Глава 10

– Эй, девки, вставайте! – постучал чем-то снизу хозяин. – Господин вас требует!

– Что? Какой господин? – Я села, приглаживая волосы. Ирранкэ рядом не было, а Ири даже не проснулась, как сопела сладко, так и продолжила, разве что колени к носу подтянула. – Что ему надо?

– Говорит, – голова хозяина показалась в открытом люке, – что обе вы ему шибко по нраву пришлись, так что кончайте ночевать, идите вниз! Господин велел, чтоб обе отмылись как следует, а жить при нем будете…

– А меня спросить не нужно? – нахмурилась я.

– Дура, это же алий! – прошипел он, поднявшись на пару ступенек по крутой лестнице и навалившись грудью на край люка.

В руке у него была свеча, и я хорошо различала, как на лице его страх раз за разом сменяется жаждой легкой наживы.

– Какой еще алий, откуда ему тут взяться?

– Не знаю откуда, да и не мое это дело, однако ж явился на мою голову! Я только сегодня разглядел, – добавил хозяин. – Не человек это, я алиев раньше видал, уж не спутаю. Да ты поди на конюшню, глянь на его розвальни, на упряжь, на лошадей: я еще вчера сказал, что за таких сам герцог удавится, а сегодня на свету глянул – вовсе обомлел! А сколько у него золота при себе… Он ему счета не знает! Так что не убудет от вас обеих прислужить его великолепию, он, поди, по женской ласке соскучился, а где я ему тут красивых девок найду? Нет, баб в доме хватает, но не свинарку же звать… – Он перевел дыхание и закончил: – Расстараетесь – еще и заработаете.

– Деньги-то, поди, себе заберешь? – спросила я сквозь зубы, обуваясь.

– Что он вам заплатит, то ваше… половина, – пожадничал он. – И пошевеливайся, не то силой поведу! Не хочу, знаешь ли, чтоб мое хозяйство палом по ветру пустили со всеми чадами и домочадцами… Спускайся, кому говорят! Не то вышибу на мороз с девчонкой вместе, идите на все четыре стороны… А господину скажу, что сами сбежали, безмозглые!

– Мам, можно я его с лестницы скину? – шепотом спросила Ири, приоткрыв один глаз. – Так вот пнуть разок, и…

– Нельзя, – ответила я и встала. – Поднимайся.

– Давайте, пошевеливайтесь, да чтобы без выкрутасов у меня! – погрозил нам пальцем хозяин и скрылся в люке, оставив нас в темноте.

– Придется идти, да? – зевнула Ири.

– А куда деваться? – пожала я плечами. Что затеял Ирранкэ, мне было ясно: эта его выдумка понятна всем окружающим. – Можешь капризничать, только не сильно. Подумай хотя бы о том, что помоемся-постираемся – господин приказал, нужно его уважить! Неужто ему неумытые неряхи по душе?

– И правда что! – весело ответила она и вскочила. – Раз так, пойдем? Поедим, воды натаскаем, к обеду управимся, наверно?

– Если поторопимся, успеем, – кивнула я. – Беги на кухню, возьми что-нибудь перекусить, а я за водой пойду. Дени, наверно, уже в курсе, так что большой котел должен быть свободен, но ты проверь.

– Лечу! – отозвалась Ири и соскользнула в люк.

Она с раннего детства лазила повсюду, как белка, высота ее вовсе не страшила. У меня, бывало, голова кружилась, если выгляну в окно башни, хотя, казалось бы, отчего? Башня – она прочная, каменная, не качается… А Ири запросто карабкалась на самые макушки деревьев, колеблемые малейшим ветерком: там росли самые большие и сочные яблоки и сливы, самая крупная вишня, и дочь моя храбро вступала в битву за урожай с нахальными птицами, так и норовившими склевать ее добычу.

Служанки частенько звали ее, если нужно было достать что-то с верхних полок, смахнуть пыль с рам огромных, во всю стену, портретов герцогских славных предков, помочь развесить портьеры… А как-то раз Ири поспорила с дворовыми мальчишками и прошлась по узкому парапету на верхней площадке сторожевой башни, куда даже они боялись забираться, – лететь оттуда было ох как высоко, и ров с зацветшей водой не спас бы! Хорошо еще, я узнала об этом только через полгода – поваренок проболтался, – иначе бы или меня удар хватил, или Ири впервые в жизни получила бы розог… Так-то ее наказывать и не приходилось, разве что лишать сладостей за шалости и приставлять к скучной работе, но за этакую выходку я бы уж точно всыпала ей горячих! Да только что после драки кулаками махать? Не свалилась, жива-здорова, и на том спасибо…

Отогнав воспоминания, я спустилась вниз, на скорую руку перекусила куском хлеба с сыром, взяла ведра и отправилась к колодцу. Огонь в очаге уже гудел вовсю, а Ири успела натаскать снега – нападало его вдосталь! – но этого было мало. А носить воду из колодца в такую стужу – та еще морока… Помогать нам, само собой, никто не собирался, ну да что поделать, не впервой!

Конечно, воду сегодня уже набирали, но на поверхности все равно плавали льдинки. Хорошо еще, колодец тут глубокий: водяная жила сильная, наполняется он быстро, а то пришлось бы ходить с ведрами на реку – там течение такое, что кое-где лед даже суровыми зимами не встает, а если и встанет, то прорубь соорудить не так сложно, все едино ведь льда для ледника нужно напилить… Однако находишься туда, пожалуй! Это ж сколько воды-то нужно: и на готовку, и скотине, а уж стирка да мытье суровой зимой – и вовсе пытка. Как матушка справлялась с хозяйством с оравой ребятишек мал мала меньше, я даже представлять не желала.

Выйдя наружу, я мгновенно ослепла и оглохла – такой задувал ветер, а уж какой летел снег! Казалось, ведро подставь – в мгновение ока полным окажется. Я не удержалась – попробовала, но не тут-то было, проще было так нагрести…

«Никак, в детстве не наигралась», – усмехнулась я про себя и уже приготовилась сбросить тяжелое ведро вниз, в ледяную черную воду, как вдруг кто-то крепко схватил меня за локти. Правда, тут же отпустил, когда ведро соскользнуло с обледенелого края сруба, чтобы перехватить веревку и не дать ему упасть в колодец.

– Не вздумай, – негромко произнес Ирранкэ, а это был, конечно же, он.

– Я, по-твоему, мало ведер перетаскала? – усмехнулась я, повернувшись.

– Не в том дело, – покачал он головой. Я почти не различала его лица в снежной круговерти. – Прошу, не подходи к воде, особенно теперь, и девочку не подпускай. Я имею в виду – к реке, к колодцу, роднику…

– О чем ты? – Мне вдруг стало холодно, хотя с чего бы? Из дома я вышла только что, одета тепло, не успела бы озябнуть!

– Я объясню чуть позже, – сказал он. – Но пока поверь на слово – это опасно.

– Как прикажешь. – Я отобрала у него ведро и поставила в снег. – А воду кто таскать будет?

– Здесь что, мало дворни? – фыркнул он. Дыхание паром вырывалось у него изо рта, а глаза, казалось, мерцали, едва различимые под густым мехом шапки. – Идем. Я прикажу отрядить на это дело какого-нибудь парня покрепче… или нет, есть кое-что получше! Слышал, в сарае целая орава бездельников обитает? Вот пусть и заработают себе на пропитание.

– Я им сама скажу, хозяин и так не знает, в какой угол бросаться, – невольно улыбнулась я. – Изрядно ты его напугал…

– Я провожу, – кивнул Ирранкэ и снова взял меня за руку, очень крепко. Так Ири держалась за меня, когда училась ходить.

Ясное дело, желающих получить хороший обед вместо опостылевшей гороховой каши на позавчерашнем жире нашлось хоть отбавляй, они чуть не передрались, выясняя, кому хвататься за ведро вперед остальных!

– Довольно шума, – сказал Ирранкэ, насладившись этим спектаклем (кто-то из нищих, то ли одноногий, то ли просто хромой, вдруг резво вскочил на обе ноги и стукнул противника костылем). – Работайте по очереди, да как следует! Сегодня я угощаю.

– Спасибо, добрый господин! – прозвучало вразнобой, и они ринулись наружу, а колченогий – впереди всех.

– Зачем это? – спросила я. – Я бы сказала кухарю, чтобы он послал кого-нибудь. Дворни и впрямь предостаточно.

– Чем больше посторонних людей, тем лучше, – загадочно ответил он. – Колодец – не текучая река, у него память дольше и крепче. Пускай помелькают чужаки, им это никак не повредит, а я буду относительно спокоен за тебя и Ири. Идем.

– На конюшню-то зачем?

– Хочу лошадей проведать, – ответил он. – У них норов непростой, и как бы…

– Боишься, испортят их?

– Скорее уж, они кого-нибудь испортят, – пробормотал Ирранкэ, толкнув тяжелую дверь.

На конюшне было тепло, пахло сеном и лошадьми.

– Все в порядке, господин! – тут же подскочил к алию конюх, здоровенный седобородый детина, он мне в отцы годился. – Кони ваши накормлены, напоены, вычищены, все чин-чинарем… Только один вот стенку копытом проломил, но то мы уже заделали, а второй всю ночь колобродил, других будоражил, вот только теперь унялся…

– Получи за хлопоты, – невыразительно сказал Ирранкэ.

Сверкнула монета, конюх поймал ее, почтительно поклонился и отступил в сторонку.

– Смотри, – негромко произнес алий, – вот мои красавцы.

Я взглянула… и потеряла дар речи.

В самом деле, если бы герцог увидел эту пару, он ни бы ни перед чем не остановился – продал все имущество, заложил земли, опустошил казну, – но заполучил бы дивных скакунов!

Видала я породистых коней – вельможи хвастали ими друг перед другом, покупали и продавали за бешеные деньги, – но подобных не встречала. Они были… невероятны. Другого слова я и придумать не могла. Серебристо-серые в яблоко, с белоснежными хвостами и гривами, тонконогие, с гордо выгнутыми шеями… Да на таких королю красоваться впору! Если денег хватит купить этих коней и сил – укротить и поставить под седло или вон в сани запрячь, как Ирранкэ.

– Мчатся вихрем, – обронил алий, – но своенравны, этого у них не отнять.

Один из жеребцов покосился на него и всхрапнул – не злобно, нет, предупреждающе. Мол, помалкивай, не то как бы мы с товарищем не уронили тебя на повороте…

О, похоже, он вовсе не считал алия хозяином, он не был покорным упряжным конем, отнюдь! В темных лошадиных глазах светился разум – не человеческий, но и не звериный. И я бы сто раз подумала перед тем, как протянуть руку погладить этого красавца – откусит, чего доброго!

– Где ты их раздобыл? – шепотом спросила я.

– Купил в далеких краях, – улыбнулся он краем рта. – Иди в дом, проследи, что там и как. Я, если хозяин тебе не сказал, занял его с супругой комнаты, а кто куда будет переселяться, меня не волнует – я ему достаточно заплатил. Приходите туда, и я попробую рассказать… обо всем. Что до сплетен…

– Переживем, – серьезно сказала я. – Пойду, правда, до обеда времени всего ничего, надо Дени помочь.

– Ты больше не будешь работать на кухне, – сказал Ирранкэ, не сводя взгляда с коней. – Ни ты, ни Ири. Хозяин как-то справлялся без вас, справится и теперь.

Я промолчала бы (что толку спорить с алием?), но не выдержала все же, спросила:

– Ты не боишься? Все уже поняли, что у тебя при себе много денег, ты швыряешь их не считая…

– Думаешь, кому-нибудь придет в голову, что можно их присвоить? – улыбнулся он. – И коней тоже, за них иной богач руку отдаст! Я не боюсь, Марион. Я уже очень давно ничего не боюсь. Почти ничего. Во всяком случае, – Ирранкэ посмотрел на меня в упор, и глаза у него сейчас были черные и страшные, как заледеневший колодец, – смерть меня уж точно не страшит.

– Своя или чужая? – зачем-то уточнила я, вспомнив сказки, и он замер, а потом сказал негромко:

– В том-то и дело, что своя. И до вчерашней ночи я был уверен, что…

Ирранкэ осекся, взглянул на конюха – тот мирно подремывал на соломе, – и потянул меня наружу.

– Я жду вас, – сказал он мне на ухо, иначе не слышно было слов за воем ветра. – Не вздумай бежать, Марион, иначе дело добром не кончится.

– Я еще не свихнулась, – ответила я, хотя вот теперь-то мне и сделалось не по себе: тот ли это Ирранкэ, которого я…

Которого я вовсе не знала, если уж на то пошло! Или он – какой-нибудь прислужник Зимней королевы, соткавшийся из метели? Правда, зачем бы я ему понадобилась?

– Собственной смерти я не боюсь, как ты говоришь, – добавила я, – но всяко не потащу Ири на верную погибель! Уж, наверно, ты ей никакой обиды не учинишь?

– Клянусь, – шепнул он. – Всем, что у меня осталось, клянусь… тому, кто протянет к вам руку, я отсеку эту руку, а следом – голову. А если у него не будет ни рук, ни головы, тогда… не важно, я придумаю что-нибудь!

– Я тебя боюсь, – честно сказала я. – Прежде ты был иным.

– Так ведь сколько лет прошло…

– Разве двенадцать лет что-то значат для алия?

– Я расскажу, как было дело, – повторил он после паузы и отстранился. – Иди в дом, не мерзни.

– У гостя-то губа не дура… – пробормотала старая прачка, помогавшая нам с Ири наполнять корыто и выносить грязную воду. Ясное дело, нам пришлось ютиться за занавеской на кухне, но и ладно – там хоть тепло. – Ишь, какие, а казалось – замарашки…

– Ты красивая, мама, – серьезно сказала мне Ири, расчесывая длинные волосы. Вот было с ними мороки! Свои я укоротила, когда мы уходили из замка, – перед кем красоваться-то? – а ее косу пожалела. – Правда-правда. Как королева!

– Скажешь тоже, – улыбнулась я. – Ты вот и впрямь принцесса…

– Так у принцесс матери-то кто, разве не королевы? – ответила она совершенно серьезно.

Мы порядком исхудали за время странствий, но мне вещи просто сделались велики, а Ири из них еще и повыросла. Хорошо еще, шили мы с припуском, можно было отпустить подол и рукава. Бока расставлять не требовалось – она была тонкая и гибкая, как ивовая ветка, герцогские дочки завидовали такой фигуре… Алийки тоже были стройнехоньки, помнила я и радовалась, глупая, что от отца Ири достались красота и стать. Окажись она похожа на меня, может, Алиш и не засмотрелся бы на нее – мало ли вокруг других девочек? И жили бы мы спокойно… Да что толку гадать! Вылупившегося цыпленка обратно в яйцо не засунешь, бывало, говаривала бабушка.

В хозяйских комнатах, которые занял Ирранкэ, было хорошо натоплено. И, похоже, слуги долго скребли полы и перетряхивали постели – пахло еще не просохшим деревом, свежим вымороженным и выглаженным бельем, снегом, немного – дымом очага и свечным воском. Неужто алий стал бы коротать время в свете коптящей сальной свечи или лучины? Вот бедный хозяин, похоже, и выпотрошил все свои запасы!

– Не тесно будет? – спросил Ирранкэ, впустив нас, и я огляделась.

Должно быть, в большей комнате обычно размещались хозяин с супругой (она скончалась позапрошлым летом), а в смежной, поменьше – маленькие дети, а то и кормилица. Дети давно уже выросли, а комнатка превратилась в подобие кладовки, но сейчас никакого хлама там не было, остался только огромный сундук, размером с целую кровать, покрытый периной.

– Я подумал, втроем на кровати будет тесно, так что уж умещусь, – кивнул на него Ирранкэ.

– У тебя ноги свисать будут, – непосредственно сказала Ири, посмотрев снизу вверх – она и до плеча отцу макушкой не доставала. – Лучше я тут буду.

Я хотела было возразить, но осеклась: что, если Ирранкэ хочет поговорить со мной о ключе? Я ничего не рассказывала Ири об этой штуковине, так, может, и не нужно? Конечно, она и подслушать может, хлипкая дверь – не преграда, но все же…

– У меня никогда не было своей комнаты, – добавила Ири, пригладив мягкий мех. – Хоть пойму, как это?

Что верно, то верно, вторую кровать в нашей комнатушке впихнуть было некуда, мы с дочерью и спали вдвоем, как когда-то я с бабушкой.

– А еще, – добавила она, – вы меня чуть не задавили ночью!

– То есть?

– То и есть обнялись так, что я едва не задохнулась, еле-еле выползла! Даже маму разбудить не могла, а ведь она на каждый шорох просыпается… Но тут спала, как заколдованная, – улыбнулась она, а я, хоть убей, не могла припомнить, что вообще происходило прошлой ночью.

– До вечера еще далеко, – сказал Ирранкэ после паузы. – Присядем?

Я села на край кровати, Ири свернулась клубочком в изножье, а сам он устроился на шатком табурете возле окна, пояснив:

– Душно. Не могу в духоте. Так-то бы рамы выставил, да боюсь вас простудить.

– Я тоже не люблю, когда дышать нечем, – сказала Ири. – На чердаке хоть из щелей поддувало, а тут вообще… как на кухне, даже хуже, там хоть какая-никакая тяга есть, а то бы все угорели!

– Правда, хотя бы ставни открой, пускай протянет немного, – кивнула я. – Не такой снаружи мороз, а мы уже обсохли. Укутаемся как следует, уж не просквозит.

– Да, мы в лесу под снегом ночевали, не замерзли! – вставила Ири. – Ой… а где наши вещи?

– В той комнате, – кивнул Ирранкэ. – Я приказал принести. В углу.

Ири переменилась в лице, спрыгнула с кровати и бросилась туда, зашуршала чем-то, а потом я услышала вздох облегчения.

– Что у нее там? – шепотом спросил он.

Я только плечами пожала: кто знает, какие девчачьи сокровища могла прихватить с собой своевольная дочь?

Пока Ири копошилась в пожитках, я молча смотрела на ее отца. Он изменился, и очень сильно, но я не могла понять, в чем именно. Лицо то же самое, и шрам его почти не портил, глаза, так напугавшие меня недавно, все те же… Сейчас в них отражались огоньки свечей: казалось, будто это закатная или лунная дорожка пляшет на темных волнах. А потом Ирранкэ чуть повернулся, и я вдруг увидела…

Когда-то у него были пепельно-русые волосы, густые, гладкие и прохладные на ощупь, я прекрасно помнила это – пряди скользили между пальцами, как текучая вода, совсем не путаясь… У Ири точно такие же, я ей завидовала: пока я косу расчешу, она свою трижды переплести успеет, хотя у нее волосы и длиннее!

Сейчас Ирранкэ был сед как лунь, и это настолько не вязалось с его молодым лицом… Я не находила слов.

– Заметила, верно? – Он взглянул на меня. – Теперь я похож на человека?

– Нет… нет! – встряхнула я головой. – Ты…

– Это все еще я, – негромко произнес он. – Я понимаю, много лет прошло, а ты совсем не знала меня. Не знала и забыла.

– Смеешься? Как я могла тебя забыть, если… – Я кивнула в сторону маленькой комнатки, где возилась Ири.

– Это другое. Дочь была с тобой с рождения, меня – такого, каким я был, – ты не знала, – сказал Ирранкэ. – Считаные встречи не в счет. И наша единственная ночь – тоже. Ты боишься, что я – не тот, за кого ты меня принимаешь, верно? Или даже вовсе… не существо из плоти и крови.

– Лошади у тебя жуткие, – зачем-то сказала я. – Верно, я подумала, что ты… тобой мог притвориться кто-то… не хочу поминать к ночи. Не знаю, зачем им такие шуточки, но…

– Но ты почти угадала, – перебил Ирранкэ и криво улыбнулся. Улыбка у него теперь всегда выходила такой из-за шрама на щеке. – Коней мне продал кое-кто из свиты Зимней королевы. Я дорого за них заплатил.

– Только не говори, что пообещал взамен то, чего дома не знаешь… – прошептала я, чувствуя, как ледяная рука сдавила горло. – Только не это…

– Марион? – Он схватил меня за плечи, легонько встряхнул и сразу же выпустил. – О чем ты?

– О сказках, – деловито сказала Ири, скидывая обувь и забираясь на кровать со мною рядом – теперь, когда Ирранкэ открыл ставни, из окон дуло. Конечно же, она все слышала! – Там часто такое бывает: кто-нибудь в обмен на помощь обещает то, чего дома не знает. Или того, кого первым встретит, когда вернется. И приходится отдавать… разное. Даже если не хочешь, все равно придется, потому что уговор, а уговор дороже денег!

– Ну нет, я еще не лишился разума! – Ирранкэ коротко рассмеялся. – Нет. Я прекрасно знаю: просишь подмоги у таких существ – плати сразу, и хорошо, если найдется чем! Я это сделал, в долгу не остался, хотя и хватило едва-едва…

– Я тебя не понимаю, – прошептала я.

– Я же обещал, что расскажу… Но это очень долгая история. – Он встал и проверил, хорошо ли заперта дверь. В смежной комнатке отдельного выхода наружу вовсе не было, и славно. – И, думаю, начать придется с ваших злоключений. Каким ветром вас занесло сюда? Неужто герцог выгнал тебя с дочкой, а мать не приютила?

– Нет, мы ушли сами, – ответила я.

Ирранкэ сел рядом – матрац просел под его тяжестью, и мы с Ири вдруг оказались будто бы в гнезде, прикрытые от непогоды надежным крылом – это он набросил на всех нас свой плащ, легкий и теплый.

– Лучше я расскажу, – сказала Ири. – Только сперва хотя бы имя назови…

– Ирранкэ… – ответил он и добавил что-то длинно-певучее, мне такое в жизни не выговорить, а дочка помолчала немного и повторила. – Да. Именно так. И, если меня не обманывает зрение, я твой отец.

– Это-то понятно, – вздохнула она, – я почти сразу догадалась, да, мам?

Я кивнула. А что я могла сказать?

– Так что все-таки приключилось? – спросил Ирранкэ.

– Меня хотели выдать замуж, – ответила Ири, – за внука дэшавара Урзы, но он толстый и противный.

– Дэшавар?

– Внук! – фыркнула она. – А сам дэшавар совсем уже старый, ему-то я зачем?

– Нас не устроила эта во всех отношениях выгодная партия, – добавила я. – Пришлось уходить. Я надеялась упасть в ноги вдовствующей герцогине и взмолиться о пощаде, но она, на беду, скончалась. Пришлось идти дальше, и вот мы здесь.

– Чудо какое-то… – Ирранкэ потер переносицу. – Так не бывает.

– Я тоже так подумала, – сказала я. – А как ты здесь оказался? Куда ты так спешил? За… той вещью?

– Да, – честно ответил он. – Но я знал, что опоздаю. Она быстрее.

– Она? О ком ты?

– Не торопи, все порядку, – сказал Ирранкэ и огляделся. – Что за дыра, ни единого зеркала нет! Даже у купцов, я уж спрашивал…

– Зачем оно тебе? – удивилась я. – Воды в таз налей да смотрись, если нужно. А то могу сковородку с кухни принести, они там начищенные.

– Это не то, – серьезно ответил он, – во всем этом невесть что выходит: вода, чуть тронь, рябью идет, а эти ваши чугунки со сковородками так искажают отражение, что себя самого испугаться можно.

– У меня есть зеркало, – тихо сказала вдруг Ири и сунулась носом мне в плечо, как всегда, когда была в чем-то виновата, но боялась признаться.

– Так неси скорее! – Ирранкэ взглянул на нее, и она соскочила с кровати, снова кинулась рыться в пожитках. – Ох ты… А я ведь уже видел его!

– Еще бы, – вздохнула я. Ири протягивала ему бабушкино зеркало в массивной оправе. – Ири, и ты все это время тащила его и ни словом не обмолвилась?!

– Конечно же, нет, – ответила дочка и снова забралась на кровать с ногами. – Ты сказала не брать его с собой, потому что оно тяжелое. Но я подумала – это же единственная память о прабабушке. Хоть я ее и не знала, но ты-то помнишь, мам? Она смотрелась в это зеркало, потом ты, и я тоже… нехорошо было его оставлять. А еще, – добавила Ири, подумав, – это зеркало старинное и очень дорогое, и его можно было бы продать, если б у нас деньги кончились. И не такое уж оно тяжелое… Я только боялась, не разбилось бы!

– Такое стекло не разобьется, даже если его уронить на каменный пол, – негромко произнес Ирранкэ, коснувшись оправы. – Жили когда-то умельцы, способные отливать зеркала, которые нужно было бить кузнечным молотом, чтобы расколоть. Говорят, это вовсе и не люди были, а подземные мастера: ведь сварить стекло такой чистоты и сделать зеркало, которое бы отражало владельца намного красивее, чем он есть на самом деле, обычному человеку не под силу.

Я подумала и кивнула: в бабушкином зеркале даже я выглядела писаной красавицей, а уж Ири – и вовсе сказочной принцессой! А как зеркало попало в руки герцогской дочки, кто его ей подарил, у кого купил, теперь не узнать…

– Однако легенды легендами, но секрет этот утерян, – добавил Ирранкэ, – а стекло, даже очень прочное, не вечно. Скорее всего, сейчас держу в руках одно из последних таких зеркал.

Он подвинул табурет и бережно положил на него зеркало. Оно казалось темным прудом, в котором отражались светлячки – огоньки свечей.

– Вы увидите, как это было, – помедлив, сказал Ирранкэ. – Ничего не бойтесь, это только мои воспоминания…