Глава 12
Я очнулась под звуки серебристого смеха, ледяного и веселого.
Руки застыли, я не чувствовала пальцев, все тело будто онемело.
В комнате по-прежнему было темно, даже в зеркале уже не плясали огоньки погасших свечей.
– Марион? – негромко произнес Ирранкэ. – Ты… не нужно было так долго. Ты же…
– Ири! – Я потянулась к дочери, дотронулась до ее теплой щеки, услышала ровное дыхание и немного успокоилась.
– Спит, – подтвердил он. – С ней ничего не случилось, она же наполовину моей крови… А вот тебя трясет.
– Это от страха, – шепнула я.
– Пока я не показал ничего такого, что могло бы тебя напугать.
– Разве? А эта… пряха?
– Что же в ней страшного? Женщина как женщина.
– Она в воде не отражается, – пробормотала я, – а еще… еще у нее веретено не в той руке.
– Вот, сразу женский взгляд виден! – негромко рассмеялся Ирранкэ. – Я не сразу приметил, что не так с ее пряжей…
Я могла припомнить, что была в герцогском замке одна служанка, левша – сколько ее ни переучивали, толку не выходило, но уж зато она одной левой управлялась с работой так, что иные правши позавидовали бы… А прясть ей не давали – левой рукой прядут только в особые дни, а в иные – это слишком дурная примета.
Но что проку от моих воспоминаний?
Ирранкэ тем временем зажег свечу, встал и легко поднял Ири на руки. Она даже не подумала проснуться, вздохнула и попыталась устроиться поудобнее.
– Пускай спит, – шепнул он, уложив ее на перину в маленькой комнатке и укутав своим плащом. – А мы можем еще поговорить.
– Услышит…
– Ничего она не услышит, – ответил Ирранкэ, притворив хлипкую дверь и сев на кровать рядом со мной.
– Ты…
– Забыла? – Он осторожно провел кончиками пальцев по моему лбу, по полуприкрытым векам, притронулся к губам. – Хорошо спалось тогда?
– Как никогда прежде, – честно ответила я, прикоснувшись к его изувеченной щеке, к волосам, прохладным и гладким, как прежде, их цвета было не разобрать в темноте… – У тебя руки холодные.
– Странно, что у меня сердце до сих пор не обледенело, – усмехнулся он.
– Скорей-скорей, – пробормотала я, вспомнив слова Ири. – Скорей-скорей! Оно не могло обледенеть, ты гнал его вскачь… Но почему? Что такое ты узнал? Кто эта женщина с веретеном?
– Владычица вод, – негромко произнес Ирранкэ, а потом вдруг откинул одеяло и велел: – Забирайся, я пока ставни закрою. Ветер в эту сторону, до утра комната совсем выстынет.
– А Ири… – начала было я, но тут же сообразила, что в маленькой комнатке окон нет, там теплее, а на перине да под меховым плащом дочь уж точно не замерзнет! А если вдруг и озябнет, ко мне придет.
Я быстро скинула платье и нырнула под одеяло. Постель была холодной, как-то не озаботились мы грелками, а уж когда ко мне присоединился Ирранкэ…
– Ох… У тебя не только руки ледяные, ты сам, похоже, окоченел, – невольно прошептала я. – Дай согрею…
Кровать была широкой, не то что моя, но мы все равно прижимались друг к другу теснее некуда. Это было совсем как в прошлый раз: Ирранкэ цеплялся за меня, живую, земную… Но тогда он полагал, что ему угрожает всего лишь смерть, а это не так уж и страшно!
У меня были мужчины после него, после рождения Ири, и вовсе не дурные. Они хорошо знали женщин и умели доставлять удовольствие, но все равно поутру я вставала с отчаянным желанием поскорее отмыться, как бы ни было хорошо мне той ночью. А теперь…
Несколько лет назад Ири затащила меня летом к лесному озеру, почти совсем заросшему – только посредине зияло оконце чистой воды. Да и вообще, как по мне, это было не озеро, а самое настоящее болото.
– Не бойся, – сказала мне дочь, когда мы, оскальзываясь на упавшем, давно лишенном коры дереве, добрались до прогалины во мху и разделись. – Там чисто, не смотри, что вода черная, она прозрачная, вон – дно видать!
– Если я утону, это будет на твоей совести, – сказала я, задержала дыхание и окнулась в черную как смоль и прозрачную, теплую у самой поверхности и прохладную у дна чистую воду…
Лесное озеро приняло меня на руки, покачало и позволило опуститься вниз. Кругом колыхались водоросли, выше виднелся ковер из мха, и когда я оттолкнулась ногами от мягкого торфяного дна, то врезалась в него головой, немного промахнувшись мимо оконца, и Ири долго смеялась, помогая мне выбрать зелень из волос, и дразнила русалкой.
Никогда мне еще не было так легко, как после купания в лесном озере, чьи черные воды будто смыли все тревоги и горести…
Я будто окунулась в него снова.
Свеча давно догорела, но когда я провела рукой по плечу Ирранкэ, знакомые линии едва заметно засветились снова. Я видела их прежде (и у Ири заметила подобные), но тогда они были намного ярче, а теперь свет был едва-едва заметен и будто бы мерцал, как догорающая свеча. Еще и шрам мешал, грубый рубец, рассекший рисунок…
– Что? – шепнул Ирранкэ, почувствовав, как замерли мои пальцы.
– Сердце… – Я приложила к его груди уже не кончики пальцев, ладонь, – у тебя же сердце не там, где у всех!
– Это мне жизнь спасло. – Он вернул мою руку на шрам с левой стороны. – Хотели прикончить, чтобы уж наверняка, а тут вдруг незадача! Бывает и такое, можешь себе представить?
– Еще как могу, – ответила я, – у Ири точно так же…
Я бы вовсе этого не заметила, наверно, но однажды она простыла и сильно кашляла, а придворный лекарь, выслушав ее, шепотом сказал мне: девочка-то необычная. Встречаются люди, у которых органы расположены будто бы в зеркальном отражении, вот Ири как раз из таких. Но лучше помалкивать об этом, мало ли, чего наболтать могут… Я и помалкивала. Какая разница, слева у нее сердце или справа, была бы жива-здорова!
– Это у нас в роду передается, – помолчав, произнес Ирранкэ. – Дед мой был таким же, и прадед, и еще много предков… Именно поэтому мы всегда стояли немного наособицу. Жаль, волшебный дар растеряли за столько поколений… Вернее, разучились им пользоваться – ни к чему было.
– Погоди… – Я нахмурилась. – Так вы еще и колдовать умеете?
– Умели когда-то, – едва заметно качнул он головой. – Говорю ведь, все забылось. Даже алии не бессмертны, да и память у них не вечная. После стольких войн мы многое утратили: там потеряли старинную летопись, тут кто-то погиб, не успев передать потомкам тайное знание. А вот ключ все-таки сберегли, хотя и запамятовали, что это такое и для чего предназначено изначально.
– Ты говорил, что вы использовали его, – припомнила я, – но сами не понимали, как именно он действует и почему именно так.
– Верно. – Ирранкэ устроился поудобнее. – Мы пытались изменять видимое нам будущее, и это даже иногда удавалось. Как бы объяснить… Будущее – оно за стеной с множеством дверей, пока запертых, и оно зависит от того, какая именно дверь будет открыта первой. Определить это можно только с очень малой долей вероятности, но иногда удавалось выбрать нужную… Нужную нам, – поправился он.
– И вы отпирали ее с помощью этого ключа… – Я невольно накрыла ладонью подвеску на шее.
– Именно так. Не отпирали даже, лишь подглядывали в щелочку… А делали это всегда мужчины из моей семьи, – сказал Ирранкэ, – но не только потому, что происходили из правящего рода.
– Ты сказал – алии забыли волшебство, – вспомнила я, – значит, твои предки им владели, и… сохранили какие-то крупицы знаний?
– Да. Этого ничтожно мало, но… помнишь, я сказал, что истратил уйму времени на старые книги? Я искал упоминания о ключе, и я нашел одну легенду, древнюю даже по нашим меркам. Люди, должно быть, вовсе ее не вспомнят.
– Какую же? – шепотом спросила я.
– Жил когда-то на свете молодой алий, – помолчав, начал он. – Тогда и сам мир был юн и полон сил, и волшебство не казалось чем-то удивительным. Оно жило в каждой капле росы, в каждом дуновении ветерка, и алии умели пользоваться им точно так же, как теперь дети плетут венки из ромашек и васильков – протяни руку, сорви цветы и делай с ними что заблагорассудится. А получится у тебя корона или жалкая вязочка в три стебелька, которая назавтра завянет, зависит только от твоего умения. И желания, – добавил Ирранкэ. – Те, кто хотел и мог учиться, стали теми, кого люди называли волшебниками.
– Их больше нет… значит, и волшебства тоже?
– Не путай причину со следствием, – серьезно сказал он. – Волшебство не может никуда деться. Оно все еще здесь, хотя осталось его не так много… Но в этом нет ни нашей вины, ни человеческой. Но кое в чем ты права: когда волшебство начало иссякать, мало-помалу и волшебники позабыли свое ремесло.
– Ну да… если нет глины или лозы, даже самый умелый мастер не смастерит горшок и не сплетет корзину, – пробормотала я.
– Верно подмечено. Самые сильные и умелые продержались дольше всех, подбирая последние крупицы силы, но и о них теперь рассказывают лишь в сказках.
Ирранкэ помолчал, потом спросил:
– Ты ведь хорошо знаешь легенды о Создателе?
– Конечно. Ты хочешь сказать, он тоже был… волшебником?
– А кем же еще? Не чета нашим, конечно. Повторить его деяния никому не под силу, но память о них жива.
– И ключ обронил именно он, – прошептала я. – Как мы тогда подумали…
– Да. А может быть, не обронил, а доверил кому-то. Или вовсе подарил. Этого мы никогда уже не узнаем. – Ирранкэ перевел дыхание. – Я сумел выяснить только одно: ключ испокон веков хранился у кого-то, кто умел противиться его власти. Сперва это были мои предки, но я уже упоминал: эта способность у нас не передается по наследству. Сменилось множество хранителей, прежде чем ключ попал в руки Берты, а потом и в твои…
– Постой, – я припомнила кое-что, о чем не успела спросить его тогда, больше двенадцати лет назад, – скажи, а тогда, перед самой ее смертью, вы никого не присылали за ключом? Я прекрасно помню, что алиев не было в замке, такое поди забудь! И других гостей вроде бы тоже не было… Но вдруг?
– Нет, никого не посылали, – покачал он головой. – Я лично отправился за ним в положенный срок. Тогда мы с тобой и познакомились… не при самых романтичных обстоятельствах.
– Да уж… – пробормотала я. – Но почему тогда ключ был не в тайнике? Мама сказала, что взяла его с подзеркального столика… Но я уверена – бабушка могла оставить там деньги на мелкие расходы, но не что-то подобное. Все ее украшения, сбережения, все осталось в целости и сохранности в другом тайнике! А бросить без присмотра такую вещь… Это невероятно!
– Ты сказала, она умерла ночью, во сне?
– Да. Я проснулась еще до рассвета, а она уже окоченела. – Я невольно вздрогнула, вспомнив то утро. – И это странно! Бабушка ничем не болела, ворчала разве, что старость не радость, да еще жаловалась, что под дождь угодила, не простыть бы, и только. И вдруг…
– Так он был на подзеркальном столике? – напрягся вдруг Ирранкэ.
– Я знаю это только с маминых слов, – ответила я. – Зачем было бабушке класть его туда? До подоконника два шага, почему она не убрала ключ на место? А если хотела вынести из комнаты, почему не положила в карман?
– Постой… – Он помолчал. – А когда она попала под дождь?
– Да накануне смерти! Вышла зачем-то во двор, а тут, как нарочно, ливень, она и не успела под крышу спрятаться. И мама пришла… Я только с бабушкиных слов помню, как было дело, сама-то была в другом крыле занята. Верно… Мама чуть-чуть запоздала, как раз из-за дождя, пережидала его под деревом у самых ворот. А бабушка не любила, когда ее задерживают, – стала я вспоминать, – вдобавок, она сама вымокла, пришлось переодеваться, а это тоже не в одно мгновение делается. И ужин как готовить начали, хлопот невпроворот… Вот поэтому бабушка велела маме обождать, а сама пошла распорядиться на кухне. То ли дичи не хватало, то ли еще чего-то… а вот зачем она выходила во двор? Не знаю. Может быть, птичницам указания раздавала?
– Это не так важно, – обронил Ирранкэ. Он все гладил и гладил мои волосы, и они, вечно путавшиеся под гребнем, ложились ровной волной. – Главное, она угодила под дождь. А может быть, подошла к колодцу…
– О чем ты… – Я осеклась. – Владычица вод?
– Да. Многие феи боятся текучей воды, а эта, наоборот, властвует над нею. Будь это река, родник, дождь… не важно, она сумеет пробраться, куда ей захочется!
– Ты поэтому не велел мне подходить к колодцу?
– Именно. Сейчас, зимой она ослаблена. Но колодец питают подземные течения, а по ним фея может забраться очень и очень далеко. И если бы она почувствовала тебя… – Ирранкэ осекся.
– Но как? – не поняла я. – Я не раз и не два носила воду из этого колодца, ключ был при мне, и… ничего ведь не случилось!
– Да, но ты не прикасалась ко мне, – ответил он.
– Разве? А тогда? Много лет назад?
– А это уже не считается, – едва заметно улыбнулся Ирранкэ. – То прикосновение давно смыто кровью, и вовсе не моей. Ты понимаешь, о чем я?
Я подумала и кивнула. Ири… Когда она появилась на свет, я стала другой, и прошлое уже не должно было быть властно надо мною. Так, во всяком случае, говорилось в сказках…
– Сейчас фея идет по моему следу, – продолжил он, – а я оставляю его на всем, к чему или к кому прикасаюсь. Должно быть, когда-то я имел неосторожность отметить Берту.
– Только не говори, что ты с бабушкой…
– Нет, о чем ты! – едва слышно рассмеялся Ирранкэ. – Она была женщиной строгой, и хоть уже растила сына, считала себя замужней. Может, и не просто считала – я не вникал, в самом ли деле твой дед женился на ней.
– Она говорила, что они дали друг другу обещание, но никаких церемоний не было, – припомнила я.
– У нас и по сию пору достаточно обещания, – серьезно сказал он. – Так что, выходит, она не лгала и не заблуждалась. Но, так или иначе, я брал у нее ключ и передавал обратно. Это очень слабый отпечаток, но феи упорны… Она все-таки выследила Берту, пускай даже на это ушло много лет. Над феями годы не властны, она могла позволить себе не торопиться…
– Текучая вода? – сообразила я. – В этом все дело? Бабушка сама уже давно не носила воду из колодца и не ходила к реке, но дождь… Она попала под дождь! Это тоже считается?
– Да. – Ирранкэ обнял меня крепче. – Человек не может противиться воле фей, они намного сильнее. Алии… способны продержаться какое-то время, но и только. Должно быть, Берта вернулась в комнату, чтобы переодеться, вынула ключ из тайника… и тут пришла твоя мать, и это сбило Берту с внушенной мысли! Не знаю, кому она должна была передать ключ, но только не взяла его с собой…
– Верно, его забрала мама, а бабушка умерла той же ночью, – пробормотала я. – Это потому, что она не выполнила приказ?
– Скорее всего.
– А почему же фея не отыскала маму? – спросила я. – Она уж точно дотрагивалась и до бабушки, и до ключа, а еще она постоянно возле воды – и воду носит, и стирает на реке…
– Не смогла, – ответил он. – Это оборотная сторона волшебства. Помнишь, я говорил, что хранителем ключа может быть только тот, кто не желает завладеть им?
– Помню, конечно… Но мама сумела с ним расстаться, хоть и с трудом!
– Уж прости, но блеск монет застил ей глаза, – усмехнулся Ирранкэ. – И, возможно, дай ты ей побольше времени на размышления, она бы придумала сотню оправданий, лишь бы не отдавать ключ! Вот парадокс: таким… не важно, людям или алиям, нельзя оставлять эту вещь, потому что, привыкнув к ней, они станут прятать свое сокровище, да так, что любой волшебник позавидует! С другой стороны, феи не могут отнять его у них: сила ключа больше их собственной, и ни река, ни дождь не могли вынудить твою мать отдать или продать бесполезную, в общем-то, безделушку.
– Верно, она говорила об этом, – вспомнила я. – О том, что не раз собиралась вернуть ее мне или даже продать, но не могла. Ну, пока деньги не увидела, как ты говоришь… Что же выходит? Если над кем-то не властен ключ, его могут заморочить феи, и наоборот?
– Во всяком случае, я понял это именно так, – вздохнул он. – Ну а Берта… возможно, она даже не вспомнила о ключе, когда вернулась к себе, и уж тем более о том, что должна была кому-то его отдать. Или даже не отдать! – Ирранкэ хлопнул себя по лбу. – К чему такие сложности? Ведь достаточно было бросить его в колодец! Но, так или иначе, Берта не сделала того, чего хотела от нее Владычица вод, и…
– Значит, даже если фея знала, что ключ у мамы, забрать его она никак не могла. – Я пыталась собрать мысли воедино, но получалось у меня скверно. – И тут вновь появился ты… И отравить тебя пытался не какой-нибудь противник заключения торгового договора, а простой виночерпий, который незадолго до пира умылся в ручье? Но какой в этом смысл?
– Никакого. – Алий улыбнулся, я чувствовала. – Ты не угадала – отравить меня в самом деле пытались люди. Обычное совпадение, но оно оказалось на руку фее: ключ вернулся ко мне, а затем перешел к новой хранительнице. Но ты, Марион, в замке уж точно не таскала воду из колодца и не ходила стирать на реку, не так ли?
– Под дождь попадала, было дело, – покачала я головой, – когда маму навещала. Да и ручьев по пути предостаточно, нет-нет да и напьешься…
– Ты не касалась ключа, – напомнил он. – Я сам убрал его в тайник, сам и забрал.
– Как же не касалась, я его в руках держала! – воскликнула я, но осеклась, вспомнив: я не рискнула дотронуться до этой вещицы, разглядывала, держа на мягкой тряпочке, в которой принесла ключ мама. И за корсаж спрятала, завернув в нее же. – Ты прав… Я дотронулась до него только той ночью.
– А тогда все следы были смыты, – шепнул Ирранкэ. – Умерла девушка, родилась женщина, как говорят у нас. А потом ты сделала кое-что еще, я прав?
Он нащупал цепочку у меня на шее.
– Железо. Почти все феи боятся холодного железа, да еще так хитро сплетенного… и крови. Ты сама себе создала защиту, какой не придумал бы ни один волшебник.
Я вспомнила, как сжимала в руке кожаный мешочек с ключом, когда на свет появилась Ири…
– Я же столько раз купалась вместе с Ири, – проговорила я, – и в озере, и в ручьях мы плескались, и в овраге как-то по весне извозились с ног до головы!
– Она не видит тебя, – сказал Ирранкэ и тут же поправился: – Не видела. До тех пор, пока ты снова не прикоснулась ко мне. Теперь – остерегайся текучей воды и запрети Ири подходить к ней… Я не знаю, что может случиться. И я вам не защитник, я…
Он осекся, потом продолжил:
– Я не смог справиться с ней. Никто не смог бы, даже волшебник… И это правда – мой предок сбежал от Владычицы вод, как это сделал я, но до конца дней своих жил в страхе и никогда не приближался к водоемам.
– Он был волшебником? – зачем-то спросила я.
– Да. А я, Марион, не волшебник, – тихо ответил Ирранкэ. – Я умею кое-что, но это детские забавы по сравнению с возможностями той, которая идет за мной по пятам. Зачем только мы встретились вновь!
– Наверно, это судьба, – ответила я. – Просто судьба. А ты трус.
– Даже спорить не стану, – согласился он. Я чувствовала, как он стиснул переплетенные пальцы у меня за спиной, но молчала. – Мне страшно. Но бояться за себя, Марион… это пустяки. Это ничто.
– Я знаю, – шепнула я и добавила зачем-то: – Я не могла тебя забыть. Никак не могла, как ни старалась. А вдобавок у Ири твои глаза – взглянешь и вспомнишь, хоть ты убейся!
– Я выжил только потому, что у меня была ты, – шепнул Ирранкэ. – Ты, живая, земная, настоящая… Я запер память на все замки и засовы, чтобы никто не дознался, но она была со мной. Иногда я мог подглядеть в замочную скважину и увидеть, как ты расчесываешь волосы перед зеркалом…
– Ты никогда этого не видел.
– Видел. Тем утром, когда очнулся в твоей комнате. Ты сидела у зеркала и о чем-то очень сосредоточенно думала и не замечала, что я пришел в себя, пока я тебя не окликнул. – Он пропустил мои волосы меж пальцев. – И еще я помню запах жасмина. Он никогда не цветет в тех краях вечной весны, ни он, ни сирень… Не знаю почему.
– Ирранкэ…
– Ирэ. Так будет… по-домашнему? Не знаю, как перевести.
– Что мы будем делать дальше, Ирэ? – спросила я.
– Мы?
– Да, мы. Или, если я отдам тебе ключ, фея станет охотиться за тобой одним?
– Не имею понятия, – качнул он головой.
– А зачем он ей? – спросила я. – Что она станет делать?
– Я расскажу об этом завтра, – после паузы произнес Ирранкэ. – Мне нужно… многое нужно вспомнить, хотя я хотел бы забыть об этом раз и навсегда. А тебе и так придется многое пересказывать Ири!
– Почему это мне?
– Меня она знать не знает, – был ответ, – не я растил ее столько лет. Она поверит не мне.
– Ири сама решает, кому верить, а кому нет, – усмехнулась я и снова коснулась шрама на его груди.
– Я живой? – спросил он вдруг. – Живой? Сердце в самом деле бьется?
– Да. – Я дотронулась до его щеки. – Да…
У Ирранкэ наконец-то согрелись руки, и от него больше не пахло железом и остывшей золой. Только свежим снегом, как когда-то.
