Глава 10

Когда они наконец укрылись у нее в квартире, Уэллс долго не выпускал Эми из объятий, хотя держалась она поразительно стойко. Ему было очевидно, что само по себе путешествие во времени произвело на нее глубочайшее впечатление. Это вкупе с потрясением, вызванным той газетой, кого угодно ввергло бы в истерику. «Эми сильная, – подумалось ему. – И слава богу за это».

Наконец он почувствовал, что она немного расслабилась в его объятиях.

– Все хорошо?

Она кивнула, не поднимая головы с его плеча.

– Поговорим?

– Ты ведь не скажешь мне, что я только что вынырнула из кошмарного сна.

– Извини, не скажу.

Она вздохнула:

– Ну, я не собираюсь тебя в чем-то винить. Никто меня не заставлял с тобой общаться.

– Наверное, мы могли бы просто скрыться, – сказал он, задумчиво отводя взгляд.

– Что?

– Я не люблю отступать, и мне противна мысль о том, чтобы предоставить Лесли Джону Стивенсону свободу действий в этом прекрасном городе, но при самом плохом повороте событий мы сможем убраться отсюда на «Утопии» до момента твоей смерти. Или, наверное, даже на авиалайнере.

– Что ты хочешь сказать?

– Одну простую вещь: мы можем избежать твоего убийства, – ответил он ровным тоном. – И тем самым мы успешно изменим будущее, что и следовало доказать.

На секунду она обрадовалась, но блеск ее глаз почти сразу же потух.

– А что, если мы не сможем ничего изменить? Что, если это безнадежно? Ты же знаешь старую поговорку: чему быть, того не миновать.

Он скептически выгнул брови.

– Если ты не возражаешь, то я обошелся бы без всей этой чепухи насчет предопределения. Я твердо верю, что человек способен управлять своей судьбой.

– Я просто не хочу умирать!

Ее голос задрожал. Она прикусила губу.

– Эми, ты не умрешь! Свобода воли существует. И я уже изменил будущее, прибыв сюда на машине времени и познакомившись с тобой.

– Извини.

Он не стал ей напоминать, что Стивенсон тоже изменил будущее, совершив два диких убийства.

Тут он вспомнил, что у него в кармане пиджака лежит газета из будущего. Он развернул ее на обеденном столе и стал внимательно читать, надеясь, что в статье обнаружатся какие-то подсказки относительно местопребывания Стивенсона. Их там не было, но журналист пересказал мерзкие деяния Стивенсона, совершенные до убийства Эми.

– Хм…

Он пропустил строки, касавшиеся восточной проститутки из массажного салона: об этом он уже знал. С ужасом и интересом он прочел о том, что Стивенсон сотворил с довольно хорошенькой продавщицей по имени Марша Макги. Однако большая часть статьи, где не рассказывалось об Эми, была посвящена смерти некой Долорес Кларк, дочери известного и богатого чернокожего адвоката. Тело девушки нашли в парке Джона Макларена рядом с парковкой, располагавшейся между озером и проездом Джона Ф. Шелли, около трех часов ночи в четверг, 8 ноября, – примерно через полчаса после самого убийства, по мнению полицейских экспертов. Уэллс нажал кнопку часов. Было 11.30 вечера. Долорес Кларк предстояло умереть меньше чем через три часа.

Он резко поднял голову. У него в голове начал складываться план. Отличная идея: совершенно четкая, простая и надежная.

Он встал и вернулся в гостиную.

– Что?

– Клянусь: я, похоже, придумал!

– Правда?

В ее глазах сияла благодарность.

– По словам субботней «Кроникл», доктор Стивенсон уже успел совершить еще одно убийство. Жертву зовут Долорес Кларк – и она умрет через считаные часы.

– Со всем моим уважением (и я это серьезно), но какое это имеет ко мне отношение?

– Самое прямое.

– Объясни.

– Если мы предотвратим это зверское убийство, тогда и твоя смерть не состоится, просто потому что станет невозможной.

– Другими словами, мы перекроем ему дорогу.

– Вот именно.

– Но как это сделать?

– Мы точно знаем, где и когда состоится ее убийство.

Ее глаза округлились. Секунду она молча взирала на него, а потом медленно кивнула, соглашаясь.

– Это… это гениально! – прошептала она, а потом засмеялась от облегчения. – Все будет хорошо, да?

– Дорогая моя, – ответил он, – для человека нет ничего невозможного. Надо просто мыслить позитивно.

– Ты просто потрясающий!

– Сколько добираться до парка Джона Макларена?

– Двадцать минут. Самое большее.

– Раз у нас масса времени, то почему бы нам не отправиться в час тридцать?

Она радостно кивнула.

– А тем временем предлагаю отдохнуть. Мне лично хотелось бы выйти на битву с судьбой со свежими силами.

– А если мы проспим? – спросила Эми.

Она пристроилась к нему, так что ее грудь прижималась к его руке.

Он тихо засмеялся:

– Ты, дитя современности, боишься проспать?

– А что в этом странного?

– У вас есть часы, которыми управляет могучий и бесконечный электрон! – объяснил он экспансивно. – Они не отстают, и сигналы их будильника не смолкают.

– Если не отключают электричество.

– О! – Он быстро покосился на нее, почувствовав себя ужасно глупо. – Да. Конечно.

– Нам необязательно спать.

– Да как же я, к черту, засну? – укорил он ее. – Я ведь теперь глаз не отведу от этих проклятых часов, все два часа ожидая, что электричество отключится!

– Я хотела сказать, что есть другие способы расслабиться.

Она положила руку ему на колено – и вдруг замерла.

– А интересно… – начала она.

– Что именно?

– Когда все закончится, надо будет снова пробраться в музей и попробовать.

– Что попробовать?

– Заниматься любовью, дурачок! Можешь себе представить, как это получится в бесконечности?

Он изумленно воззрился на нее:

– Да это просто потрясающая идея!

Рядом с Бродвеем и Коламбас-стрит работал клуб, где иногда проходили дискотеки. Его фасад, отделанный искусственным черным мрамором, был зажат между двумя более крупными зданиями. Клуб намеренно устроили в узком боковом переулке, чтобы создать впечатление интимного и необычного уголка. Помимо звукоизолирующей входной двери блестящую черную поверхность нарушала только зеленая неоновая вывеска с буквами, составившими длинный прямоугольник.

Приглашение посетить «БАЛ ЗЕЛЕНОГО СВЕТА» мигало каждые тридцать секунд, намекая, что внутри ждет ультрасовременная ложь, и в то же время маня войти, заплатить пять долларов за коктейль и убедиться в этом самостоятельно.

Лесли Джон Стивенсон беззаботно сидел за столиком внутри и пил джин. Он лениво наблюдал за молодыми парочками (и необязательно разнополыми), танцующими перед занавешенной сценой. Мужчины – некоторые в броских костюмах-тройках – крутили своих партнерш, словно это были куклы, созданные для экспериментов. Стивенсон предположил, что видит современный менуэт. Скорость была, несомненно, большей, чем в семнадцатом веке, но, как он решил, элементы цинизма и развратности оставались прежними. Некоторые вещи не меняются.

Сделав небольшой глоток, он откинулся на спинку стула. Ему приятно было расслабиться по завершении. Приглашающие движения танцующих напомнили ему, как Марша Макги покачивалась в такт музыке у себя в квартире. До того.

Ему вспомнилось ее лицо – и как менялись его выражения. Сначала, когда он начал ее бить, она отреагировала приливом страсти, но потом, когда поняла, что сила его ударов перешла за границы похотливой причуды, ее глаза испуганно округлились. И, наконец, когда он ударил ее сжатым кулаком, – боль, ужас и полная беспомощность: она была обнажена, придавлена его телом – и он был в ней. Она начала кричать, но он почти сразу же перерезал ей горло и оборвал ее жизнь.

Завершив свой кровавый ритуал, он вымылся в старенькой ванной Марши, а потом ушел из квартирки и взял такси до Рашен-Хилл. По выясненному адресу он нашел квартиру Эми Роббинс и вскрыл замок на ее двери. К его изумлению, ее там не оказалось: он предполагал, что работающая девушка должна была лечь спать рано, чтобы отдохнуть перед трудовым днем. Он ошибся. Сначала он собрался дождаться ее возвращения, но потом начал нервничать. А что, если она вообще не придет домой? Учитывая позднее время, такое было вполне возможно. Действительно, скорее всего она прямо сейчас где-то с кем-то совокупляется, если вспомнить про аморальность этих современных женщин.

Тогда он удалился так же незаметно, как и пришел, спокойно сознавая, что время на его стороне. Эми Роббинс нет дома – ну и что? Он вернется следующей ночью.

После этого он направился в Норт-Бич – и обнаружил клуб «Бал зеленого света».

Музыка смолкла, танцевавшие вернулись за свои столики. Церемониймейстер произнес в микрофон:

– Леди и джентльмены, «Бал зеленого света» с гордостью вам представляет: впервые в Сан-Франциско, «Убийцы домашних животных»!

Под жидкие вежливые аплодисменты занавес раздвинулся, открывая группу худых высоких музыкантов в черных одеждах, с густо забеленными лицами и лиловыми губами. На подставке за их спинами стояла серебряная клетка. В ней находилась блондинка в струящемся платье-сорочке. Стивенсон заинтересованно подался вперед.

Группа начала со сложной оратории под названием «Блюз кровавой лихорадки». Зал сотрясали децибелы из громадных усилителей. Лучи прожекторов вспыхивали и сияли. Стивенсон был заворожен: ему показалось, что сам сатана был бы рад явиться на эту сцену.

На середине композиции один из певцов выпустил женщину из клетки и начал водить на поводке. Другие музыканты толкали ее, выкрикивали в ее адрес ругательства. Некоторые даже отвешивали ей пощечины. В финале они сорвали с нее платье, связали, а потом обильно полили алой жидкостью (Стивенсону хотелось надеяться, что это настоящая кровь).

Когда гитары взяли последние аккорды, певец толкнул женщину на пол, наступил на нее, а потом поволок по сцене за кулисы, оставляя позади нее темно-красный след, залитый зеленым светом. Стивенсон вскочил и начал бурно аплодировать, требуя повторения на «бис», тогда как большинство зрителей остались сидеть, глядя на происходящее с иронией или отстраненным недоумением. Казалось, музыканты не ожидали, что один из посетителей с таким энтузиазмом примет их первую заявку на музыкальный хоррор: они сами опасались, что зашли слишком далеко.

Когда «Убийцы домашних животных» закончили выступление, Стивенсон подумал: «А почему бы и нет?» Он не убивал двух женщин в одну ночь с сентября 1888 года. То было время, когда ему хотелось не только продемонстрировать свою мужскую силу, но и (спасибо занятиям по общей хирургии) некоторые другие недавно приобретенные навыки. Тогда Лондон впал в панику. Так почему бы не предоставить великолепному Сан-Франциско такие же возможности?

– Потанцуем?

Он повернулся. Позади него, поджав под себя ноги, сидела девушка, которой еще секунду назад там не было.

– Я Долорес, – улыбнулась она.

Он был удивлен и неприятно поражен: она сама к нему подошла! Больше того, она была черная, а он еще никогда не имел дела с цветными женщинами. У нее были необычные глаза, курносый нос и полные сочные губы. Формы были менее пышными, чем у Марши Макги, – скорее эта Долорес была миниатюрная и стройная, почти как азиатка. Волосы были заплетены в десятки косичек, и необычная прическа заставляла ее казаться одновременно и искушенной горожанкой, и дикаркой.

Наряд ее тоже заслуживал внимания. На ней были надеты шелковые шаровары, заправленные в ботфорты из крокодиловой кожи. Вместо блузки на ней была надета майка цвета мха с рекламой клуба, в котором они сейчас находились. Запястья были унизаны тонкими браслетами, звенящими при каждом движении, а длинную шею украшала нитка жемчуга, демонстративно-небрежно завязанная.

Ему подумалось, что эта чернокожая девица окажется интересной партнершей. А почему бы и нет? В девятнадцатом веке их обоих осудили бы за сближение, но, похоже, теперь это было не так. Он наблюдал – причем с некоторым одобрением – за непринужденным смешением рас в 1979 году. Это казалось вызовом устоям веры, общественному устройству и законам Матери-Природы – и потому подобающим адскому миру. Тогда не пора ли ему принять в этом участие? Кроме того, эту девушку окружала аура изысканности и очарования, говорившая о богатых родителях. Она определенно ступенькой выше Марши Макги, продавщицы из среднего класса. Да – решено.

– А я – Лесли Джон.

Стивенсон встал и вышел с ней на площадку для танцев. Они начали танцевать. Поначалу он двигался неуверенно, а потом закрыл глаза, чтобы почувствовать музыку. Он откинул голову назад и влился в жесткий ритм музыки. Он притянул Долорес ближе и стал крутить туда-сюда, представляя себе, что она – раскачивающаяся кобра с раздутым капюшоном, как та, которую он когда-то видел в Зоологическом саду парка Риджентс. Его видения стали ярче: она была то смертоносной рептилией с равнин Кашмира, то гурией, чувственной темнокожей девственницей из мусульманского рая. Что это отведено назад: ядовитые зубы или ее ноги? Его танец стал бешеным: он тоже вообразил себя коброй. У них брачные танцы. Скоро они сплетутся, обменяются ядовитыми укусами страсти и впрыснут друг другу яд.

Лесли Джон открыл глаза. Всмотревшись, он увидел, что Долорес явно приятно удивлена тем, как быстро он освоил этот танец. Он ухмыльнулся. Скоро они это отпразднуют.

Будильник зазвенел.

Они оба моментально очнулись, уставившись друг на друга. Эйч Джи развернул руку, посмотрел на свои часы – и убедился, что они показывают час ночи. Он облегченно вздохнул, повернулся и отключил ее будильник (сигналом была мелодия, казавшаяся нелепо неуместной в такой час). Оба встали с постели. Эми ушла на кухню, чтобы приготовить ему чай, а себе – кофе. Он зашел в ванную и плеснул в лицо воды, которая в середине ночи оказалась неожиданно холодной.

– Черт! – вырвалось у него.

Тут он решил принять горячий душ: у них с Эми был запас времени.

Стоя под теплой водой, он вдруг почувствовал сомнения и тревогу. Его способ остановить мерзкого Стивенсона казался божественно простым, но не позволил ли он своему оптимизму отключить Аристотелеву логику? Конечно, он первый в истории человечества покоритель времени, но это не означает, что он способен победить судьбу или причину и следствие. Конкретнее, он не может объяснить содержание субботнего утреннего выпуска газеты иначе чем… как это Эми выражалась?.. «прогнувшись под» предначертание, а этого он делать не собирается. «Свобода воли» – это та песня, которую он мурлычет еще со школы, как и все выдающиеся британские мыслители.

Он намылился – и снова нахмурил брови, мысленно проклиная апостола Павла, Фому Аквинского и всю компанию блестящих пессимистов-богословов Католической церкви. Это тоже не помогло: образ газеты упорно возвращался в его мысли. Как это объяснить? Долорес Кларк погибла – и Эми тоже зверски убита. Таковы были / будут факты! Как с этим бороться? А что, если знание будущего и гроша ломаного не стоит?

Внезапно он шумно выдохнул. Как это он раньше не сообразил? Вся его методика четвертого измерения базируется на том, что сферы времени геометрически высятся одна над другой, словно громадная поленница. Все время во вселенной перманентно; события непрерывно происходят снова и снова, точно так же, как атомы и электроны не прекращают своего танца в вечном вихре. (Если бы время и события были не такими, если бы они были вре́менными, а не временны́ми, то путешествие в прошлое или будущее было бы абсурдным и бесполезным, ибо того времени не будет и, следовательно, некуда будет отправляться.) А раз время, события, причины и следствия перманентны, то это значит, что Эми – да и он сам тоже – где-то во вселенной уже мертвы. Значит, то, что они обнаружили в будущем, – это старое событие, возможно, повторенное бесчисленное количество раз. Тогда космический масштаб того, что они с Эми собираются сделать, просто ошеломляет! Когда он помешает Стивенсону совершить убийство, он бросит камень в мифическое Море Спокойствия. Круги разойдутся по вселенной, изменяя все на своем пути. Когда они достигнут берегов Вечности, то эти самые круги превратятся в приливную волну – и разобьют стены предопределенности раз и навсегда. Человек станет всевластным!

Значит, он не просто изменит примитивную «судьбу»: на самом деле он заменит прежнюю картину времени на новую. Одна газета уже напечатана в ближайшую субботу. Она пожелтеет, станет хрупкой от времени и выпадет из космоса окаменевшей пылью того, что когда-то было – и чего больше никогда не будет. Ее заменит другая газета.

Эйч Джи вышел из душа умиротворенный, с широчайшей ухмылкой на лице. Он неспешно вытерся и начал одеваться. Его мысли неизбежно устремились к Эми – и он пожалел, что разбирается в эмоциях гораздо хуже, чем в научных вопросах. Успел ли он уже ее полюбить? И если он действительно ее любит, а она разделяет его чувство, то как они разрешат проблему принадлежности к разным столетиям? Он наблюдал смешение рас в 1979 году и принял его как естественное и неизбежное для великого американского эксперимента под названием «демократия». А вот смешение времен? Теоретически это должно получиться, однако он был достаточно опытен, чтобы понимать: в человеческих отношениях теория ни черта не значит.

Он нахмурился. Только бы эта история со Стивенсоном закончилась! Можно было бы забрать Эми с собой: ведь когда-нибудь ему придется вернуться в свое время и продолжить свою жизнь. Однако она никогда не пойдет на столь радикальную перемену. Нет, он уверен, что она не отправится в прошлое. Разве она сможет быть счастливой в девятнадцатом веке, если счастлива здесь? Как она станет терпеть викторианские идеалы и правила? Не говоря уже о тех ограничениях, которые его общество накладывает на женщин. Она не сможет работать на каком бы то ни было уважаемом посту. Больше того, она не просто женщина, она американка. Да ведь одна только общепринятая манера одеваться заставит Эми броситься обратно в 1979 год со всей возможной скоростью! А если в 1893 году она озвучит свое отношение к мужчинам и продемонстрирует женскую чувственность, ее опозорят во всех кругах Большого Лондона.

– Пфе! – воскликнул он, выражая свое отвращение к чопорному викторианскому миру.

К несчастью, если у нее появятся мысли о том, чтобы отправиться с ним в 1893 год, ему придется убеждать ее остаться здесь, в Сан-Франциско 1979 года. Так им обоим будет лучше. Они будут несчастны, но это сгладит время и требования повседневной жизни. И потом, он ведь сможет то и дело устраивать путешествия во времени: запрыгивать в кабину, закрывать дверь – и нестись в ее объятия. И да – это будет чудесно: тайком убегать на уик-энды или рождественские каникулы, чтобы проводить эти редкие мгновения с возлюбленной, которую от него отделяет восемьдесят шесть лет. А когда он улучшит проект и усовершенствует «Утопию», они смогут вместе отправиться в далекое будущее и ознакомиться с изменениями в неподражаемой жизни человечества. Кто знает? Возможно, перемещаясь в таинственном четвертом измерении, они смогут где-то найти настоящий Эдем, где смогут идти рука об руку, пока не отыщут райские кущи. Возможно, они оба откажутся от своего родного времени ради жизни в вечном блаженстве.

Он снова забеспокоился. А что, если – по какой-то необъяснимой основополагающей причине – он не сумеет спасти Эми от Стивенсона? Что, если он ошибся насчет уязвимости Рока? Что, если – эта мысль заставила его покраснеть – католики были изначально правы?

Эми в свободной теплой одежде ждала его в гостиной, обхватив руками кружку с кофе, над которым поднимался легкий пар. Эйч Джи вошел в комнату, увидел, что она одета, и кивнул:

– А, отлично. Ты готова.

– Чай на кухне.

Он зашел туда и налил себе чашку горячего бодрящего напитка. Туман над лужайками парка Макларена будет сейчас густым… его персональное поле решающей битвы, где для него и для нее решится столь многое.

Уэллс сел рядом с ней за стол и посмотрел на часы.

– Наверное, нам уже скоро надо будет отправляться.

Эми кивнула.

Он подергал себя за ус.

– Ладно. Для начала: мы в главном договорились? Например, насчет полиции?

– Если мы к ним обратимся, то они либо нам не поверят, либо появятся – и тогда Стивенсон просто сотворит свои мерзости где-то в другом месте.

– Совершенно верно. Следовательно, рассчитывать на полицию – значит дать судьбе шанс, так?

– Да. И нам нельзя предостеречь Долорес Кларк, потому что она с ним, а мы не знаем, где они.

– Таким образом, – торжественно провозгласил он, – мы проследуем к месту преступления. Итак, согласно газете, убийство произошло… – он замолчал и оторвал взгляд от газетного листа, – надо было сказать «произойдет», да?

– А может, «не произойдет»?

– А! Да. – Он помолчал, хмуря брови, после чего продолжил: – Как бы то ни было, событие, которого не будет, произошло приблизительно в половине третьего. Следовательно, нам следует постараться приехать заранее.

– А что именно ты собираешься сделать?

– Неожиданно показаться и помешать убить бедняжку! А что еще?

– Но как? Мы не вооружены.

– Я и не хотел быть вооруженным.

– Не понимаю.

– Милая моя, когда я явился к нему в отель, я, так сказать, первым кинул камень. Я унизился до его варварства – и проиграл. В одном он был прав: насилие заразно.

– Но бывают моменты…

– Посмотри на это так, Эми: первый, кто поднял кулак, – это тот, у кого иссякли идеи.

– Очень хорошо сказано, но Стивенсон крупнее тебя – и очень опасен! А что, если у тебя иссякнут идеи? И слова?

Он вздохнул. Сейчас это так и было. Но он тут же нашелся:

– Нас двое. И будущая жертва, конечно.

– Но в самом плохом случае?

– Наверное, твой автомобиль можно считать оружием. Он наверняка стал бы рассматривать его именно так. И… – закончил он неохотно, – хирургические инструменты Стивенсона можно обратить против него.

Эми накрыла его руку ладонью, устремив на него взгляд, полный сочувствия и заботы.

– Но во всем этом необходимости не будет, конечно, – добавил он отрывисто. – Ну, вот. Я готов.

За три минуты до намеченного времени они вышли из ее квартиры, спустились по лестнице и оказались на улице. Он вздохнул, осознавая, что в конечном счете его вера в себя и его чувства к ней – это его самое действенное оружие.

Прежде чем сесть в машину, он посмотрел на Эми – и увидел, что она улыбается ему, а глаза полны любви. Уэллс потрясенно подумал, что она, похоже, читает его мысли!

Эйч Джи залез в машину и удобно устроился на сиденье. Бросив на Эми взгляд, он поспешно отвел глаза: она все еще смотрела на него с такой нежностью, какая до этой поры ограничивалась только временем, которое она называла «сразу после».

– Я тоже, – тихо сказала она.

Они отъехали от дома. У края залива монотонно гудел туманный горн. Где-то в городе включилась сирена. В нескольких кварталах какой-то пес откликнулся печальным воем.

Лесли Джон Стивенсон и Долорес Кларк сидели вместе за его столиком, время от времени поднося к губам стаканы и прижимаясь друг к другу бедрами. Их головы почти соприкасались, чтобы можно было негромко переговариваться, слыша друг друга на фоне музыки. Она курила длинные темно-коричневые сигареты, выпуская дым мимо него. Время от времени дым начинал слоиться и затуманивать ее черты, делая их таинственными. Это ему нравилось.

– Ах, дорогая моя Долорес, – проговорил он, играя глубокими тонами голоса, – встреча с тобой стала для меня очень приятной неожиданностью.

Она рассмеялась:

– Аналогично.

– Тебе нравится? – спросил он, приопуская веки.

– Угу.

– Ну что ж. – Он осушил стакан и причмокнул губами. – Не стоит ли нам?

– Не стоит ли нам – что?

– Счесть остаток вечера шансом развить хорошее начало? Или возможностью отдать должное чудесному, неизвестному и неизведанному?

Стивенсон быстро ее поцеловал, чуть прикоснувшись языком к ее губам.

Долорес вздрогнула, прижалась к нему и с коротким смешком сказала:

– Ты говоришь, как танцуешь.

Они ушли из клуба и после банальных фраз насчет того, когда, где и как, он позволил ей вести себя к ее транспортному средству, которое оказалось (как и она сама) ухоженным, черным и элегантным. Сзади красовалась надпись «Порше 944».

Стивенсон устроился в уютном салоне рядом с ее стройным телом и с наслаждением втянул в себя пьянящий аромат дорогой кожаной обивки. Теперь он позволит этой стройной молодой темнокожей леди увезти себя куда-то – и получит огромное удовольствие. А назавтра он вернется на Грин-стрит, застигнет Эми Роббинс врасплох и похитит ее. Она приведет его к неподражаемому малышу-ученому, Уэллсу. А если она откажется помогать? Тогда он ее изнасилует – и она умрет, как и все остальные, кто были до нее.

Но это будет завтра. Сегодня время Долорес.

Он откинулся на роскошном сиденье и поправил на себе рубашку. Его спутница стремительно выехала со стоянки, вылетела на дорогу на второй передаче – и вскоре уже неслась по улице, разрывая воем двигателя тишину Пасифик- авеню.

Стивенсон положил левую руку на бедро Долорес и начал ее ласкать. Правой он достал карманные часы и принялся рассеянно их поглаживать.

Эми и Эйч Джи оставили позади Рашен-Хилл и по Джонз добрались до Маркет-стрит. Благодаря позднему времени машин было мало. Эми решила, что они попадут к парку Макларена быстрее, если поедут по автостраде, так что повернула в сторону Бэйшор, погрузившись в раздумья. Она ломала голову, пытаясь обнаружить ошибки в рассуждениях Уэллса. Однако можно ли сомневаться в том, что «А» существует, а затем следует «В», а все завершает «С»? И она напомнила себе, что если человек настолько гениален, что способен создать машину времени, то ему вполне по силам предотвратить пару убийств.

Она въехала на эстакаду и свернула на юг, двигаясь на умеренной скорости. Ни к чему рисковать штрафом за превышение скорости: сейчас это стало бы катастрофой. И потом, у них в запасе много времени.

Чем ближе был парк Макларена, тем меньше становилась ее тревога. Эми охватило странное возбуждение: ничего похожего она никогда не испытывала. Дело было не только в огромной важности их миссии и знании будущего, не только в спасении жизни какой-то девушки, а следовательно, и ее собственной, и даже не в шансе помешать самому знаменитому злодею. Скорее дело было во всем этом – и еще в одном: она безоглядно влюбилась в Герберта Джорджа Уэллса. Он – гений. Писатель и изобретатель, равных которому найдется не много. Прежде Эми никогда не задумывалась об идеальном спутнике жизни: у нее не существовало какого-то перечня необходимых качеств – и она не собиралась заводить его сейчас. Однако когда оказывается, что человек такого масштаба ею увлечен… Она была потрясена. Эми чувствовала себя как никогда сильной и способной на все.

Внезапно раздался громкий хлопок.

Сначала Эми показалось, что это выстрел. А потом она почувствовала, что машину ведет налево, – и поняла, в чем дело. Стараясь не потерять управление, она пыталась подавить волну паники – тошнотворное чувство, которое все нарастало в ней.

– Что за черт? – воскликнул Эйч Джи.

Левая передняя шина дико хлопала. Резина стремительно рвалась на неровном бетоне. Машину занесло влево, так что она чиркнула по ограничительной стенке, разделявшей южные и северные полосы движения. Эми резко вывернула руль вправо и затормозила. Машина остановилась на левой обочине.

Она смотрела прямо перед собой, не в силах пошевелиться. Сердце у нее колотилось, руки тряслись.

– Что случилось?

Он смертельно побледнел. Ему было ясно, что произошло нечто ужасное.

– Шина спустилась!

– Шина? Это можно починить?

– Это нужно починить!

Она выскочила из машины, открыла багажник, вытащила оттуда инструменты и домкрат и попыталась извлечь запасное колесо. Уэллс начал ей помогать, но, казалось, запаска застряла навечно. Создавалось впечатление, будто разработчик сделал углубление для запасного колеса слишком маленьким, и таким образом по недомыслию инженеров колесо оказалось на стороне неприятеля. В конце концов Эйч Джи все-таки удалось раскачать его и вынуть из багажника. При этом он ударился лодыжкой о бампер, взвыл от боли и выронил колесо. Оно покатилось по автостраде, и Эми пришлось за ним гнаться.

С расширившимися от испуга глазами она прикатила колесо обратно – и начала нудную операцию подъема машины с помощью домкрата.

– Чем я могу помочь? – спросил Уэллс.

– Ничем!

Он лихорадочно озирался.

– Если бы тут был телефон! Я бы сказал полиции ехать в парк Макларена!

– Если пройдешь вдоль автострады, – Эми действовала быстро, – то на обочине через каждые полмили стоит телефонная будка!

– Ясно. – Он двинулся было прочь, но тут же снова вернулся, судорожно сжимая и разжимая кулаки. – Мне нужно знать! Шины! Они часто спускаются?

– Такое бывает.

Она уже откручивала гайки.

– Часто?

– На это у меня ответа нет! – Она указала на испорченную шину. – Смотри! Протектор на месте! Колесо было в хорошем состоянии. Я не понимаю, почему так получилось!

Уэллс еще мгновение смотрел на нее, а потом повернулся и быстро зашагал прочь.

Эми снова занялась спустившимся колесом. Хрипло выдохнув, она сняла его с оси и отшвырнула в сторону. Попытавшись поставить запасное колесо, она обнаружила, что надо поднять машину еще выше, иначе ничего не получится. Она стонала, работая рычагом домкрата: ей казалось, что звук лопнувшей шины разнесся по всему четвертому измерению.

Эйч Джи бежал вдоль автострады. То и дело мимо проносились автомобили, сверкая на него фарами и завывая моторами.

Простой поворот судьбы.

Это же именно она? Или предначертание нанесло ответный удар? И, следовательно, обладает всезнанием? «Нет-нет, – сказал он себе, – пусть так думают священники. Просто у шины мог быть дефект отливки. Нагрузки были плохо рассчитаны. Под шину могло попасть что-то острое – возможно, зазубренный камень. Эми ведь говорила, что такое случается? – Тут он нахмурился. – Да, но почему именно в этот момент? Почему не раньше, когда они ехали в ресторан? Или в музей?»

У него не было ответа. Он обругал себя за пессимистический настрой, за отход от постулатов свободы воли.

От дальнейших сомнений его избавил телефон-автомат. Он быстро прочел инструкции на диске и вложил необходимую монетку. (При этом он неосознанно представил себе, как трудно ему будет обходиться в девятнадцатом веке без этого чудесного средства связи.)

Спустя какое-то время его соединили с дежурным отдела убийств. Он представился мистером Уэллсом из Лондона и поведал о срочности своего сообщения.

– Повторите, пожалуйста!

– Скажите лейтенанту Митчеллу, что вот-вот произойдет убийство девушки у озера в парке Макларена! Пожалуйста, срочно выезжайте туда!

– Повторите ваше имя еще раз, сэр!

– Уэллс! У-э-л-л-с!

Когда «Аккорд» пронесся по Мэнделл-стрит с Эми за рулем, Эйч Джи сверился с часами. Они показали два тридцать пять.

– Мы еще можем успеть! – крикнул он.

Машина ускорилась на крутом склоне – и они внезапно оказались в парке, летя по темному лесу на максимальной скорости. Уэллс видел, как напряжена Эми. Но она не закатывала истерики – и даже не сказала ни слова, и он восхищался ее стойкостью. Оставалось только надеяться, что в нужный момент он окажется не менее стойким. Если бы он сумел предвидеть спущенную шину, если бы они выехали из дома раньше, если бы… Он тряхнул головой. С приближением к решающему моменту учесть все переменные было невозможно. И тем не менее одержать победу можно было, только учитывая все повороты и неожиданности. Герберту Уэллсу отнюдь не хотелось, чтобы кто-то из них уподобился Кухуланну, самодовольному герою ирландского предания, символу трагической иронии, когда тот каждое утро на рассвете выходил на берег моря и вступал в бой с Атлантическим океаном, вооружившись тяжелым двуручным мечом. Только превратившись в слабого исхудавшего старика, неспособного поднять меч, этот воин понял, что волны бесконечны, а он сам – нет.

Эми свернула направо и сбросила скорость.

– Отключи фары! – резко приказал он.

Она послушалась.

– Когда окажешься у въезда на парковку при озере, остановись и дай мне выйти, а потом медленно двигайся к черной машине. Когда окажешься достаточно близко, используй свои фары как пушку.

Она судорожно сглотнула и кивнула.

Дорога сделала поворот – и Уэллс услышал, как Эми испуганно застонала. Машина остановилась. Закрыв лицо ладонями, она обмякла на сиденье. Мгновение он не мог понять, в чем дело, а потом увидел черно-белый патрульный автомобиль, стоящий рядом с какой-то машиной в дальней части парковки. Красно-оранжево-голубая мигалка отбрасывала разноцветные блики. Один из полисменов что-то отчаянно кричал в рацию. Второй стоял на четвереньках прямо на асфальте: его безудержно рвало. Вдали завывали сирены.

Уэллс уже знал: они опоздали.