Когда я возвращалась из дома сестры, на дороге мне встретился священник. Он остановил меня и представился. Ему на вид чуть больше тридцати, и он напоминает мне тех мальчишек, с которыми я ходила в школу. Кто знает, как так получилось, что он очутился здесь, да еще в такой роли. Ему больше подошла бы работа банковского служащего.

Священник спрашивает меня насчет похорон.

– Они пока еще не разрешают мне похоронить Рэйчел, – говорю я. Мы стоим у ручья, тоненькой струйки, исполняющей скорее декоративную роль в городке. Он извивается по Боар-лейн между домами и дорогой. Священник убеждает меня, что в любом случае можно провести панихиду, и предлагает самому отслужить службу.

– Рэйчел не была религиозным человеком. Она считала, что любая религия предполагает поклонение, а некоторые, ну как ваша, просто лучше отвлекают людей от того факта, что необходимо поклонение.

– Это может быть и светская служба, – говорит он. Его желание угодить начинает нервировать меня. Не этого я ожидала от священника.

– Ах, даже так? – спрашиваю я, а он в это время скидывает в ручей камешек мыском ботинка. Мы оба смотрим на то, как камешек тонет в воде.

Священник говорит:

– Я хочу помочь и считаю, что панихида обязательно должна быть проведена. Чтобы почтить память Рэйчел. У нас есть помещение на сто человек. Не хотите ли пройти и посмотреть прямо сейчас?

Пыль, дерево, зимний солнечный свет, окна с черными средниками, запах свечей, похожий на тот, что растапливала моя соседка по комнате в Эдинбурге, когда смешивала краску с пчелиным воском для своего художества. Англиканская церковь. Нам никогда не приходилось посещать церковь, когда мы еще были девочками, поэтому она вызывает у меня воспоминания только о венчаниях и Анне Болейн.

– Здесь было бы хорошо, – соглашаюсь я.

Итак, мы сидим в первом ряду в пустой церкви, планируем, как провести службу, и он говорит:

– А я ведь знал ее.

– Правда?

– Она иногда оставляла у меня Фенно.

Мне кажется, что у священника не слишком много обязанностей, а он, должно быть, человек одинокий. Представляю себе, как он ведет беседы с Фенно во время прогулки, и мне кажется, что у меня сейчас разорвется сердце.

Мы обсуждаем телефонные звонки. Прежде чем позвонить Хелен, я выхожу в сад и шагаю вдоль церковной стены. Рэйчел была ее лучшей подругой и крестной матерью ее дочери.

Хелен всегда заставляла меня понервничать. Она приехала в Оксфорд из Мельбурна вместе с дочерью Дейзи, когда та была еще младенцем, и воспитала ее самостоятельно, одновременно учась на медсестру, а потом еще и работая по специальности. Одна мысль о том, как Хелен в одиночку справлялась со всем домашним хозяйством, всегда вызывала во мне чувство собственной несостоятельности. Трудно представить, как она успевала отдавать ребенка в ясли, а после смены забирать домой, при этом постоянно грея молочные смеси для ребенка. Мне кажется, у меня и часть работы не получилась бы, а Хелен безропотно успевала повсюду.

Она отвечает на звонок, и голос ее поначалу кажется мне чересчур жестким. Мы обсуждаем полицейское расследование, и Хелен соглашается произнести прощальное слово.

После недолгой паузы я спрашиваю:

– Какой Рэйчел была последнюю неделю?

– Нормальной, разве что немного замкнутой. Она говорила, что работа отнимает много сил и времени.

– Почему Рэйчел поехала пожить у вас?

– У нее котел в подвале сломался, – поясняет Хелен, – и дом остался без отопления.

Рэйчел солгала ей. Я бы заметила, если бы в доме было непривычно холодно в пятницу вечером.

– Она говорила вам о том, что вскоре переезжает? – интересуюсь я.

– Нет. А куда?

– В Корнуолл. Сейчас она уже могла быть там.

– Нет, это невозможно. Рэйчел ни разу и словом не обмолвилась.

– Как вы считаете, кто мог это сделать? – спрашиваю я.

– Я не знаю. – Хелен замолкает ненадолго. – Может быть, Рэйчел вообще тут ни при чем, а во всем виновата эта местность.

– Что вы имеете в виду?

– Слишком уж места у нас уединенные, хотя не так далеко проходит шумная автострада. А куда именно в Корнуолле она собиралась отправиться?

– В Сент-Айвс.

– Мне казалось, что ей нравится Лизард.

– Мы были там. Рэйчел никогда бы не выбрала место, где была раньше, если хотела спрятаться от кого-то. Она когда-нибудь вам говорила про человека по имени Кит Дентон?

– Нет.

– Вы уверены?

– Да. Вы считаете, что именно из-за него она хотела переехать? Но Корнуолл не очень далеко, туда езды всего пять часов.

– Но кажется, что он дальше, – говорю я. – А человека разыскать не так-то просто. Особенно если сменить имя и фамилию.

– Сомневаюсь, что Рэйчел чувствовала какую-то опасность. Она бы обязательно об этом рассказала.

– Кто-то с холмов следил за ней и ее домом.

Я понимаю, что Хелен не верит мне. Я возвращаюсь в церковь, и священник говорит:

– Вы уже решили что-нибудь насчет музыки?

– Да, это гимнопедия номер один.

Он обещает найти органиста.

– А люди доверяют вам свои секреты? – спрашиваю я.

– Иногда.

– Если бы кто-то из ваших прихожан сообщил вам о том, что совершил какой-то плохой поступок, как бы вы отреагировали?

– Не знаю, – отвечает он. – Все зависело бы от серьезности этого поступка.

В день панихиды мои друзья начинают приезжать в «Охотники». Это тревожит. Я думала, что все остановятся в Оксфорде.

Я сижу на лестничной площадке и прислушиваюсь к тому, как они шумят внизу и постоянно натыкаются один на другого. Несмотря на все обстоятельства, в таких мероприятиях есть что-то несерьезное, как будто это свадьба или встреча со старыми школьными друзьями.

– А я и не знал, что ты тоже приедешь, – вот такие слова я слышу снова и снова.

Я узнаю голоса внизу, но особого восторга при этом не испытываю. Почему-то не хочется видеть никого из их обладателей. Я сижу на ступеньках сгорбившись и удивляюсь тому, что когда-то эти люди были мне приятны.

Но вот ко мне стремительно приближается Марта. Прежде чем я успеваю что-то сказать, она уже здесь, на лестничной площадке, и заключает меня в объятия.

В ночь перед похоронами Рэйчел я не могу заснуть. Страх растет с каждым часом, а на другой день превращается во что-то другое, более ужасное. Мне будет трудно пережить похороны без надлежащего отдыха. У меня нет ни снотворных таблеток, ни транквилизаторов, зато имеется бутылка красного вина, та самая, которую я купила для Рэйчел еще в Лондоне. В номере штопора нет. Я спускаюсь вниз, но тяжелые деревянные двери в бар уже заперты. У себя наверху я молча пялюсь на бутылку. Ножом я снимаю фольгу, потом думаю о том, как бы мне справиться с пробкой.

И тут на полочке в ванной комнате я обнаруживаю отвертку. Наверное, кто-то что-то чинил тут и забыл инструмент.

Я вонзаю отвертку в пробку и проталкиваю ее в глубину горлышка. Пробка расщепляется, в стекле образуется трещина, сургучная печать раскалывается, и вино с силой выплескивается наружу. Красная жидкость брызжет мне на живот и каплями стекает с груди.

Я сижу с отверткой в руке. Вино стекает по рукам, очерчивая вены. Влажная рубашка прилипает к животу. На стене остались следы красных брызг, а по комнате распространяется тошнотворный запах. Я остаюсь на своем месте, в окружении грязных, перепачканных стен. В ушах поднимается страшный шум, и я все крепче сжимаю отвертку в руке.