Моего помощника звали Ридли Стейнвиц. Он же занимал пост линейного продюсера. Его имя напомнило мне о режиссёре будущего Ридли Скотте, чьего "Гладиатора" с моей помощью уже почти экранизировали. Может, и за его же "Чужого" с продолжениями взяться? Как-никак первые две части вышли в эпоху докомпьютерных спецэффектов, то есть создать интерьеры межгалактического корабля и костюм Чужого можно и сегодня. Другой вопрос — будут ли космические монстры иметь успех у нынешней публики?

Этот же Ридли, которого мне представил Адам Миллер, был деловым, средних лет джентльменом. Он сразу взял быка — то бишь меня — за рога, достав из внутреннего кармана блокнот, и еще до моего отлёта в Нью-Йорк подробно записал все мои пожелания. Мы провели с ним несколько часов, и на прощание Стейнвиц пообещал через две недели прилететь в Нью-Йорк, чтобы согласовать все детали предстоящего съёмочного процесса.

Ридли оказался на редкость точен. Ровно две недели спустя он переступил порог моего номера в отеле "Грэмерси-парк", без лишних предисловий вытащил из портфеля пухлую, перевязанную тесёмками папку и предложил ознакомиться с её содержимым. Добавив при этом, что некоторые пункты были им согласованы с Джеком Уорнером, а где-то и подправлены рукой киномагната.

На изучение этого опуса я потратил пару часов, после этого, заказав в номер обед на две персоны, мы ещё около часа обсуждали отдельные перипетии представленного Ридли отчёта.

Итак, предполагаемый хронометраж картины — два с половиной часа, что, насколько я помнил, было близко к оригиналу. С этим я согласился, как и с тем, что за свою работу получу 150 тысяч долларов. Ну а что, не самый маленький контракт, иные актеры со звёздным статусом получают меньше. Сниматься лента будет по трёхплёночной технологии "техниколор" — супер! Сценарий был Уорнером прочитан, размножен и копии раздали потенциальным участникам проекта. Лео Горси, чьё имя по иронии судьбы было созвучно имени Ди Каприо, согласился сыграть роль Амстердама Валлона за не такой уж и большой гонорар в 50 тысяч. А вот на роль Билла "Мясника" Каттинга планируется пригласить Лесли Говарда, Кэри Гранта либо подающего большие надежды английского актёра Лоуренса Оливье, последнее время проживавшего в Штатах. Все трое, оперативно прочитав сценарий, уже дали своё предварительное согласие, невзирая на то, что им предстояло иметь дело с человеком, дебютирующим в режиссёрском кресле. Мне был представлен целый набор фотокарточек актёров, и в итоге я пришёл к выводу, что чисто внешне именно Оливье, если наклеить ему усы посолиднее, больше остальных подходит на роль "Мясника".

На роль Джэнни Эвердин круг кандидатов оказался чуть меньше — Кэтрин Хепбёрн и Джоан Фонтейн. Интересно, эта Хепбёрн имеет какое-нибудь отношение к Одри Хепбёрн? Может, мамаша её? Впрочем, не суть важно.

Ознакомившись с их фотокарточками, я всё же остановил свой выбор на Фонтейн, опять же, полагаясь на свой визуальный вкус. В любом случае ни одна из двух предложенных мне актрис не походила на Камерон Диас, но у Джоан хотя бы роль была не такая большая, чтобы переживать из-за такой ерунды.

Актёров на второстепенные роли, в эпизоды и массовку наберут позднее, я был не против, если этим займётся кто-то из моих будущих помощников.

В качестве оператора мне предлагалась кандидатура некоего Тони Гаудио. Я понятия не имел, кто это такой, и попросил Ридли рассказать об этом персонаже чуть подробнее. Выяснилось, что Гаудио перебрался в Штаты из Италии, где начинал свой творческий путь съёмками короткометражек, а в Америке вырос в настоящего профессионала, первым применив последовательность монтажа при создании фильмов.

— Два года назад он выиграл премию киноакадемии за фильм "Энтони Несчастный", - привёл решающий аргумент Стейнвиц, после чего мне не оставалось ничего другого, как выразить своё согласие.

Вторым режиссёром должен был стать Кларенс Браун. Имя помощника режиссёра пока неизвестно, но уж для того, чтобы следить за графиком появления актёров на съемочной площадке или вовсе щелкать хлопушкой-нумератором, большой профессионал не требовался.

Композитором фильма согласился стать какой-то Эдвард Уард. Так, далее по списку: администратор, звукорежиссёр, художник-постановщик, художник по костюмам, гримёры, монтажёры, пиротехническая группа… Тут я доверился вкусу моего помощника.

— Исторический консультант? — хмыкнул я. — Он-то нам зачем? По-моему, сценарий написан достаточно подробно, чтобы в нём требовалось участие ещё и исторического консультанта. Опять же, лишние затраты.

— Хорошо, вычёркиваем, — покорно согласился Стейнвиц. — Но окончательное решение всё же за мистером Уорнером. Тем более что могут возникнуть какие-то вопросы по костюмам. Примерное начало съёмок — середина января следующего года. И хорошо хотя бы приблизительно определить места, где планируется проводить натурные съёмки.

Расставшись с Ридли, который пообещал держать меня в курсе дела по телефону, я по его рекомендации занялся углублённым исследованием города, благо что в мегаполисе всё ещё в избытке мест, которые визуально вполне можно ассоциировать с серединой прошлого века. Опять же в случае проведения съёмок в Нью-Йорке и "Русский клуб" под боком, можно будет контролировать ход превращения теплохода в место элитного отдыха. Хотя там и Вержбовский неплохо справлялся. В последнее время он так втянулся в процесс, что практически дневал и ночевал на "Орфее". Причём ночевал порой в буквальном смысле слова.

А вот с Джорданом приходилось вести дела мне. Хорошо, что это ограничивалось по существу лишь получением ежемесячной выручки, потому что пока особой помощи от меня Лэнсу не требовалось. Если бы на наши заведения накатили конкуренты — тогда да, мы бы снова совместными силами ввязались в "прения сторон", встав горой друг за друга. Пока же, к счастью, обходилось без эксцессов, а деньги с борделя и казино я передавал Виктору Аскольдовичу на благоустройство "Орфея".

Джордан, которому мне пришлось рассказать о своих кинематографических планах, искренне удивился. Попросил рассказать об этом подробнее, особенно заострив внимание на фильме про боксёра. Пообещал обязательно его посмотреть после выхода на экраны.

Теплоход тем временем преображался на глазах. Мы решили не скупиться, поэтому инкрустированные красным деревом стенные панели, золочёные люстры и атласные занавески на окнах вскоре стали неотъемлемой частью "Русского клуба". А как-то Вержбовский подошёл ко мне и, отводя взгляд в сторону, предложил:

— Ефим, вы не будете против, если я приглашу нашего приходского священника?

— Зачем? — в первый момент опешил я.

— Хорошо бы освятить судно, чтобы в дальнейшем нам сопутствовала удача.

Вон чего подполковник удумал! В моё время батюшки чего только не освящали, включая лимузины местных нуворишей, на их фоне такая же процедура с плавучим клубом не кажется такой уж кощунственной. Тем более что у нас не бордель будет, а более-менее приличное место для отдыха и развлечений.

— Отчего же, приглашайте, Виктор Аскольдович, на такое дело можете не скупиться. Пусть за наши дела священник и молится периодически, а мы уж — вы там прозрачно намекните — родной приход не обидим.

Так вот я и бегал по Большому Яблоку, игнорируя общественный и прочий транспорт, иначе мог просмотреть подходящие места для съёмок. Прежде всего нужно было найти похожую площадь якобы в районе "Пяти улиц", на которой в оригинальном варианте происходила битва между иммигрантами и "коренными" американцами. То самое пересечение Малберри-Стрит, Ворт, Кросс, Оранж и Литл-Уотер. Понятно, сейчас там уже другой пейзаж, поэтому я искал что-то хоть внешне похожее. И ведь нашёл! На четвёртый день поисков я забрёл в трущобы Южного Бронкса, и замер посреди вымощенной булыжником площади. Булыжником, Карл! И пусть в виденном мною фильме булыжники уже покрывает снег, на котором прекрасно выделяются пятна крови, приближённость к аутентичности никогда не помешает.

С разных ракурсов я сделал несколько снимков на специально приобретённый для этой цели фотоаппарат "Kine-Exakta" под стандартную 35-милиметровую киноплёнку. Детище дрезденской компании "Ihagee" было, как мне заявили в магазине фотопринадлежностей, первым в мире малоформатным фотоаппаратом. Правда, смущало то, что аппарат был будто бы специально сделан для левшей, потому что копка спуска затвора находилась слева. Да ещё в видоискатель через откидывавшуюся крышечку приходилось смотреть сверху, держа камеру на уровне груди. Если же хотелось снимать от уровня глаз, то на помощь приходил "спортивный видоискатель" — а именно обычная металлическая рамка без линзы, которая могла примерно очертить границы будущего кадра при съёмке на 50-мм объектив.

Я ходил и фотографировал места, которые могли, на мой взгляд, послужить местом съёмок моего будущего кинохита. Так увлёкся, что совершенно забыл о своём дне рождения 12 декабря. Напомнил Вержбовский, закативший в мою честь в ресторане сына небольшую вечеринку. В подарок я получил патефон французской фирмы "Патэ" с десятком виниловых пластинок. Глен Миллер и его оркестр, Луис Армстронг, Скотт Джоплин, Уильям Хэнди… И с особой гордостью мне была преподнесена пластинка романсов Петра Лещенко.

— Достал не без труда, — похвалился Вержбовский. — Чаю увидеть Петра Константиновича когда-нибудь, выступающим в нашем заведении.

Мне объяснили, что одного завода хватает как минимум на проигрывание одной стороны пластинки, а иголка должна непременно находиться под наклоном в 45 градусов по отношению к поверхности винила. А иголку вообще желательно менять после каждого прослушивания, дабы избежать царапин и треска при звучании, так что мне был вручён ещё и целый набор игл. Но самое интересное — пластинки нужно было проигрывать не от края к центру, как было принято на граммофонах, а наоборот.

Но вернёмся к фотографированию. Когда было истрачено несколько рулонов плёнки, я по старой памяти отнёс их в фотостудию Изи Шмейхеля, где плёнки проявили и напечатали вполне качественные чёрно-белые фотографии. Со всей этой пачкой в канун нового, 1939 года, я снова заявился в Лос-Анджелес. К моему приезду уже были назначены кинопробы с выбранными мною главными героями фильма. Тут же я перезнакомился почти со всеми участниками съёмочной группы, хотя с тем же Горси мы даже обнялись, как старые знакомые. Остальные ко мне, что объяснимо, поначалу отнеслись настороженно, но я на удивление быстро даже для себя нашёл со всеми общий язык. А больше в этом помог наш оператор Тони Гаудио. Например, 21-летняя Фонтейн в силу молодости и неопытности поначалу смущалась, но вскоре и она хохотала вместе со всеми над перчёными шутками Тони. Тот в сочетании с природным итальянским темпераментом оказался ещё тем балагуром, и моментально стал душой компании. Я ещё подумал, что при желании наш оператор вполне мог бы играть в комедийных фильмах, но, видимо, ему либо не предлагали, либо не имеет такого желания.

— Друзья, — начал я, когда мы собрались в кружок. — Друзья, отныне на ближайшие несколько месяцев мы одна команда, одна семья, поэтому предлагаю забыть о всякого рода мистерах и миссис, будем обращаться друг к другу по имени. Все согласны?

Ответом было дружное: "Да!", и я не смог сдержать улыбки. Впрочем, доводить дело до панибратства я не собирался. Всего должно быть в меру.

Кинопробы прошли удачно, о чём я тут же доложил Уорнеру. А тот порадовал меня известием о том, что вопрос с моим гражданством практически решён, и обошёлся ему всего в 5 тысяч штук зеленью. Я предложил вычесть их из моего гонорара, но Джек заявил, что это мне от него своеобразный подарок. Ну что ж, я не против!

Неделю спустя после моего возвращения в Нью-Йорк я стал счастливым обладателем новенького паспорта гражданина Соединённых Штатов. Ну как счастливым… Просто это была необходимая на тот момент вещь. К американцам в подавляющем их большинстве я относился вполне даже доброжелательно, но политика США в отношении СССР и России в будущем не могла так просто стереться из моей памяти. Да ещё англичане, как обычно, из-за угла гадить начнут. Впрочем, они и сейчас хороши, саксонские лицемеры.

Заодно чуть позже я получил и легальное водительское удостоверение взамен прежнего, купленного через Изю Шмейхеля. Чем больше легальных документов — тем лучше. Глядя на чёрно-белую морду, пялящуюся на меня с первой страницы паспорта, я думал, что жизнь, кажется, удалась. А уж если получится реализовать всё задуманное… Хотя лучше не загадывать, потому что та же жизнь — штука сложная, в чём я уже не раз имел возможность убедиться на собственной шкуре.

В начале января съёмочная группа поездом вместе с техническим оборудованием прибыла в Нью-Йорк. Для её проживания на месяц вперёд был арендован целый этаж отеля "Уорвик" в центре Манхэттена. Деньги из выделенного на фильм бюджета начинали работать. Причём Уорнер во время нашей с ним последней встречи на Рождество отметил, что смета в размере полутора миллионов хоть и утверждена, но в случае непредвиденных расходов может быть увеличена. При этом едва ли не половина бюджета уходило на зарплату и гонорары членам съёмочной группы.

По срокам мы были ограничены, но не сильно. Учитывая, что съёмки должны проходить как в зимний период, так и в весенне-летний, нам давалось примерно полгода на реализацию наших замыслов. По меркам Голливуда солидный срок.

Приехавший вместе со всеми Ридли в моём сопровождении сразу же отправился в муниципалитет, где на столе главы Комиссии по культуре уже лежало письмо от Джека Уорнера с просьбой оказать всяческое содействие в съёмках картины об истории города. Правда, что это за история, там не уточнялось, и нам было рекомендовано не сильно об этом распространяться, желательно для знакомства с чиновником выдав какое-нибудь нейтральное название фильма, если он этим поинтересуется. Мало ли, вдруг муниципалам не очень понравится сюжет, замешанный на крови и криминале. Возглавлявший Комиссию некто Энди О"Брайен сразу же показался мне тем ещё проходимцем, о чём я и намекнул шёпотом Стейнвицу. Заранее приготовленный конверт с суммой в тысячу долларов тут же перекочевал в стол к мздоимцу, но зато нам была обещана полная поддержка.

О"Брайен не подкачал, он даже помог нам с подбором массовки для первой масштабной сцены, и честно сказать, ему было плевать на то, что мы снимаем. Наши костюмеры споро взялись за пошив, мастера-оружейники — за изготовление бутафорского холодного оружия, декораторы принялись приводить выбранную мною небольшую площадь в соответствие с историческими реалиями.

К концу января всё было готово. Не хватало только снега, чтобы наша съёмочная группа мгновенно сорвалась и приступила к работе. Хотя декораторы и предлагали засыпать брусчатку солью, я всё же предложил подождать ещё неделю-другую в ожидании настоящего снега. По прогнозам, с севера вдоль побережья Канады в нашу сторону двигался циклон, который должен был достичь Нью-Йорка через несколько дней. Вот только будет ли он сопровождаться снегом или дождём — мы могли об этом только гадать.

Чтобы не терять время, пока отсняли первую сцену моего сценария с Валлоном и его сыном, где "Святоша" готовится к битве. Перед тем, как дать команду "Мотор", я предложил ноу-хау, известное в отечественном кинематографе будущего, но здесь казавшееся чем-то странным. А именно — разбить на счастье о штатив тарелку с именами главных членов съёмочной группы.

— Теперь разбираем каждый по осколку, а в конце съёмок попытаемся сложить тарелку заново, — прокомментировал я. — Надеюсь, у нас получится обойтись без потерь.

— А в чём смысл? — поинтересовался Оливье, вертя в пальцах небольшой осколок.

— Это, скажем так, русская примета. Главное — не потерять до окончания съёмочного процесса.

Маленького Амстердама Валлона доверили играть какому-то мальчугану, которого нашёл мой второй режиссёр. Парнишка, оказывается, несмотря на нежный возраст, уже имел опыт работы в кино, поэтому перед камерой держался достаточно профессионально. Ладно, посмотрим, как он сыграет экспрессивную сцену у охладевающего трупа своего отца.

Монтажная будка, доставленная в Нью-Йорк поездом на грузовой платформе, была установлена по соседству со съёмочной площадкой. Заведовала процессом женщина лет 50. Звали её Зина Кротофф, о себе рассказывал неохотно, но от Ридли я узнал, что она когда-то была стенографисткой у генерала Деникина, вместе с боссом в 1920-м эмигрировала в Европу, а оттуда — в Америку. Никогда не была замужем, детей нет. Во рту у неё постоянно дымила сигарета, говорила она хриплым, прокуренным голосом, причем игнорируя русский язык, хотя и знала, что я из России, а глядела через круглые стекла очков так, словно достанет сейчас из кобуры револьвер и расстреляет вас к чёртовой матери. Однако дело своё знала, и первые смонтированные ею кадры вселили в моё сердце определённый оптимизм.

Ураган, хоть его и ждали, налетел как-то неожиданно. Это была настоящая пурга, которая затихла только на второй день. Синоптики обещали к следующему утру плюсовую температуру, и мы решили отснять всю сцену разом тем же утром, до того, как белый покров растает, обнажив брусчатку. Красная краска на белом фоне смотрелась бы органично. Но на всякий случай реквизиторы скупили в нью-йоркских лавках порядочный запас соли. Мы решили, что если в этот раз не получится — придётся выходить из положения с помощью такого вот кристаллического порошка.

На наше счастье, погода не подвела. С утра по Фаренгейту показывало + 32, в переводе на Цельсий как раз нулевая температура. Массовка уже вовсю разминалась, народ со смехом пытался нанести друг другу увечья бутафорским оружием. Как говорится, дураки всегда найдутся, вот одному и не повезло. Шипастый шар на кистене хотя и оказался бутафорским, из каучука, а вот цепь — самая настоящая. Этой-то цепью бедняге раскроили кожу на его лысом черепе, и теперь наш штатный медик перевязывал пострадавшему голову. "Массовик-затейник" заявил, что готов сыграть, а швы можно наложить и после. Я посоветовался с медиком, тот скривился, но дал добро. Главное, чтобы со мной и ведущими актёрами ничего страшного не случилось, несмотря на солидные страховки.

Дальше снимать пришлось в авральном режиме. Общий план, крупняки, детализация, смена декораций, оператор с камерой передвигаются не только по рельсам вперёд и назад, но и вверх-вниз с помощью самодельной подъёмной платформы. Все технические возможности брошены на создание кинохита.

Съёмка идёт на дорогущую, единственную на всю студию "Уорнер" 3-плёночную камеру. К ней помимо оператора приставлены два здоровяка, чтобы просто помогать её таскать с места на место. Вовсю работают осветители, потому что "Техниколор" требует на порядок больше света, чем при съёмке на обычную камеру. От прожекторов снег уже начинает понемногу таять, проплешины поневоле приходится засыпать солью, которая ещё и сама по себе ускоряла таяние снега. Каждая минута обходится в бешеные по нынешним временам деньги, я это чувствую буквально каждым сантиметром своей кожи, и оттого при всей авральности происходящего мне хочется сделать продукт настолько качественным, насколько это вообще сегодня возможно.

— Ещё, — ору я на актёров, — ещё один дубль! Помреж… как тебя… держи перед объективом камеры стекло, пусть кровь брызжет на него. А ты — да, ты — ты будешь брызгать. Из чего, из чего… Да вон хоть кисть возьми. Эй, кто-нибудь, смажьте этому здоровяку его дубину кровью или что там у нас вместо неё… Ах, да, тёплая, свиная кровь с бойни, я и забыл… В общем, проследите, а то он сколько черепов уже раскроил, а набалдашник все ещё чистенький. Не забудь, в следующем дубле твоя дубина ломает оппоненту ногу. Бутафоры, нога готова? Уже подпилена? Отлично! Тони, ногу крупным планом, по колено. Не жалеем свиных внутренностей, пусть вываливаются из рубах на месте разрезов. И чтобы были тёплые, дымились. Это твоё дело, Митчелл, как ты этого добьёшься, хоть в чане с кровью держи над костром, но чтобы кишки казались свежими. Так, ты, красотка с железными когтями… Как тебя… Джулия. Джулия, прыгать надо выше, как-будто падаешь на камеру, то есть на зрителя. Больше, друзья, больше натуралистичности!

И вот наконец спустя четыре часа — сцена гибели "Святоши". Мальчишка своими актёрскими способностями мне понравился. Душевно сыграл, чертяка, даже слезу пустил, чего вроде бы в оригинальной версии я не помнил.

Эдакой городской пещеры, куда юный Амстердам убегает от преследователей, в нашем распоряжении не было, мы воспользовались обычным подвалом, растянувшимся под старым домом на добрую сотню метров — или ярдов, тут уж кому что больше нравится — предварительно расчистив его от скопившегося за десятилетия хлама. Тут, кстати, помогли выделенные О"Брайеном люди, благодаря которым многие процессы происходили на порядок быстрее. Например, они заодно помогали управляться с массивными декорациями, а некоторые из них и вовсе снялись в массовке.

Наконец последняя сцена на площади с фразой Оливье: "Священник" Валлон принял доблестную смерть. Но с его "мертвыми кроликами" покончено. Они вне закона! Отныне я запрещаю даже упоминать о них".

Хотя нет, не последняя. В оригинальной версии камера как бы улетает вверх, а фигурки бродящих по заснеженной площади участников побоища становятся всё меньше и меньше. И я, помня об этом, ещё заранее договорился с председателем местного общества любителей воздухоплавания, который за сотню баксов в час выделил в аренду монгольфьер с лучшим пилотом. Если решим, что нужен план города с большей высоты — тут уже на помощь придёт мультипликация.

Воздушный шар был оборудован довольно-таки внушительной газовой горелкой. Аэронавт с сомнением смотрел на то, как в корзину затаскивают ещё и тяжеленную камеру.

— Чёрт его знает, как он будет снимать, ваш оператор, — почесал он затылок под котелком. — Как бы не вывалился за борт вместе с камерой.

И впрямь, корзина в воздухе опасно накренилась, хорошо ещё, мы догадались и камеру, и Тони привязать к дну этой самой корзины верёвками. Пришлось делать несколько дублей, благо что мои люди числом в полтора десятка могли травить канат, то отпуская воздушный шар на высоту, то притягивая его снова к земле. За это время снег окончательно растаял, и пришлось высыпать на брусчатку остатки соляного запаса.

Мы справились за два дня! Ещё сутки я торчал в монтажке над душой у Зинаиды, просматривая плёнки и насквозь провоняв табачищем. Неплохо, неплохо… И съёмка с воздушного шара отлично получилась! Пусть до виденного мною в будущем фильма мы в чём-то не дотягиваем, но для современного кинематографа это точно прорыв. Только бы какая-нибудь комиссия не поставила вето на моём детище.

Я лично отмечал рисками места на плёнке, где следовало отделить и склеить кадры, рисуя острым стилом порядковые номера сцен. И пока Зина выполняла моё поручение, я приступил к съёмкам следующей сцены: "Нью-Йорк, 1846 год. 16 лет спустя".

Лео Горси, играющему Амстердама, священник со словами наставления вручает "Библию", и тот покидает стены находящегося на острове Блэквелла, ныне носящего имя Рузвельта, исправительного учреждения. А в следующей сцене наш герой выбрасывает священное писание с моста в воду Ист-Ривера. Далее ночная съёмка с марширующими на фронт ирландцами и "Мясником", вонзающим нож в портрет Линкольна. Наконец, съёмочная группа перемещается в старую гавань нью-йоркского порта, куда прибывают пересёкшие Атлантический океан ирландские переселенцы, а с ними с острова Блэквелла и Валлон-младший. Тут мы пробыли неделю ради пары минут хронометража, пока наконец подогнали отдельно оплаченные суда почти столетней давности и очистили гавань от современных кораблей. Казалось бы, небольшая сцена, ничто по сравнению с заглавной битвой в районе Пяти улиц, а времени и средств затрачено на порядок больше. Уорнер меня точно убьёт!

Хорошо ещё, что в оригинале за исключением первой сцены постоянно стоит какая-то непонятная погода, какое-то межсезонье и слякоть. Этого добра в зимнем Нью-Йорке было хоть отбавляй. Поэтому съёмки вели спокойно, уже не напрягаясь, как в первый день. Если поначалу многие нервничали, то и дело в чём-то косяча, то теперь работа шла как по маслу, и у меня возникло стойкое подозрение, что в сроки мы можем и уложиться.

Съёмки напоминали жизнь в миниатюре со своими радостями и горестями. Забавно было смотреть, как на первых дублях Джоан стеснялась демонстрировать глубокое декольте, когда герой Горси срывает с её шеи украденный у него медальон. В итоге всё же справилась с задачей, сыграв в кадре оскорблённую невинность. А ведь ей ещё предстояло сыграть постельную сцену.

Но случались и трагедии. Например, в одном из дублей смертельную травму получил участник массовки. Несчастный, видимо, решив просто выпендриться в кадре, сиганул с крыши, не рассчитал свои силы и напоролся на металлический штырь. Тело парня отправили в Оклахому, откуда он был родом. Не хотел бы я оказаться на месте безутешных родителей.

Между тем по причине занятости я так и не смог присутствовать на премьере сначала "Гладиатора", а спустя неделю и "Рокки". В прессе отзывы о картинах были самые восторженные, что не могло не потрафить моему самолюбию.

В конце января вернулся наконец Джо — цветущий и немного разбогатевший. Чуть ли не насильно отсчитал мне сумму, которую я ему одалживал, заявив, что теперь им хватит гонорара на безбедное существование в течение года. И при этом у режиссёров студии "Уорнер" уже имелись далекоидущие планы на моего друга, так что к прежней работе почтальона он возвращаться не собирался, и вообще сказал по секрету, что подумывает перевезти семью в Калифорнию. Мол, и к новой работе поближе, и климат там получше. Я его в этом вопросе поддержал.

А вот открытие "Русского клуба" я проигнорировать не мог. Событие случилось в последний день января, и ему предшествовала серьёзная рекламная кампания не только в Бруклине, но и на Манхэттене. Идея устроить PR-акцию принадлежала мне, в неё в том числе входила раздача нанятыми мальчишками рекламных листовок на хорошей бумаге с цветной печатью и фотографией судна. Но овчинка, надеюсь, стоила выделки.

Судно по договорённости с муниципалами было пришвартовано у бруклинской набережной, гости могли сойти на "Орфей" по специально оборудованным сходням. Заведение обещало работать ежедневно с 15 часов до 3 утра. Учитывая, что на "Орфее" я не появлялся с начала съёмок, многое увидел впервые. Мда-а, ребята Вержбовский с компанией постарались на славу. Всё сияло, сверкало, диваны и кресла лоснились кожей, не считая разноцветных шаров и фейерверка по случаю праздника. В общем — высший разряд!

Среди гостей "Русского клуба" я видел немало знакомых лиц. Кого-то встречал в Соборе Преображения Господня, с кем-то сидел за соседним столиком в ресторане Вержбовского-младшего. Андрей тоже здесь был, но в качестве управляющего, оставив заведовать рестораном "Русь" доверенного человека. А официально это плавучее заведение было оформлено на его отца. Я, как мы и договаривались изначально, ни в каких документах не фигурировал, хотя теперь и являлся полноправным гражданином США. Нечего лишний раз лезть на рожон.

Помимо Виктора Аскольдовича здесь присутствовала и делегация станицы Наумовская во главе с атаманом, его супружницей и сыновьями, которые тут же принялись зыркать на симпатичных барышень, даже если те прибыли сюда с мужьями. Познакомили меня с какими-то стариками из рода Трубецких, была представлена здесь и ещё одна знатная фамилия — Шаховские. Остальные вроде попроще, но многие всё равно горделиво выпячивали грудь, поглядывая на менее знатных гостей сверху вниз. Я их условно назвал индюками.

По случаю открытия для гостей играл сам Рахманинов, недавно вернувшийся в Лос-Анджелес с отдыха из Швейцарии. Знавшему себе цену композитору сделали предложение, от которого он не смог отказаться, потому что за такую сумму не выступал ещё нигде и никогда, и теперь Сергей Васильевич в большой зале насиловал рояль "Steinway", обошедшийся нашему клубу также недёшево — в 12 тысяч долларов.

В "Русском клубе" предлагалась исключительно национальная кухня. Например, на открытии гостей угощали медовухой, клюквенным морсом, блинами с икрой, сырниками со сметаной, курником… Можно было отведать и не совсем уж русские блюда, в частности знаменитый Анковский пирог, который когда-то готовился для семьи Толстых по рецепту доктора Анке, или салат Оливье по оригинальному рецепту. Причём цены не кусались, были вполне доступны человеку со средним уровнем дохода, а для тех, кто купил билет на открытие, еда и напитки входили в стоимость пригласительного. Так что каждый гость мог сегодня вечером съесть и выпить сколько угодно. А в дальнейшем входной билет без учёта еды и спиртных напитков будет стоить сотню долларов.

Что же касается азартных игр, то желающие могли перекинуться в картишки, а вот игровые автоматы на "Орфее" были запрещены. Развлечений и без этого хватало. Тут тебе и музыкальные вечера, и ресторан с штатными цыганами, и бильярд, и сеансы одновременной игры в шахматы, и довольно-таки вместительная банька, которая уже с завтрашнего дня обещала принять первых гостей… А ещё любители подискутировать могли собраться в "Красном кабинете", уставленным мебелью из красного дерева и где стены были отделаны панелями из того же материала.

Немаловажным виделся и тот факт, что посетить "Русский клуб" мог любой желающий независимо от национальной и расовой принадлежности. Но мы понимали, что наибольшую популярность он всё же приобретёт среди русскоязычного населения Нью-Йорка. Я провёл на судне около трёх часов, после чего с сожалением вынужден был откланяться. Мне следовало хоть немного поспать перед утренними съёмками.

Особняком стоял мой визит на 11-ю по счёту церемонию вручения премии Киноакадемии, которая пока ещё не носила названия "Оскар", проходившую 23 февраля в уже знакомом мне отеле "Билтмор". Если предпремьерный показ "Красотки" проходил в малом зале, то церемония, естественно, в большом. Помимо "Красотки" на главный приз как лучший фильм года претендовала ещё одна комедия — "С собой не унесешь" уже двукратного обладателя премии режиссёра Фрэнка Капры, а также "Великая иллюзия", "Иезавель", "Город мальчиков", "Рэгтайм Бэнд Александра", "Цитадель", "Четыре дочери", "Пигмалион" и "Приключения Робин Гуда". А Кэрол Ломбард претендовала на лучшую женскую роль, соперничая с Бетт Дэвис, Нормой Ширер, Уэнди Хиллер и Маргарет Саллаван.

На церемонии Кэрол появилась в сопровождении Кларка Гейбла, выписавшего себе выходной от съёмок картины "Унесённые ветром". Не приходилось сомневаться, что эта эпопея станет соперником моего фильма на следующей церемонии. Или я слишком уж размечтался по части художественных достоинств "Банд Нью-Йорка"?

Как мне шепнул неугомонный Герман, снова успевший где-то поднабраться, Гейбл всё-таки бросил Марию Лэнгем, которая старше его на 17 лет, и тайно женился на Ломбард. Живут они на каком-то уединённом ранчо, разводят лошадей и спят чуть ли не в шалаше.

Кэрол между тем всячески делала вид, что я ей неинтересен, удостоив лишь кивком головы, тогда как Гейбл пару раз неприветливо покосился в мою сторону. Скорее всего, до него дошли слухи о том, что его пассия провела ночь в моём номере, да ещё и этого же отеля. Не знаю уж, что там Кэрол придумала в своё оправдание, если Гейбл всё-таки высказал ей претензии, но пока они выглядели вполне счастливой парой, невзирая на перешёптывания за спиной.

"Ладно, пусть наслаждаются жизнью", - подумал я, решив тоже не обращать на них внимания.

Однако самоустраниться всё же не удалось. Когда я возвращался из туалета, не знаю уж, специально это получилось или случайно, навстречу мне в сторону дамской уборной из-за поворота коридора вынырнула Кэрол.

— Здравствуй, Фил!

— Привет, Кэрол. Отлично выглядишь!

— Спасибо, ты тоже…

Она замолчала, я тоже не знал, что сказать. Наконец она посмотрела мне в глаза из-под чуть опущенных век и негромко произнесла:

— Фил, я люблю Кларка…

— Здорово! Надеюсь, это чувство взаимно. Что я ещё могу сказать?

— Однако и тебя не могу забыть.

Как же она чертовски хороша в этом платье… А без платья, насколько я помню, ещё лучше!

— Честно сказать, я тоже частенько вспоминаю ту ночь. Но для нас обоих будет лучше, если мы сделаем вид, что тогда ничего не было. Ну или просто мимолётная интрижка, обычный секс, не более того, без обязанностей.

— Вот именно, — её глаза заблестели. — Только от секса, как ты, вероятно, догадываешься, иногда случаются дети.

— Что ты этим хочешь сказать?

На моём лбу выступила испарина, в горле резко пересохло, стало трудно дышать, и я расстегнул верхнюю пуговицу сорочки, постаравшись ослабить галстук-бабочку.

— Фил, я беременна.

— Но…

Я сглотнул ком, пытаясь осмыслить происходящее. В ту ночь я даже не думал о том, что возможен такой поворот событий. Думал, вернее, но совсем не тем местом, каким положено, и после этого мне в голову почему-то даже не приходила мысль, что Кэрол попросту могла залететь. Идиотская беспечность, свойственная многим мужчинам, даже уже, казалось бы, дожившим до того возраста, когда мысль должна опережать действия.

— Почти три месяца, — между тем продолжила моя любовница. — Месячные пропали сразу, позавчера я анонимно посетила своего гинеколога, тот подтвердил.

— Послушай, а ты уверена, что это мой ребёнок? — робко предположил я.

— С Кларком мы спали последний раз на тайном свидании за пару месяцев до нашей встречи, а в следующий раз уже полтора месяца спустя.

Блин, теперь уж точно не отмажешься. Была, конечно, мысль, что таким образом Кэрол решила меня развести. Либо она не беременна, либо беременная от Гейбла. С другой стороны, какая бы ей в этом была выгода? У неё более чем серьёзные отношения с Кларком, и если она от него беременна, то зачем это скрывать? Думаю, Гейбл был бы не против завести ребёнка. Кстати…

— А он… он знает?

— Нет, пока я ничего ему не говорила. И, наверное, не скажу.

— Почему?

Она замолчала, отведя наполнившийся слезами взгляд в сторону. Предчувствие нехорошего заставило меня взяться пальцами за её подбородок и повернуть лицо к себе.

— Кэрол, что ты задумала?

— Фил, пойми, у меня нет выхода! — она едва не сорвалась на крик. — Если Кларк узнает, что я беременна от другого мужчины — он меня бросит! А я этого не хочу!!!

— То есть ты окончательно решила избавиться от ребёнка?

Она всхлипнула, уже не скрывая слёз. Твою ж мать, ну я и скотина! Кэрол, конечно, тоже хороша, могла бы догадаться, чем может закончиться её мимолётное увлечение. В общем, влипли.

— Ладно, не плачь, успокойся, а то вон вся тушь расплылась. Иди умойся и приведи себя в порядок, а я тебя здесь пока подожду.

Она вышла из туалета через десять минут, в течение которых мимо меня в мужскую уборную и обратно прошествовали два типа в смокингах. Теперь Кэрол выглядела посвежевшей и даже одарила меня улыбкой.

— Ну что, теперь лучше?

— Лучше. Но я всё же хочу знать, точно ли ты собираешься делать аборт?

— А ты бы как поступил на моём месте?

Сейчас передо мною вновь стояла уверенная в себе светская львица, звезда Голливуда, от её растерянности и страха не осталось и следа. Актриса, одним словом.

— Честно? Не знаю, Кэрол, всё это очень сложно… Ох-х! Но ведь можно же сказать Кларку, что это его ребёнок, который родился немного недоношенным или переношенным, не знаю, я в этом деле не большой специалист…

— Врач мне то же самое предлагал.

— А ты что?

— Сказала то же, что и тебе.

— А… А если ты на какое-то время исчезнешь?

— В смысле?

— В смысле, что твой растущий живот станет для всех секретом. Родишь в тайне, а…

— А потом сдам малютку в приют?

— Упаси боже! Я усыновлю… или удочерю, в общем, оставлю ребёнка себе.

— В таком случае логичнее подбросить новорожденного в приют, откуда ты уже и мог бы забрать младенца как приёмный отец. Иначе как ты объяснишь, кто мать твоего ребёнка?

Мы снова задумались, не обращая внимания на прошедших мимо двух дамочек в вечерних платьях. Наконец она решительно тряхнула своей белокурой головкой:

— Фил, я предлагаю положиться на волю Всевышнего! Если мне дадут статуэтку за лучшую женскую роль — я оставлю ребёнка, скажу Кларку, что это его сын или дочь, пусть даже и недоношенные. Думаю, он нормально к этому отнесётся. А если не дадут… Ну, ты понимаешь.

— То есть ты считаешь, что Господь способен допустить убийство дитя в чреве матери?

— Фил, я не могу больше ничего придумать, ты, похоже, тоже. И всё, покончим на этом! Там уже Кларк, наверное, с ума сходит.

Она дежурно чмокнула меня в щёку и, цокая шпильками, исчезла за поворотом. Мне не оставалось ничего другого, как после минутной паузы последовать за ней.

Место мне досталось в седьмом ряду, в окружении коллег по студии "Уорнер бразерс", включая всех троих братьев Уорнеров. Находясь в прострации, я всё же нашёл в себе силы отвечать на приветствия тех, с кем ещё сегодня не виделся. Вскоре погас свет, и в лучах софитов на сцене появился президент гильдии режиссёров Америки, дважды оскароносный Фрэнк Капра. Хотя церемония проходила без официального ведущего, именно Капре было доверено объявлять победителей.

— Итак, леди и джентльмены, — объявил со сцены Фрэнк, — сейчас мы узнаем, кто стал обладателем премии нашей киноакадемии в номинации "Лучший фильм года".

Меня, честно сказать, в этот момент больше волновал другой момент, и когда Капра объявил победителем свой же фильм и выдал безымянную статуэтку боссу студии "Коламбия" Гэрри Кону, я особых эмоций не испытывал.

А вот когда дошло дело до лучшей женской роли, я вытащил из-под сорочки нательный крестик, с которым не расставался со времён Ухтпечлага, и незаметно его поцеловал, шепча про себя молитву. Кинул косой взгляд на сидевшую в моём же ряду, но ближе к проходу Кэрол. Та опустила ресницы, и её губы так же беззвучно шевелились.

— А теперь, — сделал паузу Капра, — а теперь я возьму на себя смелость объявить имя той, которой достанется премия за лучшую женскую роль. Напомню, что претенденток пятеро. Это Бетт Дэвис (фильм "Иезавель"), Кэрол Ломбард ("Красотка"), Норма Ширер ("Мария-Антуанетта), Уэнди Хиллер ("Пигмалион") и Маргарет Саллаван ("Три товарища"). Каждая из претенденток достойна звания лучшей, но членам киноакадемии пришлось выбрать одну. И премию получает…

Он раскрыл конверт и медленно, с достоинством извлёк из него белый прямоугольный листочек. В зале повисла прямо-таки могильная тишина. Я почувствовал во рту солоноватый привкус — не заметил, как прикусил до крови нижнюю губу. В глазах от напряжения потемнело.

— Итак, премию получает… Кэрол Ломбард!

И тут словно моментально у меня из ушей вытащили беруши. В моё сознание отовсюду проникли шум и грохот аплодисментов, крики и даже чей-то пронзительный свист. Кэрол, словно бы не веря своим ушам, с широко распахнутыми глазами встала и, кое-как удерживая равновесие на шпильках, поднялась на сцену. Получив от Капры позолоченную статуэтку и поцелуй в щёку, она обратила свой сияющий взор к публике.

— Спасибо киноакадемии за высокую оценку моей работы. Я до последнего момента не верила, что получу этого парня, но иногда чудеса случаются. А может быть, и не чудеса. Мы постарались сделать хорошее кино и, похоже, у нас это получилось. Это заслуга всей нашей съёмочной группы и продюсеров картины. Ребята, я вас люблю, этот приз ваш! — она подняла статуэтку и под бурные овации радостно помахала нам свободной рукой.

И, уже готовясь покидать сцену, чуть слышно добавила:

— И спасибо Богу за то, что он сохранил сегодня одну человеческую жизнь.