Глава VI. Переправа, переправа, берег левый, берег правый

Переход через границу с Финляндией прошел спокойно и без особых хлопот. Застигнутые врасплох финские пограничники не оказывали какого-либо серьезного сопротивления. Некоторые солдаты наподобие немцев подхватили дорожный шлагбаум на границе и дружно, под озорные прибаутки откатили его в сторону, символично открывая дорогу Красной армии. Другие сбивали с таможни эмблемы с финским львом и этим остались довольны.

Совсем по-другому вели себя советские пограничники. У них были свои давние счеты с сопредельной стороной, которые отражались в названиях застав, данных в честь погибших героев пограничников или их именах, навечно зачисленных в списки гарнизонов застав.

Свой переход границы они отмечали по-особому. Вооружившись пилами, они с особой тщательностью выпиливали финские пограничные столбы, а потом присыпали землей места, где они находились.

Действуя так, они четко и ясно говорили всем и вся, что больше этого пограничного рубежа уже не существует, а где будет новый, это мы ещё посмотрим.

В подавляющем большинстве у солдат, что вторглись в Финляндию, настроение было веселое. Свою роль в этом сыграл недавний польский поход, а также действие агитаторов, которые две недели усиленно обрабатывали личный состав полков и дивизий. Благодаря этому, солдаты были уверены, что финская армия откровенно слаба и малочисленна, и достаточно только один раз хорошо ударить как она побежит без оглядки, подобно тому как бежали поляки.

Кроме того, солдаты были уверены, финские трудящиеся мобилизованные капиталистами в армию, только и ждут прихода советских братьев. Что стрелять они не будут, а будут оказывать всестороннюю помощь бойцам РККА.

В несколько ином виде, но полностью схожим по своему настрою, виделась война и многим командирам, ведущим в бой своих бойцов. На преодоление предполья они отводили пять дней, примерно столько же планировалось потратить на преодоление финских укреплений. Не больше неделе уходило на взятие Выборга, а затем марш-марш на Хельсинки и конец войне.

Успехи польского похода основательно вскружили голову отцам командирам, и они были уверены, что к концу декабря, в худшем к Старому Новому году они закончат свой освободительный поход.

Истинное положение дел, о том, что финны готовы оказать упорное сопротивление не знал ни командарм Яковлев, руководивший всей этой массой войск вторгшихся в Финляндию, ни командующий Ленинградским округом Мерецков. Отдавая приказ о начале боевых действий, нарком обороны посчитал лишним разводить страсти среди высшего командного состава.

— Лишнее это все. Вы же знаете, как это у нас бывает. Поступит директива сверху, и начнут каждого куста бояться, проявлять излишнюю предосторожность — говорил Ворошилов, отвечая на предложение Шапошникова, ознакомить руководство Ленокруга с полученными разведывательными сведениями. — Его задача прорвать финскую оборону, вот пусть он её и прорывает, не отвлекаясь на другие задачи. Тем более что именно его штаб разработал план прорыва «линии Маннергейма» и вы, Борис Михайлович, утвердили его без серьезных замечаний. Пусть люди попробуют свои силы в проведении наступательной операции.

— Меня беспокоит тот факт, что этот план создан на основе устаревших разведданных, срок которых более полугода. Всестороннего обследования финских укреплений перед началом боевых действий командармом Мерецковым не проводилось. Знай, я об этом ранее, никогда бы не поставил свою подпись под этим планом операции.

— Ну не успел провести командарм перепроверку разведданных из-за цейтнота, в котором мы оказались. Да, дал немного маха, что теперь, всю операцию отменять? — с нажимом спросил нарком, прекрасно зная, что Шапошников не рискнет предложить Сталину перенести начало операции на поздний срок. Время работало против Советского Союза, ибо каждый день, только укреплял силы его будущего врага.

— Я считаю, что нужно предупредить командарма Мерецкова о возможных трудностях, что могут возникнуть при прорыве финских укреплений — предложил командарм, но нарком не услышал его опасений.

— Так мы им столько войск, танков и артиллерии дали, что они спокойной разнесут финнов к чертовой матери. Да и не успели они там за полгода ничего серьезного построить — отрезал нарком полностью уверенный в правоте своих слов и силе руководимой им РККА.

В том, дело обстоит несколько не так, как это планировалось, старший лейтенант Василий Любавин убедился в первый же день наступления на предполье «линии Маннергейма». Как имевший опыт боевых действий, его полк был переброшен к финской границе для прорыва вражеского укрепрайона.

Польский поход принес молодому волжанину повышение по службе и медаль «За отвагу». Комдив Рокоссовский упомянул о его удачных действиях в боевой обстановке в своем рапорте Тимошенко и своей властью представил лейтенанта к медали.

Привыкшего к просторам приволжских степей и широте украинских полей, местные карельские особенности сильно озадачили Любавина. Небольшие финские дороги оказались не готовы к той огромной массе войск, что хлынула в наступление через границу. Пехота, танки, конные упряжки с полевыми орудиями и тягачи с пушками крупного калибра, бензозаправщики, машины со снарядами, полевые кухни все находились в движении, нещадно мешая друг другу.

Никакого управления проходом войск не было и в помине. На дороге действовал принцип «кто успел, тот и съел», въехавшие на дорогу машины не хотели уступать свое место на ней ни конному, ни пешему.

Все шли вперед, ориентируясь в основном по компасу. Карт было мало, и они были в основном у командиров полков и батальонов. Из-за возникшего на дороге хаоса и бардака, многие из соединений оказались оторванными друг от друга, а если этого не случалось, то на помощь тыловой поддержки рассчитывать не приходилось. Даже точно зная местонахождение своих подразделений, они не могли быстро пробиться к ним.

Крик, ругань и мат непрерывно стояли над военными дорогами весь световой отрезок дня. Именно здесь на финских дорогах как никогда остро встала проблема связи. Радиостанции были только в дивизиях, а привычная телефонная связь была невозможна. Вся надежда была на делегатов связи, но быстро найти и доставить командиру сообщение, в этом дорожном винегрете было просто невозможно.

Очень быстро выяснилось, что обходные маневры в условиях Карельского перешейка невозможны. С обеих сторон от дороги стояла стена леса и покрытые снегом гранитные глыбы. Налети в этот момент на дорогу эскадрилья финских бомбардировщиков и потери советских войск были огромны, но этого, слава богу, не случилось. Вся финская авиация в эти дни была стянута на защиту Хельсинки, которые «сталинские соколы» уже дважды успели отбомбить, правда, не очень удачно.

Такая картина наблюдалась на всех дорогах в течение всех четырех дней, что соединения 7-й армии продвигались от границы вглубь финской территории. И чем дальше они уходили от пограничной черты, тем больше возникали подобные проблемы.

О них командиры полков и дивизий наперебой докладывали своим комкора, те информировали командарма 2-го ранга Яковлева, но никакой реакции со стороны командующего не последовало. Вместо того чтобы дать команду навести порядок на дорогах, он продолжал упорно гнать войска вперед, бодро рапортуя Мерецкову, а тот в свою очередь Москве.

Перед самым выходом к «линии Маннергейма» командарм неожиданно решил поменять направление главного удара армии, сместив его с Выборга на район западного побережья Ладожского озера. Штаб 7-й армии посчитал, что там легче всего будет прорвать укрепления финнов, основываясь на разведывательных данных, полученных в конце 1937 года.

Как результат этого решения, стали новые пробки на дорогах и решение командарма начать штурм финских укреплений без предварительной инженерной разведки. У командарма горели сроки определенные Мерецковым для прорыва вражеских укреплений.

В результате этой спешки, реку Быстрая, что преградила путь советским войскам к основной линии финской обороны в этом районе было решено форсировать с марша. Как не упрашивали комдивы своих комкоров дать им время для проведения разведки, все было тщетно. Вперед и только вперед! — таков был девиз тех декабрьских дней, обернувшийся потом большой кровью.

Все подходы к реке, финская артиллерия пристреляла более месяца назад и когда саперная команда попыталась установить переправу через холодную и быструю реку, она понесла сильные потери.

Руководимые своими корректировщиками, финны уверено били по южному берегу, перемалывая людей и подведенную к берегу реки технику. Черные столбы разрывов перемешивались с огнем и дымом от подбитых автомобилей и горящего в них имущества.

Попав под столь сильный и неожиданный удар вражеской артиллерии, саперы были вынуждены в спешке отступить, бросая ставшее ненужным снаряжение и вынося из-под огня раненых.

— Где наши артиллеристы!? Когда они по ним ударят!? Мы там у них как на ладони!! — неслось по радио от полка к дивизии, но ничего утешительного в ответ не приходило. Артиллеристы и снаряды прочно застряли в той каше, что возникла на дорогах. К переправе через реку Бурную они прибыли только на следующий день, а пока корпуса требовали от дивизии, невзирая на потери продолжить форсирование реки.

Приказ есть приказ и через два часа, несмотря на ожесточенный огонь противника в район переправы смогли пробиться машины понтонного батальона, которые стали налаживать переправу.

Вслед за ними стали подтягиваться стрелковые роты, что не осталось незамеченным для наблюдателей противника. Едва только они приблизились к переправе, как финны тут же перешли с осколочных снарядов на шрапнель, заставив выскочивших из траншеи красноармейцев пробираться к стоящим у берега лодкам перебежками и ползком.

С большим трудом рота капитана Доброва и старшего лейтенанта Супонина погрузились на лодки и стали переправляться через студеную быструю реку и в этот момент, к артиллерийскому огню противника прибавился огонь пулеметный. ДОТов в этом месте переправы у противника не было, но две пулеметные точки в прибрежной роще у финнов имелись.

Страшно грести под завывание пролетающей над твоей головой шрапнели, но во стократ ужаснее видеть, как по тебе с того берега бьет вражеский пулемет. Как его хищные очереди стремительно летят навстречу твоей лодке, стараясь во, чтобы то ни стало смести тебя в черную бурлящую воду, не дать пересечь эти невыносимо долгие сто метров.

Иногда очереди задевали сидящих в лодках людей, иногда они проходили мимо, но была ещё одна опасность, грозившая смертью советским солдатам.

Большинство лодок, на которых переправлялись роты, были резиновые. Достаточно было одной очереди, одной пули попавшей в их наполненные воздухом борта, чтобы вывести её из строя. Получив такое повреждение, лодка либо переворачивалась и тонула, либо теряла управление и став легкой добычей быстрого течения, уносилась под сваи взорванного отступавшими финнами моста.

Спаслись в ледяной воде с утонувших или перевернутых лодок могли единицам. В основном это были те солдаты, чьи лодка перевернулись у самой кромки берега и у них, хватило сил выбраться из воды. Те же, кто оказался в воде на средине реки, погибали в её темной воде без приметы и следа.

Картина была страшной. Люди гибли на глазах у своих товарищей, а те не в силах их спасти, яростно налегали на весла, чтобы как можно быстрее преодолеть этот роковой рубеж.

Злость к финским пулеметчикам у солдат роты старшего лейтенанта Супонина, была такова, что едва ступив на берег, они без всякой команды бросились на подавление огневой точки врага.

Пригибаясь среди поваленных стволов деревьев, солдаты приблизились к пулеметному гнезду и забросали его гранатами. Справедливость восторжествовала, но она не изменила общего рисунка боя. Финские артиллеристы методично и уверено продолжали вести огонь со своих закрытых позиций.

Увидев, что первая волна русские лодок сумела преодолеть водную преграду, финские корректировщики перенесли огонь своей артиллерии. Теперь их снаряды стали рваться на подступах к северному берегу, стремясь создать огневой заслон на пути роты капитана Доброва, заставить их отступить обратно.

Быстро наступившие сумерки не позволяли финнам вести прицельный огонь, своевременно перенося его с одного репера на другой. Это обстоятельство заметно снизило процент потерь среди второй роты. Соединившись с потрепанными взводами старшего лейтенанта Супонина, она перешла в наступление, и к половине шестого вечера закрепились в прибрежной роще и небольшом рыбацком хуторе.

Находившаяся на южном берегу, рота Любавина должна была последовать вслед за ними и помочь главным силам батальона удержать и расширить плацдарм, но проблемы с плавсредствами не позволили им сделать это.

Все резиновые лодки были посечены осколками снарядов и шрапнелью, и третьей роте пришлось дожидаться подвоза замены. Деревянные двухвесельные лодки прибыли к переправе только в девятом часу вечера, когда сражение на северном берегу уже подходило к концу.

Первая попытка финнов выбить советских солдат и сбросить их в Бурную закончилась неудачей. Брошенный в атаку батальон капитана Мюллера был встречен плотным огнем и вынужден был отойти, неся потери.

Обозленные неудачей финны стянули к роще, где держала оборону рота Доброва всю артиллерию, и ударили из всех стволов. В течение часа, по русской обороне били из пушек, минометов и крупнокалиберных пулеметов.

Огненные сполохи, обрушившиеся на рощу, были хорошо видны с южного берега. Не нужно было быть великим стратегом, чтобы понять, что роты Доброва и Супонина оказались в тяжелом положении. Как им была нужна огневая поддержка, пусть даже неполной батареи, но сейчас, немедленно.

— Да где же наша артиллерия!? Ведь нам обещали прислать гаубичную батарею! Сколько можно ждать, ведь наши долго там не продержаться! — в сотый раз обращался он к комбату Гусыгину и в ответ слышал ругань, как в свой адрес, так и в адрес начальства.

— Не разводите панику, Любавин. Сколько надо столько и продержаться. Капитан Добров опытный командир, нечета некоторым. А, что касается гаубиц, так их направили к третьей переправе. Там наметился успех, а нам приказано подождать.

— А у нас, здесь, что?! Отвлекающий маневр?! Столько людей положили!

— Старший лейтенант, я запрещаю вам обсуждать приказ командования. Сказано ждать, значит ждать! Там наверху лучше знают, кого сейчас поддержать, а кого оставить на потом.

Пока высокое начальство «делало думато», финны закончили перемалывать рощу и усилив наступательные ряды ещё одним, подошедшим с марша батальоном. На этот раз успех был на стороне командующего объединенным отрядом майора Шрове. Роща была полностью зачищена от русских солдат, после финны навалились на роту Супонина.

К этому моменту понтонеры подвезли лодки, и Любавин был готов начать форсирование реки, но Гусыгин медлили с отданием приказа. Капитан уже доложил в полк, об успешном форсировании реки и захвате плацдарма ротами его батальона. За свой доклад он получил благодарность от комполка, который поспешил доложить комдива, а тот комкора. Все было хорошо, все были довольны и перед капитаном стоял вопрос, что делать дальше.

Видя, какие потери понесли роты при форсировании реки, возникал вопрос о целесообразности переправлять на тот берег третью роту, а вместе с ней и штаб весь батальона. Идти в ночь, неизвестно куда, Гусыгину очень не хотелось, тем более у него была веская причина, слишком поздно были доставлены лодки.

Все было ничего, но третьей ротой командовал Любавин, которого капитан недолюбливал. За глаза он называл Любавина «принцем Савойским», подразумевая доморощенность суждений старшего лейтенанта.

Будь его воля, он первым бросил на форсирование реки роту Любавина, но она как на грех застряла на марше и в бой, пришлось послать роту Супонина.

Опасение капитана в том, что Любавин не даст ему спокойной жизни, появились немедленно, едва прибыли лодки.

— Бой в районе рощи затих и по докладу наблюдателей переместился в квадрат 24–12. Нам необходимо как можно быстрее начать переправу, чтобы помочь нашим товарищам — настаивал Любавин, но у Гусыгина было иное мнение.

— Зачем зря рисковать людьми? Наши наверняка отбили атаку врага в районе рощи, и теперь они пытаются прорвать нашу оборону в другом месте. Если бы Доброву нужна была бы наша помощь, он бы подал сигнал двумя белыми ракетами. Их нет, значит, они справляются своими силами. Наступит утро, тогда и начнем переправу.

— Добров может быть убит или ракетчик не смог подать условный знак. Посмотрите, как там стреляют, в любом случае наша помощь там не помешает — настаивал Любавин и, чувствуя, что стралей просто так не отступит, Гусыгин пустился на примитивную хитрость.

— Слишком много может быть в ваших рассуждениях, а мне нужно знать точно, что делать. Пусть ваши солдаты будут готовы к началу переправы, а я поду свяжусь с комполка — сказал Гусыгин и удалился в штаб. Капитан решил, продержать на морозе строптивого лейтенанта, чтобы тот, замерзнув, сам отвел своих людей от переправы.

Расчет был верным, но на беду Гусыгина в его отсутствие к переправе подошел батальонный комиссар Маркелов. Именно он отправился к саперам выбивать лодки для роты Любавина и вопреки надеждам комбата вернулся на ночь, глядя, не оставшись в теплом штабе полка.

Старый партиец, направленный в ряды РККА с конца 1938 года для укрепления дисциплины, он был очень требователен к военным, видя в их действиях либо халатность, либо скрытый саботаж в выполнении приказа.

Следовало признать, что основания думать так у батальонного комиссара были и, увидев стоявших без дела солдат, он заподозрил Любавина в причастности к этим грехам. Узнав, что рота вот уже больше получаса стоит в ожидании приказа от Гусыгина комиссар пришел в ярость и бросился на узел связи, где комбат приятно коротал время в женском обществе.

Прихваченный, что называется на «горячем», Гусыгин поспешил дать приказ к отправке солдат, навечно занеся Любавина в свой «черный список».

Пока шли все эти события, выстрелы на северном берегу уже стихли. Финны взяли полностью под свой контроль оборонительные позиции советского десанта в районе хутора, за исключением кирпичного здания автомобильной мастерской.

За её крепкими стенами нашли укрытие восемнадцать человек из роты Супонина. Израненные, со скудным запасом патронов и гранат, они оказали упорное сопротивление наседавшему на них врагу, который был вынужден отступить.

Не желая нести бессмысленные потери в ночное время суток, майор Шрове приказал отступить, чтобы утром сравнять прицельный артиллерийским огнем последний оплот русского сопротивления.

В Красной армии к началу декабря 1939 года было много того, от чего волосы встают на голове дыбом, но и у финнов своего разгильдяйства и ошибок хватало. Так, зачистив от русского десанта рощу и хуторок, майор Шрове не стал занимать захваченные им позиции. Он с чистой душой отвел свои войска на исходные позиции, оставив вблизи мастерской отделение наблюдателей с пулеметом, с приказом не допустить попыток прорыва русских из автомастерской.

Об этом он доложил в штаб полка и получил полное одобрение своих действий. Морозить своих солдат финские отцы-командиры не хотели, а мысль что кто-то ночью попытается форсировать реку, казалась им откровенно глупой. Кто будет совершать подобное самоубийство.

Все это говорило о том, что, несмотря на долгое соседство, финны плохо знали своего дикого соседа, который может легко совершить то, что не укладывается в простой логике.

Благодаря отсутствию в этом месте обороны противника прожекторов и осветительных ракет, рота Любавина смогла благополучно переправиться на вражеский берег. Было около двенадцати часов ночи, когда оставив лодки на берегу реки, она без единого выстрела, заняла рощу, где держал свою последнюю оборону капитан Добров.

Перед бойцами предстало ужасное зрелище с замерзшими трупами на почерневшем от взрывов и пролитой крови снегу. Все защитники этого рубежа были мертвы и легкий ветерок, уже наносил снежную пыльцу на их лица.

Из всей роты только два бойца смогли спастись благодаря темному сумраку ночи. Подавив активное сопротивление солдат Доброва, и наскоро прочесав рощу, финны ушли, милостиво оставив раненых замерзать на снегу.

Спасшиеся стрелки рассказали Любавину, что их командира сразил осколок мины в самом начале обстрела рощи вражеской артиллерией, а из оставшихся в живых на тот момент командиров, никто не знал о существовании условного сигнала белыми ракетами.

Когда судьба десанта стала более ясной, перед Любавиным встал непростой вопрос, что делать. Отойти в виду малочисленности своих сил или выполнить приказ командования и остаться на достигнутом рубеже.

Оказавшись в столь непростом положении, старший лейтенант не растерялся и проявил характер. Первым делом он отправил на свой берег лодку с донесением и просьбой прислать ему комендантский взвод и пулеметчиков.

Вторым его действием была организация разведки, в которую он послал самых опытных бойцов из своей роты, в прошлом охотников. Бывалые люди, они смогли не только незаметно подобраться к позициям врага, но и определить их приблизительную численность.

К двум часам ночи Любавин не только располагал разведывательными данными о противнике, но и получил пополнение. Под напором комиссара Маркелова комбат был вынужден расстаться со своим последним резервом, окончательно записав Любавина в свои злейшие враги.

Здравая логика подсказывала старшему лейтенанту ограничиться малым и, уничтожив финский заслон у автомастерской занять хутор, однако этого Любавину показалось недостаточным.

Посланные вперед разведчики донесли, что финны спят на своих основных позициях, выставив только часовых и Любавин, решил атаковать врага. Рассчитывая застать его врасплох и наказать за допущенные ошибки.

Отправив комендантский взвод на помощь остаткам роты Супонина, он с главными силами ударил по передовым оборонительным укреплениям финнов, выступавших вперед от основной линии обороны.

Конечно, в действиях старшего лейтенанта был определенный элемент авантюризма. Это уже по прошествию времени, он поймет, что лучшее враг хорошему, но тогда чувство ненависти толкала Любавина только вперед. Вид мертвых товарищей взывал в его сердце к отмщению, и он не хотел слышать доводов благоразумия.

К огромной радости для бойцов его роты, им всем неслыханно повезло. Подступы к выбранному для атаки участку финской обороны не были минированы, а только перекрыты проволочными заграждениями.

Ночь и полная уверенность того, что враг находится на том берегу и зализывает понесенные за день потери, сыграли с финнами злую шутку. Разведчики Любавина смогли не только проделать проходы в заграждении, но и снять часовых, что стало залогом одержанной ротой победы.

Атака было столь внезапна и стремительна, что советским солдатам удалось захватить два ДОТа, которые был нейтрализованы не ударом в лоб, а захвачен ударом с тыла. Во время штурма одного из этих укреплений, погиб майор Сохло, командир батальона занимавшего этот участок финской обороны.

Выбежав из ДОТа чтобы узнать, что происходит снаружи, он сначала был ранен в колено, а затем получил пулю в сердце. Его смерть вызвало сильное замешательство среди финских солдат и, поддавшись чувству паники, они оставили свои траншеи.

Одновременно с началом штурма финских траншей, советские стрелки ударили по солдатам противника блокировавших автомастерскую. Получив внезапный удар с тыла, несмотря на наличие пулемета, финны не смогли оказать сопротивления и те, кого не задели пули, быстро ретировались под покровом ночи.

Потеряв свои передовые укрепления, пришедшие в себя финны, попытались вернуть их. Подтянув подкрепления, рано утром они предприняли контратаку силами двух батальонов.

Смог бы Любавин имевшимися у него силами отбить атаку противника большой вопрос, но Судьба вновь ему улыбнулась. К моменту начала атаки к переправе прибыла батарея гаубиц, сыгравшая важную роль в срыве наступления противника. Благодаря телефонному проводу, что протянули с одного берега на другой связисты, прибывшие вместе с бойцами комендантского взвода, Любавин смог запросить огневую поддержку и вовремя её получить. Кроме этого, ободренный достигнутым успехом, комполка Шмаков приказал перебросить подкрепление Любавину. К моменту начала финской атаки через реку уже переправлялись две роты стрелков, снятых с тех мест переправ, где успех так и не был достигнут.

Даже не имея точных ориентиров, ведя огонь исключительно по площадям, артиллеристы в нужный момент смогли подставить свое плечо пехотинцам и сорвать вражескую атаку.

За весь последующий день, финны ещё дважды предпринимали попытки вернуть себе ДОТы, но все было напрасно. Заняв прочную оборону по всему периметру плацдарма, советские солдаты не позволили сдвинуть себя ни на метр и финны, были вынуждены отойти на основные позиции.

Успешные действия полка Шмакова, оказались почти единственными в зоне действия дивизии. Лишь в районе Виисйоки советским соединениям удалось переправиться на северный берег и выйти к главным рубежам обороны противника.

Туда, по понтонному мосту были переброшены два стрелковых полка и гаубичный артиллерийский полк. В остальных местах подразделений 7-й армии потерпели неудачу и понесли потери.

Особенно чувствительны они были при переправе в районе Лосевских порогов. Там попытались переправиться понтоны со стрелками и артиллерией. Вместе с ними к вражескому берегу устремился отряд плавающих танков Т-38.

Все это происходило под покровом ночи, но на беду комбрига Зайцева командовавшего этой переправы, у финнов имелись прожекторные установки. Они обнаружили советские понтоны точно посредине протоки и сразу же по ним ударили пулеметы и артиллерия, у которых каждый участок обороны был хорошо пристрелян.

Пули, мины, снаряды градом сыпались на понтоны и место переправы, неся смерть и разрушение.

Прикрывающие место переправы гаубичные дивизионы пытались вести контрбатарейную борьбу, но их действия оказались малоэффективными. Без проведения артиллерийской разведки, все их выстрелы в ночь были сделаны откровенно наугад, при этом каждое орудие имело в своем распоряжение только один боекомплект снарядов.

В этих условиях шесть из десяти понтонов были либо потоплены, либо отнесены к порогам и выброшены на южный берег. Среди тех солдат, кто смог все же причалить к северному берегу, было много раненых или убитых.

С большим трудом они смогли продвинуться вперед и закрепиться в прибрежной роще. Вся артиллерия десанта потонула при переправе равно, как и танки не сумевшие справиться с речным течением. Три из восьми танков сели на мель и были оставлены своими экипажами. Две машины были отнесены к порогам и там перевернулись, и еще три танка были прибиты к берегу течением обратно.

Лишенные огневой поддержки и связи, два взвода мужественно отражали атаки противника всю ночь и весь день, свято веря, что помощь к ним вот-вот придет. К вечеру 7 декабря, когда боезапасы подошли к концу, командир роты капитан Мадьянин принял решение переправиться с остатками десанта.

Для прикрытия отхода было оставлено четырнадцать человек. И вновь началась игра в кошки-мышки с финскими прожекторами и грохочущей смертью, при полном молчании собственной артиллерии.

На этот раз быстрое течение реки было на стороне капитана Мадьянина, который на оставшихся понтонах сумел достичь спасительного берега.

Оставшиеся прикрывать его отход стрелки не смогли отойти, и были блокированы в подвале одного из прибрежных домов. Целые сутки, пока не кончились патроны, они оказывали сопротивление, после чего были взяты финнами в плен.

Все неудачные попытки советских войск сходу форсировать реку Быструю и понесенные ими при этом потери, были следствием неграмотности и плохой подготовки как командного, так и личного состава полков и дивизий. Для многих из солдат переправа через реку зимой, да ещё в ночное время было делом неизвестным и непривычным. Отвага и смелость, желание драться с врагом стали заложниками непродуманных и безответственных действий командования в лице командарма Яковлева.

Это, впрочем, не помешало ему доложить в ставку фронта, что переправа войск в районе Лосевских порогов проведена успешно и войска прочно удерживают занятый плацдарм. Однако у лжи об удачных действиях на кесксгольмском направлении оказались короткими ноги.

Те, кому было положено следить за действиями командарма и командующим фронтом исправно снабжали товарища Сталина достоверной информацией. О несоответствии реальных фактов и сути победных донесений, было гневно сказано командарму Мерецкову во время телефонного разговора, командующего с Москвой.

И ему и Яковлеву было сделано строгое внушение о недопустимости откровенного вранья, но никаких репрессивных мер, вопреки ожиданиям провинившихся военных принято не было. И командующему и командарму было поставлено на вид столь неподобающее поведение для советских военачальников и предложено искоренить это явление как вид.

Никаких изменений в ранее предложенный план действий внесено не было. Наступление продолжалось.