ГЛАВА 24
Южная Африка. Наталь. Верховья реки Оранжевая
30 июня 1900 года. 07:00
Обрадовавшись сильному ветру, дующему в нужном нам направлении, я дал команду на взлет с раннего утра. Но едва мы взобрались в корзину, заявился туземец с прииска и притащил с собой небольшой, но с виду тяжелый мешочек. Что-то пролопотал, положил его на камень и убежал назад.
— Ты что-нибудь поняла? — Я распустил завязки и недоуменно уставился на мелкие золотые самородки.
— Я их диалект почти не понимаю, — пожала плечами Пенни. — Но, кажется, он сказал, что это благодарность добрым белым хозяевам, то есть нам, за спасение от злых белых хозяев.
— Килограмм двадцать будет, — я приподнял мешок. — И куда нам его?
— Туда! — отрезала Пенелопа. — Замени им один из балластных.
— Ладно...
Вот так, без золотишка все-таки не остались. Откуда оно взялось у аборигенов, я старался не думать. Вот как-то не верится, что они его накопали за ночь. Где-то меня жестоко обманули, но где, так и остается загадкой.
К восьми утра мы были уже в воздухе, ветер подхватил шар и бодро потащил его в сторону Республик.
Как ни старались, даже сбросив половину балласта, выше четырехсот футов подняться не смогли. Подъемной силы катастрофически не хватало. К тому же центровка основной оболочки была нарушена и шар крутило в воздухе наподобие детского волчка. Мягко говоря, довольно неприятное ощущение. Но, худо-бедно, миля за милей, мы приближались к дому.
К обеду случилось два события, вернее — целых три. Одно хорошее, просто великолепное, второе — с сомнительным статусом, а третье, исходя из первых двух — гаже не бывает. Но обо всем по порядку.
С самого утра Пенелопа была какая-то сама не своя: молчаливая, задумчивая и местами даже агрессивная. Я не лез с расспросами, вел себя показательно послушно, подозревая у жены обычное женское ежемесячное недомогание. Ну что тут поделаешь? Так уж они устроены. К тому же женщины девятнадцатого века все-таки отличаются от современных Отличаются, скажем так, в плане несколько большего количества суеверий и комплексов.
Заговорила она первая.
— Михаэль, — Пенни выглядела довольно взволнованно, — нам надо поговорить.
— Весь к твоим услугам, дорогая. — Я приготовился услышать шокирующее признание в том, что у нее начались женские дни, и уже ломал голову над тем, как же мне среагировать на это. Сердечно посочувствовать? Или отнестись показательно небрежно? А вот хрен его знает...
— Мне кажется... — слова давались ей с трудом. — Мне кажется...
— Что тебе кажется?
— Что я... — Пенелопа запнулась и вдруг выпалила: — Мне кажется, что я в положении!
— Что? — Я моментом обессилел и приземлился задницей на откидной стульчик. — Но как?
— Ты не рад? — в громадных глазах Пенни блеснули слезы. — Не рад?
— Я не рад? — заорал я и упал перед ней на колени. — Да я счастлив, черт побери!
— Правда?
— Чистейшая правда, моя роза! Господи, спасибо тебе! — я действительно был вне себя от счастья.
Нет, конечно же подозревал, что это когда-нибудь случится, но в реальности оказался совсем не готов; известие прибило меня не хуже аборигенской дубины. Я буду отцом? Черт побери, я буду хорошим отцом! В задницу войну, в задницу буров вместе с англами в придачу! Имеет значение только семья, моя жена и мой будущий ребенок. Остальных — к дьяволу!
— Уже двенадцать дней, — страшно смущаясь, сообщила Пенни. — Ну-у... ты понял, о чем я. Получается, мы зачали ребеночка на моей яхте. Я хотела сказать тебе еще неделю назад, но боялась, что это ложная тревога. Знаешь, так бывает...
— Знаю.
— Откуда? — искренне удивилась Пенни. — Ты же не врач?
— Неважно: знаю, и все, — ушел я от ответа. Не буду же я ей втолковывать, что мужчины двадцать первого века знают гораздо больше о женской физиологии, чем их собратья из девятнадцатого.
На пару часов мы забыли обо всем, но вернуться в действительность заставил сильный, практически ураганный ветер. Я сначала не придал ему большого значения, даже порадовался, ведь тащит в нужном направлении, но когда шар стал постепенно терять высоту, в буквальном смысле прозрел.
Ладно я и Пенни, но мысль о том, что вместе с нами может пострадать наш еще не рожденный ребенок, доставляла страшные страдания, почти на грани сумасшествия.
С мыслью приземлиться и переждать пришлось сразу расстаться, — ураган тащил шар со страшной скоростью, и катастрофа во время посадки была почти гарантирована.
Тогда за борт полетели все балластные мешки, кроме того, что с золотом. Шар подпрыгнул на полторы сотни футов и на три часа стабилизировался по высоте. Я почти успокоился, но вскоре он опять постепенно начал снижаться — водород улетучивался гораздо быстрее, чем я рассчитывал.
Плюнув на запасы топлива, добавил мощности на горелке и стал быстро демонтировать всю ненужную обстановку в корзине.
Пенни сидела в уголочке и молчала, о настоящих чувствах говорили только ее глаза — полные тихого ужаса.
Я даже не попытался ее как-нибудь подбодрить — все равно бесполезно. Вместо этого методично вышвыривал из корзины все что можно. Боеприпасы? Нахрен... Кофры с одеждой? Туда же...
Нас несет со скоростью около двадцати миль в час, а это значит, что надо продержаться всего несколько часов — и мы окажемся в районе Блумфонтейна. О том, как там сядем, я даже не задумывался. Слишком много неизвестных факторов. Долетим — посмотрим. А пока — ломай-круши... Что бы еще выбросить?
Пустой баллон из-под газа оказался намертво вмонтирован в корзину, и его пришлось вырубать топориком. В результате в полу образовалась впечатляющая дыра, зато шар подскочил на полсотни футов.
Ветер не слабел, оболочка с водородом стала похожа на спущенный мяч, мы держались в воздухе только благодаря горячему воздуху. Но долго так не могло продолжаться — топлива осталось едва ли на час полета
Горы уже давно закончились, внизу расстилался бескрайний холмистый буш. Я пытался найти какой-нибудь ориентир, чтобы определиться по карте, но ничего приметного не находилось. Надежды не терял — все-таки полторы сотни футов высоты в запасе у нас еще есть, а ветер... должен же он когда-нибудь стихнуть?
— Только вот, зараза такая, все никак не стихнет! — зло выругался я, напряженно всматриваясь в горизонт.
К шести часам проскочили какой-то населенный пункт, потом ряд ферм, а к половине седьмого — у нас закончилось топливо.
Я сразу бросился демонтировать аппаратуру, но особенно не преуспел, вырвав с корнем только кислородный баллон.
— Твою же мать!!! — зло выругался я, глянув вниз. — Сука... снижаемся...
Когда гребаный шар опустился до ста футов, решил попробовать сбросить единственный оставшийся у нас якорь. Скорость ветра немного снизилась, и при некотором везении — все должно получиться. Или не получиться. Но об этом лучше не думать.
На всякий случай привязал покрепче Пенни к корзине и застегнул на себе страховочный пояс.
— Молитву какую-нибудь знаешь?
Пенни быстро закивала.
— Так молись.
— Давно, — Пенелопа слабо улыбнулась. — Господь поможет нам. Главное, в этом не сомневаться.
— Вот и хорошо... — Я дождался, пока начнется холмистая местность, и перевалил через борт якорь.
Те мгновения, что он летел до земли, показались вечностью. Но, наконец, нас сильно дернуло, и шар стал замедляться.
— Давай, давай!!! — орал я что есть сил, смотря, как якорь скачет по земле, оставляя шлейф пыли и выбивая искры из камней.
Несколько секунд ничего не происходило, нас только судорожно трясло, а затем...
А затем, чертов якорь наконец за что-то надежно зацепился, но ветер оказался слишком сильным, а ивовая корзина — недостаточно прочной.
— Твою же ма-а-ать!!! — меня, как из катапульты, вынесло из шара вместе с добрым куском борта.
Страховочный пояс помог, я не поломал себе хребет, и не сорвался совсем, но несколько минут приходил в себя, болтаясь между небом и землей и не вполне соображая, что случилось.
— Михаэль!!! Михаэль, я сейчас...
Я поднял голову и увидел, что треть корзины исчезла, остаток держится всего на трех стропах, а Пенелопа пытается отвязаться и истошно до меня докричаться. Ветер сносил слова, но я все-таки расслышал ее.
— М-мать!.. Даже не думай, сиди на месте!.. — заорал как резаный.
— Михаэль, я сейчас...
— На месте!!! — мельком глянул вниз и чуть не ошалел от радости. Мы быстро поднимались вверх
Еще час ушел на безуспешные попытки взобраться и уговоры Пенни не совершать глупости — клятая девчонка все порывалась меня спасти.
Уже окончательно стемнело, поверхность земли совсем перестала различаться. Я холодел от ужаса, представляя как меня со всего разгона шмякнет об какую-нибудь скалу.
Но, к счастью, не шмякнуло. Пока.
Остатки гребаного летучего корабля опять начали снижаться. Я болтался на веревке, абсолютно не представлял, куда мы летим, и мрачно ожидал, когда меня начнет рвать на клочки об камни.
«Ну а как ты хотел, Мишаня? — в голове опять возник пакостный голос. — Все когда-нибудь заканчивается. И везение — тоже...»
— Я еще живой. И не собираюсь пока подыхать.
«Так это ненадолго. Признайся себе, наконец. И покайся...»
— Хрен тебе.
«Вот смотри, — совесть, или первые признаки сумасшествия, никак не хотели униматься, — народишка ты сгубил — не счесть. Не будем сейчас разбираться — из благих побуждений, али нет. Что такое высшая справедливость, знаешь?»
— Иди в задницу.
«Во-о-от!!! Вижу, что знаешь...»
— Михаэль, милый... — Пенни спасла меня от окончательного помешательства.
— Да.
— Мы куда-то прилетели... Вот только не знаю куда... — голос Пенелопы был полон удивления. — И ветер... Он перестал... совсем... Ой... Шар за что-то зацепился... Святая Богородица! Он зацепился за... за... За фонарный столб!!!
Я неожиданно почувствовал, как меня аккуратно и мягко поставили, на что-то твердое. Скосил вниз глаза и едва не свихнулся. Сапоги стояли на брусчатке. Аккуратной, булыжник к булыжнику, да еще и чистой. Впрочем, они стояли на ней недолго. Сил удержаться на ногах не хватило, и я шлепнулся на зад. Как раз на эту брусчатку. И только сейчас стал различать возбужденный гомон вокруг.
— Прилетели...
— По воздуху...
— Смотри, смотри, от корзины одни куски остались...
— А шар-то... шар как собаки трепали...
— Что-то мне рожа этого субчика кажется подозрительной...
— Точно! Это британский соглядатай!
— Ага, сверху за нами наблюдал, сука такая...
— Клаас, ну что ты стоишь! — вдруг заблажил визгливый женский голос. — Хватай его. Или хотя бы стукни по башке!
К счастью, никто меня по башке бить не стал; я так и продолжил, как идиот, вертеть головой, разглядывая плотную толпу, собравшуюся вокруг останков шара и никак не мог поверить в то, что мы спаслись.
— Руки вверх, обезьяна! — неожиданно раздался над ухом громкий бас, а в затылок ткнулось что-то холодное и твердое. — Точно, бритт, я их морды сразу распознаю!
— А ну не трогайте моего мужа, уроды! — заверещала сверху Пенни. — Я вас всех перестреляю сейчас! Вот развяжусь и обязательно перестреляю... Сволочи! Негодяи!
— Куда мы попали? — я едва ворочал языком. — Куда, мать вашу, спрашиваю?
— Руки, обезьяна, — мне грубо закрутили конечности за спину. — Куда, спрашиваешь? Ты, шпион, находишься в славном городе Блумфонтейне! Ну где там это хренов патруль?
И вот тут я наконец пришел в себя. Все понял и все осознал. Так сказать, почувствовал под собой твердую землю. И даже узнал этот гундосый бас за моей спиной. Да как завопил:
— Курт, урод бородатый, ты что, совсем охренел?! Своих, ублюдок жирный, не узнаешь? Порву на хрен! Забыл, зараза, кому десятку уже два месяца не отдаешь?
Меня быстренько развернули, даже не подумав развязать руки.
— Стоп. Рожа черная... Нет, не негр, просто пыль... — Курт Баумгартнер, военный комендант Блумфонтейна и мой постоянный собутыльник, недоверчиво прищурился и тихо прошептал: — Михаэль?.. Ты, что ли?
— Нет, непорочная Дева Мария!
— Святые ангелы... — Курт выудил из-за пазухи фляжку, хорошенько глотнул, и изумленно просипел: — Господи!.. Этот сукин сын опять воскрес! — и тут же заорал во всю мощь своей луженой глотки: — Всё-всё, расходимся! Патруль, черт побери! Разогнать народ, а шпионов я сам отведу куда надо...
