Действие четвертое
Красная Площадь с Лобным местом
Несколько переодетых сыщиков.
Главный сыщик (наряженный дьячком).
Сейчас народ повалит из церквей!
Вмешайтеся в толпу; глаза и уши
Насторожить! Сегодня панихида
Царевичу Димитрию идет,
Отрепьева ж клянут; так будут толки!
Второй сыщик (в одежде купца).
Какие толки! Всяк теперь боится
Промолвиться.
Первый.
А мы на что? Зачем
Двойную нам награду обещал
Семен Никитич? Зачинайте смело
Тот с тем, тот с этим разговор, прикиньтесь,
Что вы к Москве Отрепьевым тем тайно
Подосланы; когда ж кто проболтнется —
Хвать за́ ворот его! А если будет
Кому из вас нужна подмога – свистом
Подать маяк! Ну, живо, рассыпайтесь!
Идет народ!
Толпа выходит из церкви.
Один посадский.
Великий грех служить
Живому человеку панихиду!
Другой.
Тяжелый грех!
Третий.
А кто же тот Отрепьев,
Кому они анафему гласили?
Первый.
Монах какой-то подвернулся.
Второй.
Что ж,
Какое дело до того монаха
Царевичу Димитрию?
Первый.
Молчи!
Нас слушают.
Сыщик.
О чем вы, государи,
Ведете речь?
Первый.
Да говорим: дай Бог
Изменщика, Отрепьева того,
Что Дмитрием осмелился назваться,
Поймать скорей!
Сыщик (про себя).
Гм! Эти-то с чутьем!
Подходят несколько других.
Один.
Вишь, изворот затеяли какой!
Безбожники!
Другой.
Знать, плохо им пришлось,
Губителям!
Третий.
Романовы в тюрьму
Посажены.
Четвертый.
Помилуй Бог, за что?
Пятый.
Боятся их за то, что много знают!
Проходят.
Одна баба (догоняет другую).
Да постой, голубушка, куда ж ты спешишь?
Вторая.
В собор, в собор, матушка! Панафиду, вишь, служат и большую анафему поют!
Первая.
Да кто ж это скончался?
Вторая.
Никак, Гришка Отрепьев какой-то! Ох, боюсь опоздать!
Третья баба (пристает к ним).
Не Гришка, не Гришка, матушка! Царевича Дмитрием зовут!
Первая.
Так ему, стало, анафему служат? А панафида по ком же?
Вторая.
По Гришке, должно быть!
Четвертая баба (догоняет их).
Постойте, кормилицы, и я с вами! По какому Гришке царевич панафиду служит?
Все четверо вместе.
Да пойми ты, мать. Я в толк не возьму. Ахти, опоздаем! – Да побойтесь Бога – кто же скончался-то? Пойдем, пойдем! Анафема скончался, Гришка-царевич служит панафиду! (Уходят.)
Сыщик (глядя им в след).
Проваливай, бабье! от вас ни шерсти,
Ни молока!
Подходят два мужика.
Первый (указывая на сыщика).
Федюха! А Федюха!
Смотри, у энтого какая сзади
Коса болтается! Чай, из духовных?
Второй.
Божественный, должно быть, человек.
Покажем лист ему!
Первый.
Нешто́, покажем!
(К сыщику.)
Отец родной, позволь тебя спросить:
Ты грамотный, никак?
Сыщик.
Господь сподобил.
Первый.
Так сделай божескую милость: вот
Какой-то лист нашли у подворотни;
Прочти его, родимый!
Сыщик.
Предъяви!
(Читает.)
«Мы, Божиею милостью, Димитрий
Иванович, царь и великий князь
Всея Руси, ко всем русийским людям:
Господним неким превеликим чудом
Сохранены и спасены…» Гм, гм!
(Читает про себя, потом громко.)
«И первых тех, которые навстречу
Со хлебом-солью к нам придут, тех первых
Пожалуем». Эй, люди, говорите:
Кто дал вам лист?
Первый.
Нашли под ворота́ми,
Ей-богу-ну!
Второй.
Под самой подворотней!
Сыщик.
А кто подкинул?
Первый.
Видит Бог, не знаем!
Сыщик.
Не знаете? (Свистит.)
Несколько сыщиков подбегают.
Хватайте этих двух!
В застенок их!
Первый.
Отец родной, за что?
Второй.
За что, помилуй?
Сыщик.
Вам в застенке скажут!
Мужиков уводят среди общего ропота. Подходит купец в разговоре со вторым сыщиком.
Сыщик.
Да что, почтенный, что за торг у нас?
Себе в наклад ведь продаем сегодня.
А с немцев пошлин половину снял!
Какой тут торг!
Купец.
Так, так, родимый; сами
Концов свести не можем. Разоренье
Пришло на нас!
Сыщик (таинственно).
Одна надежда ноне —
Царь Дмитрий Иоаннович. Не терпит
Ни немцев он, ни англичан. Пусть только
Пожалует!
Купец.
А что?
Сыщик.
Подметный лист
Попался мне: всех, говорит, купцов
От пошлин свобожу!
Купец.
Подай-то Бог!
Сыщик (хватает его за́ворот).
Так вот ты как! Так ты стоишь за вора?
Эй, наши! Эй!
Сыщики бросаются на купца.
Посадские и народ.
Да что вы! Бойтесь Бога!
За что его?
Первый сыщик.
А вы чего вступились?
Хватай их всех!
Народ.
Нет, всех-то не перехватаешь! Бей их, ребята! Довольно нам терпеть от сыщиков!
Звон бубен. Пешие бубенщики. Перед ними пристав.
Пристав.
Раздайтесь! Место! Место!
Боярин князь Василь Иваныч Шуйский!
Шуйский (в сопровождении двух дьяков).
С чего, миряне, подняли вы шум?
Грех вам мутиться!
Народ.
Батюшка, Василий Иванович! Вступись, отец родной! Твой род ведь всегда за нас стоял, а ноне нам от сыщиков житья нет! Вступись, батюшка!
Шуйский.
Опомнитесь, миряне. Царь Борис
Феодорыч так приказал. Он знает,
Кого хватать. А вы пройти мне дайте
До Лобного до места; по указу
По царскому я речь скажу.
(Идет к Лобному месту.)
Один из народа.
Нет, этот
Не вступится!
Другой.
Да, не чета Иван
Петровичу!
Третий.
Какую ж речь он скажет?
Первый.
А вот послушаем.
Шуйский (с Лобного места).
Народ московский!
Вам всем: гостям и всем торговым людям,
Всем воинским, посадским, и слобо́дским,
Митрополичьим всем, и монастырским,
И вольным, и кабальным всяким людям,
Я, князь Василь Иваныч Шуйский, бью
Напред челом!
(Кланяется на все стороны.)
Вам ведомо, что некий
Еретик злой, расстрига, чернокнижник
И явный вор, Отрепьев Гришка, Бога
Не убоясь, диаволу в угоду,
Дерзнул себя царевичем покойным,
Димитрием Иванычем назвать…
Ропот.
И с помощью литовской рати ныне
Идет к Москве, а с ним немало наших…
Из Северской земли…
Один.
Слышь, с ним и наши!
Шуйский.
Изменников. И хочет он, расстрига,
Великого, почтенного от Бога
Царя Бориса Федорыча свергнуть,
И церковь православную попрать,
И вовлекти в латинскую нас ересь.
Что́ ведая, великий государь
Мне повелел вам повестить сегодня
Все, что своими видел я очами,
Когда, при Федоре-царе, посылан
Я в Углич был, чтоб розыск учинить:
Как там царевич Дмитрий Иоанныч
Упал на нож и закололся.
Другой.
Знаем!
Третий.
Слыхали то!
Шуйский.
И по приезде мы,
С Андреем со Петровичем, в собор
Отправились, с Луп-Клешниным, и там
Увидели младенца бездыханна,
Пред алтарем лежаща, и его
Пресечена была гортань.
Третий (вполголоса).
Да кто же
Младенец был?
Шуйский.
Что Гришка же Отрепьев
Не Дмитрий есть, а некий беглый вор,
От церкви отлученный и проклятый, —
В том я клянусь и крест на том целую,
И не видать мне Царствия Небесна,
И быть на Страшном Божием суде
Мне прокляту, и в огнь идти мне вечный,
Когда солгал!
(Целует свой тельный крест.)
Первый.
Да в чем же он клянется?
Второй.
Что Дмитрий не Отрепьев.
Третий.
Без него
Мы знаем то!
Первый.
Постой, он говорит!
Шуйский.
И ведомый еретик тот и вор
Великого, почтенного от Бога
И милосердного царя Бориса
Кусательно язвит, а от себя
Вам милостей немало обещает
И Юрьев день обратно вам сулит.
И вам велит великий государь
Тому расстриге веры не давать;
А кто поверит или кто посмеет
Сказать, что он есть истинный Димитрий —
Великий царь тому немедля вырвать
Велит язык. Я все сказал – простите!
(Кланяется и сходит с Лобного места.)
Молчание в народе.
Один.
Вот те и речь!
Другой.
К чему он вел ее?
Третий.
Знать, близко тот.
Первый.
И наших с ним довольно.
Четвертый.
И милости, слышь, обещает нам.
Второй.
Да, Юрьев день, слышь, отдает.
Пятый.
Так что же?
Первый.
А то, что, слышь, язык свой береги.
Четвертый.
Побережем.
Пятый.
А не идти ль туда?
Второй.
Куда туда?
Пятый.
Навстречу-то?
Третий.
Ну, ну,
Чай, подождем.
Пятый.
Да долго ль ждать?
Второй.
А здесь-то
Спужались, чай!
Третий.
Да, есть с чего спужаться:
Ведь тот-то прирожонный!
Четвертый.
Подождем!
Второй.
Ну, подождем.
Первый.
И вправду подождем.
Народ расходится, разговаривая вполголоса.
Покой во дворце с низким сводом и решетчатым окном
Вдовая царица Мария Нагая, во иночестве Марфа, одна.
Марфа.
Четырнадцать минуло долгих лет
Со дня, как ты, мой сын, мой ангел Божий,
Димитрий мой, упал, окровавленный,
И на моих руках последний вздох
Свой испустил, как голубь трепеща!
Четырнадцать я лет все плачу, плачу,
И выплакать горючих слез моих
Я не могу. Дитя мое, Димитрий!
Доколь дышу, все плакать, плакать буду
И клясть убийцу твоего! Он ждет,
Чтоб крестным целованьем смерть твою
Я пред народом русским утвердила —
Но кто б ни бы́л неведомый твой мститель,
Идущий на Бориса, – да хранит
Его Господь! Я ни единым словом
Не обличу его! Лгать буду я!
Моим его я сыном буду звать!
Кто б ни́ был он – он враг тебе, убийца, —
Он мне союзник будет! Торжество
Небесные ему пошлите силы,
Его полки ведите на Москву!
Иди, иди, каратель Годунова!
Сорви с него украденный венец!
Низринь его! Попри его ногами!
Чтоб он, как зверь во прахе издыхая,
Тот вспомнил день, когда в мое дитя
Он нож вонзил! Но слышатся шаги —
Идут! Меня забила дрожь – и холод
Проникнул в мозг моих костей – то он!
Убийца тут – он близко – Матерь Божья!
Дай мне владеть собой! Притворством сердце
Исполни мне – изгладь печаль с лица —
Перероди меня – соделай схожей
Коварством с ним, чтоб на моих чертах
Изобразить сумела бы я радость
О мнимом сыне, возвращенном мне!
Входит Борис со свечой, которую ставит на стол.
Борис (с поклоном).
Царица Марья Федоровна, бью
Тебе челом!
Марфа.
Пострижена царица
По твоему указу. Пред тобой
Лишь инокиня Марфа.
Борис.
Твой обет
Не умаляет званья твоего.
Я пред тобой благоговею ныне,
Как некогда благоговел, когда
Сидела ты с царем Иваном рядом.
Марфа.
Благодарю.
Борис.
Царица, до тебя
Уж весть дошла…
Марфа.
Что сын мой отыскался?
Дошла, дошла! Благословен Господь!
Когда его увижу я?
Борис.
Царица,
В уме ли ты? Твой сын, сама ты знаешь,
Четырнадцать уж лет тому, в недуге
Упал на нож…
Марфа.
Зарезан был. Ты то́ ли
Хотел сказать? Но я лишилась чувств,
Когда та весть достигла до меня —
Его я мертвым не видала!
Борис.
Но
Он мертв, царица, – он убился – в том
Сомнений нет…
Марфа.
Так мнила я сама…
Борис.
Его весь Углич мертвым видел…
Марфа.
Я
Не видела его!
Борис.
На панихиде
Ты у его молилась трупа…
Марфа.
Слезы
Мои глаза мрачили; я другого
За сына приняла. Теперь я знаю,
Димитрий жив! Приметы мне его
Все сказаны – он жив, он жив, мой Дмитрий!
Он жив, мой сын!
Борис.
Возможно ль? Радость блещет
В твоих очах? Ужель ты вправду веришь,
Что жив твой сын? Ужель мне сомневаться?
Ужели был и Клешниным и Шуйским
Обманут я?
Входит царица Мария Григорьевна.
Царица.
Не прогневись, Борис
Феодорыч. Твой разговор с царицей
Я слышала за дверью. Невтерпеж,
Свет-государь, мне стало: поклониться
Царице Марфе захотелось.
(Кланяется.)
Зе́мно
Тебе я, матушка-царица Марфа
Феодоровна, кланяюся. Слышу:
Царевича ты мертвым не считаешь?
Так, стало, тот, кто в Угличе убился,
Тебе не сын?
Марфа.
Не знаю, кто убился, —
Димитрий жив! От ваших рук он Божьим
Неведомо был промыслом спасен!
Хвала Творцу и Матери Пречистой,
Мой сын спасен!
Борис.
Царица, – если веришь
Ты истинно тому, что говоришь, —
Поведай мне: кто подменил его?
Кем он и как из Углича похищен?
Где он досель скрывался? Чтобы веру
Тебе я дал, я должен ведать все!
Марфа.
Какое дело мне, ты веришь, нет ли?
Верь или нет – довольно: жив мой сын —
Не удалось твое злодейство!
Борис.
Нет!
Не может быть! Неправда! Быть не может!
Как спасся он?
Марфа.
Дрожишь ты наконец!
Борис.
Как спасся он? Царица, берегися —
Тебя могу заставить я сказать
Всю правду мне!
Царица.
Свет-государь Борис
Феодорыч, быть может, обойдемся
Без пытки мы! Ты, матушка-царица,
Его убитым не видала?
Марфа.
Нет!
Царица.
А полно, так ли, матушка? Подумай.
Марфа.
Могла ль его убитым видеть я,
Когда убит он не был?
Царица.
А посмотрим.
(Отворяя дверь.)
Войди, голубка!
Входит Волохова.
(К Марфе.)
Знаешь ты ее?
Марфа.
Она! Она! Прочь, прочь ее возьмите!
Возьмите прочь!
Царица.
Что, матушка, с тобой?
Что взволновалася ты так? Зачем
Тебя приводит в ужас Василиса?
Марфа.
Прочь! Прочь ее! Кровь на ее руках!
Кровь Дмитрия! Будь проклята вовеки!
Будь проклята!
Царица (к Волоховой).
Довольно, Василиса,
Ступай себе.
Волохова уходит.
Ну, батюшка Борис
Феодорыч? Уверился теперь,
Что нет в живых ее царенка? То-то!
Уж ты за пытку было! Ты умен,
А я простая баба, дочь Малюты,
Да знаю то, что пытки есть иные
Чувствительней и дыба и когтей.
Чего ж ты, свет, задумался? Забыл ли,
Зачем пришел?
(Дергает Марфу за руку.)
Опомнися, царица!
Опомнись, мать. Ну, государь?
Борис.
Царица,
Ты выдала себя. Теперь мы знаем,
Не можешь ты за сына почитать
Обманщика, дерзнувшего назваться
Димитрием. Как ни погиб царевич —
Хотя б о том мне ложно донесли, —
Но он погиб. Твоя печаль, поверь,
Почтенна для меня, и тяжело
Мне на́ душу твое ложится горе.
Я б много дал, чтоб прошлое вернуть, —
Но прошлое не в нашей власти. Мы
Должны теперь о настоящем думать.
Великую, царица, можешь ты
Беду от царства отвратить: лишь сто́ит
Перед народом клятву дать тебе,
Что Дмитрий мертв и погребен. Согласна ль
На это ты?
Марфа.
Я выдала себя —
Мой сын убит. Но как о том народу
Я повещу? Ты в том ли мне велишь
Крест целовать, что на моих глазах
Тобою купленная мамка сына
Убийцам в руки предала?
Борис.
Клянусь,
Я не приказывал того!
Марфа.
Мой сын
Тобой убит. Судьба другого сына
Послала мне – его я принимаю!
Димитрием его зову! Приди,
Приди ко мне, воскресший мой Димитрий!
Приди убийцу свергнуть твоего!
Да, он придет! Он близко, близко – вижу,
Победные его уж блещут стяги —
Он под Москвой – пред именем его
Отверзлися кремлевские ворота —
Без бою он вступает в город свой —
Народный плеск я слышу – льются слезы —
Димитрий царь! И к конскому хвосту
Примкнутого тебя, его убийцу,
Влекут на казнь!
Царица.
Пророчит гибель нам
Твоя гортань?
(Схватывает зажженную свечу и бросается с нею на Марфу.)
Так подавись же, сука!
Борис (удерживая ее, к Марфе).
Отчаянью прощаю твоему.
Размыслишь ты, что месть твоя не может
Царевича вернуть, но что в твоей,
Царица, власти помешать потокам
Кровавым течь и брату встать на брата.
Не мысли ты, что до Москвы без боя
Дойдет тот вор! Нет, он лишь чужеземцев
К нам приведет! Раздор лишь воспалит он!
Утраченный тебе твой дорог сын;
Но менее ль тебе, царица, дорог
Покой земли? Молчанием своим
Усобице откроешь ты затворы.
Тьма бед, царица, по твоей вине
Падет на Русь! За них пред Богом будешь
Ты отвечать. О том раздумать время
Даю тебе – прости! Свети мне, Марья!
(Уходит с царицей.)
Марфа (одна).
Ушли – и жало жгучее уносят
В своих сердцах! Я ранила их насмерть,
Я, Дмитриева мать! Теперь их дни
Отравлены! Без сна их будут ночи!
Лишь от меня спасения он ждал —
Я не спасу его! Пусть занесенный
Топор падет на голову ему!
Прости, мой сын, что именем твоим
Я буду звать безвестного бродягу!
Чтоб отомстить злодею твоему,
На твой престол он должен сесть; венец твой
Наденет он; в твой терем он войдет;
Наря́дится он в золото и в жемчуг —
А ты, мой сын, мое дитя, меж тем
В сырой земле ждать будешь воскресенья,
Во гробике! О Господи! Последний
Ребенок нищего на Божьем солнце
Волён играть – ты ж, для венца рожденный,
Лежишь во тьме и в холоде! Не время
Твои пресекло дни! Ты мог бы жить!
Ты вырос бы! На славу всей земле
Ты б царствовал теперь! Но ты убит!
Убит мой сын! Убит, убит мой Дмитрий!
(Падает наземь и рыдает.)
Покой во дворце
Борис сидит в креслах. Перед ним стоит врач.
Борис.
Не легче королевичу?
Врач.
Увы,
Великий царь, припадки стали чаще!
Борис.
Надежда есть?
Врач.
Не много, государь.
Борис.
Но чем он так внезапно заболел?
Врач.
Неведомые признаки сбивают
Нас с толку, царь.
Борис.
Послушай! Жизнь его
Мне собственной моей дороже жизни!
Сокровища не знаю я такого,
Которого б не отдал за него!
Скажи своим товарищам, скажи им —
И помни сам – нет почестей таких,
Какими бы я щедро не осыпал
Спасителя его!
Врач.
Великий царь,
Не почести нам знанья придадут.
По долгу мы служить тебе готовы;
Награда нам не деньги, а успех.
Но случая подобного ни разу
Никто из нас не встретил.
Борис.
Воротись
К нему скорей. Блюди его; науку
Всю истощи свою! Во что б ни стало
Спаси его! Скажи другим: пределов
Не будет благодарности моей!
Ступай, ступай!
Врач уходит.
(Один.)
Ужели нас Господь
Еще накажет этою потерей!
Он то звено, которым вновь связал бы
Я древнюю, расторгнутую цепь
Меж Западом и русскою державой!
Через него ей возвратил бы море
Варяжское! Что́ Ярослав стяжал,
Что́ под чужим мы игом потеряли —
Без боя то, без спора возвратил бы
Я вновь Руси! Со смертию его
Все рушится. А Ксения моя!
Чем чистая душа ее виновна,
Что преступленье некогда свершил
Ее отец? Ты, бедная! Легко
Жилось тебе, и понаслышке только
Ты ведала о горестях людских.
Ужели их на деле испытать
Так рано ты осуждена? Ужели
Все беды съединятся, чтобы разом
На нас упасть? Здесь умирает зять,
А там растет тот враг непостижимый —
Моя вина, которой утвердить
Навеки я хотел работу жизни,
Она ж тяжелой рушится скалой
На здание мое!
Входит Семен Годунов со свертком в руках.
Семен Годунов.
Великий царь…
Борис.
Какую новую беду еще
Ты мне принес?
Семен Годунов.
То не беда, а дерзость,
Великий государь; к тебе писать
Осмелился тот вор…
Борис.
Подай сюда.
Вид царской грамоты имеет сверток,
И царская привешена печать…
Искусно все подделано. Прочти!
Семен Годунов (читает).
«Великий князь и царь всея Русии
Димитрий Иоаннович тебе,
Борису Годунову! От ножа
Быв твоего избавлены чудесно,
Идем воссесть на царский наш престол
И суд держать великий над тобою.
И казни злой тебе не миновать,
Когда приимем наши государства.
Но если ты, свою познавши мерзость,
До нашего прихода с головы,
Со скверныя со своея, сам сложишь
Наш воровски похищенный венец,
И в схиму облечешься, и смиренно
Во монастырь оплакивать свой грех
Затворишься, – мы, в жалости души,
Тебя на казнь не обречем, но милость
Тебе, Борису, царскую мы нашу
Тогда явим. Путивль, осьмого марта».
Борис закрывает лицо руками.
Тебя кручинит этот дерзкий лист?
Борис.
Не оттого, что после всех трудов
И напряженья целой жизни тяжко
Лишиться было б мне венца! Всегда
Я был готов судьбы удары встретить.
Но если он мне милость предлагает,
Рассчитывать он должен, что вся Русь
Отпасть готова от меня! И он,
Быть может, прав. Те самые, кто слезно
Меня взойти молили на престол,
Они ж теперь, без нуды и без боя,
Ему предать меня спешат! И здесь,
Здесь, на Москве, покорные наружно,
В душе врагу усердствуют они!
А что́ я сделал для земли, что́ я
Для государства сделал – то забыто!
Мне это горько.
Семен Годунов.
Государь, что может
Тот наглый вор?..
Борис.
Таким его считал я,
Таким считать велит его рассудок —
Но после всех невзгод моих невольно
Сомнения рождаются во мне.
Свидетеля мне надо, кто бы видел
Димитрия умершим!
Семен Годунов.
Но царица
Созналася…
Борис.
Сознание ее
Могло испугом вынуждено быть.
Я ведаю, что было покушенье,
Но знать хочу: была ли смерть?
Семен Годунов.
Его
Василий Шуйский мертвым видел…
Борис.
Шуйский!
Могу ли верить я ему?
Семен Годунов.
Тогда
Вели призвать Андрея Клешнина.
Он схиму принял, Богу отдался,
Он не солжет.
Борис.
Послать за ним! Но тайно
Пусть он придет. И говорить ни с кем
Чтобы не смел!
Стольник (отворяя дверь).
Великий государь!
Врачи тебе прислали повестить:
Отходит королевич!
Борис.
Боже правый!
(Уходит с Годуновым.)
Царевич Федор отворяет дверь, осматривается и говорит за кулисы.
Федор.
Нет никого – войди, сестра!
Ксения (входя).
Как мне
Наедине с тобою быть хотелось!
Что ты узнал о нем?
Федор.
Не допустили
Меня к нему; но я у двери слушал:
Тебя зовет с собою громко он
В Норвегию и то же обвиненье
Твердит о нашем об отце…
Ксения.
Ужасный,
Ужасный бред!
Федор.
Бред, говоришь ты?
Ксения.
Как?
Ты думаешь, он вправду верит?
Федор.
Ксенья, —
Когда б одно лишь это мог я думать!
Ксения.
Но что ж еще?
Федор.
Нет, нет, об этом знать
Ты не должна! Не спрашивай меня!
Ксения (взяв его за руку).
Брат, слышишь?
Федор.
Что?
Ксения.
На половине той
Забегали!..
Федор.
Отец идет сюда…
Ксения.
Мне страшно, Федор!
Борис (входя).
Ксения моя…
Ксения.
Отец, что там случилось?
Борис.
Будь тверда —
Крепися, Ксенья!
Федор (к Борису).
Пощади ее!
Ксения.
Да, я тверда! Я все могу услышать —
Надежды нет? Нет никакой? Скажи!
Борис.
Все кончено!
Ксения шатается и падает.
(Поддерживая ее.)
Господь с тобою, Ксенья!
