Последняя батальная сцена была разбита на несколько крупных эпизодов. Отдельно мы снимали пальбу холостыми с парусников по собравшимся на финальную разборку бандитам. Суда пришлось арендовать у студии "Фокс", периодически принимавших участие в съёмках фильмов о морских приключениях, включая пиратские саги, они пришли из Калифорнии своим ходом.

Пиротехники потрудились на славу, половина Нью-Йорка стояла на ушах, с тревогой вслушиваясь в канонаду и взрывы на всё той же старинной площади, полностью отданной муниципалитетом нам на заклание. Вывороченные пиротехническими зарядами из мостовой булыжники щедро разлетались во все стороны, и Гаудио приходилось снимать через телеобъектив с переменным фокусом, чтобы этими самыми булыжниками не задело его дорогую кинокамеру, но при этом создавалась иллюзия летящих с экрана в зрителя камней. А после этого сцена решающей схватки Амстердама и Билла Каттинга.

Финальный съёмочный день наступил 4 июля, аккурат в День независимости, только в прошлом году ставшим оплачиваемым федеральным праздником. Вернее, это была ещё ночь. Около полусотни актёров массовки изображали лежавших в ряд покойников с горящими свечами на животах. Камера опускалась к ним вниз на подъёмнике, перед этим охватив зарево пылающего Нью-Йорка. Мы расстарались, разложив в трущобах несколько больших костров, возле которых дежурили наши люди и по одной пожарной машине. Огнеборцам пришлось доплатить отдельно, вернее, их руководству. Впрочем, на общем фоне все эти затраты казались мелочью. Мы и так выбивались из бюджета на 350 тысяч, однако, несмотря ни на что, Уорнер не скупился, и деньги на наш фильм исправно поступали.

Заключительная сцена снималась на берегу Гудзона. Каменный кельтский крест на могиле Валлона, куда его сын закапывает бритву в чехле, а рядом деревянная табличка, указывающая, что на этом месте покоятся останки Билла "Мясника" Каттинга. Перед этим я думал, как бы сделать, чтобы пейзаж по ту сторону залива от столетней давности менялся к современному. В итоге загодя озадачил художников-декораторов, и они соорудили огромное полотно с нарисованным заливом, над которым встаёт солнце, мостом и видами старого Нью-Йорка. На фоне этого баннера и снимался заключительный эпизод фильма. После этого полотно убрали, и доснимали уже современный пейзаж с теми же могильными надгробиями.

— Стоп, снято! — скомандовал я, сам ещё не веря, что основная часть работы сделана.

Впрочем, монтаж и озвучку ещё никто не отменял, но последние штрихи мы сделаем уже в студии "Уорнер". Я обессиленно откинулся на своём режиссёрском стульчике, прикрыв глаза. Ну её на фиг, больше ни за что не возьмусь за режиссёрскую работу. Никакой шедевр не стоит такого количества потраченных нервов и недосмотренных снов. Я даже поправился на добрый десяток фунтов со всеми этими перекусами фаст-фудом на рабочем месте. Тут уже были в ходу гамбургеры от компании "White Castle", не говоря уже о хот-догах и сэндвичах, а кофе мне приносила в большом термосе объёмом в кварту моя помощница.

— Друзья, не потеряли ещё осколки тарелки? Давайте их сюда, попробуем сложить её снова. А сегодня вечером приглашаю всех в ресторан на воде "Русский клуб". Я арендовал его на всю ночь, отметим окончание съёмок как следует.

Ну как арендовал… Просто позвонил Вержбовскому-младшему (благо что на "Орфей" провели телефонный кабель) и предупредил, что вечером 4 июля заведение закрывается на спецобслуживание. Объяснил, что к чему, Андрей отнёсся с пониманием. При этом по моей просьбе цыгане и прочая так же участвуют в развлекательной программе.

Уже вечером в "Русском клубе", после нескольких тостов, когда ромалэ (а на самом деле ряженые русские артисты средней руки, при этом довольно похоже изображавшие цыган) вовсю ублажали глаз и слух гостей, ко мне подсел Ридли.

— Фил, меня беспокоит одно обстоятельство.

— Так, ну-ка, что за обстоятельство? — тут же протрезвел я.

— Наш фильм называется так же, как и книга Осбери Герберта.

— Кто это?

— Малозначимый писатель, но он написал книгу о бандитском Нью-Йорке, охватывая временной период с середины прошлого века до 20-х годов нынешнего.

— И много похожего?

— Нет, твой сюжет достаточно оригинален, однако Герберт может придраться к названию, его творение так же называется — "Банды Нью-Йорка".

Вот же блин! Кто бы мог подумать…

— А можно с ним договориться, ну, компенсацию там какую-то выплатить?

— Фил, мы и так уже далеко вышли за рамки бюджета, не думаю, что мистеру Уорнеру такое предложение придётся по душе. Гораздо легче изменить название нашего фильма, тем более массированная рекламная кампания, о которой ты говорил, ещё не началась. Так что у нас будет время подготовиться.

— У тебя есть варианты?

— Ну, я уже немного подумал над этим… Как тебе название "Нью-Йорк и его банды"?

— Не знаю… Других вариантов нет?

— Почему же, могу предложить "Месть "мёртвого кролика".

— Звучит немного глуповато, но интригующе, — честно признался я. — А может быть, назвать "Месть подаётся холодной"?

— Хм, а что, тоже неплохо.

— Тогда остановимся на этом варианте?

— Ок, только я должен посоветоваться с мистером Уорнером, он всё-таки главный продюсер. Кстати, завтра с тобой хочет встретиться обозреватель еженедельника "Тайм". Как ты на это смотришь?

— А на предмет чего?

— Весь Нью-Йорк стоит на ушах после наших масштабных съёмок со стрельбой и взрывами. Их фотокорреспондент уже успел покрутиться возле нашей съёмочной площадки, так что они могут дать целый фоторепортаж, а не только твой портрет во всю страницу.

Однако, во всю страницу… Не рано ли мне светиться на всю Америку? Ладно, с итальянцами я более-менее разобрался, давно уже не докучают, а вот если журнал попадёт в руки представителям советского посольства, в рядах которого наверняка служат сотрудники внешней разведки? И кто-то из них может иметь под рукой портрет Ефима Сорокина — он же Клим Кузнецов. Сопоставит, задумается, и стуканёт куда надо. Там по инстанции дойдёт до высшего руководства, после чего гонцы Берии начнут за мной охоту. Выкрадут ещё, чего доброго, да переправят тайком в Союз. Хоть Ежов уже и в лучшем из миров, кто мог поручиться, что встреча с Берией или даже Сталиным закончится для меня благополучно? Тем более — в этом я вынужден был себе признаться — мне начала нравиться моя американская жизнь. А я как-никак ещё и задачу себе поставил помочь СССР, действуя здесь, за океаном. У меня планы-то наполеоновские

— Фил, так как насчёт завтрашнего интервью? — вывел меня из раздумий голос Стейнвица.

— Ридли, знаешь, мне как-то не хочется, чтобы моя физиономия светилась на всю страну…

— Так она и так уже засветилась, ты попал в фотоотчёт с церемонии вручения наград киноакадемии. У меня в отеле пару месяцев точно лежала газета, наверное, я её уже выбросил. И фоторепортаж со съёмок, где ты тоже фигурируешь, "Тайм" в любом случае даёт в следующий номер. Но они хотели бы сопроводить это с твоим интервью. Глупо отказываться, это неплохой шанс сделать рекламу нашему фильму на все Штаты. Опять же, мистер Уорнер…

— Я понял, босс не против, поэтому не стоит ссать против ветра.

— Грубовато, но честно, — в кои-то веки выдавил из себя улыбку обычно невозмутимый Ридли.

Обозреватель "Тайм" насиловал меня около двух часов, исчеркав пару пухлых блокнотов. Хорошо ещё, я не сильно страдал похмельем. Во-первых, контролировал количество выпитого, а во-вторых, употреблял качественную водку, не мешая её с другими напитками. Журналиста я сразу предупредил, что накладываю табу на свою биографию, и все вопросы могут касаться только картины. Единственное, разрешил написать, что мои родители выходцы из России, что они уже умерли, но от озвучивания своих настоящих имени и фамилии уклонился. Гость не преминул спросить, имеет ли мой фильм отношение к книге Герберта, на что я ответил, мол, книгу не читал, у меня были свои источники и оригинальная, придуманная мною история. На прощание заявившийся с ним фотограф сделал несколько моих снимков, заставив позировать в самых разных позах. Новатор, едрить его мать!

А между тем по стране продолжалось триумфальное шествие фильмов, к созданию которых мне посчастливилось приложить руку. Следом за красоткой в прокат вышли "Гладиатор" и "Рокки", целый месяц собиравшие полные залы по всей стране. Представители компании-прокатчика довольно потирали руки, впрочем, как и мистер Уорнер с братьями. Я нашел возможность выбраться в кинотеатр, чтобы оценить итог нашего совместного творения. Конечно, не совсем то, что я хотел бы видеть, но все равно для конца 1930-х это был своего рода прорыв. Вдвойне грела мысль, что мой голливудский счёт понемногу растёт, как-никак деньги — и немалые — мне требовались для воплощения моей большой американской мечты.

Картина о героическом индейском вожде с Джо в главной роли также имела хорошую критику, и не менее хорошие сборы. На его картину в уже приглянувшийся мне кинотеатр "Лирика" мы ходили вместе, включая жену и детишек Джо. А на следующий день семейство индейца собрало пожитки и поездом отправилось через все Соединённые Штаты в Калифорнию.

— Там хорошо, мне понравилось и, надеюсь, моей семье там тоже придётся по вкусу, — сказал мне на прощание Джо. — Нью-Йорк для меня слишком большой и шумный город, а я уже присмотрел домишко неподалёку от голливудских холмов. Дети переведутся в приличную школу в Глендейле. Да и контракт на следующий фильм подписан, так что, похоже, в Калифорнии я застрял надолго.

В Лос-Анджелес я заявился в первых числах августа. Мой приезд был обусловлен несколькими факторами. Прежде всего — доведение фильма до ума. Озвучка, окончательный монтаж и прочие технические моменты. Это заняло ещё около месяца, всё это время я безвылазно в Голливуде, лишь однажды выбрав время на поездку в гости к Джо. Он сам и его семья были очень рады моему появлению, а я был рад, что они неплохо устроились. Честно сказать, от такого домика с небольшим садом я бы тоже не отказался.

Второй момент — получение перед самым отлётом оставшейся части гонорара за картину "Месть подаётся холодной" — мы решили оставить это название — а также моего роялти от проката четырёх ранее выпущенных при моём участии картин. Общая сумма мне пришлась по вкусу — около 350 тысяч, которые я для удобства всё же попросил перевести ан мой банковский счёт.

Там же со мной встретился и Уорнер, с улыбкой во все 32 помахавший перед моим носом свежим номером журнала "Тайм".

— Отличная реклама нашему детищу, Фил! — довольно прокомментировал кинобосс. — Съёмкам и интервью с вами посвящён целый разворот. Публика уже жаждет увидеть на экранах страны картину небывалого размаха. Судя по тем ещё неозвученным эпизодам, что я видел, фильм получается очень даже приличного качества, Думаю, затраты не только окупятся, но картину даже могут номинировать на премию киноакадемии. Хотя в главной номинации тягаться с продюсируемыми Селзником "Унесёнными ветром" нам будет трудно. Но, кто знает, может, одну или даже две второстепенных статуэтки отхватим. Только не знаю, к какому жанру причислить наше детище. Нуар, пожалуй, ближе всего.

— А что насчёт кодекса Хейса?

— Наш фильм подрывает нравственные устои общества? Он заставляет симпатизировать бандитам? Не думаю, что в этом плане к нам будут какие-то претензии. Так что, Фил, получайте ваши деньги, нормально отдохните и затем думайте, что предложите в следующий раз. Держите журнал, почитаете на досуге.

Накупив со скуки газет впридачу к подаренному журналу, я за чтением коротал время в полёте до Ньюарка. В "Лос-Анджелес таймс" я прочитал заметку об округлившемся животе Кэрол с соответствующим фото. Журналистка — хм, у них, оказывается, в СМИ расцветает феминизм — поздравляла пару Ломбард-Гейбл с будущим первенцем, а я подумал, что рано или поздно, жив буду, но заявлю о своём настоящем отцовстве. Скандал не скандал — ребёнок-то всё равно мой.

За месяц пребывания в Голливуде я сделал два звонка в Нью-Йорк. Один — Вержбовскому старшему, чтобы узнать, пользуется ли популярностью "Русский клуб". Пребывающий на позитиве Виктор Аскольдович рассказал, что от желающих нет отбоя, помимо русских много поляков, чехи тоже появляются, евреи заходят — выходцы из Российской империи… А на следующей неделе планируется сеанс одновременной игры с самим Алехиным, от числа желающих поставить мат чемпиону мира нет отбоя. Такими темпами, одним словом, через несколько месяцев вложенные затраты должны окупиться. И к слову, охрана "Русского клуба" теперь была на казаках, так что происков конкурентов и уж тем более пьяных дебошей можно в будущем не опасаться. На прощание я напомнил подполковнику, что часть дохода должна откладываться на возведение нашего главного детища — отеля в Лас-Вегасе. Судя по сникшему тону Вержбовского, его вполне устраивала и текущая ситуация, однако он вынужден был признать справедливость моих слов.

Второй звонок был Лэнсу Джордану. Позвонил, просто чтобы узнать, всё ли нормально. Тут-то Джордан меня и напряг:

— Фил, когда приедешь, нам нужно будет серьёзно поговорить. Извини, не телефонный разговор.

Не люблю непонятки, поэтому по возвращении в Нью-Йорк первым делом наведался к темнокожему подельнику.

— Ну, выкладывай, что стряслось? Кто-то на нас наезжает?

Джордан выглядел каким-то смущённым, чего ранее за ним не замечалось. Впрочем, мялся он недолго.

— Фил, то, что я веду с тобой бизнес, для моих знакомых давно не секрет. И многие из них этого не одобряют.

— Чего? Того, что ведёшь дела с белым?

— Именно этого.

— Это же расизм чистой воды!

— Я всё понимаю, но в последнее время ситуация достигла точки кипения. Не знаю, что на всех нашло, хорошо хоть до угроз дело не доходит. И это не те люди, к мнению которых я могу не прислушиваться. Так что, Фил, сам понимаешь…

— Понимаю, — вздохнул я, нахмурив лоб. — Но ведь в этот бизнес и я, вернее, Большой Иван вкладывал деньги, не уверен, что он так легко к этому отнесётся.

— Брось, Фил, думаешь, я не догадался, что никакого Большого Ивана не существует? Но я об этом молчу, пусть другие думают, что где-то в Гринпойнте прячется ужасный русский босс. А что касается денег… Понимаю, дело весьма прибыльное, но в то же время рискованное. В любой момент могут наехать конкуренты либо законники, и всё пойдёт прахом. Тем не менее, я готов заплатить хорошие отступные.

— И сколько? — как можно равнодушнее поинтересовался я.

— 500 тысяч долларов — сейчас, и ещё столько же в течение следующих шести месяцев, — доверительно понизив голос, сказал Лэнс. — Согласись, это нормальная цена за твою часть бизнеса.

Хм, ну, во всяком случае, это лучшее, на что я мог рассчитывать. Так что я не видел смысла спорить, и в итоге мы ударили по рукам. Хотя я и подозревал, что Джордан просто-напросто навешал мне на уши лапши, дабы стать единоличным владельцем нашего общего дела, но насильно, как говорится, мил не будешь. Не хочет со мной работать — Бога ради. Тем более что отступные он мне и в самом деле платит неплохие. Эти деньги пойдут в копилку моей мечты о собственном отеле в будущей столице игорного бизнеса. Вот там-то я получу возможность развернуться по-настоящему! Итальянцы будут нервно курить в сторонке, наблюдая за тем, как мой… ладно, наш с Вержбовским и атаманом достаток растёт на глазах. Азарт — это такая же неотъемлемая часть жизни нормального человека, как потребность в пище и воде. Только одни дома с друзьями в картишки перекидываются, а другие просаживают в блэк-джек и рулетку целые состояния. Вот за счёт таких охотников за удачей некоторые сколачивают такие капиталы… Хотя что это я бегу впереди паровоза, нужно сначала построить отель с казино, всё легально провести, озаботиться надёжной охраной и начать привлекать туристов. А это значит — нужно позаботиться и об инфраструктуре. Придётся наладить тесный контакт с муниципалитетом, кинуть кость в виде спонсорских пожертвований на благоустройство Вегаса, потому что одними налогами они могут не удовлетвориться.

Фух, что-то я замечтался. Поеду лучше в "Русский клуб", развеюсь, а заодно поделюсь с Вержбовским новостями. А бабло положу пока в банк на свой депозитный счёт, поскольку держать наличку при себе было бы глупостью. Второй счёт был у Виктора Аскольдовича, куда он перечислял доходы от "Русского клуба". Правда, там миллионами и не пахло, все средства были вбуханы в реконструкцию "Орфея", а вот на моём счету уже почти 950 тысяч. Сотня из оставшегося гонорара за фильм, почти 350, как я уже упоминал, от проката четырёх фильмов, и полляма, полученных от Джордана. В надежде, что он сдержит своё слово и в течение следующих шести месяцев выплатит ещё столько же.

К слову, вроде бы не фальшивыми рассчитался, для липовых они слишком плохо выглядят. Видно, что с выручки за казино и бордель отсчитывал — подержанные 20-долларовые купюры были обернуты бумажными лентами, иногда довольно кривовато склеенными. Вержбовский и Науменко знали о моём депозите, знали, что я буду откладывать деньги на отель, поэтому проблем с ними в этом плане быть не должно. Им на жизнь и так неплохо капает. Теперь же придётся рассказать о закрытии бизнеса в Гарлеме, будет капать только с "Русского клуба". Ну ничего, как-нибудь переживут, тем более что плавучее место отдыха скоро выйдет на самоокупаемость и начнёт приносить прибыль.

После получившимся конструктивным диалога с Вержбовским и Науменко заскочил в Собор Преображения Господня. Давно не захаживал, нужно свечи поставить за здравие живущих и упокой тех, кого Бог прибрал. Как раз и Рождество Пресвятой Богородицы, о чём я узнал из вывешенного на стене храма объявления. Поставил свечи, перекрестился, заодно и в ящик с пожертвованиями просунул стодолларовую купюру. Собрался уж было уходить — ощутил лёгкое прикосновение к своему локтю.

— Храни вас Господь за вашу щедрость!

Обратившийся ко мне на русском высокий и худощавый батюшка лет сорока пяти с проседью в бороде пытливо всматривался в моё лицо, словно надеясь обнаружить на нём ответы на какие-то свои вопросы.

— Всегда рад помочь православной церкви, — ответил я, надеясь, что на этом наш диалог завершится, и я отправлюсь восвояси.

— Вы простите мне мою назойливость, — тем не менее продолжил батюшка. — Просто я раньше вас в нашем храме не видел.

— Почему же, я появлялся несколько раз… Впрочем, уже относительно давно, когда жил в Гринпойнте. Сейчас обитаю в Грэмерси-парк, правда, там с православными храмами проблема. А тут был по делам, вот и зашёл, поставил свечи за здравие и упокой. Кстати, давайте-ка я у вас молебен о здравии закажу. Сколько это стоит?

— Не нужно ничего платить, вы и так достаточно облагодетельствовали наш приход. Только скажите имена тех, за кого молиться.

Домой я вернулся в благостном настроении. Однако на следующее утро оно уже не было таким радужным по причине сущего, казалось бы, пустяка — меня поджидала напасть в виде лопнувшей подтяжки от носков. Запасной не было, пришлось вообще без носков тащиться в ближайший галантерейный магазин, закупаться впрок. Впору идти внедрять в жизнь технологии будущего. Хотя не уверен, что директор какой-нибудь чулочно-носочной фабрики прислушается к словам человека со стороны. Да я и сам, если честно, не был знаком с технологией изготовления таких носков со вшитыми резинками. Небось у них от таких подтяжек ещё и дополнительная прибыль идёт. Даже если сами не изготовляют их, то наверняка состоят в картельном сговоре с производителями подтяжек.

Наслаждаясь передышкой после окончания съёмочного процесса, я взял за правило прогуливаться по Манхэттену, стал снова навещать пиццерию "Маленькая Италия", где заказы разносила всё та же улыбчивая Филумена. Увидев меня впервые после долгого перерыва, она разулыбалась ещё пуще прежнего, не забыв вместе с ароматной пиццей вывалить передо мной недавний номер "Тайм", на развороте которого я увидел свою довольную физиономию.

— Я всем говорю, что мистер Бёрд заходил к нам перекусить, никто не верит, — гордо повернулась она в сторону косившихся в нашу сторону завсегдатаев заведения. — Я ведь даже на стену ваш портрет повесила.

И впрямь, глянув в указанном направлении, я увидел висевший в углу свою чёрно-белую фотографию, вырезанную из всё того же журнала. Невольно хмыкнул. Слава бежала впереди своего героя!

В другой раз, прогуливаясь по 5-й авеню, я остановился у магазина игрушек. Из-за стекла витрины среди прочих игрушек на меня пялились резиновые пупсы и деревянные поделки, местами вполне качественно сделанные. М-да, до Барби тут ещё далеко. Барби, Барбара, Варвара, Варенька…

А ведь это идея! Не запустить ли на американский рынок куклу Барби с женихом Кеном впридачу? Понятно, что стоить она будет дороже обычной куклы, опять же, нужна мощная рекламная кампания. В будущем Барби была рассчитана на детей из семей со средним уровнем доходов. Сейчас, когда ещё слышатся отголоски великой депрессии, будет ли иметь спрос кукла, скажем, стоимостью в 3 доллара? Само собой, с комплектом платьишек, туфелек и прочих аксессуаров, но, тем не менее, сможет ли она конкурировать с 50-центовыми и долларовым куклами? Но опять же, все эти куклы изображают детишек, а Барби — вполне зрелая дама, эталон для подражания маленьких девочек, какими они хотят видеть себя в будущем. Пойдёт ли в народ новаторство, или моралисты заклеймят моё детище каким-нибудь "вместилищем порока"?

Ладно, к вопросу о Барби я обязательно вернусь, но чуть попозже. Сейчас все силы и средства направлены на реализацию своей затеи в Лас-Вегасе. Мои отель и казино должны стать первыми ласточками грандиозной империи игорного бизнеса. А там… Не помню, кто сказал, что деньги и власть идут рука об руку. Не обязательно быть Президентом, чтобы управлять страной. Большинство глав государств — обычные марионетки, выдвинутые своими партиями и теневыми лидерами. Верхушка огромного айсберга, в основании которого стоят колоссальные финансовые империи тех же Ротшильдов и Морганов.

Только в СССР непонятная буржуинам ситуация. Все деньги и природные богатства находятся в ведении одной партии — ВКП (б), а главу государства выбирает в узком кругу Политбюро. Сейчас уже, надо думать, за товарища Сталина голосуют единогласно, вряд ли остались дураки предлагать другие кандидатуры. Те, кто предлагал — давно или расстреляны, или долбят вечную мерзлоту на Колыме.

Да что говорить, и в моём будущем не сильно-то всё изменилось. Но думать об этом совершенно не хотелось, всё равно ничего не изменишь. Остаётся только приспосабливаться к окружающей меня ныне обстановке, что, как мне казалось, я более-менее успешно и проделывал.

Сам не заметил, как ноги сами собой привели меня антикварной лавке. Зайти, что ли, навестить старика?

Как прежде, звякнул колокольчик. В лавке никого, только знакомый голос откуда-то из глубин помещения:

— Одну секунду, уже выхожу.

Увидев меня, Лейбовиц не смог сдержать улыбки, переходя на русский с характерным акцентом коренного одесского еврея:

— Ефим, гройсэ глик, какими судьбами?!

— Да вот, мимо проходил, дай, думаю, загляну к хорошему знакомому. Как вы тут, справляетесь в одиночку?

— Отчего же в одиночку, теперь при мне молодой человек, Давид. Это родственник Аарона. Как раз сейчас отсутствует по моему поручению, а то бы познакомились… А вы теперь, я слышал, птица большого полёта?

— Ну, не то что бы…

— Не скромничайте, у меня в кабинете лежит номер журнала "Тайм". Вы теперь в Голливуде не последний человек. Должно быть, неплохо зарабатываете?

— В Голливуде зарабатывают и побольше моего. А у меня, скажу вам по секрету, цель — открыть в Лас-Вегасе собственный отель с казино.

— Да вы что! Это же огромные деньги!

— Согласен, немалые, но как минимум половина требуемой суммы у меня уже имеется.

— Это когда ж вы успели, молодой человек?! И главный вопрос — где?!!

— Абрам Моисеевич, вам лучше не знать. Будете спать спокойнее.

— И впрямь, что это я, старый дурак, глупые вопросы вам задаю… Может, чаю?

— А давайте… Хотя, если пять минут подождёте, я сбегаю в одну пекарню здесь неподалёку, там блинчики выпекают. Правда, из кукурузной муки, но на вкус не намного хуже привычных мне… да и вам русских. Надеюсь, вы не зациклены на кошерной еде? Тогда захвачу ещё и с начинкой.

Посидели, поболтали под чаёк с блинами, через час я засобирался. Тут-то, покидая лавку, и обратил внимание на подозрительного мужичка, якобы занятого чтением газеты на противоположной стороне улицы. Насторожило меня то обстоятельство, что аккурат в середине газеты зияла дыра, через которую, судя по всему, незнакомец наблюдал как раз за антикварной лавкой.

Так-так-так… Интересно, кого он пасёт — меня или старого Лейбовица? Я неторопясь отправился пешочком вдоль Уорбертон-авеню, сделав небольшую остановку возле витрины магазина, торгующего бытовой техникой. Сделал вид, что с интересом разглядываю выставленную на всеобщее обозрение новую модель пылесоса "Электролюкс", а сам косил на отражение улицы позади себя. И не удивился, приметив знакомую личность с теперь уже свернутой в трубочку газетой. Тот же серый плащ, та же тёмно-коричневая шляпа, те же ботинки с оббитыми носами. Стоит и делает вид, что пялится на приклеенное к столбу объявление, а сам кидает взгляды в мою сторону.

Эге, похоже, я на крючке! Знать бы ещё, чей это человек. Кого я мог заинтересовать или кому перейти дорогу? Итальянцам? ФБР? А может… Вот о третьем варианте мне совершенно не хотелось думать.

Он стоял под проливным дождём, глядел на свои руки и не мог понять, почему они красные. И одетые на нём некогда светлые кальсоны с рубахой тоже промокли насквозь. Только спустя мгновение, растянувшееся в вечность, до него дошло — с неба льётся кровь. И теперь он почему-то знал, что это человеческая кровь. Кровь тех, кто был расстрелян или сгнил в лагерях за 17 лет его пребывания у власти.

"Нет, нужно идти, иначе я тут сгину", - подумал он, пытаясь сквозь кровавую пелену разглядеть, что же там, впереди.

Он попытался сделать шаг, но понял, что его ноги увязли в грязи уже по колено. Безуспешные попытки освободиться привели лишь к тому, что теперь грязь поднялась почти до пояса. Попытался упереться руками в зловонную жижу, но и руки провалились куда-то в страшную, чёрную глубину, и вот грязь уже поднялась до подбородка.

Впереди мелькнула чья-то тень. Человек ли, животное? Или просто игра воспалённого воображения?

"Помогите!", - крикнул он, делая очередную попытку выбраться из затягивавшего его болота.

В этот момент тень стала чётче, и вскоре стало ясно, что это человек. А ещё несколько мгновений спустя он к своему ужасу узнал в незнакомце Николая Ежова. Расстрелянный нарком был одет в распахнутый кожаный плащ, по которому вниз струились тёмно-красные дорожки, руки в карманах, на ногах блестящие хромом сапоги с заправленными в них галифе, и непокрытая голова.

"Что, товарищ Сталин, вот и до вас Смерть добралась, — грустно усмехнулся тот, глядя на своего бывшего покровителя сверху вниз. — Вы не дёргайтесь, всё равно уже не поможет, исход один. Да и то, скучно мне там без вас".

А он уже и кричать не мог, рот его был забит кашей из чернозёма вперемешку с кровью, оставалось только мычать. И возле самых глаз неторопливо полз жирный дождевой червь, то сжимаясь пружиной, то растягиваясь в струну…

Иосиф Виссарионович Сталин, хозяин 1/6 части суши, проснулся в холодном поту. Какое-то время молча смотрел в светлый полоток, вспоминая страшный сон. Одно и то же вот уже несколько раз на протяжении последних месяцев. Почему именно Ежов? Он подписал сотни приказов, отправивших на тот свет и в лагеря тысячи, а то и сотни тысяч людей. Каждый мог прийти к нему в кошмарах, но приходит почему-то только нарком.

Кстати, о наркоме… Сталин скосил взгляд на циферблат настольных часов. Почти половина седьмого, уже и сквозь занавески пробивался серый октябрьский рассвет. Через два с половиной часа встреча с Берией и наркомом обороны Ворошиловым. Нужно обсудить обострение отношений на границе с Финляндией. Того и гляди до открытого столкновения дело дойдёт. Радовало хотя бы то, что согласно заключённому с немцами договору о ненападении Финляндия по секретному протоколу была отнесена к сфере интересов СССР. А значит — в случае вооружённого столкновения Германия останется в стороне. А уж с маленькой северной республикой мы как-нибудь справимся.

От таких мыслей Вождь повеселел. Даже воспоминание о страшном сне уже не так терзало душу. Кряхтя, он сел на постели, свесив вниз обутые в вязаные носки ноги. Возраст давал о себе знать. Тут ещё заныла иссохшая левая рука, не иначе быть дождю. Нет, решил он, не позволю таким мелочам портить себе настроение!

На Ближнюю дачу Ворошилов по традиции прибыл сильно заранее, Берия — без пяти минут девять. Обсуждали политическую ситуацию и готовность наших войск на северо-западном направлении под крепкий чай с лимоном из никелированных с чернью подстаканников. В целом отчитались нормально, хотя для порядка Сталин задал несколько вопросов. Выслушал ответы, после чего Ворошилова отпустил, а Берию попросил задержаться.

— Ты вот что мне скажи, Лаврентий, — разминая пальцами правой руки папиросу, спросил Отец народов. — Что у нас в Грузии? С подпольной группой "правых" ты разобрался, Картвелишвили расстрелян. Но до меня доходят слухи, что ещё осталось в руководстве республики враждебно настроенные к Советской власти элементы. К примеру, что ты скажешь о Чарквиани?

— Товарищ Сталин, за Грузию можно не волноваться, если слухи и доходят, то от тех, кому выгодно раскачивать лодку. А за Чарквиани я могу поручиться головой. Это преданный делу партии коммунист, мы с ним, как говорится, не один пуд соли вместе съели.

— Ой, смотри, Лаврентий, голова-то у тебя одна, вторая не вырастет, — прищурился Иосиф Виссарионович. — С Чарквиани я встречался в прошлом месяце, при тебе же дело было, в общем-то он производит неплохое впечатление. Пусть поработает, дальше посмотрим.

— А вот меня, товарищ Сталин, тревожит происходящее на Украине. Не слишком ли круто Хрущёв на посту первого секретаря взялся за дело? Арестованы десятки тысяч партийцев, причём, как мне докладывают, зачастую по сфабрикованным обвинениям.

— Хрущёв, говоришь… А ведь и его фамилия мелькала в протоколах допроса этого Сорокина. Если верить его показаниям, Иудой оказался Никитка.

— Думаете, стоит заняться им вплотную?

— Займись, может, что интересное накопаешь. Если что-то интересное выяснится — лично мне докладывай. Понял?

— Так точно… Кстати, о Сорокине, — Берия сделал вид, будто запамятовал и только сейчас вспомнил. — Похоже, проявился наш беглец, не сгинул в тайге. И не где-нибудь проявился, а в Америке. Да вот, сам посмотри.

Нарком извлёк из портфеля журнал "Тайм", развернул посередине и положил перед Вождём. Рядом с журналом лёг отпечатанный на машинке лист бумаги. И тут же — небольшое фото из личного дела зэка Ефима Николаевича Сорокина. Сталин с нескрываемым интересом сравнивал журнальное фото Бёрда и уже знакомое изображение Сорокина. Затем внимательно прочитал машинописный текст, и поднял на Берию глаза:

— Выходит, этот Фил Бёрд и есть наш Сорокин?

— Не могу пока утверждать со 100-процентной уверенностью, что это именно объект Сорока, как он проходит по секретным документам, но вероятность этого весьма велика. Можно предположить, что имя он изменил на английский манер, а фамилия переводится как "птица". Правда, как мне подсказали опять же знающие люди, Ефим логичнее перевести как Джефф, это от имени Филипп сокращённо по-английски будет звучать Фил. Наверное, Сорока не очень большой полиглот, хотя, как мне доложили, разговаривает на английском практически без акцента. А может, просто хотел запутать следы.

— Выходит, это у него не слишком получилось…

— А может быть, и не слишком пытался, иначе с чего бы подался в режиссёры, да ещё давал интервью популярному американскому журналу.

— А что-то ещё по нему узнали?

— Пока не очень много. Мои люди в Нью-Йорке сейчас над этим работают, установили за объектом скрытое наблюдение. Естественно, они не знают всей правды. О том, кто такой Сорока на самом деле, знает весьма ограниченный круг лиц, — поспешил заверить шефа Берия. — Если же суммировать имеющиеся у нас сведения, можно сказать, что объект Сорока практически постоянно проживает в Нью-Йорке, в отеле "Грэмерси-парк". Номер не из дешёвых, но Сорока может себе позволить, у него теперь связи в Голливуде, со студией братьев Уорнеров. Не думал, что наш путешественник во времени такой хороший сценарист и режиссёр.

— Талантливый человек талантлив во всём, — усмехнулся в густые усы Сталин. — Никому он случайно там не разболтал, кто есть на самом деле?

— Достоверно не знаю, у нас было слишком мало времени, чтобы его прощупать. Но я так думаю, что если бы он пошёл на откровения с местными властями или спецслужбами, то не разгуливал бы так просто по Нью-Йорку. Один раз обжёгся…

— Да, нехорошо получилось, но Ежов и Фриновский за это уже поплатились.

Снова вспомнился ночной кошмар, и Сталин непроизвольно вздрогнул.

— Так что, попробуем выкрасть? — осторожно предложил Берия.

Иосиф Виссарионович наконец зажёг папиросу, сделал глубокую затяжку и выпустил через ноздри густую струю дыма.

— Не нужно спешить, Лаврентий. Мы уже знаем, как этот товарищ умудряется выпутываться из расставленных на него силков. Если в этот раз спугнём — его следы могут запутаться окончательно. Спрячется в какой-нибудь Бразилии, и ищи его там. Да и что нового он нам может сказать? Я думаю, всё подробно изложено в протоколах допросов, больше мы из него вряд ли выжмем. Человек через многое прошёл, сейчас имеет право пожить для себя. Да-да, а ты думал, у меня нет сердца? Пусть немного расслабится. Хотя снимать хорошие фильмы мог бы и в Советском Союзе… Не такие, конечно, как этот, — поправился Сталин, ткнув жёлтым ногтём в журнал. — Нам бы комедий побольше, чтобы в это нелёгкое время жизнь казалась лучше и веселей. Как, например, "Волга-Волга"… В общем, пускай там твои люди приглядывают за ним, но на рожон не лезут. Спугнут — накажем сурово. Может, в будущем этот… Сорока ещё и пригодится, я подумаю над этим вопросом. Ты, Лаврентий, тоже подумай. И знаешь что… Если вдруг возникнет подозрение, что Сорока собирается идти на сотрудничество с американскими властями или, того хуже, с агентурой фашистской Германии — разрешаю объект ликвидировать. Понял?

— Понял, товарищ Сталин! — подобрался Берия, а глаза из-под круглых линз хищно блеснули. — Я могу идти?

— Ступай. А журнал оставь, я его ещё на досуге полистаю.

Закрыв снаружи дверь кабинета и кивнув порученцу, подавшему ему плащ, нарком вышел во двор, где его поджидал лимузин.

— Куда, товарищ Берия? — спросил водитель и он же телохранитель Саркисов. — Домой, на Малую Никитскую?

— Нет, едем на Лубянку. Нужно решить кое-какие дела. Я там задержусь часа на два-три, а ты позвони в "Арагви". Предупреди Стажадзе, что я вечером буду. Пусть всё подготовит как обычно.

По пути, глядя на проплывающие мимо деревья и редкие дома, Лаврентий Павлович думал о поручении Сталина.

"Наверное, неспроста Коба обмолвился о том, что в случае возникновения проблемы с объектом Сорока тот подлежит ликвидации, — размышлял нарком. — Может быть, и не стоит ждать, пока эти проблемы появятся, стоит проявить инициативу самому? Во всяком случае, надо это дело как следует обмозговать".