Сверкают звезды, — снежные вершины
Сияют в лунном свете. — Дивный вид!
Люблю я ночь, — мне образ ночи ближе,
Чем образ человека; в созерцанье
Ее спокойной, грустной красоты
Я постигаю речь иного мира.
Мне помнится, — когда я молод был
И странствовал, — в такую ночь однажды
Я был среди развалин Колизея,
Среди останков царственного Рима.
Деревья вдоль разрушенных аркад,
На синеве полуночной темнея,
Чуть колыхались по ветру, и звезды
Сияли сквозь руины; из-за Тибра
Был слышен лай собак, а из дворца —
Протяжный стон совы и, замирая,
Невнятно доносились с теплым ветром
Далекие напевы часовых.
В проломах стен, разрушенных веками,
Стояли кипарисы — и казалось,
Что их кайма была на горизонте,
А между тем лишь на полет стрелы
Я был от них. — Где Цезарь жил когда-то
И где теперь живут ночные птицы,
Уже не лавр, а дикий плющ растет
И лес встает, корнями укрепляясь
В священном прахе царских очагов,
Среди твердынь, сровнявшихся с землею.
Кровавый цирк стоит еще доныне,
Еще хранит в руинах величавых
Былую мощь, но Цезаря покои
И Августа чертоги уж давно
Поверглись в прах и стали грудой камня.
И ты, луна, на них свой свет лила,
Лишь ты одна смягчала нежным светом
Седую древность, дикость запустенья,
Скрывая всюду тяжкий след времен!
Ты красоты былой не изменяла,
Но осеняла новой красотой
Все, в чем она погибла, и руины
Казалися священными, и сердце
Немым благоговеньем наполнялось
Перед немым величьем древней славы,
Пред тем державным прахом, что доныне
Внушает нам невольный трепет. — Странно,
Что вспомнилась мне эта ночь сегодня;
Уже не раз я замечал, как дико
Мятутся наши мысли в те часы,
Когда сосредоточиться должны мы.
Я вновь к тебе непрошеным являюсь,
Но пусть мое смиренное стремленье
Помочь тебе — не прогневит тебя:
Пусть все, что есть в нем темного, дурного,
Падет лишь на меня, а все благое —
Да осенит твою главу, — я страстно
Сказать хотел бы: сердце! Если б тронуть
Я мог его молитвой иль словами,
Я спас бы дух, который лишь случайно
Блуждает в тьме.
Напрасная надежда!
Мой путь свершен, моя судьба решилась.
Но уходи, — тебе здесь быть опасно.
Ты хочешь запугать меня?
О нет.
Я говорю лишь, что близка опасность.
Остерегись.
Чего?
Гляди сюда:
Ты видишь?
Нет.
Гляди, я повторяю,
И пристально. Теперь скажи, — ты видишь?
Я вижу, что встает из-под земли,
Как адский бог, какой-то мрачный призрак;
Его лицо закрыто покрывалом,
Он весь повит тяжелыми клубами
Свинцовой мглы, но он не страшен мне.
Я знаю, что тебя он не коснется,
Но взор его убьет тебя на месте, —
Ты стар и дряхл, — уйди, прошу тебя!
А я в ответ: доколе не сражуся
С исчадьем тьмы, — не сделаю и шагу.
Зачем он здесь?
Да, да, зачем он здесь?
Кто звал его? Он гость, никем не званный.
Погибший смертный! Страшно и подумать,
Что ждет тебя! С какою целью ходят
К тебе такие гости? Почему
Вы смотрите так зорко друг на друга?
А, он покров свой сбросил: на челе —
Следы змеистых молний, взор блистает
Бессмертием геенны — адский призрак,
Исчезни!
Дух, зачем ты здесь?
Идем!
Неведомый! Скажи, ответствуй: кто ты?
Его Судьба. Идем — настало время.
О, я на все готов, но презираю
Твой властный зов! Кем прислан ты сюда?
Узнаешь в срок. Идем!
Мне покорялись
И более могучие, чем ты,
Я вел борьбу с владыками твоими, —
Сгинь, адский дух!
Настало время, смертный,
Смирись.
Я знал и знаю, что настало.
Но не тебе, рабу, отдам я душу.
Прочь от меня! Умру, как жил, — один.
Я помощи потребую. — Восстаньте!
Исчезните, владыки тьмы! Рассейтесь!
Бессильны вы пред силою небесной,
Я закляну вас именем…
Старик!
Не расточай без пользы слов, — мы знаем,
Что властен ты, но здесь лишь мы владыки.
Напрасен спор: он кары не избегнет.
Вновь говорю: идем, настало время.
Я презираю вас, — я с каждым вздохом
Теряю жизнь, но презираю вас!
Я не смирюсь, покуда сердце бьется,
Не отступлю, хотя бы мне пришлось
Бороться с целым адом; вам удастся
Взять не меня, а только труп.
Безумец!
Как жадно он цепляется за жизнь,
Которая дала ему лишь муки!
И это Маг, стремившийся проникнуть
За грань земных пределов и мечтавший
Быть равным нам?
Исчадье тьмы, ты лжешь!
Мой час настал, — я это знал и знаю,
Но не хочу ни на одно мгновенье
Продлить его: тебе с толпою присных
Противлюсь я, а не веленьям смерти.
Я власть имел, но я обязан ею
Был не тебе: своей могучей воле,
Своим трудам, своим ночам бессонным
И знаниям тех дней, когда Земля
Людей и духов в братстве созерцала
И равными считала их. Бессильны
Вы предо мной, — я презираю вас,
Вы жалки мне!
Ты не избегнешь кары:
Твои грехи…
Не ты судья грехам!
Карает ли преступника преступник?
Убийцу тать? Сгинь, адский дух! Я знаю,
Что никогда ты мной не овладеешь,
Я чувствую бессилие твое.
Что сделал я, то сделал; ты не можешь
Усилить мук, в моей груди сокрытых:
Бессмертный дух сам суд себе творит
За добрые и злые помышленья.
Меня не искушал ты и не мог
Ни искушать, ни обольщать, — я жертвой
Твоей доныне не был — и не буду.
Сгубив себя, я сам и покараю
Себя за грех. Исчадья тьмы, рассейтесь!
Я покоряюсь смерти, а не вам!
Увы, ты страшен — губы посинели —
Лицо покрыла мертвенная бледность —
В гортани хрип. — Хоть мысленно покайся:
Молись — не умирай без покаянья!
Все кончено — глаза застлал туман —
Земля плывет — колышется. Дай руку —
Прости навек.
Как холодна рука!
О, вымолви хоть слово покаянья!
Старик! Поверь, смерть вовсе не страшна!
Он отошел — куда? — страшусь подумать —
Но от земли он отошел навеки.