ГЛАВА СЕДЬМАЯ
О странностях любви, привередливых фрейлинах, настойчивых мужчинах и неожиданных поворотах судьбы
— Вот скажи, чем я ей нехорош? — расстроенно спрашивал кого-то за кустами мужчина, в котором Бет по голосу опознала рыжего весельчака Мишеле и сразу же поспешила свернуть на боковую тропинку.
— Ты же не объясняешь всем влюбленным в тебя юным графиням и баронессам, почему воротишь от них нос? — устало буркнул в ответ Ительниз Габерд. — Ну попытайся послать ей цветы или спой, тут сейчас не осталось никого из тех придворных острословов, которые могли бы высмеять тебя за серенаду.
— Мне плевать на их плоские шуточки, — невесело пояснял все удаляющийся голос рыжего графа. — Я боюсь отпугнуть ее чрезмерной назойливостью.
«Когда это мужская настойчивость пугала не привыкших к вниманию бесприданниц?» — хмуро фыркнула Бетрисса и снова вернулась на центральную дорожку, ей нужно было добраться до той из клумб, на которой она заприметила сизые метелочки садовой мяты. Не самое сильное успокаивающее, зато хорошо знакомое, матушка Тэрлины постоянно пила мятный чай и всех убедила, что это лучшее средство от бессонницы и приходящих по ночам невеселых дум.
Конечно, проще было бы попросить горстку у прислуги, но они могут доложить Аньяте, а та забеспокоится, прибежит с вопросами. После памятного объяснения домоправительница считала своим долгом особо опекать Бет и смотрела на нее преданным взглядом верной собаки. И у мага нельзя попросить какое-нибудь немудреное зелье. Он о чем-то догадывается, и лицо сразу становится такое виновато-замкнутое, что пропадает всякое желание к нему подходить.
Клумба оказалась ближе, чем помнилось Бетриссе, и она споро срезала маленьким ножом пучок знакомых веточек. Добавила к ним для маскировки крупных лиловых колокольчиков и дюжину нарядных ромашек, завязала получившийся букет платочком и повернула назад.
Но не успела сделать и нескольких шагов, как дорогу ей уверенно заступил подтянутый, хорошо сложенный мужчина, в котором старшина кадеток сразу узнала собственного мужа. В отлично сшитом дорогом костюме и отделанной торемскими кружевами белоснежной рубашке он казался минуту назад сошедшим с крыльца модного портного и выгодно выделялся среди оставшихся в Беленгоре господ.
И это обстоятельство, несомненно, весьма привлекательное для дам всех возрастов, заставило кисло поморщиться герцогиню Лаверно. Бет более чем отлично знала, как непросто живется женам таких франтов. Им приходится изо всех сил следить за модой и фигурой, целыми часами терпеть бесцеремонные руки банщиц, массажистов, цирюльников, камеристок, модисток и еще невесть кого. А на балах и приемах не наслаждаться танцами и кушаньями, а неусыпно следить, не получил ли благоверный тайный знак или послание и не исчез ли с очередной прелестницей в запутанных коридорах королевского дворца.
— Вы позволите вас проводить? — рассмотрев в сгущающихся сумерках появившееся на серьезном лице жены страдальческое выражение, с преувеличенной вежливостью осведомился Тайвор.
— Да, — сухо усмехнулась Бетрисса и шагнула вперед, не желая брать его под руку.
— Вам не кажется, ваша светлость, что нам нужно поговорить? — спустя пару минут так же вежливо осведомился герцог, указывая в сторону беседки, мимо которой они проходили.
— Не кажется, — почти огрызнулась Бет и тотчас, опомнившись, чуть мягче пояснила: — После сегодняшнего происшествия я разлюбила беседки.
— Понимаю, — мягко произнес Тайвор, догоняя жену и искоса поглядывая на ее четкий профиль. — Но тогда где и когда?
Бет с удовольствием сказала бы: «Через три года», но, увы, не имела такой возможности. Ничем он пока не заслужил столь грубого обращения. Наоборот, вступил в бой с обнаглевшими прихлебателями Фангерта, не сбежал вместе с придворными из Беленгора и ведет себя очень предупредительно, не требуя от Бетриссы никаких супружеских обязанностей. И даже за столом не стремится сесть рядом.
Но кто знает, надолго ли хватит учтивости так внезапно появившегося мужа, если позволить ему сократить между ними расстояние? Всем известно, мужчины большие собственники и считают своей любую территорию, куда хоть раз ступила их нога. Но и идти в его покои тоже глупо… даже маленькая уступка может очень легко превратиться в обязанность.
— Мне нужно заварить чай, — нехотя приняла решение Бетрисса, когда они добрались до крыльца, — но позже, примерно через полчаса, мы можем встретиться в оранжерее.
— Буду ждать, — твердо заверил герцог, отрезая ее светлости все пути к отступлению, и бережно подхватил ее под локоток. — А помочь вам подняться по лестнице — мой долг.
— Да? — неожиданно весело фыркнула его жена, сразу припомнив предупреждение Фаньи о завтрашней тренировке. Выдернула руку, сунула вместо нее букет и, сжалившись, предложила: — Лучше несите это, чтобы я не надорвалась.
А сама легко пошла впереди, не желая смотреть на разочарованное лицо франта, в которого нежданно превратился бывший отшельник. И упорно отказываясь даже мысленно признавать себя чересчур строгой и неуступчивой. В конце концов, она же подписала обязательство не встречаться с ним три года, и никто пока этого правила не отменил. Вот вернется завтра разбойник, тогда и станет понятнее, остаются ли в силе старые порядки.
А чуть позже, заваривая для Тэри чай и искоса поглядывая на букет, который при расставании муж умудрился вручить ей так многозначительно, словно собрал собственноручно, Бетрисса перебрала в памяти весь их разговор и расстроилась.
Слишком уж легко ему удалось вырвать у нее согласие на свидание, не приложив к тому особых усилий и не мучаясь сочинением убедительной речи или сонета. И даже не затратив ни медяка или собственного труда на приготовление хотя бы простенького подношения.
И это значило только одно: за годы, проведенные в замке Ульгер, Бет совершенно отвыкла думать о себе как о достойной счастья и мужского внимания женщине и не изменила своего представления до сих пор. Хотя и видела по утрам в зеркале очень привлекательную молодую особу, да и заинтересованные взгляды придворных тоже не могла не замечать. Но не сочла их ни важными, ни нужными, по ставшей правилом привычке отложив устройство собственного счастья на неопределенный срок.
И если честно признаться самой себе, то и не хотелось ей пока ничего менять, хлопотно это и не так-то просто. Времени и сил, и обычных, и душевных, возьмет много, а доставит ли хоть какую-то радость — неизвестно. Зато непременно принесет заботы и тревоги, вот в этом можно не сомневаться.
А у нее сейчас тренировки и учеба, обязанности старшины и фрейлины, да еще и непременное переодевание не менее трех раз в день. Придворным дамам непозволительно приходить к завтраку и обеду в одном и том же платье. К тому же и девушки нуждаются в ее помощи и советах, и за Карлом нужно приглядеть, ее светлость маркиза Ольмия Дарве Ульгер сляжет, если с сыном случится беда.
Но самая ее главная забота — это Тэри, так неосмотрительно влюбившаяся в мужчину, с предельной откровенностью избегающего всяких намеков на флирт. Он никогда не позволяет кадеткам в отношении себя ни малейшей фамильярности, и сам не отпускает даже невинных шуток, не говоря уж о комплиментах. Самый верный признак осознанного нежелания разбойника заводить как серьезный роман, так и мимолетную интрижку. И значит, придется неусыпно следить за воспитанницей, помнит Бет, на какие поступки могут толкнуть девушку боль и отчаяние неразделенной любви.
Вот поэтому и не станет она ни о чем договариваться с этим как снег на голову свалившимся на нее мужем. Но на свидание пойдет — просто из вежливости. И сразу же скажет ему, чтобы не тратил зря на нее время и не надеялся ни на какие любезности. А лучше всего пусть возвращается в столицу и радуется жизни.
Бетрисса придвинула к постели Тэрлины маленький столик, поставила на него чайничек и чашку с чаем и поспешила в свои покои привести себя в порядок.
Переодеваться она не стала, многие мужчины считают простое желание женщины быть нарядной или опрятно одетой хитрой ловушкой, сооруженной с единственной целью — заполучить их в свои объятия. А некоторые очень внимательны к тому, как выглядит пришедшая на свидание женщина, и даже составили для себя целый справочник тайных намеков и знаков. И как Бет подозревает, ее муж как раз к таким и относится.
Поэтому старшина решительно смыла с лица и пудру, и помаду, приколола парик с самой простой прической и сняла все украшения, кроме скромного колечка. А затем набросила на плечи невзрачную темную накидку и отправилась на свидание с собственным мужем.
— Бет? — Сидевшая в общей гостиной Октябрина мрачно изучала огромную корзину роз, перевитую шелковыми лентами и серебряным шнуром.
— Муж желает поговорить, — не стала скрывать старшина. — Отказаться было неудобно.
— Если хочешь, я могу тебя позвать, — предложила герцогиня Сарнская, — но немного позднее… Мне намекнули, что скоро в мою честь прозвучит серенада.
— Лучше бы я послушала, как поет Мишеле, — вздохнула Бетрисса. — Все хвалят его голос. А звать меня не нужно, я там долго не задержусь. Не о чем мне с ним разговаривать, а утром на тренировку.
— Судьба зла, — безнадежно вздохнула Окти. — Лично я лучше послушала бы дядюшку, он всегда рассказывал очень интересные истории.
— Я бы поменялась, — усмехнулась Бетрисса, — но, боюсь, Мишеле никогда не простит мне этой шутки.
Герцог Лаверно ждал жену в трех шагах от двери, и Бетрисса с первого взгляда рассмотрела, что он успел переодеться. Теперь на нем были более простые на вид, но не менее дорогие темно-серые штаны и рубашка на тон темнее, с почти незаметной изящной вышивкой на плечах и вороте. На поясе висел лишь небольшой кинжал в скромно украшенных ножнах, а на левом запястье красовался старинный золотой браслет, заявляющий всем о том, что его владелец уже связан священными узами.
— Спасибо, — шагнув к жене, очень серьезно произнес Тайвор, взял ее руку и поднес к губам, коснувшись дрогнувших пальцев бережным поцелуем. — Идем.
Бетрисса на миг смешалась, не найдя в ответ достойной шутки или замечания, а потом было уже поздно: герцог уверенно вел ее между вазонами и колоннами к полянке, на которой любила завтракать ее величество. К удивлению ее светлости, сегодня здесь было светлее, чем обычно, весело трепетали язычками алые свечи в бронзовых бра и подсвечниках, расставленных на маленьких столиках.
— Как мне стало известно, — подведя жену к одному из кресел, доверительно сообщил Тайвор, — вечерний чай все решили пить в своих покоях, и нам никто не помешает.
Легко придвинув к ногам Бетриссы загадочно накрытый салфеткой столик, герцог сдернул белоснежную ткань, и взгляду кадетки предстало неожиданное зрелище. Стол был сервирован для чаепития, и, судя по безукоризненно расставленной посуде и букетам, занималась этим выученная горничная. Чашек оказалось только две, и сам собой напрашивался невеселый для ее светлости вывод — герцог заранее все продумал и договорился с прислугой.
Значит, помрачнела Бет, Лаверно даже не сомневался в своем умении убеждать женщин, и ей только казалось, будто выбор делает она. На самом деле все уже было решено за нее.
— Я заранее попросил накрыть к чаю, — словно угадав ее мысли, спокойно объяснил Тайвор, устраиваясь напротив, — и если бы ваша светлость мне отказала, то позвал бы Карла.
— Когда он уезжает? — поняла намек Бетрисса и нахмурилась еще сильнее.
Нет, она не боялась, что маркиз может рассказать герцогу о ней нечто предосудительное, Карл был честен и прям и не любил злословить и сплетничать. Особенно о родичах и тех, кого считал своими друзьями. Да и кроме того, ни одной из ее тайн он попросту не мог знать.
Но ей не нравилось, что герцог пытается подружиться с теми, кто ей дорог и имеет возможность оказать на нее влияние.
— Ваша светлость, — огорченно глянул на нее герцог, — я не хочу вам лгать, будто не знаю ответ на ваш вопрос. Но пусть лучше на него ответит сам маркиз Дарве Ульгер.
— Я его не застала, — не желая оправдываться, сухо сказала Бет чистую правду.
Когда она пришла на балкон, Карла там уже не было.
— Я могу послать за ним горничную, она сидит неподалеку, — вежливо предложил Тайвор и снова пояснил: — Тут очень предупредительная экономка.
— Да?! — невольно изумилась Бетрисса, весело взглянула ему в глаза и поспешила опустить взор на тарелочку с пирожными. — Действительно.
— Я не совсем понял, чему ваша светлость так удивилась, — с обезоруживающей прямотой заметил Лаверно, — но сначала хотел поговорить о другом. Вот это принадлежит вам, и вы можете носить его на руке или держать в шкатулке, но не должны ни дарить, ни продавать. Кроме исключительных случаев, разумеется, если от этого будет зависеть ваша жизнь или свобода. Или жизнь дорогих вам людей.
Герцог поставил перед женой небольшую шкатулку и щелкнул замочком. Крышка поднялась, и Бет рассмотрела такой же браслет, как и на запястье мужа, только более изящный.
— Я с удовольствием взяла бы… — внезапно оказалось, что говорить стало трудно, Бетриссу душили непрошенно подступившие к горлу слезы, показывать которые она не желала никому, — но…
— Не нужно никаких «но». — Тайвор вдруг оказался рядом с ней, опустился на одно колено и бережно, но твердо взял в ладони мявший платочек кулачок. — Просто возьмите, вместе с моим уважением и обещанием защищать вас от всех бед и напастей, как предписано защищать своих жен мужчинам рода Лаверно.
Браслет легко скользнул на руку растерявшейся старшины, замкнулся с легким щелчком, и маленький ключик лег в стоящую перед ней шкатулку. Герцог бережно поцеловал руку Бет и неспешно вернулся на свое место, ничем не выдав желания остаться рядом с той, что уже принадлежала ему по всем законам, кроме одного, неписаного, но самого важного: пока еще сама жена не признала этого ни словами, ни действиями.
— Ваша светлость! — запоздало вспыхнула негодованием Бетрисса, вдруг почувствовав себя прежней наивной и доверчивой фрейлиной, которой когда-то так легко было вскружить голову.
— Вы можете звать меня просто Тайвор… или как-либо еще, на ваше усмотрение, — снова доверительно улыбнулся он и нежно добавил: — Моя дорогая.
— Ваша светлость!
Бет смотрела в его сухощавое лицо, в невозмутимые светло-карие глаза, в самой глубине которых прятались искры веселья, и снова, впервые за последние годы, не находила слов. Хотя трудно было не понять, чему он радуется, этот упорный герцог, почти насильно всучивший ей фамильный браслет. Считает, будто одержал первую победу, и даже не догадывается, как напрасны его старания.
Да ему вовсе не завоевывать ее нужно было, а просто подождать, пожить в свое удовольствие. Видела она, как истово бросаются в жизненные водовороты те, кого целителю удалось увести с последней тропы. Вот и пусть бы повеселился, она закрыла бы глаза на шалости мужчины, не дававшего ей никаких клятв. Ну, по крайней мере, глядя в глаза.
— Признаю, я виновен, — без малейшего раскаяния произнес Лаверно и подвинул ближе к Бетриссе вазу с ее любимыми булочками.
Вернее, это все так считали в доме маркиза, а она никого и не разубеждала. Зачем рассказывать о том, как обожаешь баснословно дорогие контрабандные торемские сладости, людям, не имеющим лишней монетки на новую пару туфель?
— Но только в той слабости, — твердо продолжил герцог, так и не дождавшись от жены ни прощения, ни вопроса, — которую проявил, получив предложение ее величества. Так вдруг захотелось жить… навести порядок в своих владениях, приструнить обнаглевших племянников, да просто поесть жаренного на вертеле мяса. Лгать не стану, о вас я тогда думал меньше всего. Понимал, что очередной любимице королевы понадобился только мой титул, а вовсе не я сам, и не огорчался. Не такая уж это великая цена за внезапное выздоровление, хотя, признаюсь, о вашей репутации справился первым делом. Честь предков иногда дороже даже жизни. Но ее величество, да и маркиз Дарве Ульгер, о вас самого высокого мнения.
Замершая от неожиданности этого откровенного признания Бет невольно усмехнулась, и улыбка эта против ее воли вышла горьковатой и слегка презрительной. Неужели она могла бы позволить себе хоть чем-то запятнать свое доброе имя, когда только это и оставалось у нее в жизни? И что еще важнее, от безукоризненности ее репутации всецело зависело ее общение с Тэри. Как ни добры и отзывчивы были хозяева замка Ульгер, но они никогда бы не допустили, чтобы на дочь пала тень чужих ошибок или выходок. И все же Карлу не следовало беседовать о ней с первым встречным.
— Карлант ничего не стал мне о вас рассказывать, — отмел молчаливые предположения Бетриссы герцог, тайком посматривая, как она, забыв про булочки, в растерянности таскает с вазочки ореховую халву и ломтики привяленных торемских фруктов, — но он человек прямой и пока не умеет скрывать свои эмоции. После разговора с ним я окончательно уверовал, что судьба вдруг расщедрилась и сделала мне баснословный подарок, отказываться от которого я не собираюсь.
«Ну вот он и добрался до главного», — ехидно ухмыльнулась про себя Бет.
Причем довольно быстро, прямолинейно и без особых романтических затей. Собрал все в один букет: свидание, свечи, цветы, браслет, объяснения и вот эти торемские сласти — и думает, что она уже готова растаять и ринуться впереди мужа в его покои… А где он, кстати, живет, если охрана беспрепятственно пропускает герцога на третий этаж? Да и его ли одного?
— Ваша светлость, извините, — подтверждая ее предположения, по дорожке торопливо шел маркиз Дарве Ульгер, — я всего на минуту. У меня вопрос к Бет… извините, к ее светлости. Ты не знаешь, где Тэри и почему меня к ней не пускают?
— Тэри спит, — невольно улыбнулась Бетрисса, Карл от беспокойства все время сбивался на привычное обращение, — я с ней сидела. А на женскую половину тебя не пустят, такие тут порядки. А где твоя комната?
— Нам с твоим мужем выделили покои на третьем этаже, — думая о своем, отчитался лейтенант. — А почему это она спит целый день?
— Так ведь Годренс усыпил, — с наивным видом «выдала» мага старшина и тут же его оправдала: — Она немного приболела. Но до утра должно пройти. А ты утром уезжаешь?
— Нет, я остаюсь, Тайвор взялся добыть мне командировку. Пока не уговорю Тэри вернуться домой, буду за ней присматривать. Еще раз извините.
Маркиз развернулся и убрел в сторону мужских спален, а ее светлость проводила друга взглядом и задумалась, понравится ли появление добровольных охранников разбойнику или все это изначально входило в его планы?
— Ваша светлость, вы ничего не хотите спросить или сказать? — понаблюдав за хмурившейся женой несколько минут, мягко осведомился Лаверно. — Может, вам хочется отругать меня за назойливость, поспешность или бесцеремонность? Я готов выслушать все ваши обвинения и понести любое наказание.
— Ваша светлость, — укоризненно глянула Бетрисса, нашедшая наконец самый убедительный аргумент, — у меня нет к вам никаких претензий. Вы все делаете просто замечательно и наверняка сами это знаете. Ведь немногие мужчины на вашем месте вообще начали бы объясняться с законной женой, и этому я вижу только одну причину. Вас, несомненно, предупредили, чтобы вы не менее трех лет не искали со мной встреч?
— Да, — твердо кивнул он. — И хотя в тот момент я не понял почему, но сначала не собирался нарушать данное слово. А потом, занимаясь делами и постепенно возвращаясь к прежней жизни, вдруг осознал, как опасно сейчас находиться рядом с королевой.
— И вы, как Карл, прибыли, чтобы уговорить меня уйти отсюда?
— Я прибыл потому, что это мой долг — защищать свою жену, и уезжать не намерен. — Слова были довольно резкими, но произнес их Тайвор очень мягко, почти извиняясь, хотя по его лицу Бет ясно видела: меньше всего в жизни его светлость считает себя в чем-либо виновным. — И не важно, сколько времени вам понадобится, чтобы отработать принятые обязательства.
Ресницы Бет на миг взметнулись, выдавая ее изумление, взгляд бледно-серых глаз столкнулся с внимательным и все понимающим взглядом светло-карих, и старшина снова растерялась. Он словно знал загодя все ее доводы и приготовил обезоруживающие своей простотой и искренностью ответы, именно такие, каких женщины ждут от мужчин.
И уже это само по себе было невероятным, но становилось стократ более невозможным, так как происходило не с гордой и честной Тэрлиной и не с уязвимой и обидчивой Кателлой, а с ней, раз и навсегда отказавшейся от всяких надежд Бетриссой Форсье. И ничего не значит, что по какому-то капризу судьбы сейчас ее зовут светлостью и герцогиней, сама Бет еще не поверила в это до конца и иногда во сне видит, как кто-то строгим голосом отчитывает ее за обман.
— Мне пора к Тэри, спасибо за чай. — Бет порывисто поднялась со стула и, не ожидая ответа, ринулась прочь, под защиту надежных запоров и не менее надежных подруг.
— Я провожу. — Тайвор бросился следом, но герцогиня не ответила и не оглянулась, хотя и слышала звук его шагов и ощущала за плечом его дыхание.
Однако, ускользая на женскую половину, все же бросила:
— Спокойной ночи, — и упрямо поджала губы, расслышав в ответ ласковое и печальное:
— Спокойной ночи, моя дорогая.
