Триш открыла глаза.

Она пришла в себя в маленькой, темной комнатушке с высоким потолком. Она села, пытаясь понять, как сюда попала. Комнату рассекал узкий луч света, проникая между двух тяжелых фиолетовых штор. По обоям вился прихотливый цветочный орнамент, в котором чересчур явственно виделись чьи-то лица. Кроме кровати, мебели в комнате не было.

Она спустила ноги на пол. «Чет». С секунду она пыталась убедить себя, что его холодное тело, лежавшее в солярии, привиделось ей во сне. Но она знала, что это не так. «О, Господи, Чет». Она стиснула столбик кровати и почувствовала, как на голую кожу капают слезы. Посмотрев вниз, она вдруг поняла, что совершенно раздета. «Где моя одежда?»

Она встала, пошатнулась, подождала, пока перестанет кружиться голова, а потом подошла к маленькой двери в углу, вроде дверцы шкафа. За ней оказалась крошечная уборная без окон, с раковиной и унитазом. На крючке висела белая ночная рубашка. Натянув рубашку, она пошла ко второй двери, чувствуя, как поскрипывают под ее босыми ногами доски пола. Дверь была заперта.

– Какого черта?

Она постучала в дверь.

– Ау? Ламия? Кто-нибудь здесь есть?

Ничего.

Она постучала опять, сильнее, и услышала приближающиеся по коридору шаги. В замке повернулся ключ, раздался щелчок, и внутрь комнаты осторожно заглянула Ламия.

– Ламия, почему я была здесь, взаперти?

– О, дитя мое. Прости, пожалуйста, но ты была в таком состоянии! Я боялась, что ты, не помня себя, куда-нибудь забредешь.

– Где моя одежда?

– Ты хочешь есть, душа моя?

– Что? Нет. Мне просто нужно одеться.

– Ну-ну, не нужно так волноваться. Давай-ка, забирайся обратно в кровать, а я пока соображу тебе что-нибудь поесть. – Она начала было закрывать дверь, но Триш уперлась в нее ладонью.

– Я не хочу обратно в кровать. – Триш надавила на дверь, но та не поддавалась – Ламия держала ее с другой стороны. – Что вы делаете?

– Ты не в себе. Тебе нужно лечь обратно в постель.

– Ламия, я очень благодарна вам за заботу, но я в порядке. Правда.

Пожилая женщина все так же держала дверь.

– Ламия, дайте мне пройти. – В этот раз Триш толкнула дверь как следует и протиснулась в коридор. В горле у нее страшно пересохло; она прошла на кухню и налила себе стакан воды из-под крана. Из кухонного окна ей было видно солярий, и она подумала о Чете, который лежал внутри, один.

Она сделал долгий глоток и прикрыла глаза, чувствуя, как ей становится лучше. А когда открыла – Ламия была уже рядом – отражение в оконном стекле. Триш вздрогнула, чуть не уронив стакан. Повернулась.

– Вы меня напугали.

– Прости, дорогая. Просто не хотела выпускать тебя из виду. Ты не в себе.

Триш захотелось, чтобы старушка перестала уже это повторять.

– Ламия, я хочу пойти в солярий. Мне нужно опять увидеть Чета.

– Но его там нет.

– Да? Где он?

– Мы похоронили его сегодня утром.

Триш глядела на Ламию, не веря своим ушам.

– Похоронили его? Похоронили? Как это? Где?

– Внизу, рядом с его матерью.

– Вы похоронили его без меня? – Триш начало трясти, и ей пришлось поставить стакан. – Какое вы имели право!? Какое…

– Тихо, дитя, – сказала Ламия так резко, что Триш застыла от удивления. – Ты в этом состоянии уже два дня. Несешь непонятно что, то и дело теряешь сознание. Кто-то должен был позаботиться, чтобы все было как следует. Мальчика следовало предать земле.

«Два дня», – подумала Триш, пытаясь найти в этом хоть какой-то смысл.

– Мы не могли никуда его отвезти, никого позвать, а то начались бы неприятности. Твой отец узнал бы, приехал бы за тобой. Что бы тогда случилось с твоим ребеночком? Скажи мне.

Триш знала, что бы тогда случилось. Ребенка бы у нее забрали и отдали бы в чужие руки. Она никогда бы даже лица своей дочери не увидела.

– Ламия, простите. Просто… Просто мне хотелось увидеть Чета – хотя бы еще один раз.

– Может, я погорячилась, – сказала Ламия гораздо мягче. – Мы все сейчас не в своей тарелке. – Она положила руку на плечо Триш. – Завтра мы сходим на могилу, проведаем его… Когда будет светло.

Триш глянула в окно. Солнце только начало садиться.

– Если вы не против, я хотела бы пойти к нему прямо сейчас. Пойду обуюсь. – Она вышла из кухни и поднялась по лестнице наверх, в ту комнату, где ночевали они с Четом. Она вошла и застыла – вещей не было. Даже белье с кровати исчезло. Будто их здесь никогда и не было. Что происходит?

Ламия ждала ее внизу, у лестницы, с чашкой чая в руке.

– Ламия, где мои вещи?

– У тебя расстроенный голос. Не нужно расстраиваться, ты повредишь ребеночку.

– Где мои вещи!?

– Ну-ну, выпей-ка чашечку чайку и приляг. Отдохнешь – сразу почувствуешь себя лучше.

– Я уезжаю.

– Машины больше нет, дорогая.

– Дайте мне пройти!

Ламия не двинулась с места. Она просто стояла и смотрела на нее, как-то странно склонив голову на бок.

– В последний раз прошу… Дайте мне пройти.

– Ты не можешь туда идти. Там есть то, что может причинить тебе боль.

«Да она сумасшедшая», – подумала Триш и попыталась отодвинуть ее с дороги.

Старуха схватила Триш за запястье и вывернула так, что та упала на колени.

– Прекратите! – закричала девушка. – Вы делаете мне больно!

– Я пытаюсь тебе помочь.

Триш ударила Ламию в ответ, попала ей в грудь и та уронила чашку, которая осколками разлетелась на полу.

Ламия ударила ее по лицу, раз, другой, и сильнее выкрутила руку, так что Триш показалось, что кости вот-вот не выдержат и сломаются. Она вскрикнула, попыталась вырваться, но хватка у старухи оказалась железной. Ламия потащила Триш дальше по коридору, затолкала в уже знакомую комнатушку и захлопнула дверь. Раздался щелчок. Триш потрясла дверную ручку. Заперто. Она ударила по двери ладонью, потом ногой.

– Выпустите меня! – закричала она. – Выпустите меня сейчас же!

– Мы должны думать о ребенке. Так лучше.

Триш подошла к окну, рывком отдернула шторы – и чуть не задохнулась. Окно было забрано деревянными планками. Она потянула за планку. Та не поддалась. Упершись ногой в подоконник, Триш потянула изо всех сил. Острая боль пронзила ей живот. Она согнулась пополам, обхватив себя руками, и съехала на пол. Триш заплакала, тихонько покачиваясь, стиснув руками живот.

– Ох, малышка, – прошептала она. – Ты, давай, держись. Ты только держись.