Глава 17
– Вот так алии получили ключ, – негромко сказал Ирранкэ, закрыв ладонью зеркало. – Моя прапра… не помню, даже для нас это много поколений… Словом, она выманила его у феи.
– И спровадила остальных в никуда? – шепнула я.
– Да. Она отдала все, что у нее было, все волшебство нашего рода… – Он улыбнулся. – Ее звали Иринэль, Счастливая Звезда, легендарная воительница, с которой мог справиться не каждый мужчина.
– А фею все-таки жалко, – шепнула Ири и шмыгнула носом. – У нее никого не осталось. Родня сгинула, а… а ее любимый вообще девушкой оказался! Обманула ее и ключ украла…
– После этого она дала какой-то обет? – спросила я, поразмыслив.
– Наверно. Иринэль этого уже не видела. Но с тех пор Владычица вод прядет и прядет, и никому не показывает лица. А дверь… – негромко сказал Ирранкэ. – Она закрыта, но не заперта, без ключа этого сделать нельзя. И отыскать пропавших – тоже. Они все еще где-то там: в темноте и бесконечности мчится их кавалькада. Возможно, они даже не осознают, сколько времени прошло со времени их исхода, не понимают, что впереди не брезжит свет нового юного мира, что им никогда не найти выхода…
– А если осознают? – спросила я, крепче схватившись за его руку.
– Значит, Создатель не настолько добр, как принято считать, – ответил он. – А нам милосердие и вовсе чуждо, так, кажется, говорят люди об алиях?
Я недавно думала об этом, верно.
– А ты знаешь, как запереть дверь? – спросила Ири.
– Да. Она проговорилась, – ответил он. – Это не так уж сложно, но сперва нужно добраться до этой самой двери!
– А если она заполучит ключ, то сможет найти своих? Вернуть их? – спросила Ири. – Или пойти за ними?
Он покачал головой.
– Конечно же, нет. Их владычица, чистокровная фея, едва-едва справлялась при поддержке всех своих подданных. Теперь же, когда наш мир выжат досуха, эта полукровка в одиночку до скончания веков будет копить силы ради одного-единственного поворота ключа! И вовсе необязательно, что он будет верным.
– Тогда зачем ей ключ?
– Ей нужен не он, – сказала я, подумав. – Она просто хочет отомстить, как обычная женщина, которую сперва обманул возлюбленный, а через много лет… другой возлюбленный.
– До клятв у нас не дошло, – заверил Ирранкэ, едва заметно улыбнувшись. – Но ты права: месть разъяренной феи страшна. И, что хуже всего, мстить она будет не только обидчику, но и всем, кто окажется рядом с ним. А уж если прознает, что я связал жизнь с человеком…
– Мы тоже друг другу клятв не давали, – напомнила я.
– Не давали? А это что? – Он взял Ири за руку и приподнял рукав. Замысловатый узор проявился вновь, ярче, чем был. – Скажешь, у тебя такого нет?
– Нет, – честно ответила я. – А что это означает?
– Такие рисунки на теле бывают у алиев из старых семей. Говорят, это наследие крылатых, а может, не только их. Когда двое встречаются и между ними вспыхивает настоящее чувство, у другого рисунок может измениться, а может и возникнуть, если прежде его не было, – тихо сказал он. – Не только у алия, у человека тоже.
– Ири твоя дочь, что же тут странного? То есть… ей это по наследству перешло, вот и все, – сказала я.
– Да, но он сияет. Так не бывает у детей с родителями, даже если они очень любят друг друга, в таком возрасте он даже не проявляется! Да и как Ири может меня любить, если она обо мне и знать не знала? Как и я о ней, – добавил он справедливости ради.
– Он и раньше светился, когда она была совсем маленькой, – вспомнила я. – Я… я иногда вспоминала о тебе, и вот именно тогда…
– Мам, это зеркало, – сказала Ири, напряженно слушавшая наш разговор. – То есть я – зеркало. Ты как-то сказала, что я вылитый отец. Ты смотрела на меня, а видела его отражение. Может, эта штука потому на меня и переползла? Ну, или проявилась, как правильно?
– Даже не знаю, – покачал головой Ирранкэ. – Никогда не встречал упоминания о таких случаях. Позволь…
Ирранкэ снова взял дочь за руку и осторожно провел кончиком пальца по едва заметным серебристым линиям, и она захихикала от щекотки.
– А ведь Ири права, – спокойно сказал он, выпустив ее. – То, что у нее на руке, – зеркальное отражение моего рисунка. Не ее собственное, ее плетение начинается выше локтя, там совершенно другой узор, гораздо сложнее. А это… Не знаю, каким образом, но ты перенесла на нее мой.
– Ну ты скажи еще, что я тоже волшебница, – вздохнула я.
– Забыла? В твоих жилах течет кровь Короля-чародея, пусть и порядком разбавленная. Ты наверняка сделала это неосознанно и не сумеешь повторить, но… Так вышло.
– Значит, – подвела итог Ири, – ты, мама, по уши влюбилась в папу. Ну и он в тебя, раз уж это так вот… заплелось!
Я почему-то смутилась чуть не до слез.
– А что в этом странного? – негромко спросил Ирранкэ. – Я, знаешь, за свою жизнь много раз влюблялся, потом забывал… А тебя забыть не мог, хотя мы встречались-то всего несколько раз. Я за память о тебе держался как утопающий за соломинку, чтобы не сойти с ума. Если бы только я не проболтался!
– Как же это вышло? – спросила я. Кажется, у меня горели щеки. – Покажешь? Или уже нет сил?
– Там уже немного осталось. – Он снова дотронулся до зеркала. – Лучше сегодня закончим, завтра выспимся, а послезавтра с рассветом уедем. Раньше не выйдет, кони еще плохи.
– А можно я на конюшню схожу? – тут же спросила Ири.
– Зачем?
– Я им скажу, чтобы поскорее сил набирались, – серьезно ответила она.
– Она правда может… что-то такое, – пробормотала я. – С животными общается, во всяком случае. И, помню, лучший герцогский пес то ли отравился, то ли кость сожрал, помирал, одним словом, но Ири что-то сделала, и он пошел на поправку…
– Уговорила, – подсказала она. – Я быстро, правда! И я не подойду к колодцу, ни за что! Но вы со мной не ходите, я не могу при других!
– Только очень быстро, – после паузы разрешила я. – И чуть что – кричи, будто тебя режут. Ты умеешь, я знаю.
– Я туда-обратно, – заверила Ири, схватила душегрею и шаль, отперла дверь и выскочила наружу.
Ирранкэ молчал.
– Так лучше, – сказал он. – Там… не для детей зрелище.
– Тогда не медли, – попросила я. – Ты же услышишь, если Ири позовет?
– Конечно. Смотри…
Зеркало снова затуманилось под его рукой, а потом прояснилось.
Фея лежала на берегу озера, длинные волосы стелились по траве, будто стекали в воду серебристыми ручейками, а обнаженное белое тело казалось изваянным из драгоценного мрамора – в герцогском саду есть такие статуи. Только статуи не стонут и не всхлипывают, когда их ласкают умелые мужские руки, сильные и при этом чуткие…
Я знала, как это бывает.
Вот только… Глупое сравнение, но я видела однажды, как старый мастер настраивал клавесин одной из дам и проверял звучание: он брал ноту за нотой, и если чувствовал фальшь, что-то подправлял в недрах инструмента и проделывал это снова и снова, пока не добивался идеального звучания, чистейших аккордов… Других я тоже видала – взять хоть музыкантов из герцогского оркестра!
Так Ирранкэ вел себя со мной: поняв, что я ничегошеньки не умею, он взял дело в свои руки, как виртуоз берет незнакомую скрипку, и осторожно и бережно подстраивая, добился гармонии…
Но вот с феей – с феей он поступал так, будто просто сел за чужой инструмент. Не грубо, нет, но… равнодушно. Он действовал мастерски, это даже я могла оценить, но не пытался получить идеальное звучание, просто играл заученную пьесу, умело и выразительно, без ноты фальши, но и без вдохновения.
Видимо, это было заметно только со стороны, потому что фея таяла от удовольствия и наконец, достигнув пика наслаждения, вдруг забыла прикрыть лицо и взглянула Ирранкэ в глаза, в собственное отражение.
И отшатнулась, загораживаясь руками, пытаясь отползти, отвернуться, да только позади было озеро, и она снова увидела свое лицо в чистой воде.
– Что с тобой? – с неприкрытой тревогой спросил Ирранкэ. На его плечах блестели капельки пота, волосы липли к влажной спине, а руки он украдкой вытирал о траву. – Госпожа?
– Не смотри на меня! Не смотри! – Фея перекинула волосы вперед, закрыв лицо, будто густой вуалью.
– Что я сделал не так?
– Ты не виноват… Просто… Это мое наказание, – прошептала она. – Раз я никогда больше не увижу своих родных, то и моего лица не увидит никто. Раз именно я раскрутила веретено судьбы слишком сильно и оборвала нить, теперь до скончания века стану пытаться смотать ее обратно…
– Спряденное обратно в кудель не превратишь, как ни старайся, – серьезно сказал Ирранкэ, взяв ее за руку. На пальцах феи сочились сукровицей незаживающие раны. – Зачем ты мучишь себя, если виновата не ты? Тебя обманом вынудили к предательству, любовь твою вывернули наизнанку, где же здесь твоя вина?
– Мне всего-то и нужно было держать язык за зубами. – Она потянулась за одеждой, и Ирранкэ подал ей платье. – Но… я не удержалась. Я так не хотела расставаться… Я думала – пускай хотя бы память обо мне останется в этом мире!
«Твое желание сбылось», – ясно читалось по глазам Ирранкэ.
– Если бы я могла вернуть их… – прошептала она. – Но не могу. Я даже наказать ту алийку не сумела – не хватило сил достать ее! Я бы бросилась в пустоту, но…
– Что?
– Я же поклялась владычице запереть дверь, когда мы отбудем, – сказала фея. – Я не могу исполнить клятву, ключ утерян! Кто знает, куда подевала его эта… эта… Может быть, ты знаешь? Хотя бы слышал об этом?
– Только легенды, – покачал головой Ирранкэ. – Где сам ключ, я не имею представления. А почему дверь непременно надо запереть?
– Я сама не знаю точно. Говорили, что если мы открываем… вернее, взламываем их сами, то это не страшно. А вот те, что открыты ключом, опасны. Я же показывала тебе, сколько там всего! И сквозь незапертую дверь могут прорваться… – Она помолчала. – Кто угодно. Крылатые. Орды дикарей. Неведомые существа из того безначалия, куда канули мои родные. Океанская волна, которая затопит все кругом…
– И ты… сумеешь это остановить?
– Нет. Думаю, не сумею, – ответила фея, отворачиваясь. У нее была нежная беззащитная шея, и я чувствовала желание Ирранкэ взять и покончить со всем одним ударом, но он еще не узнал всего, что хотел. Да и не убить так фею, я уж поняла. – Но я хотя бы… хотя бы…
– Проживешь жизнь не зря? – помог он, и она кивнула. – Но как запереть дверь, если, ты сказала, ключ сломан?
– Не сломан! Он прирастет обратно, если вернуть его на место, а потом достаточно повернуть его в обратную сторону и вынуть. Правда, искать другую дверь потом придется веками… – Фея осеклась и умолкла. – Ты что-то знаешь, верно? Ты знаешь, где ключ!
– Я ведь сказал, я слышал только легенды. – Ирранкэ поднял свою рубашку и расправил ткань.
– Нет… я чувствую! – Она повернулась, прикрывая лицо рукой с зажатыми в ней прядями волос. – Ты…
Взгляд ее упал на замысловатый рисунок на плече Ирранкэ, как нарочно, вспыхнувший на солнце серебром.
– Ты… Ты…
– У моей прародительницы был похожий, – видно было, что Ирранкэ устал сдерживаться, – у меня не настолько сложный. Но и ты уже не прежняя. Много ли пряжи успела размотать, любуясь своим отражением? Впрочем, зачем я спрашиваю, и так ясно…
– Постой!
– Хочешь сказать, что я не смогу уйти отсюда? – тихо спросил Ирранкэ. – Я в твоей власти?
Она передернулась, обхватила руками плечи и замерла.
– Я не твой, – произнес он еще тише. – И никогда им не был.
Он простер руку над успокоившейся озерной гладью. Он уверял, что колдовать не может, но, наверно, в чертогах феи был способен кое на что…
«Мои пальцы запутались в ее волосах, лепестки жасмина липли к губам, а запах… этот запах! Никакие духи не сравнятся с ним!
У нее родинка на щеке, маленькая, а губы обветренные – она кусает их, когда задумается, дурная привычка.
Я запираю память на ключ. На тот самый ключ, что ты хранишь. Я не помню никакой девушки с веточкой жасмина в черных кудрях, не помню ее голоса, ее прикосновений, до смешного робких…»
– Смертная? – едва слышно выговорила фея. Я не видела отражения в воде, но она, наверно, рассмотрела достаточно. – И ты… ты просто.
– Обманул тебя, – спокойно ответил Ирранкэ. – Ты не стоишь даже родинки на щеке у этой девушки.
– Замолчи!
– Ты, отродье фей, знала бы ты, до чего мне было мерзко прикасаться к тебе… – протянул он. – Я не смог бы взять тебя по-настоящему, даже если бы от этого зависела моя жизнь! Спасибо, тебе не много нужно, чтобы получить удовольствие, верно? Еще бы, столько лет воздержания…
– Уйди! Пропади пропадом, не желаю тебя видеть!
– А как же наш уговор?
– Мне не нужен такой слуга, – выговорила фея. – Убирайся прочь!
Она застыла, но я чувствовала – собирается гроза, и зачем Ирранкэ оскорбляет фею, мне было не понять.
– Ключ… – прошептала она. – Все дело в ключе! Ты знаешь, где он!
– А даже если и так? – Он улыбался, как его предшественница, зло и бесшабашно.
– Ты скажешь мне, где…
– Нет. Я ухожу. – Ирранкэ нагнулся и посмотрел ей в лицо. – Ты сама сказала, что такой слуга тебе не нужен, и приказала мне уйти. Я не смею ослушаться, госпожа, и выполняю твой приказ!
И он быстрым шагом направился прочь, по берегу озера к холмам, за которыми ничего не было, ничего, кроме обычного мира, а позади набирала силу небывалая буря – фея разгневалась не на шутку.
– Я поняла, где ключ! – расслышал он, и это его подхлестнуло.
Не раз и не два Ирранкэ падал, в кровь разбивая руки и колени на камнях, страшный ветер норовил стащить его вниз, к озеру, и приходилось ползти на коленях, оставляя на камнях кровавые следы. Потоки дождя хлестали в лицо, и он не видел, далеко ли еще до цели…
Он ведь был алием, а они невероятно упрямы, я по Ири знаю.
Ирранкэ протянул руку, но, вместо того чтобы схватиться за очередной уступ, она провалилась в ледяную пустоту, а следом и сам он кубарем покатился по склону, в глубокий снег, и долго еще не мог отдышаться и понять, где он оказался.
