9
ВДАЛЕКЕ, НАД ГОРАМИ И ВЕРШИНАМИ ДЕРЕВЬЕВ, высилась радиовышка. Ткнув в том направлении, Эйва объявила, что им туда.
– Почему это? – пропыхтел Уош, который еще не обдумал как следует их побег.
– Доверься мне, – буркнула Эйва и потащила его за собой.
Когда они выбрались из города и добежали до леса, она отдала ему один из своих свитеров. Свитер пах Эйвой, и Уошу понравился этот запах, хотя вряд ли бы он в этом кому-нибудь признался.
– Извини, что не собрали твои вещи, – сказала Эйва. – Все вышло слишком неожиданно.
– Поверить не могу, что мы это сделали, – ответил Уош.
Склонив голову, Эйва упорно шагала вперед, Уош топал следом словно привязанный. Во мраке они пробирались сквозь подлесок так быстро, как могли. Пот заливал Эйве глаза, она часто спотыкалась.
– Может, передохнем? – предложил Уош.
Одежда на Эйве болталась, при том что девочка нарядилась, как кочан капусты. Она таяла прямо на глазах.
– Мы не можем останавливаться, – раздраженно возразила Эйва, но все же вынуждена была остановиться, покачиваясь на ледяном горном ветру.
Она закрыла глаза и, казалось, перестала дышать. Уош не знал, что сделать, чтобы вернуть прежнюю Эйву.
– Но нам нужно отдохнуть, – возразил Уош.
Рядом нашлось поваленное дерево, выглядевшее не слишком трухлявым.
– Иди сюда, посидим немного, – сказал он, опускаясь на ствол, сунул руки в карманы и стал ждать.
Эйва медленно приблизилась и присела рядом.
– Что происходит, Эйва? Скажи, что с тобой происходит?
– А мне интересно, что сейчас происходит в городе, – ответила она, посмотрев назад, но склон горы уже заслонил обзор. – Как ты думаешь, – спросила Эйва, потирая виски, чтобы унять начинающуюся боль, – с папой и Кармен ничего не случилось?
– С твоим отцом точно все будет хорошо, а вот насчет Кармен я не уверен. Не стоило нам ее бросать.
– Наверное, – ответила Эйва, уже собираясь все ему рассказать, но прикусила язык.
– Может, они ее в больницу отвезут?
Уош встал и точно так же, как только что Эйва, посмотрел в сторону Стоун-Темпла. Он понимал, что города отсюда не разглядеть, они забрались уже слишком далеко. От дома их отделяли лесистые горные склоны и поспешные – возможно, ошибочные – решения. Но что бы он ни думал об их побеге, не могло быть и речи о том, чтобы оставить Эйву. С самого дня знакомства они находились в неразрывном взаимном притяжении.
Если бы он остался, осталась бы и она, но раз уж она бежала, он бежал тоже.
– Нам пора, – проговорила Эйва.
Она тяжело поднялась, покачнулась, но удержалась на ногах. Сделала несколько глубоких вдохов и выдохов.
– Я в порядке, – с нажимом сказала она, перехватив его взгляд.
Слишком уж он о ней беспокоился и в любой момент мог повернуть назад, что совершенно не входило в ее планы.
– Нас все равно поймают, – буркнул Уош. – Ты же понимаешь, что они не дадут нам вот так просто сбежать.
– Понимаю. – Эйва зябко засунула руки поглубже в карманы, ей приходилось изо всех сил стискивать зубы, чтобы они не стучали от холода.
– Зачем же мы тогда бежим?
– Просто доверься мне, Уош.
– Когда это я тебе не доверял?
И они пошли дальше.
Они пробирались по кустам и камням, перелезали через поваленные стволы и всякие непонятные предметы, внезапно появлявшиеся из темноты и так и норовившие подвернуться под ноги. Уош никогда не отличался ловкостью, а сейчас, в темноте, и подавно. Он спотыкался о камни, оступался на колдобинах – в общем, несладко ему пришлось. Ноги, особенно лодыжки, так и гудели. Сейчас он отчетливо понимал, что многое следовало бы сделать иначе. Например, захватить фонарик. И еды. И теплой одежды побольше. А еще – пойти по другой тропе.
Особенно беспокоило Уоша то, что Эйва шла на север. В горах, окружавших Стоун-Темпл, север был наиболее трудным направлением. Склон горы здесь то внезапно вздымался стеной, то обрывался ущельем. Встречались каменистые осыпи, где, оступившись, можно было сверзнуться прямо на острые выступы. А попадались и гладкие участки, влажные от ночной росы, где легко было поскользнуться и скатиться вниз. Горы не прощали ошибок.
К тому же была темная и безлунная ночь. Со временем их глаза привыкли к сумраку, но единственная причина, по которой им удавалось не покалечиться по пути, – оба они уже бывали здесь прежде.
Душу Уоша переполняли страх перед горой, тревога за город и нервная лихорадка побега. Ему нужно было думать о чем-то постороннем, чтобы, как малышу, не схватить Эйву за руку и с воплями не ринуться обратно в город. Однако, куда бы она ни направлялась, больше всего он хотел, чтобы у нее все получилось. Бывают такие моменты, когда один человек должен слепо следовать за другим. Уош это понимал, но все равно боялся.
– Жаль, что я не захватил «Моби Дика», – пробормотал он, игнорируя то обстоятельство, что вокруг – тьма, на небе нет луны, так что, будь книга у него с собой, он вряд ли рассмотрел бы хоть слово. – Давай тогда поболтаем о чем-нибудь.
– Я хотела бы вернуться в тот дом, – сказала Эйва.
Она ковыляла впереди, в ночной тишине ее усталый голос слышался совершенно отчетливо.
Уош удивился, что Эйва заговорила именно об этом. Сам он не решался даже думать о всяких там домах, поскольку это тут же навевало мысли о тепле и уюте, которые сильно контрастировали с их одиночеством в лесу. Он попытался придумать какую-нибудь шутку, все равно какую, лишь бы немного отвлечься, но ничего путного в голову не приходило.
– В какой дом? – спросил он.
– В тот, что сразу за домом Арнольдов. Тот особняк с высоченным забором.
– А, это где ты собиралась скрываться от всего мира? – Уош собирался пошутить, но вышло очень серьезно.
– Ага, – мрачно сказала Эйва. – Впрочем, может быть, всех я прогонять не буду. Например, если ты пообещаешь не тащить с собой ту чертову книжонку (сам знаешь, о чем я), то так уж и быть, впущу тебя. Только ты и я. И больше никого.
– Я тебе быстро надоем.
– Ни за что!
– К тому же я обязательно захвачу ту книгу. Так что смирись.
– Придурок.
– И потом, откуда тебе, собственно, знать, что ты от меня не устанешь?
– Оттуда. В конечном счете, есть только ты и я. – Эйва все еще злилась, но разговор помогал ей забыть об усталости.
– Как Беовульф и Виглаф?
– Как Люси и Рики.
– Ладно, – улыбнулся Уош, – думаю, я это как-нибудь переживу.
Довольно долго шли молча, тупо переставляя ноги. Внезапно Эйва опять начала задыхаться, и им пришлось остановиться. Тропинка уходила в темноту. Тишину нарушали только шелест ветра, их прерывистое дыхание и гулкий стук сердец. Оба они мучительно искали какую-нибудь тему для разговора, чтобы разогнать гнетущую тишину, но говорить было не о чем. Они так и стояли в полном молчании, словно скованные одной цепью. Казалось, все вокруг полнилось дурными предзнаменованиями, дышало мрачным величием и страшными приключениями, а каждый убегающий миг был словно последний вздох.
Уош припомнил, что видел подобное в кино. Перед тем как расстаться навеки, парень с девушкой были вместе, совсем одни, не подозревая о том, что истекают последние мгновения счастья. В будущем все станет только хуже и труднее, жизнь расползется на клочки прямо в их руках.
Откуда-то Уош знал, что сейчас – именно такой миг. Вот только знала ли об этом Эйва?
И тогда она его поцеловала. Неумелый поцелуй, какими бывают все первые поцелуи, но чем дальше, тем лучше у них выходило. Весь мир исчез, осталась только она. Поцелуй заставил Уоша почувствовать себя собой и одновременно – свое одиночество.
Перед его внутренним взором промелькнули все возможные варианты развития событий. Даже голова закружилась от замешательства, когда он почувствовал губы Эйвы на своих. Уош увидел, как они вместе живут и вместе погибают ужасной смертью. Он не мог понять, куда Эйва его тащит. Было совершенно ясно, что шериф с Преподобным не дадут им скрыться, на поиски будет поднят весь город.
– Нам пора идти, – сказал он, отстраняясь.
Когда Уош, открыв глаза, взглянул на Эйву, ему показалось, что на ее верхней губе в лунном свете блеснула кровь.
– Да, пора, – ответила она и шмыгнула носом.
– У тебя кровь?
– Пошли давай.
Уош схватил Эйву за руки, притянул поближе и вытер кровь своей курткой.
– Извини, платка не захватил, – сказал он.
– Да все нормально, папочка, – ответила она, улыбнувшись.
– Кровь уже почти остановилась.
– Сама знаю.
– Эйва пропала, – раздался голос Бренды в трубке.
Мейкон почти не слышал ее из-за окружающего гвалта. Гудел пожар, вопили плачущие люди, кто-то отдавал приказы, требовал помощи, выкрикивали чьи-то имена… И посреди всего этого бедлама и треска помех в телефоне вдруг Бренда сообщает, что его дочь пропала.
– Что ты несешь, Бренда?
– Куда-нибудь удрала, – обычным своим спокойно-меланхоличным тоном пояснила та. – Нет ни ее, ни Уоша. Сюда заявилась толпа раненых, требовали, чтобы им помогала именно Эйва, а не какой-то там доктор Арнольд. Пришлось мне устроить им головомойку. Короче, когда я потом пошла посмотреть, как там наши дети, их и след простыл. Выскользнули небось через черный ход во время суматохи.
– Господи, Бренда! – Шериф беспомощно огляделся вокруг, словно пытаясь обнаружить дочь. – Куда же они пошли? И почему ты за ними не уследила? Сколько времени прошло? – Он сыпал вопросами, не давая ей времени ответить. – Ты сейчас их ищешь. Да? Где конкретно находишься? Скажи мне, я сейчас приеду.
– Я в доме у Арнольдов.
– Что? Почему ты до сих пор там? – рявкнул Мейкон.
– Делаю все, чтобы помочь твоей жене, – ровным голосом произнесла Бренда.
Ее слова набатом прозвучали в голове у Мейкона. Шериф так и застыл, охваченный ужасом.
– Что с Кармен? – с трудом выговорил он.
– Преждевременные роды. Док говорит, надо срочно отправить ее в Эшвилль. Так что мы уже выезжаем. Не знаю, как там сейчас на дороге, но нас будут сопровождать двое полисменов. Надеюсь, у них получится расчистить путь.
– Передай трубку Кармен, – попросил шериф.
Послышался приглушенный бубнеж, и дрожащий голос Кармен произнес:
– Мейкон, это ты? – Она закашлялась. – Прости, сама не понимаю, как так вышло с Эйвой и Уошем.
По тону было ясно, что она старается скрыть, насколько плохо себя чувствует.
– Я найду их, – заверил шериф. – Ты-то как?
Он рассеянно обошел оказавшуюся рядом скамейку и сел. Все, творящееся вокруг, крики, беготня и прочее, все пропало. Для него осталась только Кармен.
– Мне вдруг стало хуже, – ответила Кармен, чуть не плача, и издала горловой звук, стараясь сдержать рыдания. – Иди ищи Эйву. Со мной… с нами все будет в порядке. Я справлюсь.
– Я сейчас приеду.
– Не дури. Ты должен найти Эйву и Уоша, сам же прекрасно знаешь. Нельзя, чтобы они бродили где-то совсем одни. Страшно даже представить, что случится, если кто-нибудь отыщет их раньше тебя. – Из трубки снова раздался кашель. – Какое-то безумие! К тому же, пока ты сюда доберешься, мы уже будем на полпути в больницу. Ребенок вот-вот родится. Я очень боюсь, Мейкон.
– Понимаю.
Мейкон взглянул в ту сторону, где находился дом Арнольдов. Дома шериф, разумеется, видеть не мог, но ясно представил его там, всего в нескольких кварталах: высокий, старый, ждущий его. Но как же быть с Эйвой и Уошем?
– Я тоже очень боюсь, – добавил он.
Кармен застонала, в трубке послышался какой-то гомон.
– Кармен! – закричал шериф. – Кармен, ты здесь?
– Мейкон? – произнес голос Бренды.
– Бренда, что там у вас происходит?
– Ничего, мы уезжаем, – ответила она явно на ходу. – В больницу. Я там останусь с Кармен и позабочусь о ней.
– Спасибо.
Он чувствовал себя совершенно беспомощным, совсем как тогда, на авиашоу, когда не мог дотянуться до Эйвы с Уошем и вытащить их. Или как тогда, когда Эйва потеряла сознание, исцелив мальчика. Мир сцапал его, подчинил себе их жизнь, заставил принимать одно сомнительное решение за другим в тщетной надежде оттянуть неизбежное: момент, когда у него отнимут дочь. Врачи, церковь или другие люди, жаждущие, чтобы она принадлежала им всем и выполняла их желания.
Он почувствовал себя так же, как в тот день, когда, вернувшись домой, обнаружил, что его жена свисает со стропил сарая, а дочь, будто безнадежно сломанная кукла, стоит рядом на коленях и плачет.
– Позаботься о ней, Бренда. Я разыщу детей, – только и смог выдавить из себя Мейкон.
Поисковые отряды шли из Стоун-Темпла великой ордой. Людям не было числа: горожане, прихожане церкви Брауна, охотники за «жареными» фактами, какие-то мутные типы, любопытные зеваки, те, кто на что-то надеялся, и те, кто действительно беспокоился за судьбу двоих детей, потерявшихся в наступившем хаосе. Люди не понимали, что они сами здесь чужие, не знают местности и опасностей, подстерегающих в горах, где, как они думали, бродят дети. Все, что их заботило, – это найти детей.
Поняв, что он – единственный, кто сможет справиться с этим бурным потоком, Мейкон потребовал, чтобы с каждой поисковой группой отправился кто-нибудь из местных. Так, по крайней мере, у всех были бы провожатые и можно было надеяться, что утром не придется начинать поиски самих спасателей, заблудившихся в скалах, чащах, зарослях папоротников или в глубоких ущельях.
Местность к северу от города была довольно опасной, и шерифу вовсе не улыбалось, чтобы незнакомые с горами люди бродили там в темноте. Трагедия в таких обстоятельствах была бы практически неизбежна, поэтому он отправил большинство самодеятельных спасателей на юг. Там склоны были более пологими, и до цивилизации, случись что, рукой подать. Если дети решили добраться в другой город на автобусе или автостопом, южное направление было наиболее многообещающим. Мейкон не знал, почему они убежали. Конечно, оставалась вероятность, что их кто-то похитил, но в это шерифу не верилось.
Сам он сосредоточился на коварных северных лесах. Нутром чувствовал, что дочь надо искать именно там. Эйва всегда отличалась ослиным упрямством, и если она вбила себе в голову, что ей нужно убежать, ничто ее не остановит. Но она была больна, причем куда серьезнее, чем хотелось признавать Мейкону. По сути, Эйва угасала. С каждым новым исцелением жизнь по капле уходила из нее. И во все это ее втянул он, Мейкон.
Эта мысль постоянно преследовала шерифа. Невидящими глазами смотрел он на зарево. Нужно было тушить огонь, заниматься пострадавшими. Помощь от штата еще не прибыла. Пожарные Стоун-Темпла делали все возможное, но их было слишком мало. К тому же бригада состояла по большей части из стариков, которым недоставало сил справиться с обширным пожаром: изнанка жизни в маленьком городке, где драка на барбекю – уже чрезвычайное происшествие. А когда им на самом деле потребовалась помощь, ее черта с два дождешься.
– Мейкон! – заорал кто-то. – Шериф!
К нему трусил Преподобный Браун: в грязной одежде, потное лицо искажено гримасой тревоги.
– Вы Сэма не видели? – спросил Преподобный, натужно дыша и жуя, по своему обыкновению, челюстями. – Неужели не видели? Человек, который должен был за ним присматривать, найден без сознания. Похоже, Сэм чем-то его огрел и удрал. Так вы нигде его не видели?
– Нет, – ответил Мейкон. – Ничего, найдем. Он где-то здесь, мы обязательно его отыщем.
– Вы не понимаете, он ведь собирался помочь. Помочь мне, – проблеял Браун.
– Господи Иисусе, – пробормотал Мейкон, сообразив, на что может намекать Преподобный.
– Не хочу этому верить. – Тот схватился за полуопущенное стекло дверцы машины.
Пальцы даже побелели, с такой силой он сжимал стекло. Будто пытался удержать лодку, уносимую океаном.
– Сохраняйте спокойствие, Преподобный, – посоветовал Мейкон. – Найдем мы вашего брата. Однако сначала я должен разыскать Эйву. Они с Уошем пропали.
– Пропали?
– Сбежали, насколько мне известно.
– Куда? – спросил Браун, в чей голос начала возвращаться твердость. – Я сейчас же соберу своих людей, и мы отправимся на поиски.
– Лучше брата ищите, а детей я сам найду.
Горный хребет вывел их прямо к хижине Рутгера, прячущейся в густом сосновом бору на склоне горы. Потаенная и давно заброшенная хижина, как ни странно, казалась жилой. Окружавший ее сад сильно зарос, однако не выглядел непроходимым. Похоже, за домом приглядывали.
В пень рядом с небольшой поленницей воткнут был ржавый топор, указывавший топорищем в небо. Тут же к дереву был прислонен проржавевший плуг, брошенный, похоже, много лет назад. С ветки другого свисали силки. Уош дернул их, проходя мимо. Эйва же уверенно пересекла двор, даже не взглянув на предметы, так очаровавшие Уоша.
Ему хотелось взять ее за руку, чтобы они вошли в дом, как настоящие влюбленные, но от одной мысли об этом его словно током ударило. В груди все сжалось, в голове зазвучали сразу тысячи песен: бесконечная карусель звонких слов и крещендо мелодий. Его слегка замутило, желудок свело так, словно Уош не ел сто лет.
Наверное, это и есть любовь?
У входа в хижину буйно разрослась мята, забившая хилые побеги шалфея и тимьяна, еле-еле просовывавшие веточки из ее густой листвы. Аромат стоял сногсшибательный. Уош зажмурился и глубоко вдохнул, представляя, каким стал бы мир, если бы растянуть это волшебное мгновение, погрузить в этот аромат весь свет…
– Уош, смотри под ноги!
Но было поздно: споткнувшись о древесный корень, он растянулся на земле.
– Ты в своем репертуаре, – прыснула Эйва.
Он встал, отряхнулся и потопал за ней. Подойдя к двери, она немедля ее открыла.
– А постучаться? – встрял Уош.
– Нет же никого, – хихикнула Эйва.
В хижине пахло пылью и плесенью. Изнутри она казалась еще меньше, чем снаружи: просто четыре стены, кровать, чугунная печь и маленький столик у разбитого окна, весь засыпанный листьями и всяким мусором, нанесенным ветром. В стене, рядом с которой стояла голая решетка кровати, зиял пролом, через который внутрь мог забраться зверь или подросток. Уош задумался, кто мог проделать эту дыру.
Дом был рассчитан на одиночку, для второго человека места просто не было. В общем, это был такой дом, о котором и мечтала Эйва. Здесь можно было жить в одиночестве и тишине, а еще – держать собак. Уош подумал, что эта идея могла появиться у Эйвы именно в хижине Рутгера. Вот только почему она никогда не рассказывала ему об этом месте?
В печке обнаружилось несколько обгорелых поленьев.
– Нужно принести еще дров, – заметил Уош.
– Спичек-то все равно нет, – отозвалась Эйва. – Ох, и замерзла же я!
– Я могу добыть огонь, отец меня научил.
Урок Тома не прошел даром. Так же, как отец, Уош принялся собирать вокруг хижины веточки и всякую сухую всячину, годившуюся на растопку. Дело продвигалось медленно, и он нервничал. Никак не мог отделаться от ощущения, что время не на его стороне. Из хижины то и дело слышался надсадный кашель Эйвы, подстегивавший Уоша.
Сняв рубаху, он сделал из нее подобие мешка, складывая туда все, что попадалось полезного, в том числе – несколько камней. Оставалось только надеяться, что среди них окажутся подходящие и ему удастся высечь искру. Надежда была безумной, тут требовалась невероятная удача. Но Уош и надеялся всем сердцем.
Вернувшись в хижину, он увидел дрожащую Эйву, калачиком свернувшуюся на полу перед печкой. Она открыла глаза, посмотрела на вошедшего Уоша, но, похоже, не узнала и зажмурилась, сжавшись, как испуганный ребенок. Уош вывалил свою добычу на пол и принялся ее исследовать. Дерева на растопку хватало, а вот в камнях он уверен не был. Принялся чиркать, перебирая их различные комбинации, пока, после нескольких неудачных попыток, не высек искру.
– Получилось! – заорал он и оглянулся на Эйву, но та даже не шевельнулась.
Лежала с закрытыми глазами и дышала очень медленно, медленнее, чем он когда-либо видел.
– Получилось ведь, – повторил он сам себе.
Однако для того, чтобы разжечь огонь, времени потребовалось гораздо больше, чем ожидал Уош. Сложить растопку, как показывал отец, было несложно, а вот чтобы поджечь ее искрой от кремней, требовалась скорее немалая удача, нежели умение. Искра за искрой пропадали впустую: растопка не желала заниматься. С каждым ударом камня о камень в душе Уоша росло разочарование. Ко всему, он тоже начал замерзать. Эйва кашлянула, словно напоминая, что поставлено на карту.
Но мальчик не сдавался, и его упорство было вознаграждено.
Над кучкой щепок потянулась вверх тоненькая струйка дыма, Уош затаил дыхание. Это было похоже на зарождение новой жизни. При одной мысли о том, какая угроза над ней нависла, у мальчика затряслись руки. Постаравшись успокоиться, он прикрыл ладонями крохотный огонек, защищая от сквозняка, точь-в-точь как показывал отец, и прошептал тлеющим уголькам:
– Если я потерплю поражение, Эйва умрет.
Склонившись, он принялся осторожно дуть, молясь про себя.
И огонь вспыхнул.
Уошу захотелось во всю мочь завопить и пуститься в пляс. Подхватить Эйву под руки, закружить ее, как это всегда показывают в фильмах. Но он лишь аккуратно поднял с пола пригоршню горящих щепочек и сунул их в печку, куда заранее подложил дров. Радоваться было рано.
Следующие несколько минут Уош просидел перед раскрытой дверцей печи, глядя на разгорающееся пламя. Оно трепетало на сквозняке, угрожая потухнуть, и у мальчика то и дело замирало сердце. Однако огонь креп с каждой секундой, пока не превратился в ровно гудящее пламя, полыхающее в чугунном чреве.
– Я сделал это, Эйва! – воскликнул Уош и радостно рассмеялся.
Но она продолжала спать на полу, не подозревая о его удаче. Какое-то время Уош наблюдал, как она спит. Ее дыхание было глубоким и ровным, но дрожь не проходила. Тогда он подошел к Эйве, лег рядом и крепко обнял. Почти сразу же дрожь прекратилась.
– Надеюсь, с тобой все будет хорошо, – пробормотал он куда-то в шею Эйвы.
Она, разумеется, ничего не ответила, но Уош решил, что все делает правильно и с ней все будет в порядке. На этой мысли он заснул.
Под крышей старой хижины, на пыльном полу, под свист ветра, проникавшего сквозь разбитое окно вслед за лунным светом, под уютное потрескивание дров в горячей печи, мальчик обнимал девочку, которую любил, а девочка спала в объятьях мальчика, которого любила. Они остались одни во всем мире.
Бренда сидела на краю койки и держала Кармен за руку. Уходить она отказалась наотрез. До госпиталя они добрались на удивление быстро. Вспомнился день, когда она везла домой Уоша, после того как Эйва его исцелила. Вдоль дороги стояли такие толпы журналистов и зевак, что яблоку негде было упасть. В этот раз все могло быть так же, если не хуже, и они рисковали не довезти Кармен. Но дорога оказалась пустой, им встретилось всего несколько машин: полицейские, кареты «Скорой помощи», фургончики, явно относящиеся к прессе, спешили в Стоун-Темпл, тогда как Кармен с Брендой ехали прочь. Тут им, конечно, повезло, другое дело, что Бренда продолжала беспокоиться за внука.
С одной стороны, она считала Уоша достаточно взрослым и разумным, чтобы пережить ночь в горах, а с другой – понимала, что в сложившихся обстоятельствах не все так просто. В горле у нее словно застрял комок, дыхание перехватывало. Бренда держала себя в руках только из-за Кармен. «Хороша ж ты будешь, если сейчас разнюнишься», – говорила она себе.
– О детях еще ничего не известно? – спросила Кармен.
– Мейкон со всем разберется, а тебе сейчас надо о другом думать, – ответила Бренда, не отпуская руку беременной, в то время как ту везли на каталке по коридору.
Тело Кармен терзала режущая боль, пугая ее и мешая сосредоточиться на чем-либо. Она то теряла сознание, то вновь приходила в себя. Помнила, как лежала на кушетке в кабинете доктора Арнольда, а в следующий момент очнулась уже в больнице. Потом вспомнила, как по пути они с Брендой разговаривали о детях, но что именно говорили – утонуло в сером тумане.
Она старательно улыбалась медсестрам, бравшим кровь, а потом бегавшим от врача к врачу с результатами анализов. Ей вкололи какое-то лекарство, и все вокруг стало далеким и каким-то ватным. Кармен лежала, схватившись за живот, потея, прерывисто дыша, и думала об Эйве. Ей было жаль девочку, чье существование превратилось в кошмар. У Эйвы не осталось шансов на жизнь обычного ребенка.
Кто-то положил ей руку на плечо. Кармен не заметила, чтобы открывалась дверь. От лекарств все плыло перед глазами.
– Кармен! Кармен, это я, доктор Арнольд, я приехал. Не волнуйтесь, все будет хорошо. Здесь очень опытный акушер. Я много раз обсуждал с ним вашу беременность, он постарается, чтобы все прошло гладко.
Она попыталась разглядеть его лицо и понять, правду ли он говорит. Но оно расплывалось в зыбкой мути. Казалось, что доктор Арнольд находится где-то далеко и расстояние между ними неуклонно увеличивается. На какую-то секунду ей даже померещилось, что это – Мейкон, хотя она точно знала, что муж сейчас занят поиском пропавших детей. Кармен понимала, что именно этим он обязан сейчас заниматься, хотя и злилась на него за это. За то, что бросил ее в такой момент, когда решается, даст ли она жизнь их ребенку или потеряет его. Теперь принимать решения и нести за них ответственность должна была она одна. Кармен обхватила живот руками, как будто защищая еще не родившееся дитя.
– С моим малышом все в порядке? – спросила она и провалилась в сон.
Доктор Арнольд ушел, хотя Кармен продолжала слышать его голос, спрашивавший, где ее муж.
Муж был здесь, только не Мейкон, а Чарльз – первый мужчина, в которого она влюбилась и поверила, что они будут вместе навек. Во сне он был старше, чем ей помнилось, однако выглядел прекрасно, и Кармен возненавидела его за это. А заодно и себя – за то, как екнуло сердце, хотя ненависть была давней, застарелой. Зачем он заявился сейчас, когда она пытается не сдохнуть и родить ребенка, о котором мечтала всю жизнь? О котором когда-то мечтали они вдвоем?
– Я не виновата, – сказала она Чарльзу. – Я сделала все, что была должна.
– Знаю, – мягко и, как всегда, ровным голосом ответил он. Чарльз вообще отличался спокойным темпераментом.
– Мне было бы легче, если бы ты умер. Ты не должен был от меня уходить. Я ни в чем перед тобой не виновата.
– Ты сделала все, что могла, – согласился он.
– Я пыталась тебя удержать.
– Ты меня не отпускала.
– Ты не должен был уходить.
– Ты не должна была меня прогонять…
Затем он исчез. Темнота, обступившая ее, закружилась вихрем. Кармен показалось, что она слышит далекий крик. Тело напряглось. Кармен чего-то ждала, хотя сама не понимала, чего именно. Очень может быть, что она ждала сотворения мира, когда из мрака вырастут горы.
Тогда раздался еще один крик. Она не могла разобрать, кричит ли это женщина или мужчина, взрослый или ребенок, девочка или мальчик. Но она вдруг почувствовала, что не одинока, что рядом есть кто-то еще.
– Ты не должен был уходить, – пробормотала она, ни к кому не обращаясь. – Это мне следовало тебя отпустить…
В конце концов пламя было побеждено. Пожарные машины долго поливали горящие обломки, и огонь отступил. Внимание присутствующих сосредоточилось на пострадавших. Вокруг было немало раненых и мертвецов.
Пожарные, городские жители, пришлые и другие «добрые самаритяне» делали все возможное, чтобы помочь. Ходили от тела к телу, перевязывали живых, и все такое прочее. Сразу же после того, как огонь на площади был потушен, Исайя Браун обнаружил тело Сэма. Оно оказалось сильно изуродованным, но детские черты лица брата сохранились. Каким-то чудом пламя пощадило его. Если бы не кровь, могло показаться, что Сэм спит глубоким сном.
Исайя перенес тело на газон в центре парка. Там, на безопасном удалении от пожара, организован был спасательный штаб, где раненые могли получить первую помощь. Сюда же сносили трупы для опознания. Преподобный накрыл тело Сэма простыней и рухнул рядом на колени. Он не смог уберечь любимого брата. Порывисто откинув простыню, он погладил Сэма по щеке. Кожа уже была серой и холодной, как лед.
– Я сделал все, что мог, Сэмми, – прошептал Исайя.
Ему вспомнились слова из Священного Писания, которые он обычно произносил на похоронах, утешая скорбящих. Но слова эти предназначались живым, а не мертвым. Сэм бы их все равно не услышал. Младший брат перешел обонпол, чтобы дождаться старшего там, где они смогут поговорить, где Исайя попросит прощения и Сэм его услышит, поймет и, как надеялся ныне Исайя, примет.
Он склонился и, сдерживая слезы, поцеловал брата в лоб.
– Се творю все новое, – тихо произнес он. – Все можно исправить, Сэмми.
Вероятно, он сказал это по привычке. Наверное, несмотря на смерть брата, Преподобный верил, что тот все еще где-то рядом: смотрит, слушает и понимает, насколько Исайя его любил. А возможно, он сказал это самому себе. Это был его способ отпустить с миром все: того брата, которого он когда-то потерял в аварии, и того, который его заменил. Того, которому он когда-то бросил, тут же об этом пожалев: «Разбитую чашку никогда не сделать целой».
Сэм принял неосторожные слова слишком близко к сердцу и во всем обвинил одного себя.
– Ты всегда оставался целым, Сэмми, – прошептал Исайя. – Всегда.
Весь день Эйва с Уошем играли в разведчиков. Переправлялись через ручьи, лазали по кустам и зарослям шиповника. Большей частью горы владела лесозаготовительная компания, то там, то сям они натыкались на длинные глубокие канавы, полные воды. В каких-то вода была стоялой и мутноватой, а где-то – чистой и журчащей.
Тени деревьев вытянулись. Резко похолодало, с востока надвинулись серые тучи, угрожая вечерним дождем, обычным в это время года. Скоро должны были запеть сверчки.
– Какие планы на завтра? – спросил Уош.
– Пойдем собирать кусачие ягоды?
– Вообще-то, они называются ежевикой.
– А моя мама называет их кусачими ягодами. Она говорит, что мы имеем право называть вещи так, как нам хочется. Ну что?
Уош задумчиво почесал в затылке.
– Даже не знаю. Честно говоря, не тянет.
– Это потому, что в прошлый раз ты свалился прямо в колючки, – рассмеялась Эйва, и Уош покраснел.
Остаток пути они проделали в тишине. Заляпанная грязью одежда твердела с каждым шагом, кожа зудела. Они уже мечтали о том, чтобы дождь хлынул поскорее. Меж тем тучи скребли отвислыми животами вершины гор, но не роняли ни капли.
Добравшись до Петерсоновой развилки, они разошлись каждый в свою сторону и отправились по домам, помахав друг другу на прощанье. Бабушка Уоша жила в северной части города, где горы сильно влияли на быт людей, а корни древних деревьев уходили глубоко в землю. Там дети Стоун-Темпла, поколение за поколением, находили свое место в мире: в тени сосен, можжевельника и белого дуба.
Эйва слышала, что бабушка Уоша владеет участком леса. В городе никак не могли понять, почему она не позволяет лесозаготовительной компании наложить на участок загребущие лапы, ведь за древесину можно было выручить кругленькую сумму. А чего Стоун-Темплу не хватало, так это денег.
Эйва опасливо приближалась к дому. Она перепачкалась, как поросенок, и матери, можно не сомневаться, это не понравится. Однако в комнатах было пусто и тихо, лишь гудел холодильник да хлопали на ветру занавески.
– Мам! – позвала Эйва, но никто не откликнулся.
На кухонном столе лежало письмо, прочитав которое Эйва кинулась к сараю, где и обнаружила мать, повесившуюся на стропилах. Под ногами ее валялся опрокинутый стул. Стояла тишина, только жужжали пчелы-плотники, грызущие кости деревьев, и едва слышно поскрипывали под весом матери стропила.
