит, Чарли самый страшный, да? Ну что ж: наверное, нам следует показать жителям Сан-Франциско, кто на самом деле величайший из всех. Семьдесят три раза ударить ножом кому-то в спину – это просто, Чарли. Подожди – и прочтешь, на что способны мои миленькие скальпели».
Расплатившись по счету, он заметил, что у него кончается американская наличность. Он вышел на тротуар, сощурил глаза от солнца и огляделся, пытаясь сориентироваться. До Банка Англии было довольно недалеко. Кажется, аппетитная дамочка там говорила, что деньги обменять можно в любое время от десяти до трех? Времени у него достаточно.
Стивенсон рассматривал прохожих, оценивая их свободный и щегольской стиль одежды, а потом нахмурился, вспомнив, что с его единственной смены одежды, которая сейчас сохнет над ванной в его квартире на Ноб-Хилл, так и не удалось полностью удалить следы крови. Надо будет пройтись по магазинам. Его гардероб слишком мал для этого времени и этого города. Он всегда гордился своей элегантностью – и не видел причин, по которым нельзя было бы оставаться на том же уровне и в 1979 году. Ему надо казаться самым ультрамодным и необычным джентльменом из всех, что когда-либо прогуливались по Бродвею. Он повернулся, сверкнув лаковыми полуботинками на солнце, – и торжествующе направился в банк.
* * *
Когда Эми Роббинс постучала ключами от машины в стеклянную дверь банка, чтобы охранник ее впустил, ей было ужасно неловко. Хорошо бы никто не заметил, что она опоздала на двадцать три минуты! Не поднимая взгляда, Эми быстро прошла к своему столу. Сев за него, она начала разбирать пачку заявок на кредитные карты, но увидела, что кто-то опирается на ее стол. Она подняла голову с пылающими от стыда щеками.
– Выглядишь великолепно! – сказала Кэрол Томас, полногрудая остроглазая женщина, которую совсем недавно перевели с должности кассира, сделав второй женщиной-служащей среднего звена.
– Привет, Кэрол.
– Кое-что случилось, да?
– О чем ты?
– Ты почти на полчаса опоздала.
– Пробка.
Кэрол со смехом покивала головой:
– Где? На входе в спальню или на выходе из нее?
– Кэрол!
– Ладно-ладно, не буду допытываться. Просто поздравлю. Тебе пора было встретить кого-то, с кем стоит встречаться.
Кэрол пошла к своему столу.
Эми улыбнулась, ощутив волну радости:
– Кэрол!
Та обернулась:
– Да?
– Он как мальчишка и дедушка одновременно.
– Интересно. Я с ним знакома?
– Вы не встречались. Точно говорю.
– Ладно, а брата у него нет?
– Откуда мне знать?
Кэрол рассмеялась:
– Может, хотя бы кузен найдется? Ладно, мне пора бежать. Выпьем попозже кофе?
– Конечно. Эй, а может, придешь пообедать в пятницу вечером? Познакомлю тебя с Гербертом.
– С Гербертом? – Она округлила глаза. – Ты уверена, что правильно расслышала его имя?
Эми снова засмеялась:
– Примерно в шесть тридцать?
– Приду. Разве можно упустить возможность посмотреть на Герберта!
Эми мечтательно вспомнила прошедшую ночь. У нее было тепло на сердце – и она не испытывала никаких сомнений. Проведенное с Гербертом время стало одним из тех значимых моментов, когда она была уверена, что ей отвечают взаимностью. Даже странная сцена, разыгравшаяся этим утром, не уменьшила переполнявшей ее радости. Вот только… кто же он, мистер Герберт Уэллс из Лондона? Она предчувствовала, что когда это выяснит, то будет приятно удивлена. Она откинулась на кресле, заложила руки за голову и вернулась мыслями к себе в спальню…
Вздрогнув, она села прямо и уставилась на часы на дальней стене помещения. Что она творит? Двери откроются уже меньше чем через час, а у нее еще ничего не сделано! Она схватила бумаги с подноса «входящие» и положила перед собой, как будто это могло ускорить работу над ними. После чего она взялась за заявление о кредите от мисс Алексис Линд, собравшейся отремонтировать городской дом на Твин-Пикс. Женщина была ответственным сотрудником рекламного агентства и имела ликвидные активы порядка шестидесяти тысяч долларов. (Эми тихо ей позавидовала.) Заявление одобрено. Работа пошла.
Когда охранники открыли двери перед клиентами банка, она читала отчет о колебании курсов мировых валют, представляя себе стенающих итальянских финансистов (лира продолжала стремительно обесцениваться) и рисуя ухмылки султанов (стоимость динара увеличилась втрое). Ощутив чье-то присутствие, она отложила ручку и подняла голову.
– Да, чем я…
Она резко втянула в себя воздух и чуть было не прижала руки к губам – но вовремя опомнилась и вцепилась в подлокотники кресла. Герберт был прав! Перед ней в отрепетированно непринужденной позе стоял доктор Стивенсон, тот самый поджарый темноволосый англичанин, который считался умершим. Он нависал над ней – и его глубоко посаженные глаза инстинктивно вглядывались в ее лицо, ища признаки слабости. Она выдавила улыбку и почувствовала, что к ее щекам чуть прилила кровь.
– Доброе утро, мисс…
– Роббинс, – подсказала она механически.
– О да. Мисс Роббинс. Надеюсь, я вас не испугал. – Он натянуто улыбнулся. – Мне хотелось бы опять обменять валюту.
– Конечно.
Он выложил перед ней стопку британских купюр.
Эми секунду тупо смотрела на них, лихорадочно решая, что делать. Она открыла ящик своего стола, сразу же его закрыла – и снова улыбнулась.
– Если вы немного подождете, сэр, я уточню утренний курс. Это всего минута.
– Конечно, не торопитесь.
Едва заметно кивнув, он сел напротив ее кресла.
Она прошла через зал, отчаянно надеясь, что голос у нее не дрожал. Зайдя за ряд кассовых окошек, она тайком схватила телефон и набрала номер своей квартиры. Ей пришлось ждать целых пять гудков, но наконец ей ответили.
– Герберт!
– О, привет, Эми, дорогая. Как мило с твоей сто…
– Герберт, он здесь!
Долгое молчание, наполненное электрическим потрескиванием.
– Господи! Ты меня слышал?
– Задержи его в банке как можно дольше. Я еду прямо к тебе.
– А если не смогу?
– Постарайся.
Дрожащей рукой она вернула трубку на место и, оглянувшись на свой стол, убедилась, что он по-прежнему сидит на месте. Вот только она не заметила, что он видел, как она звонила по телефону.
– Одна целая семьдесят восемь сотых сегодня утром, сэр, – сообщила она. – Это лучше, чем в ваш прошлый визит.
– Чудесно! – ответил он низким бархатным голосом, все так же вольготно раскинувшись в кресле. Голову он откинул назад, а ресницы приопустил, так что казался полусонным. На самом деле он размышлял, водя чуть подергивающимися пальцами по губам.
Эми вычислила причитающуюся Стивенсону сумму, а потом открыла ящик и начала медленно отсчитывать доллары, отчаянно пытаясь придумать какую-нибудь уловку. Просить охрану его задерживать без причины было нельзя. Наконец она вручила ему наличные.
– Вот, сэр.
– Спасибо.
Он сложил купюры, спрятал в карман, встал и улыбнулся ей.
Она тоже встала. Если бы удалось занять его разговором! Хоть каким-то.
– Вам нравится в Сан-Франциско?
– Да. Очень. Спасибо.
– Как вам отель «Матрос»?
Он мрачно нахмурился, блеснув прищуренными глазами, а потом презрительно захохотал.
Она поняла свою ошибку и прижала пальцы к губам.
– Мисс Роббинс, вы, случайно, не знакомы с джентльменом по фамилии Уэллс?
* * *
Эйч Джи появился в Банке Англии спустя пять минут – и ему пришлось успокаивать сильно переволновавшуюся Эми Роббинс, взяв ее за руку через стол и шепча слова утешения. Она готова была расплакаться, но сдерживалась, чтобы не привлечь к себе внимания.
– Мне так жаль! – повторяла она. – Так жаль!
– Ничего страшного, Эми. Правда! Я найду Лесли Джона Стивенсона. Он ведь всего лишь человек.
Она неуверенно улыбнулась:
– Ты чертовски милый.
– Ну, вот и молодец.
Краткий звонок в отель «Матрос» сказал Эми, что Стивенсон съехал оттуда накануне, заплатил наличными и не оставил нового адреса.
«С тем же успехом его можно считать мертвым», – мрачно подумал Уэллс, останавливая у банка такси. Попросив шофера отвезти его к полицейскому участку, он откинулся на сиденье, безучастно глядя в окно. Поездка по городу не доставила ему никакого удовольствия.
Однако он был просто изумлен при виде департамента полиции Сан-Франциско. Он оказался почти таким же большим и неприветливым, как больница, но хотя бы стены у него были чистыми и свежеокрашенными.
Полисмены в форме выходили из здания вчетвером или впятером, небрежно проверяя оружие и прочие принадлежности, после чего забирались в черно-белые автомобили, ожидавшие их наподобие кавалерийских коней и уносившие прочь. Герберт Уэллс потрясенно наблюдал за этим. Он еще никогда не видел такого количества полицейских. И каждый имел при себе огнестрельное оружие. Неужели все жители Сан-Франциско имеют преступные наклонности, как уверял его Стивенсон в отеле «Матрос»? Неужели именно поэтому городу, который даже сейчас вчетверо меньше Большого Лондона, требуются полки полиции, обеспечивающие статус-кво? Или же врагом являются сами горожане? Если так, то Америка действительно превратилась в тоталитарное государство. Он задумчиво хмурился. Если страна свободы оказалась под каким-то гнетом, это определенно никак не проявлялось. Уэллс не заметил никаких цепей, никакого рабства – никого, кто действовал бы не по своей воле. Нет-нет, успокоил он себя, тут диктатуры нет. Но все же – зачем тогда столько людей в синем?
– Погоди-ка!
Он ухмыльнулся. Ну конечно! Их задача – помогать населению города. Тогда все понятно.
Эйч Джи направился было ко входу, но снова остановился. Если они – добрые самаритяне, логично спросил он сам себя, то почему они вооружены? В здание он входил грустным, предвидя разочарование.
Он довольно легко нашел убойный отдел, логично предположив, что из-за его консервативного костюма указывавшие ему дорогу служащие принимали его либо за государственного чиновника, либо за адвоката. Однако на месте он наткнулся на бюрократического дежурного сержанта, не пожелавшего направить его к лейтенанту, пока не узнает его фамилию, адрес, номер телефона и повод обращения. Раздраженный и возмущенный, Уэллс отказался сообщать ему какие бы то ни было данные, а потом вступил с дежурным в спор, но ничего не добился. Тогда он уселся на скамейку перед столом и решил ждать. Внимательно прочтя газету, он узнал о политических махинациях некоего Джерри Брауна, губернатора штата Калифорния. Решив, что этот человек – настоящий мастер манипулирования и подтасовок, Эйч Джи отложил газету и снова гневно уставился на дежурного сержанта.
Спустя три часа Герберт со вздохом решил сдаться. Он сказал дежурному, что имеет сведения относительно личности «убийцы из массажного салона».
– Почему было сразу не сказать?
Уже через несколько минут Уэллс сидел в каком-то кабинете на диване, обитом красной кожей. Стены были увешаны благодарностями, дипломами, фотографиями и разными другими вехами длительной карьеры государственного служащего. За письменным столом, устремив взгляд в окно, сидел лейтенант Дж. Уиллард Митчелл, седеющий, но подтянутый ветеран полиции, отслуживший здесь уже двадцать семь лет. Время от времени он отхлебывал из большой кружки и затягивался сигаретой. Пепельница перед ним была переполнена, на столе громоздились стопки бумаг. В кабинет постоянно поступали звонки, заставляя электронную коробку рядом с его локтем зажигаться наподобие странной рождественской елки. Глядя на Митчелла, Уэллс моментально понял, что перед ним человек, который чего только не видел и чего только не делал, но никогда не находил времени, чтобы хоть над чем-то из этого задуматься.
Митчелл взял телефонную трубку и нажал какую-то кнопку:
– Рут, отложи звонки, пожалуйста. – Говорил он медленно и приятно, создавая впечатление, будто на его мысли никак не воздействует лихорадочная деятельность вокруг. – И скажи сержанту Рэю, чтобы он зашел сюда, если у него найдется минутка.
Спустя несколько секунд в кабинет зашел мужчина с волосами до плеч. На нем были джинсы и пестрая рубашка, расстегнутая до пупа. Уэллсу это показалось неуместным: во-первых, этот человек – следователь, а во-вторых, лицом он походит на мудрого английского бульдога. Можно было не сомневаться: у него за плечами тоже немалый опыт.
Рэй уселся у стены и посмотрел на Герберта с подозрительностью, которую обычно приберегал исключительно для представителей мэра. Он вытащил из кармана джинсов блокнот и карандаш и стал ждать.
– У мистера Уэллса есть для нас информация относительно вчерашнего убийства, и я решил, что нам следует послушать его вдвоем. Во избежание недоразумений.
– Которого убийства?
– В массажном салоне.
– Ага.
Рэй сделал какую-то пометку.
– Вы – гражданин США? – спросил Митчелл у Герберта.
– Нет, – ответил тот. – Как это явно заметно, я из Лондона. Я недавно приехал.
– Впервые в Штатах?
– Да.
– И тем не менее у вас есть сведения относительно некоего убийства в городе Сан-Франциско?
– Да. Можно было бы сказать, что я – гражданин мира, – добавил он неубедительно.
Митчелл наклонился над столом, сложил руки поверх кипы бумаг и изобразил улыбку.
– Хорошо. Так почему бы вам не рассказать то, что намеревались нам рассказать?
Эйч Джи откашлялся.
– Мне известно, что человек, виновный в смерти китайской куртизанки, – это мужчина, которого зовут Лесли Джон Стивенсон.
– Сте – вен – сен? – переспросил Рэй, поспешно записывая.
– Нет. Стивен-сон. Этот человек живет в Лондоне. Он врач, практикующий в престижном районе, ему тридцать один или тридцать два. Рост шесть футов, вес, как мне кажется, сто восемьдесят фунтов. Темные волосы, глубоко посаженные глаза.
– Проверьте, сержант.
– Есть, сэр.
Рэй ушел из кабинета.
Митчелл снова посмотрел на Уэллса:
– Откуда вам это известно, мистер Уэллс?
– Это несколько трудно объяснить. По правде говоря – невозможно.
У него вспотели ладони.
– Ясно. – Лейтенант на секунду задумался. – Вы медиум?
– Прошу прощения?
– У вас есть связь с духами? Мне любопытно узнать источник вашей информации.
– У меня нет никаких сверхъестественных способностей, лейтенант. Если бы я мог открыть вам источник моих данных, я бы с радостью это сделал, но я не могу. Я рассказал вам все, что знаю.
Спустя несколько секунд вернулся Рэй, вручивший Митчеллу несколько больших сложенных листков. Извинившись, он снова ушел. Лейтенант быстро просмотрел принесенные ему сведения, а потом тактично улыбнулся Уэллсу.
– Ну что ж, я благодарен вам, мистер Уэллс, что вы пришли и поделились с нами своим пониманием ситуации. Где мы сможем вас найти в том случае, если нам понадобится задать вам еще какие-то вопросы?
– А это нужно? Мне несколько неловко… Я остановился у знакомой. Есть ли необходимость втягивать ее во все это?
– Только в том случае, если нам потребуется с вами связаться. Мы совершенно не болтливы, поверьте.
– Хорошо. Я остановился в доме 92Ѕ по Грин-стрит, а мою знакомую зовут мисс Эми Роббинс.
Митчелл кивнул и отложил карандаш.
– Тогда я благодарю вас за потраченное время.
До Эйч Джи вдруг дошло, что происходит. Выпрямившись, он возмущенно заявил:
– Вы не собираетесь ничего предпринимать, да?
– Мистер Уэллс, вы предлагаете нам арестовать человека как убийцу, потому что, по вашим словам, он совершил преступление. Работай мы так, половина этого города уже была бы за решеткой.
– Вы сомневаетесь в моих словах?
Митчелл нахмурился, взял принесенные ему листки и начал читать.
– Таможенная служба США не зарегистрировала приезд доктора Лесли Джона Стивенсона в страну, однако он мог приехать нелегально. Правительство Британии не выдавало Лесли Джону Стивенсону паспорт, но он мог его подделать. Лондонская полиция не имеет данных о Лесли Джоне Стивенсоне, как и Скотленд-Ярд, ФБР, ЦРУ, Интерпол или Сюрте. – Сделав паузу, он зажег очередную сигарету. – И, наконец, в Бюро статистики Великобритании не зарегистрирован никакой Лесли Джон Стивенсон. – Он хмуро посмотрел на Уэллса. – Да, мистер Уэллс, я действительно сомневаюсь в ваших словах.
Эйч Джи эти слова настолько поразили, что он даже не осознал, что Митчелл только что назвал его лжецом.
– Как вы так быстро получили всю эту информацию?
– Компьютеры, мистер Уэллс. – Он встал и перешел к окну. – Они у нас есть, как и у всех. – Обернувшись, он указал на дверь. – Прошу прощения, у меня очень много дел.
– Вы просите меня уйти? – изумился Эйч Джи.
– Давайте выразимся иначе, – отозвался тот снисходительно. – Я старался быть с вами вежливым, потому что вы иностранец. Однако мне не нравятся рекламные трюки и ложные сведения. Если бы мне не пришлось связываться с вашим консульством, я бы вас посадил на трое суток.
Эйч Джи заледенел.
– Я не давал вам ложных сведений, лейтенант!
– Компьютеры не лгут! – резко возразил Митчелл.
– Любезнейший, вы хотите сказать, что доверяете электронному прибору больше, чем слову джентльмена?
– А вы бы так не сделали? – Митчелл с ухмылкой открыл перед ним дверь. – И прошу вас, мистер Уэллс, давайте я больше вас в этом здании не увижу, хорошо? Счастливо!
Потрясенный Уэллс вышел из кабинета и быстро зашагал к выходу. Он кусал губы – разочарованный, растерявший свой оптимизм. Да, конечно: у этих жителей 1979 года были машины и воздушные суда, телефоны и телевидение и всяческие электронные волшебные штучки, делающие все что угодно, начиная с сушки волос – и кончая тем, что они думают за тебя. Однако технологии не избавили человечество от преступлений – скорее бесчеловечность отношения человека к другим людям только усиливается. Ведь если верить сказанному лейтенантом Митчеллом, преступность растет быстрее, чем полиция успевает ее сдерживать.
Уэллс вышел из здания в глубокой задумчивости. Неужели человек не способен успевать за наукой? Или никто не удосужился это выяснить? Или дело в том, что чудеса науки служат не всем людям – и потому некоторые восстают против этого и совершают ужасные преступления? Или, может, технологии создают свою собственную форму отчуждения?
Прежде чем покинуть 1979 год, ему надо ответить на эти вопросы. Ему вдруг захотелось плакать. Не придется ли ему предостерегать людей об опасностях прогресса? Не придется ли писать, что будущее – это ярко освещенная и чистая, однако ядовитая среда, где никого не ждет ничего хорошего? Он стиснул зубы и повернулся спиной к внезапно налетевшему холодному ветру. «Смирись, Эйч Джи. Осознай. Ты будешь писать правду, какой бы она ни была – и ты в любом случае останешься сторонником разума и логики».
Он зашагал прочь от полицейского управления, низко опустив голову и уныло разглядывая сорняки, пробивающиеся сквозь трещины в асфальте. «Ладно, думал он. – Пусть Утопии не существует. Пусть человеку пока не удается справляться с технологиями. Но кто станет утверждать, что стойкие и умные люди из 2079 года все не исправят? Или из 3079!» Он улыбнулся. Возможно, он предпримет еще один полет по четвертому измерению, чтобы это выяснить.
Итак, полиция Сан-Франциско не намерена что бы то ни было предпринимать в отношении Лесли Джона Стивенсона. Он выпрямился и расправил плечи. Значит, он сам поймает Джека-потрошителя! И таким образом он преподаст им урок из прошлого – несомненно, забытого. Он покажет им – и в особенности лейтенанту Митчеллу – что пренебрегать словом джентльмена не следует.
* * *
Стивенсон вышел из вагончика фуникулера на перекрестке Хайд-стрит и Бич-стрит: поездка оказалась крайне неприятной. Несмотря на веселье и смех туристов, нелепое транспортное средство вызвало у него резкую неприязнь. Этот вагон был совершенно устаревшим! Мерзкий реликт прошлого! Медленный, неудобный, неэффективный. Ему вспомнились многочисленные вечера, когда он ездил по Районной линии метро, дыша мерзким дымом, скорчившись на деревянной скамье и опасаясь, что его остановит полиция. Да, фуникулер принадлежал девятнадцатому веку – и это его злило.
Он приостановился, чтобы плюнуть на заднее стекло вагончика, – и быстро пошел прочь. Двигаясь по Бич-стрит, Стивенсон не получал удовольствия от великолепного вида на океан, изящных чаек, свежего соленого ветра. Он мечтал о тумане и ночи, испытывая острое отвращение к яркому зимнему солнцу. Происшествие в банке вызвало у него глубокую тревогу. Конечно, тот факт, что в 1979 году его не существует, делал его положение идеальным. Он может убивать, когда ему вздумается, не опасаясь оставлять после себя улики. Тем не менее реакция той молодой женщины в банке была слишком явной, чтобы ее игнорировать. Герберт Джордж Уэллс знает, что он жив, – и это становилось проблемой. Конечно, в физическом плане Уэллс мало чего стоит, однако этот человечек хитер и талантлив. Такого врага нельзя не принимать всерьез.
Стивенсон обнаружил, что вышел на Гирарделли-Скуэр с небольшими эксклюзивными магазинчиками, которые прежде были зданиями шоколадной фабрики. Значит, Уэллсу известно, что он жив, так? Несомненно, это надо исправить. По правде говоря, ему не хотелось убивать мужчину, поскольку убийство – это по определению акт сексуального характера. Возможно, с Уэллсом можно разобраться иным способом. Совершенно необязательно избегать встречи с маленьким ученым. Можно не бояться, что этот человек его выследит. Наоборот. Даже убивать Уэллса не понадобится. Достаточно просто его найти.
Ему вспомнилась большая тяжелая книга, лежавшая в отеле «Матрос» рядом с телефоном, после чего он нашел телефонную будку. Зайдя в нее, он открыл справочник, прикрепленный цепью к полочке. Как фамилия этой девицы? Той, которая знакома с Уэллсом? Роббинс! Ага, точно. Он открыл справочник на «Р», просмотрел страницы – и довольно ухмыльнулся. Вот оно! Он запомнил адрес. Выйдя из будки, он неспешно вернулся на площадь. Ему совершенно не о чем беспокоиться: теперь он сможет разобраться с Уэллсом. Возможно, прямо этой ночью. Когда в городе станет темно и упадет густой туман. Поздно ночью, когда она ляжет спать. Если у него будет желание.
Он зашел в магазин одежды, названный (как он решил, со вкусом) «Все для тела». Заведение оказалось пустым, что его удивило. Современной галантереи оказалось много, кругом был хромированный металл и стекло. Из невидимых громкоговорителей лилась современная музыка, вызывавшая у него желание танцевать, отбросив все комплексы. Да уж, тут не было фраков, цилиндров и вальсов: тут ощущалось будущее – и он наслаждался пребыванием в этих зеркальных стенах.
Стивенсон выбрал шесть ярких шелковых рубашек с широкими воротниками, пышными рукавами и обтянутыми тканью пуговицами, и ухмыльнулся. Идеальное оперение для пребывания здесь и сейчас.
И тут он увидел, как она входит в комнату: длинноногая фигуристая особа, потряхивающая головой так, что волосы развеваются, словно грива породистой кобылки. На ней были обтягивающие брюки из отбеленного муслина и в пару к ним блузка-жакет, расстегнутая на две ладони ниже приличного. Лицо у нее было приятное, но некрасивое: рот чуть великоват, карие глаза чуть излишне доверчивые. Может, именно поэтому у него создалось впечатление, будто ей не хватает уверенности в себе. А с другой стороны, он мог и ошибиться: она остановилась прямо перед ним, уперла руки в бока и не стала уклоняться от его взгляда.
– Привет, я Марша. Я могу вам сегодня чем-то помочь?
Голос у нее был хрипловатым, но звучал жизнерадостно.
– Для начала я хотел бы вот эти.
Он вручил ей рубашки.
– Эй, мне нравится ваш акцент!
Он ухмыльнулся.
– Вы уверены, что это ваш размер, или хотели бы померить?
– Нет, это ни к чему. Размер мой.
– Хорошо. – Она прошла к кассе, положила рубашки на прилавок и, развернувшись на месте, улыбнулась. – Еще что-то?
– Брюки. Хотел бы посмотреть, если не возражаете.
– С радостью.
Марша первой прошла в смежный зал, где на полках лежали стопки брюк. Стивенсон не мог оторвать взгляда от ее зада, остро ощущая то, что под брюками у нее нет никаких полосок. На ней не было белья! У него загорелись щеки.
– У них разный покрой, так что хорошо бы мне определить ваш размер, а потом можно будет какие-то померить, хорошо?
– Если вас это не слишком затруднит.
– Эй, – отозвалась она со смехом, – это моя работа.
Она обернула сантиметр вокруг его пояса.
Марша оказалась так близко, что он ощущал ее запах. Запах был приятный, но чуть несвежий, как будто она считала, что потеть для женщины вполне нормально. У него намокли ладони, и он почувствовал некоторое напряжение под тканью брюк.
– Тридцать первый.
Она встала на колени и приложила ленту к внутренней стороне его ноги. Казалось, Марша медлит – и это мгновение застыло у него в мозгу. Он не мог понять, то ли она смотрит на него, то ли определяет мерку, но его взгляд свободно проник за свободную блузу мимо грудей. Он не справился с реакцией собственной плоти.
– Тридцать пять. – Она выпрямилась и одарила его широкой улыбкой, но ничем не выдала своих мыслей. – Какой фасон предпочитаете?
Он начал просматривать стопку брюк.
– Вы тут одна? – спросил он подсевшим гортанным голосом.
– У остальных перерыв на ленч. А что?
– Просто интересно.
– О, я тут не хозяйка, если вы об этом. Я тут просто работаю. Неплохое место. Получаю пятьдесят процентов скидки на все товары.
Стивенсон подумал, что она слишком много болтает, – и выбрал пару джинсов с маленьким британским флагом, нашитым на задний карман. Расправив их, он ими залюбовался.
– Хотите померить?
Он кивнул.
Марша пригласила его в примерочную. Стивенсон зашел в кабинку, снял брюки – и облегченно вздохнул. Эрекция исчезла. Теперь он сможет разговаривать с этой девицей, не заикаясь. Теперь она не узнает, что затронула самую сердцевину его похоти и ненависти.
Он натянул джинсы. Настолько тесных брюк он еще никогда не надевал, однако неудобными они не были. Он вышел из примерочной, шагнул к зеркалу, повернулся перед ним – и пришел в восторг от нахально-обтягивающего вида джинсов и того, как он в них себя чувствует. Стивенсон уже собрался было задать девице вопрос – и тут увидел, что она смотрит на его ширинку. Он проследил за ее взглядом. Тонкий материал обрисовывал контуры его органа! Он поднял взгляд: она продолжала смотреть. Он был потрясен. Он знал, что женщины определенного сорта всегда находили его привлекательным, но сейчас был изумлен, потому что ни одна уважающая себя английская продавщица из девятнадцатого века не стала бы смотреть на мужчину вот так, что бы ни таилось у нее в душе.
А она так и продолжала глазеть! Да она ведет себя как самая откровенная проститутка с Торговой! Да, если подумать, то, идя по Бродвею, он замечал, что проститутки 1979 года внешне не отличаются от любых других женщин. Похоже, здесь не существует никаких особых форм одежды или поведения, которые бы сказали джентльмену, что он имеет дело с профессионалкой. Возможно, сейчас все женщины реагируют, как потаскухи, хоть некоторые и не берут денег за оказанные услуги. Если это так, то он может обращаться с предложениями сексуального толка к любой женщине и не опасаться, что та возмутится. «Господи, – подумал он, – дьявольски приятно. Просто великолепно!» Теперь ему не надо бояться получить отказ или наткнуться на девицу, которая – как его сестра – окажется чересчур любвеобильной и податливой. Он со всеми может обращаться как с проститутками. Он сможет манипулировать ими до того дивного момента, когда их барьеры не исчезнут, превращая их в обезумевших животных. А тогда он сможет отнимать у них и их испорченную жизнь, и их благородную девственность, ибо не подобает леди наслаждаться тем, что в нее попадает грязь мужчины или отца.
Он вернулся в примерочную и быстро надел свои собственные брюки. Выйдя, он выбрал семь пар джинсов разного цвета. Продавщица стояла за прилавком, упаковывая его рубашки. Услышав его шаги, она подняла взгляд и улыбнулась:
– Что-то выбрали?
Кивнув, он положил брюки на витрину. Руки у него тряслись от страха и возбуждения: он не отваживался задать вопрос. Он ни разу в жизни не задавал вопроса. И потом – у него ведь уже есть планы на эту ночь. Разве он не собирался навестить эту Роббинс и тем самым закончить свои дела с Уэллсом? Да… но это может подождать.
Марша пробила его покупки и вручила ему два пластиковых пакета, набитых коробками.
– Приятно было вам помочь, сэр.
Итог составил почти триста долларов. Стивенсон вручил ей пачку купюр, а когда она отдавала ему сдачу, их пальцы соприкоснулись. Он ощутил прилив эмоций, который подарил ему необходимую смелость.
– Марша? – Ноги у него подгибались, голос ему самому показался странным. – Вас ведь так зовут, верно?
– Угу.
– Я хотел спросить, – хрипло пробормотал он, – есть ли у вас планы на сегодняшний вечер или я могу иметь честь нанести вам визит?
* * *
Время было еще не позднее, но ночь уже была темной и холодной. Эйч Джи стоял, пил дорогой джин (чего обычно не делал) и смотрел в окно гостиной. Наступила пора размышлений. Разбирая причины и следствия столь же успешно, как это делал Фома Аквинский, он мысленно проклинал свой давний интерес к математике, ведь именно с него все и началось, приведя в итоге к созданию машины времени и встрече с Эми Роббинс в 1979 году.
А потом она вышла в гостиную, освежившись в душе, – просто роскошная в линялых джинсах и синей рабочей блузе, свободно завязанной у талии. Плюхнувшись на диван, она поманила его к себе. Ему захотелось, чтобы прошлое и будущее исчезли, навечно оставив его в комнате с этой женщиной. Осуществление этой мечты избавило бы его от ответственности, от долга, камнем лежащего у него на душе. Однако этому не бывать.
– Может, пока я не сел, налить тебе выпить?
– Конечно.
– Чистого или по-американски?
– По-американски?
– Со льдом.
Она захихикала и сдвинула ноги в радостном предвкушении.
– Лед и «Доктор Пеппер», пожалуйста.
– Доктор Пеппер?
Глаза у него округлились, а свободная рука потянулась к усам в привычном жесте недоумения.
«Доктор Пеппер? Что это, к дьяволу? – подумал он. – Какое-то синтезированное вещество – или, возможно, овощ, который обеспечит здоровый сон и хорошее самочувствие утром, независимо от того, что было ночью?» Странное название.
– Он в холодильнике. Блок на нижней полке.
Он сразу сообразил, что такое холодильник, – это было ясно по названию. Речь шла об электрическом леднике на кухне. Уэллс счел холодильное устройство гениальной придумкой – как и другие устройства, которые обитатель 1979 года спокойно втыкал в стену. А вот второе указание поставило его в тупик. На мгновение его ум отказался работать, но вскоре он ухмыльнулся.
– Я знаю, что это ужасно, – заявил он воодушевленно, – но мне, похоже, не помешал бы доктор.
– Герберт, это не ужасно – это вообще кошмар.
Она рассмеялась.
– Так что?
– Что – что?
– Милая моя леди, что такое блок?
– Слушай, хватит меня разыгрывать! В Лондоне тоже должны быть блоки!
– Только называются иначе, думаю.
– «Доктор Пеппер» – это блок из шести вишневых банок на нижней полке. Слово «полка» ты, надеюсь, знаешь?
Он слегка поклонился и направился на кухню, весело сверкнув глазами.
– Конечно, знаю. Это часть обстановки железнодорожного вагона, обычно используемая для сиденья или сна.
Она смотрела ему вслед, смеясь и качая головой. Непонятно: то ли у него тяжелый приступ наивности, то ли передозировка обаяния. Впрочем, оба варианта ее устраивали: она готова была отдать ему и сердце, и руку.
Уэллс отыскал «Доктор Пеппер» и открыл банку сравнительно легко. Пузырьки напоминали хинную воду. Любопытствуя, он понюхал напиток, а потом попробовал.
– Гм!
Напиток был похож на сладкий лимонад, только – употребляя современные образы – немного подзаряженный электричеством. Он сделал большой глоток, но совершил при этом ошибку, втянув жидкость сквозь зубы. Образовавшаяся пена ударила ему в нос и попала не в то горло. Он поперхнулся – и в приступе кашля согнулся над кухонной мойкой.
– Тебе нехорошо? – спросила она из комнаты.
– Пустяки, – с трудом выдавил он.
Вытерев глаза, он приготовил ей напиток. Банку «Доктора Пеппера» он возвращал в холодильник так, словно в ней была взрывчатка.
– Чертовы янки готовы пить что попало, – проворчал он.
Он вернулся в гостиную с двумя бокалами.
– Как все прошло? – спросила она негромко.
– Неважно. Полиция содействовать отказалась.
– Но почему?
– Мне не поверили.
– А ты не показал им удостоверение?
– Ты не хуже меня знаешь, что я путешествую инкогнито.
Отпив немного, она задумалась:
– А зачем такая секретность, Герберт? То есть – если честно? Меня это тревожит.
Это был подходящий момент для того, чтобы все ей рассказать, но, встретив ее открытый, обеспокоенный взгляд, он не смог себя заставить.
– Поверь, – заявил он бойко, – тебе не о чем тревожиться.
– Точно?
– Точно, – подтвердил он, подумав, как странно на языке ощущаются эти разговорные обороты. – Это же на меня навалились проблемы.
Она кивнула, не зная, что сказать на это. Ей тоже было страшно: она ощущала любовь и не хотела убить ее в этом зачаточном состоянии. Нервно поправив упавшую на щеку прядь, она все-таки спросила:
– Какие проблемы?
– Ты же знаешь. Мне надо остановить Стивенсона.
– Ты справишься. Ты ведь сумел найти его здесь.
– С немалым трудом и благодаря слепому случаю, – поскромничал он. – Этот человек очень хитроумен.
– Я помогу тебе, чем смогу, если ты скажешь, что надо делать! – оптимистично пообещала она.
– Правда?
Она медленно кивнула:
– С удовольствием.
– Это может быть опасно.
Она мимолетно улыбнулась и устремила взгляд в потолок.
– В колледже я слушала курс современной истории. Роберт Кеннеди как-то сказал: «Те, кто не решается на огромные ошибки, никогда не достигают огромных успехов». И это относится не только к твоему доктору Стивенсону.
– А, да – Роберт Кеннеди. Ирландец.
Она со смехом легонько стукнула его по плечу кулаком.
– Может, уже хватит этого напускного неведения?
А в следующее мгновение они уже обнимались и нежно целовались. Эйч Джи долго прижимал ее к себе – крепче обычного. Он наслаждался тем, как ее тело постепенно расслабляется, ее теплом.
– Эми. Дорогая. Ты чудесная.
Она прижалась щекой к его щеке, поцеловала в мочку уха и прошептала:
– Взамен я прошу только, чтобы ты был со мной честным.
Уэллс рухнул на диванные подушки, чувствуя, как у него сжимается грудь, однако не разжал объятий. Никогда в жизни он не испытывал подобной нежности. Они уже стали временными напарниками и любовниками, но кто знает, к чему еще это может привести? Возможно, они начнут скакать по четвертому измерению, сделав остановку, чтобы встретиться с ее предками – и с его тоже. Эта мысль заставила его зардеться от удовольствия, и он почувствовал, как его усы щекочут ей щеку. Кто знает? Возможно, он подстроит время таким образом, чтобы они принесли брачные обеты где-то во вселенной – и при этом будут присутствовать их родители, бабушки и дедушки, прабабушки и прадедушки, дети и внуки. Да ведь эту церемонию мог бы провести сам Моисей, читая с каменных скрижалей! И там мог бы оказаться Аристотель, за компанию с… Кого она упомянула в качестве автора этой восхитительной цитаты? Какого-то Роберта Кеннеди? Он широко улыбнулся – и вернулся в реальность их объятий.
Эйч Джи задумался над их союзом. Он понимал, что Эми, возможно, способнее, чем он. Ему надо будет полагаться на нее и надеяться, что сможет отплатить ей любовью и общением. Значит, их партнерство – это предприятие равных, союз двух личностей, находящихся на одном уровне. Им обоим еще не встречалась подобная взаимность.
Уэллс нахмурился и чуть напрягся. Эми почувствовала перемену – и, встав, посмотрела на него. Он отвернулся и сел прямо: его лицо отражало беспокойство.
– У тебя все в порядке?
– Не знаю.
– Тогда что не так?
– Все так, – ответил он, устремив взгляд на папоротник в керамическом горшке.
Какое, к черту, «все так»!
Если Эми уже ему доверяет, разве она не заслуживает той честности, о которой просит? Он содрогнулся. Возможно, она больше никогда не станет его обнимать, никогда не прижмется к нему своим гибким телом! С тем же успехом можно назвать ее Джульеттой и признаться, что убил Тибальда ни за что ни про что. Да, то, что он собирается сказать, может разлучить их навсегда, и никаким путешествием в машине времени этого уже нельзя будет исправить. Однако она имеет право знать.
– Я кое-чего тебе не рассказал, – признался он мучительно.
Она обхватила его лицо ладонями, глядя ему прямо в глаза.
– Если ты сейчас скажешь, что врал мне просто, чтобы…
– Я тебе не врал!
– Дай договорить. – Она помолчала. – Если ты собираешься сказать мне, что женат, я тебе не поверю. – Она опустила глаза. Лицо ее побледнело, голос стал совсем тихим. – А если это и правда так, то, пожалуйста, не говори. Просто уйди и не возвращайся.
– В последний раз повторяю, Эми: я не женат! – взорвался он и, вскочив, начал расхаживать по комнате. – За кого ты меня принимаешь? За чертова донжуана?
Она недоуменно смотрела на его беспорядочные метания.
– А если ты не женат, то что еще может быть не так?
– Я… я не знаю, как…
У него сорвался голос.
– Проклятье, Герберт, да скажи уже наконец!
– Я… я родился в Эссексе близ Лондона двадцать первого сентября…
– О господи! – С досады она даже зашипела и прожгла его возмущенным взглядом. – Значит, ты – Дева. Чудесно. А я – Скорпион. Хочешь, погадаем по Книге Перемен?
– Эми! – вскричал он с мукой. – Я родился сто тринадцать лет назад!
