Вы хотя бы примерно представляете, какие ощущения испытываешь при взрыве стапятидесятидвухмиллиметрового снаряда? Пусть он даже снаряжен не тротилом, а пироксилиновой смесью, и взорвался не рядом, а в полусотне метров от вас. Не представляете? Так я расскажу. А такие: как будто кто-то со всей дури ошарашил вас веслом по голове. Синапсы в головном мозгу начинают биться в яростной панике и, невольно, в ожидании следующего разрыва, ты стараешься вжаться в землю, давя судорожные позывы бежать куда глаза глядят. Как-то так, только еще страшнее. Словом, исключительно отвратительные ощущения.

Нет, мне уже случалось быть под обстрелом, как на этой войне, так и в прошлой жизни, но к такому привыкнуть нельзя.

Одно благо, что бритты в реальности оказались отвратительными стрелками. Активно палят уже два с половиной часа, около сотни снарядов выпустили, а реальных накрытий почти нет. Даже толком не пристрелялись. Так что потерь, слава боженьке, мы пока избегаем. Слегка контуженные близкими взрывами не в счет.

— Что тут у нас? — Протерев линзы бинокля ветошкой, я приложил его к глазам.

Ага, шестидюймовки бронепоезда отстрелялись, система заряжания у них раздельная, да еще и архаическая, так что будут перезаряжаться не менее десяти минут, если не больше. Можно передохнуть. А вот две трехрудийные батареи британских трехдюймовок, выдвинутые на позиции в полутора милях от нас, сейчас...

— Герр коммандант, герр старший капрал Борисов спрашивает, а не пора ли, наконец... — надо мной возникла чумазая голова в съехавшей на нос шляпе.

— Охренел, щенок? — я ухватил парня за воротник и втащил его в окоп, — какого хрена поверху...

Последние мои слова заглушил страшныйгрохот. Взвизгнули осколки и каменная щебенка, разнесенная взрывами, все вокруг заволок едкий вонючий дым пополам с пылью.

— Не пора... — Виллем Монс, один из помощников Арсения Павловича, стоя на коленях, зашелся в кашле, а потом, подняв на меня очумевшие глаза, сипло выдавил из себя: — А... не пора ли... это... как его... ответить...

И опять не договорил, потому что на позициях рванула следующая порция снарядов. Судя по всему, бритты начали потихоньку пристреливаться.

— Доклады, мать вашу! — заорали взводные, перемежая слова отборным матом на разных языках.

— У меня потерь нет...

— Нет потерь...

— Живы все...

— Юргена контузило...

— Алексу морду щебенкой посекло...

— Мои все целые...

— Чертовы уроды бритты!.. у меня двое контуженных...

— Тьфу, мать твою... — сплюнул я пыль, набившуюся в рот. — Вот же суки позорные! Нет, так долго продолжаться не может…

Думал вскрыть свои огневые позиции только тогда, когда бритты пойдут в атаку живой силой, но к тому времени я останусь без половины личного состава. Так что пора отвечать.

— Виллем, передай герру Борисову, чтобы начинал. Британскую бронелоханку пусть пока не трогает. Четко ориентир три. Без поправок. По снаряду на каждое орудие. Далее летишь ко мне за указаниями. Повтори.

— Четко ориентир три! Без поправок! — радостной скороговоркой отрапортовал Виллем и в мгновение ока унесся из окопа.

— Франк! — заорал я надсаживаясь, проводив взглядом пацана. — Твоя — левая батарея. — Ты их прекрасно видишь, поэтому обойдешься без моей корректировки. Пали, пока не подавишь паскуд...

— Есть подавить!

Бритты успели сделать еще залп, после чего начали работать мои артиллеристы.

Длинные дула трехдюймовок трофейного бронепоезда, изрыгнув длинные языки пламени, тяжело осели в накатниках, двенадцатифунтовые снаряды с утробным воем унеслись в небо.

— Тысяча и один, тысяча и два, тысяча и три... — не отрываясь от бинокля, стал я отсчитывать секунды. И удовлетворенно матюгнулся на четвертой секунде, развидев два огненных всплеска, где-то в паре десятков метров правее и левее вражеской батареи, сдуру размещенной британцами на невысоком холме, заранее пристрелянном нами как один из ориентиров. — Очень хорошо, мать твою! Просто прекрасно. Почти прямое попадание. Виллем, якорь тебе в зад, еще по четыре снаряда на орудие, по тем же координатам!

— Есть еще по четыре снаряда на орудие! — не успев добежать до меня, завопил парень откуда-то сзади.

Отлично! Теперь твоя очередь, Франк...

Две семидесятипятимиллиметровки Штайнмайера забухали едва ли не с пулеметной скоростью, уже с четвертого залпа начиная накрывать вражеские позиции прямыми попаданиями. Когда дым, заволокший британскую батарею, рассеялся, стали видны перевернутые орудия и разбегающиеся по сторонам расчеты, с такого расстояния похожие на запаниковавших муравьев.

Борисов тоже не подкачал, пятым и шестым снарядом заставив замолчать свою цель.

Английский бронепоезд по какой-то причине тоже вдруг заткнулся, прекратив плеваться стофунтовыми болванками.

Я уже было облегченно вздохнул и полез за флягой, глотком коньяка отметить победу в первом раунде, как...

— Герр Борисов передает, что полопались пружины накатников второго орудия, — трагически выдохнул Виллем, чертиком возникнув у меня на НП. — Мы приступаем к ремонту, но сколько он продлится, неизвестно.

Едва он договорил, нарисовался еще один посыльный, американец из Оклахомщины, Рассел Уинслоу.

— Чиф... — отдуваясь и отплевываясь, бывший дезертир американского военно-морского флота затараторил: — Чиф, там со стороны Гленко гости прибыли. Эшелон, примерно из двадцати пяти вагонов. Начинают разгружаться.

Только собрался отвечать ему, как меня сзади тронули за плечо. Развернулся и увидел мрачного Зеленцова.

— Михаил Александрович, гляньте... — Павел вложил мне в руку бинокль. — Кажется, они разворачиваются для атаки.

— Когда кажется, креститься надо. — Я и без бинокля уже заметил, как со стороны Ледисмита британцы тремя колоннами, примерно по батальону каждая, стали выдвигаться в нашу сторону, явно стремясь атаковать с трех сторон.

«Какая, на хрен, победа в первом раунде? Он, сволочь такая, только начинается... — угрюмо подумал я, покрутил флягу в руках и с сожалением сунул ее обратно за пазуху. — Впрочем, не все так хреново, как кажется. О вновь прибывших на пару часов можно забыть— пока еще они развернутся в боевые порядки... а этих есть чем встретить. Пока есть...»

— Виллем... — дернул за рукав засмотревшегося на бриттов парнишку. — Передай своему начальнику, чтобы начинал вести беспокоящий огонь по прибывшему эшелону из оставшегося в строю орудия. Шрапнель, ориентир семь, левее и дальше два. Повтори.

— Есть, господин коммандант, шрапнель, ориентир семь, левее и дальше два!

— Франк, Клаус, Руди, теперь для вас. Как только они подойдут к рубежу...

Отдав приказ командирам артиллерийской, минометной и ракетной батарей, я все-таки глотнул коньяка и немного успокоился. Ничего из ряда вон выходящего пока не случилось. Моя арта может работать на триста шестьдесят градусов, легко накрывая все подходы. Про пулеметы и говорить не стоит. Так что пока они опять не задействуют тяжелое вооружение, беспокоиться особо не о чем...

И тут же, с недолетом в сотню метров, в небе с резким треском расцвело грязно-серое облачко шрапнельного разрыва. А еще через мгновение грохнуло уже прямо над нами, и все вокруг заполнилось лязгом бьющих об камни стальных шариков — опять ожил вражеский бронепоезд, возобновив обстрел из своих шестидюймовок.

— Ты смотри, какая зараза... — втянув голову в плечи, невесело прокомментировал разрывы Зеленцов.

— Курва! — смачно выругался Степан, как раз заскочивший в блиндаж.

— Ага, — охотно согласился я с ними. — Редкостная зараза.

Шрапнель — это гадостно. Очень. Нет, личный состав от нее защищен неплохо, недаром я приказал разобрать пути и использовать шпалы и рельсы для постройки нескольких блиндажей, а вот наше тяжелое вооружение эта «зараза» и «курва» в одном лице может попортить. Хотя они и стоят в артиллерийских окопах полного профиля, все-таки сверху ничем не защищены. В общем, ничего приятного.

Но, к счастью, пока обошлось. Обстрел прекратился, как только британские колонны подошли к нам на расстояние мили и стали перестраиваться в густые цепи.

Убедившись, что Борисов вполне справляется, кошмаря бриттов в нашем тылу из своего единственного оставшегося в строю орудия и срывая им выгрузку из эшелона, я отдал команду открывать огонь.

Две наши семидесятипятимиллиметровки стали часто бахать. Расстояние до бриттов составляло уже меньше полумили, поэтому даже не потребовалось особой пристрелки — гранаты сразу стали рваться прямо в боевых порядках. Это особо не замедлило продвижение противника — двух пушчонок не самого крупного калибра оказалось маловато, но урон они все-таки наносили немалый. Неподвижных фигурок в хаки, хорошо заметных на выгоревшей траве буша даже невооруженным взглядом, с каждым залпом становилось все больше.

— То ли еще будет... — злорадно прошептал я и отдал команду минометчикам начинать.

Немного отступая от повествования скажу, что ничего подобного конструктивно в минометы не закладывалось. Будучи весьма прескверным, а точнее, вообще никаким артиллерийским конструктором, я просто начертил схемы хвостовиков к минам по своему разумению, а в механических мастерских их скрупулезно исполнили. Как ни странно, все удалось сделать с первого раза, боеприпас получил приемлемую стабилизацию и точность, но стал испускать при выстреле такой дикий вой, что душа стремилась в пятки даже у самих стреляющих.

Так вот, минометы оказали на противника не в пример больший эффект, чем орудия. Цепи смешались, кое-где солдатики даже ринулись бежать назад, но, к чести британских офицеров, они порядок все-таки восстановили, правда только после того, как обстрел прекратился — я приказал, ибо мин у нас с гулькин нос, а держаться надо еще не меньше пары суток.

Но после минометов вступили в дело пулеметы, короткими,частыми очередями выстригая в боевых порядках целые просеки.

После этого бритты залегли, время от времени пытаясь неумелыми несогласованными перебежками продвигаться вперед, но вот когда в воздух взметнулись огненные кометы ракет с длинными пушистыми хвостами, заливающие все вокруг огненным дождем при взрывах, нервы у «островных обезьян» не выдержали. Пафосно говоря, противник в полном смятении побежал. Прыти им добавил собственный бронепоезд, неожиданно вздумавший возобновить обстрел в целях ободрения наступления, но положивший парочку шрапнели с большим недолетом до нас, то есть, прямо над своими.

Представляете себе взрыв шрапнельного стофунтового снаряда? Для справки, это около полутысячи стальных шариков, уверенно накрывающих площадь в треть футбольного поля. Вот так-то.

Героически угробив с десяток своих солдат, британская бронелоханка заткнулась и больше не стреляла.

Личный состав встретил отступление врага ликованием, выраженным отменной бранью на нескольких языках, улюлюканьем и прочим изощренным издевательством в адрес противника.

В общем, все прошло просто замечательно, как по нотам. Расход боеприпасов приемлемый, до ружейных и ручных гранат дело даже не дошло, разве что бойцы немного постреляли прицельно из карабинов. Потерь с нашей стороны нет — вернее, они есть, но нелетальные и совершенно минимальные. А вот противник потерял не меньше полусотни душ. Если не больше. Эдак мы можем и неделю обороняться без особого труда.

Ай да я! Однако опять виктория!

Но чуть позже выяснилось, что без ложки дегтя в этом торжестве героизма не обошлось. Даже не дегтя, а настоящего дерьма. Клятые супостаты...

— Все пропало, герр коммандант! — Горацио Легран, ротный повар и каптенармус в одном лице, в отчаянии прижал руки к груди. — Все пропало!

В глазах француза блестели слезы, а на чумазом лице застыла маска ужаса, смешанного в равных пропорциях со страшным горем.

Я сначала не придал этому большого значения. Наш повар... как бы это сказать тактичнее? Жеманный, чувствительный, театральный? Пожалуй, ограничусь эпитетом «впечатлительный». Нет, храбрости ему не занимать, да и винтовку он знает с какой стороны держать, а ножом работает — любой обзавидуется, но вот эти чертовы манеры... Поначалу я резонно подозревал его в принадлежности к лицам нетрадиционной ориентации, коих, к великому моему сожалению, и в девятнадцатом веке хватает, но, к счастью, подозрения развеялись сами по себе. Горацио оказался еще тем ходоком по женскому полу, как ни странно, беря своих дам за душу своей манерностью. Да и хрен бы с ним, будь он даже заднеприводным, простил бы; за кулинарные таланты, бесстрашие и умение готовить просто волшебный кофе.

— Не ной, парень. Что случилось?

— Эти чертовы островитяне! — француз негодующе погрозил кулаком в сторону британцев, — разнесли вдрызг весь наш провиант!

— Как вдрызг? Совсем, что ли?

— Сушеное мясо, масло, крупы, приправы, консервы, картофель, кофе, сахар, сухари... — начал перечислять Горацио, загибая пальцы. — Трофейные продукты — тоже. Мой любимый котел, наконец! Все уничтожено. Я собрал всего лишь... — он с досадой топнул сапогом о землю, — два с половиной десятка фунтовых банок консервированного мяса, немного сухарей и полмешка картошки. Ах да, бочонок рома еще уцелел...

До меня только сейчас стала доходить серьезность момента. Голодный солдат — скверный солдат. К тому же у нас на шее висят полсотни пленных, которых хоть как-то, но тоже надо кормить. Так... у бойцов в ранцах по фунту билтонга и столько же сухарей. Двое суток можно спокойно продержаться. С натяжкой — даже трое. Черт, сам же приказал сократить носимый запас продуктов в пользу боеприпасов. А дальше? Плохо, очень плохо...

— Что с водой?

— Почти все наши бачки тоже разбило... — Горацио всхлипнул. — Но в бронепоезде есть наполовину полный резервуар для питьевой воды, примерно на двести пятьдесят галлонов.

— Уже лучше... — я с облегчением выдохнул.

Если в баке есть хотя бы сто пятьдесят английских галлонов, это больше полутонны воды. Да еще из системы паровой машины можно слить, если совсем припрет. Терпимо. Но что с едой делать? А если сидеть нам предстоит не трое суток, а больше? Значит, будем экономить, вот что.

— Ладно, гений кухонных искусств, — я хлопнул повара по плечу, — выкрутимся как-нибудь. Для начала, собери у бойцов весь носимый запас продуктов и раздели его на минимальные порции. Чтобы хватало утолить голод, но не больше. Будешь выдавать два раза в день. Пленных пока не кормить. Водную пайку тоже им урежешь. Понял? Выполнять. Но смотри, если и эти крохи попадут под снаряды, я лично зажарю тебя на вертеле и скормлю личному составу. И еще, выдай парням наркомовские... тьфу ты... Короче, порцию рому выдай.

— Как прикажете, господин коммандант, — уныло отрапортовал повар и убрался из блиндажа.

— Что у нас с ранеными? — переключил я внимание на фельдшера.

— Таковых свежих образовалось восемь: трое с осколочными ранениями, остальные с разной степенью контузией. Помощь оказана, все остались в строю, — поправив очки, начал докладывать Бергер.

— Какую помощь?

— Простите?

— Говорю, какую помощь контуженным оказал? — решил я немного смутить фельдшера. Ишь, разогнался. На данный момент времени, он ровно никакой помощи контуженным оказать не может. Нет у него возможности, из-за скудности наличных средств. Да и вся медицинская наука этого времени ничего особенного предложить не может.

— Прописал полное спокойствие и постельный режим, — невозмутимо доложил Бергер, в очередной раз поправив очки на длинном мясистом носу. И добавил через паузу: — Но с отсрочкой выполнения, до конца боевых действий.

Зеленцов рядом со мной громко хрюкнул, еле сдерживая смех. Оладьев и Гойко Христич, прекрасно понимающий русский язык, сдерживаться не стали, заржав во весь голос, аки жеребцы застоявшиеся. Но сразу же заткнулись, едва мне стоило повести в их сторону глазами.

М-да... Вот такой у меня фельдшер. Вы думаете, он сейчас пошутил? Черта с два. Не умеет этого делать наш медик. Полный флегматик с полным отсутствием юмора. Сверху будет расплавленный свинец дождем литься, шрапнель градом сыпаться, а Бергер продолжит спокойно заниматься перевязкой, по своему обыкновению подробно объясняя увечному, что он делает с медицинской точки зрения. Несмотря на то, что раненые зачастую без сознания. Но молодец, тут ничего не скажешь.

— Хвалю. Давай дальше.

— Двое вчерашних, средней тяжести, лежат у меня в лазарете... — продолжил фельдшер скучным нудным голосом. — А вот с пленными хуже. Шестеро тяжелых. Не факт, что доживут до завтрашнего дня.

— Не факт, что мы сами доживем до завтрашнего дня. Так что...

— Михаил Александрович, — перебил меня Зеленцов, не отрываясь от бинокля, — вроде как парламентеры к нам наладились. С белым флагом маршируют.

Парламентеры? Ну а что, это еще одна возможность потянуть время. Надо бы себя привести в порядок, а то весь в пыли, как чухна. И морда небритая. Майкл Игл должен всегда оставаться Майклом Иглом. Даже в окружении.

— Вижу. Так уж и быть, пообщаемся. Наумович, ты за старшего остаешься. Оладьев, Родригес, со мной пойдете. Только приведите себя в порядок. Пабло, кликни сюда остальных взводных...