Действие третье
Покой во дворце
Борис сидит перед столом, покрытым бумагами.
Борис.
Нелепая, безумная та весть —
Не выдумка! Неведомый обманщик,
Под именем Димитрия, на нас
Идет войной; литовскую он шляхту
С собой ведет, и воеводы наши
Передаются в ужасе ему!
Кто этот вор, неслыханный и дерзкий?
Селения к нему перебегают —
Молвой Москва встревожена – его
Нам презирать нельзя! Доколь не сможем
Назвать его по имени, он будет
Димитрием в глазах толпы! Возможно ль?
Меня бродяга изменить заставит
Исконное решение мое!
Не благостью, но страхом уже начал
Я царствовать. Где ж свет тот лучезарный,
В котором мне являлся мой престол,
Когда к нему я темной шел стезею?
Где светлый мир, ценою преступленья
Мной купленный? Вступить на путь кровавый
Я должен был или признать, что даром
Прошедшее свершилось. Колебаться
Теперь нельзя. Чем это зло скорей
Я пресеку, тем мне скорее можно
Вернуться будет к милости.
Входит Семен Годунов.
Ну, что?
Что ты узнал? Кто этот человек?
Семен Годунов.
Сам сатана, я думаю! Нигде
Я до следов его не мог добраться.
Под стражу мы людей довольно взяли,
Пытали всех; но ни с огня, ни с дыба
Нам показаний не́ дал ни один.
Борис.
Мы знать должны, кто он! Во что б ни стало
Его назвать – хотя пришлось бы имя
Нам выдумать!
Семен Годунов.
Найти такое можно.
Был в Чудове монах, Григорьем звали,
Стрелецкий сын, из Галича. Бежал
Недавно он и, пьяный, похвалялся:
Царем-де буду на Москве!
Борис.
Зачем
Меня не известили?
Семен Годунов.
Государь,
То был пустой, беспутный побродяга,
Хвастун и враль; монахи все ему
В глаза смеялися.
Борис.
Но, может быть,
То он и есть?
Семен Годунов.
Нет, государь, не он.
Тот вор умен, мечом владеть умеет,
А этот только бражничал да лгал.
Борис.
Каких он лет?
Семен Годунов.
Лет двадцати иль боле.
Борис.
Куда бежал?
Семен Годунов.
На Стародуб. Оттоль
Ушел в Литву.
Борис.
Как прозывался он?
Семен Годунов.
Отрепьевым.
Борис.
Он нам пригоден. Им
Того пока мы вора назовем.
Лишь то, что нам является в тумане,
Смущает нас; что́ осязать мы можем
Или назвать, – свою теряет силу.
Гонца в Литву отправить к королю:
Чтобы скорей свою унял он шляхту;
Что стыдно-де пособие чинить
Негодному, беспутному бродяге;
Что Гришка-де Отрепьев, беглый инок,
Морочит их; что если в мире быть
Со мной хотят – чтоб выдали его!
Разведчиков умножить. Знать я должен,
Что́ говорят, что́ думают бояре.
Им на́ руку пришлася эта весть!
Романовым избрание мое
Досель как нож; ближайшею роднею
Они себя Феодору считают;
А Шуйские мне рады б отомстить
За князь Иван Петровича; все ж вместе
Мне Юрьев день простить они не могут!
Что слышно в городе?
Семен Годунов.
По вечерам
К Романовым съезжаются бояре
И шепчут много, но от слуг они
Хоронятся. И чью-то чашу пили
В молчании.
Борис.
Изменничье гнездо!
Я знаю чью! Награду обещать
Тому, кто мне на них найдет улику!
Семен Годунов.
Улика будет.
Борис.
Голод между тем
Досель еще свирепствует. Напрасно
Народу я все житницы открыл.
Истощены мои запасы. В день,
Когда венец я царский мой приял,
Я обещал: последнюю рубаху
Скорей отдать, чем допустить, чтоб был
Кто-либо нищ иль беден. Слово я
Теперь сдержу. Открыть мою казну
И раздавать народу: царь-де помнит,
Что́ обещал. Когда казны не станет,
Он серебро и золото отдаст,
Последнюю голодным он одежду
Свою отдаст – но чтоб лихих людей
Не слушали; чтобы ловили всех,
Кто Дмитрия осмелится лишь имя
Произнести!
Входит царевич Федор.
Мстиславскому сказать,
Чтоб воеводство над войсками принял.
Украинским уж боле воеводам
Не верю я. Ступай, исполни все,
Как я велел.
Семен Годунов уходит.
Федор.
Отец, так это правда?
Земле грозит опасность? Этот дерзкий,
Безумный самозванец в самом деле
Мог обмануть украйны? Мог рубеж
Переступить? И на тебя войною
Теперь идет?
Борис.
Недолго будет он,
Надеюсь я, торжествовать. Улики
У нас в руках.
Федор.
Но между тем у нас
Он города берет? Отец, пошли,
Пошли меня и брата Христиана
К твоим войскам! Вели, чтоб под начало
Он взял меня!
Борис.
Сын Федор, если б враг
Достойный шел на Русь, быть может, я
Послал бы вас; но с этим темным вором
Царевичу всея Руси сразиться
Не есть хвала. Кто плахе обречен —
Не царскими тот и́мется руками.
Федор.
Не княжескими также. Ты, однако,
Мстиславского на этого врага
Сейчас послал. Его ты, стало быть,
Ничтожным не считаешь. Ты велишь
Хватать всех тех, кто произносит имя
Покойного царевича – отец,
Нам правосудье ведомо твое —
Ты мог ли бы то сделать, если б ты
Опасности не чаял? Мы со Ксеньей
Об этом долго толковали; горько
Казалося и непонятно нам,
Что ты, отец, который столько раз
Нам говорил: я лишь дела караю,
Но ни во чью не вмешиваюсь мысль, —
Что начал ты доискиваться мыслей,
Что ты за мысль, за слово посылаешь
Людей на казнь! Но мы решили так:
Насилуешь свое, отец, ты сердце
Затем, что Русь в опасности. И если
Оно так есть – и если в самом деле
Опасность ей грозит, – кому ж, отец,
Встречать ее, кому, коли не мне?
Борис.
Кипит в нас быстро молодости кровь;
Хотел бы ты во что б ни стало доблесть
Свою скорее показать; но разум
Иного требует. Ты призван, сын,
Русийским царством править. Нам недаром
Величие дается. Отказаться
От многого должны мы. Обо мне
Со Ксенией вы вместе толковали —
В одном вы не ошиблись: неохотно
Ко строгости я прибегаю. Сердце
Меня склоняет милостивым быть.
Но если злая мне необходимость
Велит карать – я жалость подавляю
И не боюсь прослыть жестоким.
Федор.
Видишь!
Ты говоришь: необходимость – стало,
Опасность есть!
Борис.
Она явиться может —
И чтоб ее предупредить, я должен
Теперь быть строг. Когда придет пора,
Я к милости вернусь. Где Ксенья? Мы
Не виделись сегодня. Пусть она
Ко мне придет.
Федор уходит.
Мне кажется, когда
Ее услышу голос, легче будет
Мне на душе. Царенья моего
Безоблачна взошла заря. Какую
Она, всходя, мне славу обещала!
Ее не может призрак помрачить!
С минувшим я покончил. Что свершилось,
То кануло в ничто! Какое право
Имеет прах? Земля меня венчала,
А хочет тень войти в мои права!
Я с именем, со звуком спорить должен!
Федор возвращается со Ксенией.
Поди ко мне, дитя мое, садись —
Но что с тобой? Ты плакала?
Ксения.
Отец…
Борис.
Ты так глядишь, как будто ты какую
Утрату понесла?
Ксения.
Да, мой отец,
Ты молвил правду – понесла утрату
Я страшную! Не я одна – мы все —
Все понесли ее! Тебя, отец мой,
Утратили мы все – ты стал не тот!
Куда твоя девалась благость? Ты ли,
Ты ль это предо мной? Когда, бывало,
Народу ты показывался – радость
Во всех очах сияла; на тебя
С любовию смотрели и с доверьем —
Теперь же, – о, какая перемена! —
Теперь со страхом смотрят на тебя!
Взгляни вокруг: везде боязнь и трепет —
Уж были казни – о доносах шепчут,
Которые ты награждать велишь, —
Москва дрожит – так было, говорят,
Во времена царя Ивана…
Борис.
Ксенья…
Ксения.
Ты стал жесток…
Борис.
Опомнись, Ксенья. Ты
Меня довольно знаешь. Если я,
Которого терпение тебе
Так ведомо, решаюся карать —
То, стало быть, я не могу иначе!
Ты то пойми.
Ксения.
Нет, этого понять
Я не могу, нет, не могу, отец!
Зачем твой гнев? Чего боишься ты?
Тебя в убийстве гнусном обвиняют?
Ты чист, как день! Презрением лишь должен
Ты отвечать на эту клевету!
Борис.
Так на нее доселе отвечал я,
Но, Ксения, презрение мое
Почли за страх. Ты слышала, какую
Они сплели об этом деле басню —
Неведомый воспользовался вор
Молвою той, и ныне…
Христиан (отворяя дверь).
Государь,
Могу ли я?..
Борис.
Войди.
Христиан.
Великий царь —
Дозволишь ли мне молвить?
Борис.
Говори.
Христиан.
Отец и царь! Уверен ли ты в том,
Что человек, который на тебя
Идет войной – не истинный Димитрий?
Борис.
В уме ль ты, королевич? Кто в тебя
Вселил ту мысль?
Христиан.
Молва такая ходит —
За тайну мой советник Гольк сегодня
Мне повестил, что слышал где-то он:
Не сам царевич Дмитрий закололся,
Но был убит. Иные ж говорят,
Что не его убили, но другого,
Ошибкою. Один противоречит
Другому слух. Кто знает, государь,
Не скрыто ль что в сем деле от тебя?
И все ль тебе подробности известны
Димитриевой смерти? Может быть,
В те дни и вправду было покушенье
На жизнь его и спасся он? Я тотчас
Подумал, царь, что если в самом деле
Димитрий жив – ты первый поспешишь
Его признать!
Борис.
И ты не обманулся.
Когда б нежданно истинный Димитрий
Явился нам – я первый бы навстречу
Ему пошел и перед ним сложил бы
Я власть мою и царский мой венец.
Но Дмитрий мертв! Он прах! Сомнений нет!
И лишь одни враги Руси, одни
Изменники тот распускают слух!
Забудь о нем. В Димитриевой смерти
Уверен я.
Федор.
Но так ли он погиб,
Как донесли тебе, отец? В том слухе
Об углицком убийстве часто правда
Мне чуялась. Со дня ж, как мамку ту
Увидел я…
Борис.
Где встретился ты с ней?
Федор.
У матушки.
Борис.
Ей во дворце не место.
За клевету Нагих ее в ту пору
Я щедро наградил; с нее довольно —
Ей здесь не место!
Федор.
Стало быть, и ты,
Отец, ее подозреваешь?
Борис.
Нет!
Нет, никого подозрить не могу.
Доказано мне верно: закололся
В недуге он!
Стольник (входя).
Великий государь,
Царица к милости твоей идет!
Борис.
Что надо ей? Мне некогда!
Стольник.
Она
Уж у дверей.
Борис.
Оставьте, дети, нас!
Федор, Ксения и Христиан уходят. Входят боярыни, а за ними царица.
Царица (с поклоном).
Не прогневись, свет-государь Борис
Феодорыч, и на свою рабу
Не наложи опалы за докуку!
(К боярыням.)
А вы, голубушки, ступайте в сени,
Пождите там.
Боярыни уходят.
Борис.
Какой тебя, царица,
Приводит спех?
Царица.
Ох, свет мой государь,
Мы все спешим! Ты Ксеньюшку посватать
Вот поспешил, а королевич твой
Спешит проведать, как пропал царенок
Там в Угличе. И не́мчины его
Промеж себя толкуют: уж не вправду ль
Зарезан был царенок? Как оно
По-твоему? По-моему, негоже;
Им толковать не след.
Борис.
Их толкам я
Не властен помешать; все ж речи их
Мне ведомы.
Царица.
Все ль, свет мой? А вот мне
Оно не так сдается. Не смекнул ли
Чего жених? Он эти дни с чего-то
Стал пасмурен.
Борис.
Не мнишь ли ты, он слухам
Поверил тем?
Царица.
Где мнить мне, государь!
Ты лучше знаешь. Не хотел ты слушать,
Что про его рождение тебе
Сказала я. Когда ты положил,
Чтоб этот безотецкий сын детей
Сбил с разума – твоя святая воля!
Так, значит, быть должно!
Борис.
Царица Марья —
Куда ты гнешь? Коли что́ знаешь ты,
Скажи мне прямо!
Царица.
Батюшки мои!
Что ж я скажу? Ты разве сам не видишь?
Жених с детьми толкует целый день;
Те слушают; сомнение на них
Уж он навел. Пожди еще немного,
И скоро всё они узнают.
Борис.
Марья!
Я запретил тебе напоминать
Об этом мне!
Царица.
Я, батюшка, молчу;
Четырнадцать вот скоро лет молчала,
Да не пришла ль пора заговорить?
Не поздно ль будет, если не́мчин твой
Доищется улики на тебя?
Борис.
Чего ж ты хочешь?
Царица.
Мне ль чего хотеть,
Свет-государь! Свое я место знаю.
Мне, бестолковой бабе, и негоже
Советовать тебе. Ты дочь посватал
Без моего совета; без меня же
Ты сам найдешь что́ сделать!
Борис.
В Христиане
Уверен я.
Царица.
Уверен, так и ладно.
По моему ж, по бабьему, уму,
Не от народа ждать беды нам надо,
Не от бояр – не в городе для нас
Опасность есть, а в тереме твоем.
Доколе в нем останется твой не́мчин —
Спокойно спать не можем мы!
Борис.
Довольно!
Молчи о том. Царю Руси нет дела,
Что дочери Скуратова Малюты
Не по́ сердцу жених, избранный им.
Не твоему то племени понять,
Что для Руси величия пригодно!
Царица.
Где, батюшка, нам это понимать!
Родитель мой служил царю Ивану
По простоте. Усердие его
Царь жаловал. А ты меня посватал,
Чтобы к царю Ивану ближе стать.
Что ж? Удалось. Ты царским свояком,
Ты шурином стал царским, а потом
Правителем, а ныне государем.
Где ж дочери Скуратова Малюты
Указывать тебе! Перед тобой
Поклонную я голову держать
Всегда должна. Прости же, государь,
Прости меня за глупую мою,
За бабью речь. Вперед, отец, не буду!
(Уходит.)
Входит Семен Годунов.
Борис.
Какие вести? Ну?
Семен Годунов.
Чернигов взят!
Борис.
Не может быть!
Семен Годунов.
Изменники связали
В нем воевод и к вору привели.
Путивль, Валуйки, Белгород, Воронеж
Ему сдались, Елец и Кромы также.
Один лишь Северск держится. Басманов
Засел в нем на́смерть. Лаской и угрозой
Старался вор склонить его, но он
На увещанья отвечал ему
Картечию.
Борис.
Я не ошибся в нем!
Семен Годунов.
Я говорил тебе: не верь боярам!
Верь только тем, кто, как и мы с тобой,
Не древней крови!
Борис.
Что еще принес ты?
Семен Годунов.
Мятежный дух как будто обуял
Не только край, но самые войска.
Что день, к врагу они перебегают,
Скудеет рать…
Борис.
О чем же воеводы
Там думают? От страху ль потеряли
Рассудок свой? Наказ послать им строгий,
Чтоб вешали изменников! Чтоб всех,
Кто лишь помыслит к вору перейти,
Всех, без пощады, смертию казнили!
Не то – я сам явлюся между них!
Стольник (входя).
Боярин князь Василь Иваныч Шуйский!
Семен Годунов.
С чем старая лисица приплелась?
Борис.
Пускай войдет!
Шуйский входит. Борис смотрит на него пристально.
Ты слышал вести?
Шуйский.
Слышал,
Царь-государь.
Борис.
Что скажешь ты на это?
Шуйский.
Неладно, царь.
Борис.
Неладно – вижу я!
А кто виной? Бояре продают —
Да, продают меня!
Шуйский.
Суди их Бог!
Борис.
Им Божьего суда не миновать.
Но до того я в скорых числах буду
Их сам судить. Мстиславского меж тем
Я к рати шлю.
Шуйский.
Ему и книги в руки.
Он старше всех. Голов там больно много.
Не прогневись, великий государь,
За простоту, дозволь мне слово молвить.
Борис.
Скажи.
Шуйский.
Когда б ты захотел туда
Поехать сам – все снял бы как рукою.
Борис.
А вам Москву оставить? Знаем это.
Нет, оставлять Москву царю не час.
Придумай лучше.
Шуйский.
А не то еще
Вот что, пожалуй: вдовая царица,
Димитриева мать, теперь на Выксе,
Пострижена сидит. Ее бы, царь,
Ты выписал. Пускай перед народом
Свидетельствует крестно, что Димитрий
Во гробе спит.
Борис.
Послать за ней! Но долог
До Выксы путь. Восстановить покорность
Мы здесь должны. Пример я над иными
Уж показал. Что? Утихают толки?
Шуйский.
Нет, государь. Уж и не знаешь, право,
Кого хватать, кого не трогать? Все
Одно наладили. Куда ни сунься,
Все та же песня: царь Борис хотел-де
Димитрия-царевича известь,
Но Божиим он спасся неким чудом
И будет скоро…
Борис.
Рвать им языки!
Иль устрашить тем думают меня,
Что много их? Но если б сотни тысяч
Меня в глаза убийцей называли —
Их всех молчать и предо мной смириться
Заставлю я! Меня царем Иваном
Они зовут? Так я ж его не в шутку
Напомню им! Меня винят упорно —
Так я ж упорно буду их казнить!
Увидим, кто из нас устанет прежде!
Дом Федора Никитича Романова
Федор Никитич, Александр Никитич, князь Сицкий, князь Репнин и князь Черкасский за столом.
Федор Никитич (наливая им вина).
Ну, гости дорогие, перед сном —
По чарочке! Во здравье государя!
Черкасский.
Которого?
Федор Никитич.
Ну, вот еще! Вестимо,
Законного!
Черкасский.
Не осуди, боярин,
Не разберешь. Разымчиво уж больно
Твое вино.
Сицкий.
Законному царю
Мы служим все, да только не умеем
По имени назвать.
Александр Никитич.
А коли так —
И называть не нужно. Про себя
Его пусть каждый разумеет. Нуте ж:
Во здравие царя и государя
Всея Руси!
Черкасский.
Храни его Господь!
Репнин.
Дай всякого врага и супостата
Под нозе покорить!
Сицкий.
А уж немало
Он покорил.
Черкасский.
Ты о татарах, что ли?
Репнин.
Аль, может, о татарине?
Сицкий.
Нет, этот
Еще крепо́к.
Александр Никитич.
Чернигов, слышно, взят.
Федор Никитич.
Еще по чарочке!
Все.
Про государя!
Входит Шуйский.
Шуйский.
Челом, бояре, вам! Чью пьете чару?
Федор Никитич.
Царя и государя, князь Василий
Иванович. На, выпей!
Шуйский.
Эх, Феодор
Никитич, чай, указ-то государев
Ты позабыл? Не так, бояре, пьете.
(Подымает чару.)
«Великому, избранному от Бога,
Им чтимому и Им превознесенну,
И скифетры полночныя страны
Самодержащему царю Борису,
С царицею, с царевичем его
И всеми до́ма царского ветвями,
Мы, сущие в палате сей, воздвигли,
В душевное спасенье и во здравье
Телесное, сию с молитвой чашу.
Чтоб славилось от моря и до моря,
И до конец вселенныя, его
Пресветлое, царя Бориса, имя,
На честь ему, а русским славным царствам
На прибавленье; чтобы государи
Послушливо ему служили все
И все бы трепетали посеченья
Его меча; на нас же, на рабех
Величества его, чтоб без урыву
Щедрот лилися реки неоскудно
От милосердия его пучины
И разума!» – Ух, утомился. Вот,
Бояре, как указано нам пить.
(Не пьет, а ставит чару на стол.)
Федор Никитич.
Уж больно кудревато; не запомнишь.
Шуйский.
Я выдолбил.
Репнин.
Не все его меча,
Кажись, трепещут.
Сицкий.
Да и не на всех
Его щедроты льются.
Черкасский.
Исчерпа́л
Пучину милосердия.
Федор Никитич (к Шуйскому).
Ты с Ве́рьху?
Шуйский.
Был на Верьху́.
Федор Никитич.
Ну, что ж?
Шуйский.
Все слава Богу.
Рвать языки велел.
Черкасский.
Что ты? Кому?
Сицкий.
Помилуй Бог, кому?
Шуйский.
Да всем, кто скажет,
Что Дмитрия извел он аль что Дмитрий
Не изведен, а жив.
Репнин.
Так как же быть?
Черкасский.
Что ж надо говорить?
Шуйский.
А то, что было
При Федоре приказано: что Дмитрий
В недуге закололся.
Репнин.
Вот как! Видно,
Уж он чиниться перестал. Да разве
Он казнями кого переуверит?
Шуйский.
Пускай казнит; мешать ему не надо.
Сицкий.
Как не смекнет он, что, когда к Москве
Подступит тот, ему несдобровать?
Шуйский.
На каждого на мудреца довольно
Есть простоты. Когда ж мудрец считал,
Да все считал, да видит, что обчелся,
Тут и пошел плутать.
Черкасский.
Ты, князь Василий
Иванович, ты в Углич был посы́лан
На розыск тот. Скажи хоть раз по правде,
По совести: убит аль нет царевич?
Шуйский.
Убитого ребенка видел я.
Черкасский.
Да Дмитрия ль?
Шуйский.
Сказали мне, что Дмитрий.
Черкасский.
Да сам-то ты?
Шуйский.
А где ж его мне знать?
Черкасский.
Что ж мыслишь ты о том, который ныне
На нас идет?
Шуйский.
А то же, что и вы.
Язык нам враг. И батюшка Борис
Феодорыч, должно быть, это знает;
Нас от врага он избавлять велит.
Репнин (к Федору Никитичу).
Хозяин ласковый, да так, пожалуй,
И до тебя он доберется?
Федор Никитич.
Трудно.
Что скажет он? Романовы признали
Димитрия царем? Да вся Москва
Того лишь ждет, чтоб мы его признали.
Аль что его убийцей мы зовем?
Да пусть о том лишь слух пройдет в народе —
Его каменьями побьют!
Александр Никитич.
А мы
Пока молчим. Народ же говорит:
Романовы поближе Годунова
К Феодору-царю стояли. Если б
Романов сел на царство – Юрьев день
Нам отдал бы!
Федор Никитич.
Романовым не нужно б
Заискивать у меньших у дворян;
Народ боярство любит родовое
За то, что выгоды у них одни.
Александр Никитич.
А мелких он не терпит. Нет, до нас
Добраться трудно.
Входит Семен Годунов со стрельцами.
Семен Годунов.
Бьем челом, бояре!
Вы, государи, Федор с Александром
Никитичи, по царскому указу
Под стражу взяты!
Федор Никитич.
Мы? Под стражу взяты?
За что?
Семен Годунов.
За то, что извести хотели
Царя и государя колдовством.
Довел на вас ваш казначей Бортенев.
Коренья те, что вы уж припасли,
Он предъявил. У патриарха вам
Допрос немедля учинят. Вы также,
Князья Черкасский, Сицкий и Репнин,
Обвинены.
Сицкий.
Мы в чем же?
Семен Годунов.
Заодно
С Романовыми были. Вас под стражу
Беру я с ними.
(К Шуйскому.)
Князь Василь Иваныч!
Тебе велит великий государь
Вести допрос над ними.
Федор Никитич.
Видит Бог,
Насилие и клевета!
Александр Никитич.
Возможно ль?
По одному извету казначея,
Которого за кражу я прогнал
Тому три дня?
Черкасский.
Вот он тебе и платит!
Сицкий.
А царь ему, должно быть? Боже правый!
Да это в точь, как при царе Иване!
Шуйский.
Негоже так, бояре, говорить!
Царь милостив. А мне Господь свидетель,
Я вашего не ведал воровства!
Помыслить сметь на батюшку царя!
Ах, грех какой! Пойдем, Семен Никитич,
Пойдем к владыке начинать допрос.
Помилуй Бог царя и государя!
Уводят бояр, окруженных стрельцами.
Покой во дворце
Борис (один).
«Убит, но жив»! Свершилось предсказанье!
Загадка разъяснилася: мой враг
Встал на меня из гроба грозной тенью!
Я ждал невзгод; возможные все беды
Предусмотрел: войну, и мор, и голод,
И мятежи – и всем им дать отпор
Я был готов. Но чтоб воскрес убитый —
Я ждать не мог! Меня без обороны
Застал удар. Державным кораблем
В моей спокойной управляя силе,
Я в ясный день на бег его глядел.
Вдруг грянул гром. С налету взрыла буря
Морскую гладь – крутит и ломит древо
И парус рвет… Не время разбирать,
Чей небо грех крушением карает —
Долг кормчего скорей спасти корабль!
Беда грозит – рубить я должен снасти!
Нет выбора – прошла пора медлений
И кротости! Кто враг царю Борису —
Тот царству враг! Пощады никому!
Казнь кличет казнь – власть требовала жертв —
И первых кровь чтоб не лилася даром,
Топор все вновь подъемлется к ударам!
Входит Шуйский.
Шуйский.
По твоему, великий государь,
Являюся указу.
Борис.
Князь Василий!
Ты избран мной быть старшим у допроса
Романовых. Мне верность показать
Даю тебе я случай.
Шуйский.
Заслужу,
Царь-государь, великое твое
Доверие!
Борис.
Изда́вна злоба их
Мне ведома. Но за мое терпенье
Я ожидал раскаянья от них;
Они ж бояр с собою на меня
Замыслили поднять, а мне погибель
Готовили.
Шуйский.
Недаром от меня
Таилися они!
Борис.
Твой розыск ныне
Явит: как мыслишь ты ко мне.
Шуйский.
Помилуй,
Царь-государь! Уж на мое раденье,
Кажись, ты можешь положиться…
Борис.
Прежде ж
Чем Дмитриева мать, царица Марфа,
Свидетельствовать будет на Москве,
Что сын ее до смерти закололся
И погребен, ты выедешь на площадь
И с Лобного объявишь места: сам-де,
Своими-де очами видел ты
Труп Дмитрия – и крестным целованьем
То утвердишь. Меж тем я со владыкой
Велел везде Отрепьеву гласить
Анафему; в церквах, в монастырях,
На перекрестках всех его с анвонов
Велел клясти! Быть может, вразумится
Чрез то народ.
Шуйский.
Навряд ли, государь.
Не в гнев тебе, а диву я даюся,
Как мало страху на Москве!
Борис.
Досель?
Шуйский.
Ты кой-кого и пристрастил, пожалуй,
А все же…
Борис.
Ну?
Шуйский.
Да что, царь-государь!
Хоть бы теперь: Романовых под стражу
Ты взять велел. И поделом. Да разве
Они одни?
Борис.
Другие также взяты.
Шуйский.
Кто, государь? Черкасский с Репниным?
Да Сицкий-князь? Всего три человека!
А мало ль их? И думают они:
Всех не забрать!
Борис.
Так думают у вас?
Так ведайте ж: что сделано досель —
Одно лишь вам остереженье было,
Острастка то лишь малая была —
Гнев впереди!
(Уходит.)
Шуйский (один).
Святая простота!
Дает понять: «тебя насквозь я вижу,
Ты заодно с другими!» А меж тем,
Что ни скажу, за правду все примает.
Боится нас, а нам грозит. Борис
Феодорыч, ты ль это? Я тебя
Не узнаю. Куда девалась ловкость
Твоя, отец? И нравом стал не тот,
Ей-богу! То уж чересчур опаслив,
То вдруг вспылишь и ломишь напрямик,
Ни дать ни взять, как мой покойный дядя,
Которого в тюрьме ты удавил.
Когда кто так становится неровен,
То знак плохой!
(Уходит.)
Входит Христиан; за ним Гольк и Браге.
Гольк.
Высочество! Подумай:
Сомнений нет, исход в сем деле ясен:
Царем Димитрий будет, а Борису
Погибели не миновать. Что ну́жды,
Что ложный то Димитрий? Он победно
Идет к Москве – и Русь его встречает!
Браге.
А в преступлении Бориса, принц,
Достаточно теперь ты убежден:
Нам присланные тайно показанья
Тех в Данию бежавших угличан,
Все, что мы здесь узнали стороною,
Чего не мог ты не заметить сам —
А сверх всего народный громкий голос
И казни те жестокие – все, все
Его винит, ему уликой служит!
Гольк.
До короля ж дошла молва, что царь
Эстонию, короны датской лену,
Не Дании намерен возвратить,
Но дать тебе. Король за это гневен.
Спеши его умилостивить, принц!
Ждать от Бориса нечего нам боле —
Его звезда зашла!
Браге.
Земли русийской
Царевну ты, высочество, посватал,
Не дочь слуги, злодейством на престол
Взошедшего. Когда законный царь
Иль тот, кого земля таким признала,
С него венец срывает – обещаньем
Не связан ты. От брака отказаться
Ты должен, принц!
Христиан.
Довольно! Все, что вы
О нем сказали, сам себе сказал я —
Но я не в силах слушать вас… моя
Кружится голова…
Гольк.
Ты бледен, принц, —
Ты нездоров…
Христиан.
Да, да, я нездоров…
Вы совершенно правы – точно так —
Убийца он… Мне холодно сегодня…
Она не знает ни о чем.
Браге.
Дозволь
Позвать врача, высочество!
Христиан.
Не надо.
Оно пройдет. Но отчего сегодня
Зеленое такое небо?
Гольк.
Принц,
Ты вправду болен…
Христиан.
Вы сказать хотите,
Что брежу я? Нет, я здоров. Оставьте
Меня теперь – я дам ответ вам скоро.
Гольк и Браге уходят.
(Один.)
Под этим кровом доле оставаться
Не должен я. Мне детский крик предсмертный
Здесь слышится – я вижу пятна крови
На этих тканях… я ее люблю!
Да, я люблю ее! Теперь меж нами
Все кончено.
Входит Ксения и останавливается в дверях.
Ксения.
Один ты, Христиан?
С кем говорил ты?
Христиан.
Ксения, постой —
Не уходи – тебе сказать мне надо —
Ведь ты еще не знаешь? Мы должны
Расстаться, Ксенья!
Ксения.
Что с тобой? Зачем
Расстаться нам?
Христиан.
Да, да, зачем расстаться?
Кто хочет нас с тобою разлучить?
Ты не моя ль? Кто говорит, чтоб душу
Я разорвал? Нет, требовать того
Не может честь!
Ксения.
Опомнись, Христиан;
Твои слова без смысла. Что случилось?
Христиан.
Беги со мной!
Ксения.
Святая Матерь Божья!
Ужель я отгадала? Христиан —
Кто виделся с тобой? Чьей клевете
Ты на отца поверил?
Христиан.
Ксенья, Ксенья!
И жизнь и душу я б хотел отдать,
Чтоб эту скорбь, чтоб эту злую боль
Взять от тебя!
Ксения.
И ты поверил? Ты?
Ты, Христиан?
Христиан.
Нельзя остаться мне —
Нельзя – ты видишь!
Ксения.
Выброси скорей
Из сердца эту мысль! Она тебя,
Тебя чернит, а не отца! Как мог ты
Поверить ей!
Христиан.
Не правда ль? Ей поверить
Я сам не мог? Она вошла насильно!
От лобных мест кровавыми ручьями
В меня влилась!
Ксения.
Да, он жесток во гневе!
Я не хочу – я не могу его
Оправдывать! Но разве ты не видишь?
Негодованьем гнев его рожден
На клевету! Таким он не был прежде!
Ты знал его! Ужели ты забыл,
Как был высок, как милостив душою
Он был всегда! Как мог – как мог – как мог
Поверить ты! О Христиан, какую
Ты пропасть вырыл между нами!
Христиан.
Нет!
Разъединить чужое преступленье
Нас не должно! Душа моя с твоею
В одно слилась! Когда б земля под нами
Расселася – когда бы это небо
Обрушилось на нас – не врозь, а вместе
Погибли б мы!
Ксения.
Уж мы разлучены!
Да, Христиан! Иль мнишь ты, не должна я
Мою любовь из сердца вырвать вон?
Когда отца кругом теснят враги,
Друзья ж бегут – ты также переходишь
К его врагам!
Входит царевич Федор, ими не замечаемый.
Но если б от него
И все ушли и если б целый мир
Его винил – одна бы я сказала:
Неправда то! Одна бы я осталась
С моим отцом!
Христиан.
Нет у тебя отца!
Твоим отцом убийца быть не может!
Ты сирота! Как я, ты сирота!
Беги со мной! Я не на счастье, Ксенья,
Тебя зову, не на престол! Быть может,
Я осужден к лишеньям и к нужде —
Быть может, я скитаться буду – но
Где б я ни стал, то место, где я стану,
Оно всегда достойно будет нас!
А этот терем, Ксенья…
Федор (выступает вперед).
Королевич!
Христиан.
А, ты был здесь? Ты слышал все? Тем лучше!
Я не скрываюсь от тебя – ты должен
Меня понять!
Федор.
Тебя я понял. Ты
Царя Бориса оскорбил смертельно —
Ты наглый лжец!
Христиан.
Брат Федор…
Федор.
Гнусный ты,
Бесстыдный лжец и клеветник!
Христиан.
Царевич!
Войди в себя!
Федор.
Предатель! Переметчик!
Иуда ты!
Христиан.
Войди в себя, царевич!
Опомнися! Когда ты оскорблен —
Не бранью мстить ты должен! На Руси
Так в старину не делали!
Федор.
Ты прав —
Спасибо, что напомнил…
(Срывает со стены две сабли и подает одну Христиану.)
Бейся на́смерть!
Ксения.
Побойтесь Бога! Что вы, что вы? Стойте!
Как? Брат на брата!
Христиан (бросая саблю).
Нет, не стану биться!
Ты брат ее!
Ксения.
О, до чего дошли мы!
Давно ли мы втроем, в покое этом,
Так мирно говорили, так хотели
Служить Руси – а ныне!
Христиан.
Что со мной?
Кругом меня все потемнело вдруг —
Меня не держат ноги…
(Садится.)
Федор (бросая саблю).
Христиан,
Ты нездоров?
Христиан (озираясь).
Вы оба здесь? Со мною?
Как счастлив я! Друзья, скажите, что́
Случилося?
Ксения.
Он болен!..
Федор.
Слава Богу,
То был лишь бред! Сестра, останься с ним,
Я за врачом пойду!
Христиан.
Не уходи —
Мне хорошо. Но что-то надо мною
Как облако внезапно пронеслось —
Был шум в ушах – так, говорят, бывает,
Когда дурману выпьешь… я припомнить
Стараюсь что-то… сам не знаю что…
Ловлю, ловлю… и все теряю…
(Вскакивая.)
Вспомнил!
Бежим отсель!
(Падает в кресла.)
У пристани корабль
Норвежский ждет – уж якорь подымают —
Скорей на палубу, скорей!
Ксения.
Он бредит!
Христиан.
Я говорю вам всем: неправда то!
Всех, кто дерзнет подумать, что царевна
Убийцы дочь, на бой я вызываю!
Прижмись ко мне – не бойся, Ксенья, этих
Зеленых волн! – Я слушать вас устал —
Я знаю сам – прибавьте парусов!
Какое дело нам, что на Руси
Убийца царь! – Вот берег, берег! Ксенья, —
Мы спасены!
Ксения.
Брат, брат, что сталось с ним?
Христиан.
Друзья мои, мне кажется, я бредил?
Мне очень дурно. Голова моя
Так кружится, а сердце то забьется,
То вдруг замрет…
Ксения.
Ты болен, Христиан!
Встань, обоприся на́ руку мою…
Федор.
Я поведу его!
Христиан.
Спасибо, брат —
Спасибо, Ксенья – это все пройдет —
Как хорошо мне между вас обоих!
(Уходит, поддерживаемый Федором и Ксенией.)
