Глава 9
Изумленно воззрившись на него, она подумала, что он шутит. Что за дикая чушь! Он сумасшедший?
Однако ее болевой порог оказался перейден. Ей невыносимо было слушать, как этот человечек трещит про четвертое измерение. Она медленно поднялась на ноги.
– Герберт?
– Теперь, когда ты все поняла, дорогая, – сказал он, – должен признаться, что мое полное имя – Герберт Джордж Уэллс. Так я подписываю свои литературные труды, но предпочитаю, чтобы меня называли Эйч Джи.
– Герберт Джордж Уэллс? – К такому она была не готова. – А Шекспир ждет за углом, да? – саркастически бросила она.
– Прошу прощенья?
– Думаю, тебе лучше уйти, – заявила она чуть дрогнувшим голосом.
Она увидела, как его глаза расширились, а потом потухли, словно кто-то выключил там свет.
– Ты мне не веришь, – сказал он тускло. – А я подумал уже…
Он неожиданно шагнул к ней, широко распахнув объятия:
– Эми, ты должна…
– Пожалуйста, не подходи ко мне!
Он горько вздохнул:
– Так я и знал. Я знал, что если я расскажу тебе правду, то все развалится, но ты должна была узнать. А я больше не в состоянии был играть эту нелепую роль современного невероятно наивного британца, особенно если бы мы…
– Если бы мы – что?
– Забудь. Это больше не имеет значения.
Уэллс пошел к двери, безутешно повесив голову.
– Что забыть?
Он повернулся:
– Чертовски обидно!
– Что обидно? О чем ты вообще говоришь?
– Не знаю насчет остальных здесь присутствующих, но я-то начал в тебя влюбляться!
Это было полной неожиданностью. Эми уставилась на него, изумленная и растерянная.
А потом он вдруг рухнул на диван, бурно разрыдавшись. Раздраженно вытирая глаза, он бросил:
– Бога нет! Никакое Высшее Существо не стало бы создавать человека, чтобы потом допустить, чтобы с ним происходило подобное!
– Герберт, в чем дело? – Она потеряла всякую уверенность в себе. – Объясни, пожалуйста, что происходит?
– Я только что это сделал! Меня зовут Герберт Джордж Уэллс, и я родился в 1866 году и попал сюда не на чертовом воздушном судне, а на машине времени и сейчас очень жалею, что ее изобрел. И я, наверное, вообще сюда не попал бы, если бы доктор Лесли Джон Стивенсон не украл мою машину! А он – не простой убийца, дорогая моя леди! О нет! Не знаю, насколько глубоким было твое увлечение историей с этими твоими Робертами Кеннеди и ему подобными, но злодей, которого я преследую, зовется Джеком-потрошителем!
Он явно не в себе, решила она. Одному Богу известно, что означают его слова о Джеке-потрошителе. Она начала озираться в поисках чего-то, что можно было бы использовать для самозащиты. Сердце у нее отчаянно колотилось.
Он встал с дивана.
– Это безнадежно, – проговорил он тихо и печально. – С тем же успехом я мог бы объяснять этому дивану, что он – как и я – это непрестанно движущийся вихрь электронов.
Сдаваясь, он медленно направился к двери.
Ей вдруг стало ясно, что даже если он и сумасшедший, то определенно не собирается причинить ей зла. По правде говоря, чем дольше она за ним наблюдала, тем более нормальным он ей казался. «Погоди-ка!» – сказала она себе, садясь прямее. Ей надо довести эту игру до конца: ни одному мужчине не позволено настолько легко отделаться, закрутив настолько невероятную историю.
Уэллс уже взялся за дверную ручку, когда Эми его окликнула:
– Подожди.
Он обмяк, прижавшись лбом к окрашенной створке.
– Сядь.
Он вернулся к дивану и осторожно присел на самый край, почему-то напомнив ей пса, которого окончательно забили. Она подалась к нему, теряясь в догадках.
Может, он из другой галактики? Может, он пришелец, которому удалось преобразиться в невысокого и бесконечно симпатичного английского джентльмена? Эми вздрогнула. Если это и правда контакт третьего рода, то она переспала с инопланетянином! Господи, помоги, а что, если его основная форма – это насекомое, а она беременна? Нет-нет, поспешила она себя успокоить, это уже совсем нереально.
Наконец к ней вернулась способность нормально мыслить – и она мрачно усмехнулась. Во-первых, этот мужчина наивен и беспомощен. Во-вторых, она взяла на себя высказанные и невысказанные обязательства. В-третьих, она явно его испугала. В-четвертых, его рассказ – это просто безумная попытка вывернуться из щекотливого положения. (Возможно, он рассчитывал просто провести с ней ночь и вдруг обнаружил, что неравнодушен.) Итак, на самом деле он просто пытается сказать, что несвободен. Вот и все, верно? Все очень просто: что бы он ни говорил раньше, у него дома жена в коттедже на берегу моря. Он не гоняется за убийцей, а, наверное, подбирает книги для библиотеки Оксфордского университета. Наверняка все так и есть.
– Почему ты сразу мне не сказал?
– Прошу прощения?
– Почему ты не признался, что женат? Чего ты боялся? Что я тебя пристрелю? То есть – давай не будем. Я и раньше спала с женатыми мужчинами.
Он покраснел.
«Ага! – подумала она. – Я права!»
– Какая ирония!
– В чем ирония?
– Дорогая моя девочка, ирония в том, что когда-нибудь я смог бы доказать тебе, что я – писатель и изобретатель Герберт Джордж Уэллс из Лондона 1893 года, но, похоже, мне так и не удастся убедить тебя в том, что я совершенно свободен и не связан.
– Да будет тебе, Герберт!
– Эйч Джи, – поправил он ее.
– Ну ладно, как тебе угодно! Раз у тебя не хватает духа признаться, то хотя бы объясни, зачем было придумывать эти враки насчет вращения в четвертом измерении в машине времени! По-моему, этому должна быть какая-то причина!
– Я бы согласился.
– Ну, и?..
– Это правда, – сказал он прямо.
– Ох-х-х, чтоб тебя! – Эми придвинулась к спинке кресла и уставилась в потолок.
– Ну что ж, так – значит, так. Будь добр, уйди.
– А что, если бы я смог доказать, что я Герберт Джордж Уэллс? И что я недавно прибыл в Сан-Франциско на машине времени?
– Это невозможно.
– Все возможно благодаря чудодейственным науке и технике.
– Слушай, прекрати, ладно? Просто прекрати и запри дверь, когда будешь уходить.
Она отвернулась и крепко зажмурилась, но ей не удалось подавить шевельнувшееся в глубине души любопытство.
– Послушай, разве я не был прав насчет того, что Стивенсон жив? Это была правда, так?
– Да.
– А что, если бы я смог доказать тебе, что я – это действительно я?
– Ладно, ладно! Дай подумать минутку, а?
Эми начала грызть ногти (а ведь эту привычку она переборола в восемь лет), отчаянно размышляя. Она вздохнула. Может, он ее и не обманывает, но то, что он утверждает, невозможно. Тем не менее ей надо довести эту историю до конца, надо проделать с ним каждый шаг этого пути.
Она резко встала. У нее закружилась голова, так что пришлось ухватиться за спинку кресла. Эми невольно улыбнулась. Ее головокружение было вызвано не эмоциональным стрессом: оно стало результатом охватившего ее странного восторга. А что, если он сумеет доказать свою честность? В этом случае ее тяга к нему может оказаться просто вселенской.
– Ладно, Эйч Джи. Доказывай.
– У тебя есть какие-нибудь инструменты? – требовательно спросил он.
– Инструменты?
Она не смогла скрыть недоумения.
– Ну, знаешь: пассатижи, отвертки, гаечные ключи, кусачки, дрели и тому подобное.
– Кое-какие есть, но зачем?
– И масло. Мне нужно машинное масло.
* * *
На углу Четырнадцатой улицы и Ноу, в неприветливом и неинтересном городском районе, Стивенсон вышел из такси, расплатился с водителем и быстро направился по адресу, который ему дала Марша. Неожиданно его пробрала дрожь: надетая на нем шелковая сорочка притягивала холод, создавая ощущение, будто она сшита изо льда. Завтра надо будет купить верхнюю одежду. Не скучное шерстяное пальто, а такую куртку из искусственной кожи, которую предпочитают здесь цветные мужчины.
По цементным ступеням он поднялся в вестибюль викторианского доходного дома. Вытертый ковер был чистым, однако пах плесенью, а в квартире первого этажа кто-то несколько часов назад поджаривал бекон. Стивенсон брезгливо поморщился, обводя прищуренными глазами выцветшую краску. Он терпеть не мог напоминаний о восемнадцатом веке.
Его взгляд скользнул по почтовым ящикам в поисках ее имени. Оно действительно там нашлось: Марша Макги, Ноу-стрит, 37. Повернувшись, он взбежал по лестнице, перешагивая через ступеньку. Если он помедлит сейчас, в момент своей первой настоящей любовной связи с женщиной, то выбежит из этого дома и с криком бросится на Бродвей. Ему не следует задумываться. Ему надо положиться на собственную животную притягательность. У него больше нет желания оплачивать свои вскрытия трупов.
Он неожиданно быстро добрался до нужной квартиры, судя по цифрам на двери. Под ними оказался дверной глазок и металлический дверной молоток с облупившимся медным покрытием. Он набрал в грудь воздуха и ударил по деревянной створке.
– Секундочку!
Стивенсон услышал быстрые шаги – а потом дверь распахнулась (без благоразумного взгляда в глазок). Он ощутил приятную волну теплого воздуха.
– Привет! Заходи.
На ней были надеты джинсы и облегающая майка, притягивающая взгляд к грудям и обнаженным плечам. Ее густые волосы, недавно расчесанные, сияли, заставив его вспомнить запретную французскую открытку, которую он как-то нашел у отца в кабинете: она называлась «Леди Годива».
Он нерешительно вошел в квартиру. Не слишком ли он нарядно одет? Если это и было так, она на это внимания не обратила. Взяв его за руку, она провела его по дощатому полу и толкнула на раздвижной диван. Других предметов мебели в комнате не было.
– Хочешь винный кулер?
Он кивнул.
– Отлично, я уже пару приготовила.
Марша вышла на кухню и быстро вернулась с двумя стаканами. Вручив ему один, она поставила второй на пол у дивана, после чего ушла через проем, где когда-то была двустворчатая дверь, в темную часть помещения, которая теперь служила ей будуаром.
Он увидел, что она копается в комоде (может, хочет надеть блузку?), и, отвернувшись, попробовал принесенный ею напиток. Это оказалась смесь содовой и красного вина с коркой лимона. Не особо впечатлившись, он все же был рад смочить пересохшее горло прохладной жадностью.
Марша вернулась в комнату, покачивая на ходу бедрами, и подошла к фонографу, стоящему на окне мансарды.
– Тебе нравится Флитвуд Мак?
– Вполне, – ответил он неопределенно, испытывая легкое любопытство.
– У меня все знакомые балдеют от Линды Ронстадт, а по-моему, она слишком печальная. Все эти неудавшиеся отношения и одинокие ночи. Это не жизнь. – Тут она засмеялась. – Но от таких денежек, как у этой цыпочки, я не отказалась бы!
Она нажала кнопку на проигрывателе и прибавила громкость. Комнату затопил звук – и Стивенсон инстинктивно подскочил на месте и вскинул руки, инстинктивно торопясь защитить барабанные перепонки. Он был уверен, что музыка слышна в нескольких кварталах отсюда, а Марша ритмично раскачивалась в центре комнаты, словно в таком звуке не было ничего особенного. Он расслабился, получая удовольствие от примитивного ритма и высоких гармоничных тонов. Эта музыка была лишена величественности его любимого «Кольца Нибелунгов» (ему посчастливилось слушать это произведение в исполнении Лондонского симфонического оркестра, которым дирижировал сам гениальный Вагнер, когда он, Стивенсон, был студентом первого курса естественных наук), однако она его устраивала. Он улыбнулся. Вполне сойдет.
Хозяйка квартиры села рядом с ним и разжала левый кулак, в котором оказалась самодельная сигарета. Она раскурила ее и глубоко затянулась. Запах был ему незнаком: это не были ни табак, ни опиум, который он пробовал в убогих заведениях Ист-Энда.
– Домашняя травка, получила от бывшего парня, когда навещала предков в Модесто месяц назад.
Марша сказала это прямо в ухо Стивенсону, чтобы он расслышал ее на фоне громкой музыки. От близости ее горячего дыхания его пробрала дрожь. Она еще раз затянулась странной сигаретой, а потом протянула ее ему.
Он хотел было возмутиться, но быстро сообразил, что этот жест следует считать современным вариантом индейской традиции совместного курения трубки мира. Таким образом, это был знак дружбы и доверия – и он мысленно рассмеялся. Взяв травку, он повторил действия Марши – и закашлялся.
Она захихикала:
– Ах уж эта травка! Нужна привычка.
Он вытер выступившие на глаза слезы и молча кивнул. Между ними воцарилось молчание – была только музыка. Он сделал более осторожную затяжку – и вернул сигарету обратно.
– И что тебя привело в Сан-Франциско? – спросила она между затяжками.
Глаза у нее сощурились, голос звучал хрипло.
– Погода, – ответил Стивенсон, внезапно ощутив веселье и легкость.
– Погода? Господи, если бы у меня были деньги, я бы прямо утром уехала в Гонолулу!
Он лег на спину, закрыл глаза и прижал ладонь ко лбу. Музыка вроде как стала громче. Все тело у него вибрировало.
Она улеглась рядом с ним:
– Хорошо, да?
– Удивительное ощущение.
Она докурила травку, затушила ее о жестяную крышку от какой-то банки, а потом, к немалому его изумлению, проглотила остатки.
– Умею поддержать разговор, – отметила она, кривовато улыбаясь.
Он кивнул, но ответить не смог. Он не представлял себе, о чем она говорит.
– И что это вообще такое? – спросила она не столько у него, сколько вообще, и уставилась на голые стены.
– Жизнь, наверное, – просипел он.
– Ага, ну, наверное, но точно-то ведь не знаешь, да? То есть я порой не понимаю, если ты понимаешь, о чем я.
Он не понимал, но решил, что должен понимать, и потому снова кивнул – медленно и значительно.
– Гавайи так далеко, а ведь туда можно добраться всего за пару часов.
– Я там не был.
– Я тоже.
– А как там?
– Ну, ты же понимаешь. Вот тут как? То есть мы-то тут, но к чему это все? А там наверняка так же. Только теплее. А может, и не так. Там ведь тоже бывают шторма, знаешь ли.
– Славно, наверное.
– Давай туда рванем.
– Нельзя.
– Почему?
– Тебе утром магазин открывать.
– А! – Она помолчала, чтобы сделать хороший глоток своего кулера и поразмыслить над его последним заявлением. Казалось, оно повисло в воздухе, приятно переплетаясь с музыкальными пассажами. – Ограничения.
– Не нужны.
Его голос звучал хрипло и забавно.
– К черту их. Я просто хочу приятно проводить время.
– Разумно.
– Может, вообще не вернусь на работу.
– Просто очаровательно.
– И, может, в этом-то и весь смысл. – Она провела пальцами по его щеке. – Выпьешь еще вина перед уходом?
– Перед уходом? А мы куда идем?
Он чуть нахмурился.
– Не знаю. Куда-нибудь.
– Я определенно буду не прочь остаться, если ты не возражаешь, Марша.
– Эй! – Она подскочила, внезапно переполняясь энергией. – Знаю!
– Что? Опять Гавайи?
– Нет-нет, это у нас завтра.
– А что?
– Порнушку никогда не смотрел?
* * *
Эми припарковалась на пустой стоянке у японского сада с чайными домиками. Уэллс взял ее за руку и повел в обход территории музея. Они остановились у задней двери музея, через которую он впервые вышел в будущее три дня тому назад.
Дверь была заперта. Он достал из небольшой сумки с инструментами стамеску и начал отковыривать от двери металлическую накладку с ручкой. Освободив себе достаточно места, он осмотрел внутренности замка с помощью узкого луча карманного фонарика. Это оказалось сложное цилиндровое запирающее устройство, работающее по тому же принципу, что и самый первый автоматический замок, изобретенный американцем Лайнусом Йейлом-младшим в 1861 году.
Поручив Эми держать фонарик, он начал разбирать замок на детали. Заинтересовавшись устройством, он начал в нем копаться. Он отвинчивал мелкие детальки замка, которые вполне можно было бы оставить на месте, восхищаясь современными достижениями человека в области охранных устройств. Так он добрался до системы сцепляющихся друг с другом деталей, означавшей, что придется удалять замок целиком. Пилкой для ногтей он начал перерезать шурупы, крепившие замок в двери. У замка были фланцы, так что по-другому снять его было нельзя. Он начал насвистывать мелодию Брамса.
– Ш-ш!
– Ох! Извини.
– Быстрее! – отчаянно прошептала она.
– Это же не деревянный засов на средневековой двери! – отозвался он не без сарказма.
– Почему ты его просто не собьешь?
Она подала ему небольшой молоток.
Он отверг столь грубое орудие.
– За кого ты меня принимаешь? За обывателя?
Не успела она ответить, как он уже снял запорное устройство, дверные ручки, а потом и защелку, которую поднес к свету и рассмотрел, словно только что удаленный гнилой зуб.
После этого они собрали все инструменты и быстро проскользнули в подвал музея. Когда их глаза привыкли к темноте, Уэллс повел Эми наверх. Там работало ночное освещение.
Внезапно до них донесся звук шагов, двигающихся в их сторону. Эми начала лихорадочно оглядываться в поисках укрытия и потянула Эйч Джи с собой. Приглядевшись, он ахнул: она собралась затащить его в дамский туалет!
Он начал вырываться, игнорируя ее отчаянный шепот. Эми наконец сдалась и отпихнула его от себя. От неожиданности Уэллс отлетел назад, резко дергая руками. Упав на спину, он успел увидеть, как за ней закрылась дверь уборной. Поспешно вскочив, он увидел напротив убежища Эми укромное место – дверь в мужской туалет. Бросившись к ней, он успел нырнуть туда за секунду до того, как охранник появился в вестибюле.
Эйч Джи спрятался в кабинке. Услышав, что охранник вошел в помещение, он забрался на унитаз и пригнулся. По его бокам тек холодный пот. А потом он услышал вздох – и звук струи, бьющей по фарфору. Потом – рев спускаемой воды, шаги, звук открывающейся и закрывающейся двери – и тихое эхо удаляющихся шагов. Уэллс прокрался к двери, высунул голову и осмотрелся. Удивившись, он увидел Эми прямо напротив себя: она точно так же выглядывала из дамской комнаты.
Они встретились в центре вестибюля, и, несмотря на ее протесты, он повел ее в глубь музея.
Они добрались до круглого главного помещения. Там находилась справочная – и за столом сидел охранник, читая газету и попивая кофе. Они прятались за колонной чуть ли не вечность. Наконец охранник отложил газету, зевнул, лениво прошел через зал и скрылся в каком-то темном коридоре.
Уэллс кивнул Эми – и они двинулись дальше. Наконец они добрались до выставочного зала. Он завел ее внутрь и включил свет, после чего они зашли за бархатное ограждение, отделявшее экскурсантов от вех жизни Герберта Джорджа Уэллса. Радостно улыбаясь, он направился к «Утопии». Похлопав по тусклой стенке, словно приветствуя старого друга, он ощутил волну эмоций. Ему невыносимо хотелось снова оказаться дома, сидя с хорошей книгой и рюмкой кларета у зажженного камина. Он вздохнул. В другой раз, наверное.
Он заглянул в двигательный отсек. Кристаллические стержни блестели, как новенькие, шестеренки из нержавеющей стали легко прокручивались. Изоляция на ФОВ стала ломкой, но уцелела, а буфера из слоновой кости и алмазов только потемнели от времени. Коррозия металла коснулась только тонких листов корпуса. Рабочие детали были в отличном состоянии. Он обрадовался. Смазав соединения, он закрыл крышку, выпрямился и вытер руки ветошью. Только тут он заметил, что Эми рядом нет. Поспешно обогнув машину времени, он увидел, что она читает старую книгу, лежащую на витрине.
– Что ты делаешь?
Она не повернула головы.
– А почему это тебе не нравился Джордж Бернард Шоу? – весело поинтересовалась она.
Ее вопрос поставил его в тупик.
– Ты же не о театральном критике из «Таймс»?
Она рассмеялась:
– Помимо всего прочего.
– Да я с ним даже не знаком!
– Ну, оказывается, ты счел его нудным. – Она зачитала по книге: – «Пересушенный старый девственник-вегетарианец, писавший для страдающих от бессонницы». – Она понимающе посмотрела на Эйч Джи. – Если, конечно, ты тот, за кого себя выдаешь.
Он вырвал у нее книгу и захлопнул ее. Его трясло.
– Не могла бы ты этого не делать?
– А в чем дело?
– Я бы предпочел написать книги до того, как меня начнут цитировать.
– Я же просто шучу!
– А я нет. Моя жизнь станет бессмысленной, если я узнаю, что именно напишу и изобрету в будущем. – Он бросил книгу обратно в витрину. – Все это – одна сплошная эпитафия!
Он заметил, что она переводит взгляд с него на старые фотографии в еще одной витрине, сравнивая его лицо с черно-белыми отпечатками.
– Да. Удивительное сходство, правда?
Она немного растерянно кивнула.
Уэллс подошел к двери кабины и потянул за какое-то кольцо. Из машины времени вылезло устройство в форме призмы, покрытое тонкой разноцветной пылью. Он стер ее и осмотрел устройство.
– Это что?
– Мой вариант деклинометра. Он выравнивает магнитные колебания во время полета. При этом он собирает вневременной осадок и время от времени требует чистки.
– А зачем он?
– Не дает машине свернуть в бесконечность.
– А чем плоха бесконечность?
– У нее нет начала и конца. Если ты туда попадешь, то там и останешься.
– А почему нельзя вернуться?
– Потому что неоткуда возвращаться, – мрачно ответил он. – Тебя навечно замораживает в искаженном времени.
– О! – задумчиво отозвалась она после короткого молчания и пристально на него посмотрела. – Ты определенно немало об этом знаешь, да?
Он покраснел и скромно потупился.
– Поняла! – воскликнула она, прищелкнув пальцами. – Ты услышал про эту выставку, почитал про машину времени, а потом прихватил меня, потому что боялся проникать сюда в одиночку, чтобы попробовать! Верно?
Он нахмурился.
– Неверно.
– И ты вовсе не Герберт Джордж Уэллс, ты просто оказался на него похож, верно?
– Опять неверно.
Он аккуратно вернул призматическое устройство на место, а потом забрался в кабину.
Она пошла за ним.
– Эй, все нормально. Я всегда готова попробовать что-то новое.
Обидевшись, он не стал ей отвечать и раздраженно нахмурился, глядя на панель управления. Стеклянные окошки измерительных приборов настолько потемнели от времени, что прочитать показания было нельзя. Маленькой отверткой он снял окошки и отшвырнул в сторону. Они разбились с тихим звоном.
– Что ты делаешь?
– Использую скудные, но имеющиеся под рукой средства для того, чтобы исправить недочеты конструкции.
Он осмотрел панель управления. К счастью, ручки, включавшие и соединявшие энергетические поля двигателя, были керамическими и пережили разрушительное действие времени. Капелька масла, нанесенная на каждую, смазала бронзовую пружину под ними, облегчив перемещение ручек.
Наконец, очередь дошла до рычага вращения, застывшего в восточном положении. Проклиная собственное недомыслие, в результате которого этот важнейший рычаг оказался изготовлен из низкокачественной стали, он вылил на него остатки масла и начал тянуть, бормоча викторианские ругательства. В конце концов он попытался сдвинуть его ударом ноги. Рычаг вращения не шелохнулся. Он повернулся к Эми, слабо улыбнулся и развел руками:
– В настоящий момент я не в состоянии отремонтировать рычаг вращения. Следовательно, мы можем отправиться только в будущее.
– О! – Она на секунду задумалась, а потом беспечно заявила: – Да и зачем возвращаться в прошлое и менять историю?
Он снова проигнорировал ее слова и указал на вращающееся кресло:
– В когда, мисс Роббинс?
– В субботу, – весело отозвалась она. – Давай отправимся в субботу. Я же не хочу совсем терять контакт, правильно? И остаться без уик-энда.
– Хорошо, – вежливо согласился он.
Он повернулся и, щуря глаза на лимбы, очень тщательно установил нужные показатели, пользуясь тоненькой отверткой. Сверив часы в кабине со своими цифровыми, он наконец выпрямился.
– Сколько это займет?
Она спокойно устроилась в кресле.
– Путь в три дня? – Он выгнул брови. – Ровно четверть секунды.
Она рассмеялась:
– Не может быть!
– Ты не веришь, что она работает, да? – взорвался он. – Ты просто считаешь, что я просто чертов дурень, копающийся в бесполезной руине из музея, да?
– Я такого не говорила.
– А говорить и необязательно.
Он закрыл и запер дверь, втиснулся рядом с ней, пристегнул их обоих – и повернул выключатели, а потом покосился на нее. Чувствуя себя отомщенным, он мрачно усмехнулся: в этот момент на ее лице отразился глубочайший ужас. С тем же успехом она могла сказать: «А что, если каким-то чудом этот сумасшедший англичанин прав?» Он забарабанил пальцами по подлокотнику из красного дерева в ожидании знакомого завывания электромагнитных энергетических полей, разгоняющихся и пересекающихся.
– Ну и?
Теперь наступила его очередь тревожиться: ожидаемого шума не было. Он отключил все устройства, а потом попробовал включить снова.
Ничего не происходило.
– Похоже, тут небольшая проблема.
– В чем?
– Она не работает.
– Черт! – Эми вздохнула. – А я уже было решила, что стану первой настоящей Алисой в Стране чудес.
Тут ему в голову пришла страшная мысль, от которой его прошибло холодным потом. А что, если он застрял в чужом времени?
С посеревшим лицом он поспешно отстегнулся, выскочил из кабины и бросился к двигательному отсеку. Поспешный взгляд на окружавшие их витрины его не успокоил. Ему подумалось, что кто-то другой – например, Гриннел или даже Престон притворились им и продолжили его карьеру. Он поднял крышку кожуха и осмотрел двигатель, подсвечивая себе тонким лучом фонарика. При этом руки у него так тряслись, что луч света резко дергался. Он ни черта не видел! Глубоко вздохнув, он взял себя в руки, после чего начал проверять провода, шедшие от выключателей к маховику и импульсному генератору. Все оказались в хорошем состоянии. Тогда он задался вопросом, способна ли его машина преодолеть столь крошечный отрезок времени, как три дня. Он сказал себе, что никакой разницы быть не должно. Конечно, включение ровно на четверть секунды – дело непростое, но не выходит за рамки возможностей его устройства.
– Я сейчас кое-что поняла, – прошептала она у него за спиной. – Ничего более нелепого я в жизни не делала.
– На твоем месте, – парировал он совершенно спокойно, – я бы счел согласие пойти со мной на ленч гораздо более серьезной ошибкой.
– Послушай, тебе не кажется, что этот… этот спектакль чересчур затянулся? – Чуть помедлив, она посмотрела в сторону выхода. – Признай, это просто бред!
– Называй как хочешь.
– Пожалуйста, давай отсюда уйдем! Сюда ведь в любую минуту могут войти.
– Милая моя, я не намерен уходить отсюда, пока не выясню, что случилось с моей машиной времени, – заявил он. – Для тебя выбор – это вопрос доверия. Для меня решение носит просто глобальный характер.
Он продолжал работать. Руки и лицо у него почернели от смазки.
– Одна я не пойду!
– Как знаешь.
– Ну же, Эйч Джи! Давай уйдем!
Он не отозвался.
Она привалилась к боку машины, закрыла глаза и начала кусать губы.
Уэллс просунул руку в раму реверса, проверяя, не застрял ли там какой-то обломок. Все вроде было чисто и свободно, хорошо смазано… никаких заусенцев от трения… никаких посторонних металлических осколков, которые могли бы застрять в зубцах сцепления… Постойте-ка! А это еще что за черт? Перебирая пальцами, он ощупал цилиндрический предмет: он висел свободно, однако был закреплен. А вот ему здесь не место!
Он высвободил руку, порылся в неудовлетворительных инструментах – и нашел полотно ножовки. Просунув гибкую полоску стали внутрь рамы, он старательно перепилил ненужный предмет. С тихим звяканьем он наконец упал на днище. Вытащив его наружу, он посветил на него фонариком.
Это оказался небольшой замочек.
Он ничего не понимал, так как пытался вспомнить нечто еще не произошедшее.
– И за каким дьяволом мне понадобилось запирать двигатель?
– Что?
– Вот почему он не работал. – Он продемонстрировал Эми замок. – Зубчатая передача была заперта, и шестеренки не вращались.
– Зачем ты это сделал?
Он вынырнул из-под крышки, опустил ее и выпрямился.
– Не уверен, что это я. Поскольку этого еще не произошло, то я точно не знаю, кто именно поставил замок.
– Объясни мне, пожалуйста, одно, – попросила она. – Как ты мог попасть сюда на машине, если эта чертова штука не работала?
Он ухмыльнулся:
– А она работала… когда я уходил.
Эми воззрилась на него, потеряв дар речи. Она даже не сопротивлялась, когда он взял ее за руку, завел в кабину и снова пристегнул их обоих к креслу. Она была совершенно ошеломлена вытекающими из его последних слов следствиями. Эйч Джи снова повернул выключатели. Послышалось характерное тихое гуденье, и он почувствовал радость и облегчение. Так как индикатор готовности не работал, он выждал двадцать секунд, дожидаясь, чтобы шум работающих вхолостую полей начал звучать правильно. Затем он устремил на нее вопросительный взгляд.
Она посмотрела на него, удивляясь шуму, а потом сглотнула и кивнула.
Обозначив губами поцелуй, он ей подмигнул. А потом он решительно толкнул руль ускорения вперед до упора.
* * *
Стивенсону пришлось стискивать колени, чтобы не начать ее лапать прямо в машине по дороге к ее квартире. Он то и дело бросал на Маршу быстрые взгляды, пытаясь определить, чувствует ли она то же, что и он. «Порнушка» (как она это назвала) оказалась неожиданностью для них обоих. Там было показано, как культисты из секты поклоняющихся пустынному солнцу насилуют прелестную пятнадцатилетнюю девочку. Все завершалось оргией поклонения сатане.
Стивенсон был невероятно возбужден. Он пытался понять, следует ли ему к ней прикасаться. В конце концов это ведь она предложила такое развлечение. Потом он решил, что надо подождать, чтобы она сделала первый шаг. Он боялся отказа. Он боялся изумленного возмущения. Смотреть – это далеко не участвовать. Он не мог прямо наброситься на эту Маршу Макги, поскольку она явно не была профессиональной шлюхой. Ох, но как же ему хотелось это сделать!
– Ну как? – спросила она. – Понравилось?
«Разве такое могло не понравиться? – подумал он. – Это чудесное, бесценное произведение искусства! Блестящая черная жемчужина, которую можно швырнуть в мерзкий глаз морали и всего женского рода! Да я в восторге!»
– На мой взгляд, это было весьма интересное и непростое произведение, – сказал он вслух.
– Ага. Под конец был небольшой перебор. Я бы удовлетворилась простым и добрым старомодным сексом. Но должна признать, мозги мне это вывернуло.
Когда они вернулись к ней на квартиру, Марша сменила музыку, поставив нечто под названием Элис Купер. Это именование было Стивенсону незнакомо, но звуки ему понравились больше, чем предыдущие. Она налила им выпивку и объявила, что они выкурили последнюю травку. Казалось, ее удивило, что у него при себе нет ни травы, ни каких-либо других наркотиков. Но, подумав, она пожала плечами.
– Наверное, сложно пройти таможню и службу безопасности с тем, от чего ловишь кайф.
– Совершенно верно, – кивнул он.
Она засмеялась:
– Могу поспорить, если бы все разрешили, то никто ничего не стал бы и трогать.
Тут она снова встала и начала рыться в комоде в спальне. Вернулась она с пузырьком с белым порошком и крошечной серебряной ложечкой, ручкой которой служило изображение совокупляющихся мужчины и женщины.
Он ухмыльнулся, опознав в веществе из пузырька кокаин – стимулирующее средство, которым он частенько пользовался в студенческие годы. Он с удовольствием вспомнил спортивные достижения, которые ему удавались под воздействием этого наркотика. Один раз он вырвался из драки за мяч в матче с Оксфордом и, сшибив пять их лучших игроков, пронесся по полю, набрав решающие очки. Однако он никогда не позволял себе баловаться наркотиком во время вылазок в Ист-Энд. Он опасался, что кокаин заставит его забыть об осторожности ради бездумной невоздержанности.
– Занюхаешь?
– Предлагаешь понюшку? – благожелательно уточнил он, стараясь не выказывать возбуждения.
– Да как ни назови!
Ее голос дрожал от нетерпения.
– Это же кокаин, да?
– Причем отличный. Босс привозит на яхте и продает мне граммульки по дешевке.
– Тогда – да, спасибо.
Стивенсон приглашающе наклонил голову. Марша зачерпнула дозу и поднесла ложечку к его носу. Он зажал одну ноздрю и быстро втянул в себя порошок. После второй затяжки он рухнул на диван. Кровь его бурлила, в голове резко прояснилось. Он не заметил, что у него на верхней губе под носом остался след порошка. Стивенсон услышал, как она несколько раз занюхала порошок и шумно вздохнула. А потом наклонилась над ним и медленно слизала кокаин с его губы.
Это было так невероятно эротично, что он не в состоянии был пошевелиться и ответить тем же. Она легла на диван и повернулась к нему.
– Вечер был чудесный! – воскликнул он.
– Угу, – кивнула она.
– Фантастический флирт! Просто чудесная возможность двум выдающимся индивидуумам подготовиться к… э… освященному временем моменту?
– Да уж.
– Знаешь, Марша, мне кажется, что я целую вечность пребывал за твоей спиной – и теперь ты вдруг повернулась ко мне лицом и признала мое присутствие.
– Как скажешь.
– Ты… ты не желаешь, чтобы мы отдали должное… отметили твое признание и мою скромную готовность…
– Угу.
– Тогда почему бы нам… – У него внезапно пересохло во рту, так что он бурно раскашлялся. – Прошу прощения.
Стивенсон вскочил, бросился в надежное убежище – ее ванную комнату – и посмотрел на себя в зеркало. Он часто дышал, из носа лило, зубы судорожно сжимались. Он внезапно понял, что кокаин оказался отнюдь не таким чистым, как она обещала. К нему было подмешано еще какое-то вещество, которое сейчас вмешивалось в его мыслительные процессы. И тем не менее ему было так хорошо! Однако вопрос был не в наркотике. Проблема была в том, что он еще ни разу не просил женщину о сексе, небрежно не предложив ей перед этим золотую монету. Даже та шалость с сестрой началась по ее предложению. Эта Марша Макги – не проститутка. Да, по викторианским меркам она, может, и считалась бы распущенной шлюшкой, но деньги она явно не берет. Ну и что, дьявол забери? Если она делает это бесплатно, то она дура.
Он шмыгнул носом, выскочил из ванной и захлопнул дверь. Он просто возьмет и спросит: не хочет ли она с ним лечь? Совокупиться? Прелюбодействовать под омерзительные звуки Элис Купер?
Он вышел из коридора и осипшим гортанным голосом начал:
– Марша…
Замолчав, он достал свои карманные часы и открыл крышку: ему не требовалось произносить ни звука.
Она раскинулась на диване, согнув одну ногу в колене и спустив другую на пол, описывая носочком круги. Руки она закинула за голову, и ее волосы рассыпались по ним лепестками. Марша озорно улыбалась ему: за время его недолгого отсутствия она сняла с себя всю одежду.
Он дал волю беззвучному, леденящему безумию.
* * *
Эми чувствовала себя невероятно усталой и слабой. Она подняла голову, открыла глаза – и инстинктивно бросила взгляд на часы. Они показывали 10.23.45. Всего несколько секунд прошло с того момента, как Эйч Джи передвинул рычаг вперед. Он вытащил ее из кресла, и она привалилась к стенке кабины. Металл казался теплым, что ее удивило: она ожидала, что он будет холодным. А еще из-под обшивки слышались скрипы и потрескивания, что было даже более дико. Она попыталась вспомнить, что происходило после того, как рычаг со щелчком встал на место, однако промежуток времени был слишком коротким, слишком маленьким. Она туманно отметила бешеный вихрь ярких красок – а потом волну темноты, но и только.
Они отошли от машины времени. К Эми вернулись силы – и она быстро обвела взглядом выставочный зал. Все казалось прежним. Да и сам Уэллс вроде не изменился. И вообще – чем это он сейчас занят? Вставляет и поворачивает маленький ключик на штуке с маркировкой «ФОВ» над дверной ручкой? А, ладно…
– Ничего не изменилось, – уныло констатировала она.
– Мы же отправились всего лишь в субботу, помнишь?
Он щедро растянул губы в улыбке Чеширского Кота.
Неужели она стала первой настоящей Алисой? Неужели действительно прыгнула вперед во времени? Она нахмурилась, не желая в это поверить – и в то же время понимая, что что-то произошло.
– Что ты сделал?
Голос ее прозвучал решительно и четко.
– Перевез тебя в воскресенье.
Он казался совершенно спокойным – даже не дергал себя за ус.
– У меня складывается впечатление, – возразила она, – что ты никуда меня не отвозил.
– А, – беззаботно отозвался он, – ты находишься в том же месте. Просто сейчас вечер субботы, а не вечер среды.
Ей хотелось заявить, что это чушь, но она просто вздохнула, решив не мешать ему доиграть спектакль.
– Пошли! – прошептал он отрывисто.
Она последовала за ним к краю круглого зала: он запомнился ей достаточно хорошо, ведь они были здесь совсем недавно! Там оказалось пусто. Пока они замерли у стены, она слушала, как часы отсчитывают минуты. Наконец он взмахнул рукой и повернул направо. Она не пошла за ним, заметив на стойке справочной рядом с чашкой остывшего кофе сложенную газету. Ей было очевидно, что подстроить такое Эйч Джи никак не мог: все это время она постоянно находилась рядом с ним. Не дав ему времени возразить, она смело направилась к стойке. Там оказалась часть утреннего выпуска «Кроникл» – и ее глаза тут же стали искать дату.
– Суббота, 10 ноября 1979 года.
Она ахнула и отшатнулась. «О боже! – подумала она. – Неужели можно так просто прыгнуть через дни, а потом вернуться в свое время и стать пророком?»
Сомневаться в подлинности газеты не приходилось. Герберт не играл спектакль, он не лгал – он был так же искренен, как Антоний с Клеопатрой, как Ромео с Джульеттой. Она подняла голову – изумленная, ошеломленная – и увидела, как он настороженно идет к ней. Значит, он действительно писатель Герберт Джордж Уэллс – и она уверена в том, что он ее любит. Она снова посмотрела на газету. Да, она не обманулась: число то же. Немного успокоившись, она стала листать газету, чтобы узнать, что же важного произошло к субботнему утру, по мнению этого непререкаемого авторитета, «Кроникл». Первая страница оказалась в самом низу – и, взглянув на нее, Эми снова ахнула.
Она плюхнулась на стул у стойки, прижав ладонь ко рту, содрогаясь от страха и тошноты. Этот заголовок навсегда запечатлеется в ее памяти.
– Что случилось? – спросил Герберт Джордж.
У нее едва хватило сил указать пальцем. Он проследил за ее жестом, уставился на газету… и шумно выдохнул. Лицо у него сначала мертвенно побледнело, а потом побагровело.
– Посмотрим! – прошипел он. – Это мы еще посмотрим!
– Что нам делать? – пролепетала она.
– Как – что? Изменять будущее!
Сложив газету, он сунул ее в карман, а потом подхватил Эми под руку и потащил обратно к машине времени. Сейчас она была жива – и хотела бы сохранить этот драгоценный дар навечно. Она не знала, о чем он думает или что может сделать, но все ее мысли занимала ее собственная судьба. Забравшись в кабину, он дернул рычаг вращения, чтобы он вернулся на место и они смогли переместиться в прошлое.
Да, она никогда не забудет эту газетную шапку: «Сан-Франциско Кроникл», суббота, 10 ноября 1979 года. «ДЕВУШКА, ДЕЛАВШАЯ КАРЬЕРУ, УБИТА. Четвертое убийство в стиле Потрошителя поставило полицию в тупик». Не было никакой ошибки в фотографии жертвы и подписи под ней:
«Служащая Банка Англии Эми Кэтрин Роббинс».
