Глава 6
Дела сердечные

Ну слава богу, вот и Москва. Признаться, устал от местных дорог дальше некуда. Это же уму непостижимо – каких-то двести верст заняли целых четыре дня. Да еще и местные трескучие морозы. Брр. Эвон вся борода в натуральных сосульках.

Может, взять и изобрести паромобиль? А что такого? Карпову это вполне по силам. Причем он не станет создавать эдакую бандуру, а построит достаточно компактный агрегат, который не будет весить больше перевозимого груза. Скорость, конечно, сможет развить так себе, но даже десять верст в час в местных реалиях произведут настоящий фурор.

Н-да. Все верно. Да только глупость это и блажь. Нет у него времени и возможности заниматься подобными делами. Казенный заказ висит дамокловым мечом. Да еще и Ирина нет-нет да поинтересуется: как там дела у Архипа Алексеевича? Поспеет ли к весне с выплавкой металла? Хорошо бы, чтобы первая партия появилась уже к окончанию ледохода.

Так что какие тут новинки. Только и успевай выполнять уже поставленные задачи. Мало того, пришлось свернуть производство товаров широкого потребления и переводить на военные рельсы второй цех. Работники трудились день и ночь, в две смены, станки и механизмы прекращали работу только в случае поломки, да и то чинились в авральном режиме. Мастерские Карповых функционировали сейчас по принципу «все для фронта, все для победы».

Перед самым Рождеством русский царь, самодержец Дмитрий Первый, покинул бренный мир. Долго он противился болезни, крутившей его многие годы, но все же проиграл эту битву, искренне оплакиваемый своими подданными. Те с опаской поглядывали на его преемника и сына, уж больно рьяно Николай взялся за дело.

Перво-наперво он отстранил боярина Голицына от командования армией. Отдавая должное дипломатическим способностям Василия Васильевича, молодой государь вернул в его ведение Иноземный приказ. Уж тут-то боярин был на своем месте.

Далее Николай перенес сроки начала повторного похода на Крым. Если раньше планировалось выступить весной следующего года, подкопив силы и вооружив армию, то теперь выйти предстояло уже этой весной. Молодому царю страсть как не терпелось начать стяжать славу великого полководца.

На этот раз действовать собирались сразу по трем направлениям. Первое – это удержание Запорожья, а также взятого в прошлом году Очакова. Турки непременно попытаются вернуть город, как и уничтожить крепости, возведенные по берегу Буга. Здесь, как и прежде, действовать надлежало генерал-поручику Косагову во главе сорокатысячного войска. Он сумел в прошлом году захватить Очаков с рядом турецких крепостей и укреплений – сумеет и удержать все это, отвлекая на себя значительные силы противника.

Второе направление – наступление на Крым. А если говорить более точно, то на Перекоп. Здесь должны были действовать основные силы русского войска. Стотысячная армия под командованием полного генерала Гордона.

Ну и третье направление – разумеется, Азов. Николаю нужен был выход в Русское море. Очаков никак не мог претендовать на роль южных морских ворот, а вот устье Дона подходило как нельзя лучше. Эта река была одной из основных водных артерий древнего торгового пути «из варяг в греки». А Русскому царству очень важно вклиниться в торговлю на юге.

Сюда посылалась тридцатитысячная армия при поддержке сорокатысячной ногайской конницы. Стоит ли говорить, что на основном направлении командовать собирался сам Николай. Молодой самодержец никому не желал уступить это место и был полон решимости непременно захватить Азов.

В принципе Иван целиком и полностью поддерживал намерения царя. Вот только не понимал, к чему трубить о своих планах на всех углах. План предстоящей кампании знал не только самый последний рядовой, но, пожалуй, и каждый пахарь из самой глухой деревушки. Невозможно даже помыслить о неведении турок. Но, как подозревал Иван, для местных реалий это вообще было свойственно…

Наконец и знакомое подворье. Иван постучал в ворота и, едва те перед ним распахнулись, въехал во двор, сопровождаемый денщиком. Встречавший их Серафим даже не пытался скрывать охватившей его радости. Его дети, Аркашка и Настя, двенадцати и семи лет от роду, тоже не скрывая радости, щебетали вокруг дяди Вани, который всегда был щедр на подарки. А уж из дальней поездки – так само собой. Получив свои свертки, тут же поспешили прочь, поглядеть, что им перепало на этот раз.

На крыльце дома, кутаясь в платок, появилась Дарья с выпирающим животом. Это они на третьего сподобились. И дай им Бог. Женщина окинула вернувшихся внимательным взглядом, целы ли, поздоровалась и, осенив себя крестом, скрылась за дверью.

Данилка, не сходя с седла, принял у Ивана повод и направился прямиком в конюшню. За время летнего похода и в особенности после него парень успел изрядно заматереть. А то как же! Насмотрелся в степи да натерпелся. Тут хочешь не хочешь, а воинскую науку начнешь постигать с особым усердием. Если, конечно, с головой дружишь. Ольховский дружил. А потому и тренировался вдумчиво, без дураков.

Кроме карабина Иван вооружил его еще и парой револьверов да пару гранат подбросил. И денщик уже показал, чему успел научиться. Случилось им столкнуться с разбойничками на большой дороге. Четверо отбегались навсегда. Оно бы и остальных троих достали, если бы те не дали стрекача, уйдя за деревья. Иван предпочел не гоняться за ними по лесу.

– Ну, рассказывай, Серафим, как тут у вас, – проходя в свой дом и разоблачаясь, потребовал Иван.

– Если не поминать о том, что с нас дерут три шкуры и продыху не дают, то все слава богу, Иван Архипович.

– Ты гляди тех речей более никому не говори, – погрозив пальцем, строго велел Иван.

– Так разве ж я не знаю, где и что можно говорить, а где и погодить!

– Я сказал, ты меня услышал.

– Услышал, Иван Архипович, как же не услышать. Ну так, стало быть, заказ исполнить в срок мы успеем. Правда, стоимость одной пищали выросла копеек эдак на десять. То братец твой Дмитрий Архипович подсчитал.

– Карбид?

– Он, проклятущий, – вздохнул Серафим. – Дни короткие, ночи длинные, просто жуть сколько его расходуется на освещение. Хоть бери и лучины ставь.

– Даже не думай. При выделке оружия точность и качество нужны. Эдак раз лицо уроним, потом вовек не отмоемся. Про нас и без того много разного болтают. И ладно бы иноземные оружейники, так ведь и свои не отстают.

– Слыхал. Бают, мол, невозможно так быстро выделывать ружья, а коли работа скорая, то и товар плох.

– Ага. Попомни мои слова: и железо, и сталь наши окажутся невместного качества, потому как варить столько стали да при столь малом числе народу и домниц просто нереально. А уж получить железо без крицы – и вовсе дело небывалое.

– Это как пить дать, – согласился Серафим.

Хлопнула входная дверь, и в облаках пара в комнату вошла Дарья, неся в руках горячий чугунок и зажимая под мышкой большую краюху хлеба. Иван всегда предпочитал есть у себя дома. Нет, он вовсе не боялся стеснить Мироновых, но, признаться, в чужом доме чувствовал себя несколько неуютно. И что с того, что все на этом подворье, включая кабальных, принадлежит ему? Это ничего не меняет. Его же сегодня явно не ждали, а потому в доме никакой еды.

Ошибочка. Выставив на стол чугунок, Дарья расставила чашки, разложила ложки, потом прошла в сени и вернулась оттуда с копченым свиным окороком. У Ивана даже обильная слюна побежала. Умел Серафим коптить мясо, что тут скажешь. Ну и на хозяйскую долю выделить не поскупился.

– Вы пока щи поснедайте, а я сейчас еще колбасок поджарю и сыра поднесу. Курочку зарубить?

– Спасибо, Дарья, курочка уже лишнее, – отказался Иван. – А вот к колбаскам… – Он с явным умыслом слегка кивнул головой.

– Я Аркашку уже отправила в кружало, пару кувшинов пива принесет.

– Отлично, – потер руки Иван и взялся за черпак, чтобы налить себе щей.

– У Архипа Алексеевича-то там как? – поинтересовался Серафим, отрезая хлеб.

– Отлично у него все, – с удовольствием отправляя в рот первую ложку, ответил Иван. – Все идет, как и планировали. И шахту уже заложил, и первая руда пошла. Крестьяне с охоткой идут на отхожий промысел.

– Еще бы, такую плату положили, – недовольно хмыкнул Миронов, словно хозяева отдавали его кровные.

– Не надо жадничать. Те копейки, что идут крестьянам, нам рублями вернутся. Коли интерес у людей будет, так и работать станут не за страх, а за совесть.

– Плохо ты людей знаешь, Иван Архипович. Плеть – она никогда не помеха. А людишки – им сколь ни дай, все мало будет. Вот кабы сиднем сидеть на печи, а оно все само получалось бы и достаток во всем был, тогда совсем иное дело. А тут работать надо, себя не жалеючи, – авторитетно заявил Миронов.

– Да я с тем и не спорю. Но ведь бездельников-то на работе держать не станем. Годик-другой, и лодыри отсеются, работники останутся. А там, глядишь, и Карповка людишками забьется, – пожав плечами, ответил Иван.

– Карповка? – вздернул бровь Серафим.

– Батя решил так село при руднике и заводе назвать. Уже по весне дома ставить начнем. Кхм. В смысле он начнет. Ты тут, в Москве. А я под Азовом. Вот такие пироги с зайчатиной.

– Погоди. Так ведь Архип Алексеевич сказывал, что мастерские будет переносить в Дедилово. Ну то есть в Карповку теперь, получается, – удивился Серафим.

– Не так скоро. Года два, не меньше. Чего готовое дело рушить? Эдак и там прибытку нет, и тут убытки.

– Это да.

– Вот то-то и оно.

Дверь снова хлопнула, вновь запуская облако пара, и в комнату ввалился улыбающийся и раскрасневшийся Аркашка. В руках пара кувшинов с холодным пивом. Вот странное дело, но даже на самом морозе теплое пиво не пьется, хоть ты тресни. Впрочем, и чрезмерно охлажденное – тоже не то. Нет, тут оно, конечно, сугубо индивидуально. Но у Ивана именно так.

– Серафим, ты с Митей говорил по поводу сына? – вспомнил Иван.

– Говорил. Не идет в Аркашку наука. Силком научили писать да считать. Вот железо ворочать у него складно получается. Так что я его при мастерских окончательно в ученики определил. Пока ему нравится, а там поглядим.

– Н-да. Плетью бы его вразумить. Но, с другой стороны, настоящий мастер у станка порой дороже дюжины умников из академии.

Подоспела Дарья с колбасками. Разлили пенный напиток. Приложились. Хорошо-о! А колбаски – так просто объедение. Все же немцы знают толк в пиве. Нет, рыба – это понятно. Но тут все дело вкуса. Вот Ивану нравилось запивать пивом именно колбаски.

– Иван Архипович, ты бы присмотрелся к этому Кузьме, – сделав второй глоток, куда меньше первого, произнес Серафим.

– А что с ним не так-то? – спросил парень.

– Ты велел его везде пускать.

– Ну велел.

– Так он, ирод, не только всюду шастает, но еще и помогать берется, в дружки набивается, вопросы задает исподволь так, выспрашивает, что тут, мол, и как. Мне мужики о том уж не раз сказывали. Ты уж прости, но думается мне, ты подсыла в мастерскую привел.

– Ну, Серафим, ты думай что хочешь, но я своего решения не меняю. Пускать везде невозбранно.

– Да как же так-то? – возмутился Миронов.

– А вот так, – миролюбиво отозвался Иван. – Сам ить знаешь, чем обязан я ему.

– То, что жизнь он тебе сберег, – это одно. Будь ему хоть благодарен до гробовой доски, хоть отдарись разом. Но дело семейное – это уж совсем иное.

– Да чего ты так вскинулся, Серафим? Ну даже если и выведает что, так нестрашно. Всех денег не заработать, а на жизнь нам хватит с избытком, да еще и останется.

– Ты уж не серчай, Иван Архипович, но я Архипу Алексеевичу все же отпишусь и со следующей оказией отправлю.

– О семейных интересах, стало быть, печешься?

– Пекусь, – вздернув вверх бороду, упрямо заявил Миронов. – На то меня твой батюшка тут и оставил.

– Ну что ж, делай как знаешь.

Оно бы, конечно, рассказать Серафиму. Но они с Кузьмой решили, что поначалу все же не стоит. Тут ведь какое дело, Миронов – он тоже человек. А мало ли какие грехи одолевают смертных. Так что и его родимого стоит проверить. Да и не сдержится еще, обронит что лишнее, пусть и без умысла. А оно не ко времени.

Овечкин же хотел оставаться инкогнито. Вот и придумали они историю с чудесным спасением Ивана. Зато теперь Кузьма с гордым видом расхаживал по территории мастерских, совал свой нос во все дыры и со всеми стремился подружиться. А что такого? Он мужик хоть куда. И пусть жизнь не заладилась – не ропщет и сердца своего не растерял. Эвон, не думая о себе, бросился на татей, спасая Карпова-младшего.

Нет, о случившемся Иван распространяться не стал. Сочинили басню о том, что Кузьма, приметив, как лихой собирается ударить Ивана ножом, повис на руке убийцы. Ну и сам едва не получил в брюхо отточенную сталь. Поняв, что дело сорвалось, лихой подался в бега, Иван же пальнул пару раз да промазал. Ну а потом решил отблагодарить нищего и привел в свой дом, где позволил бывать невозбранно сколько и где пожелает.

О реальном же происшествии Иван попросту молчал. Ни к чему это. И тот раненый лихой скончался, они с Кузьмой потом сбросили тело в ров. Так что концы в воду. Стоялую и покрывшуюся зеленой ряской, что в городском рву протухает.

А племянник дяди Яши – это реальный и серьезный козырь. Может, сгодится когда, а может, и нет, но лишним в рукаве точно не будет. Разве что Добрыня выходил слабым звеном. Но его упредили, чтобы тот о происшествии помалкивал в тряпочку, если жизнь дорога. Жизнь он ценил.

Серафим надолго задерживаться не стал. Как, впрочем, и пить больше одной кружки. Не с руки ему. Работы много, а какая работа, коли хмель в голове бродит. Ему же нужно контролировать обе смены. Хоть по половине, а приглядеть необходимо. И обязательно быть к окончанию каждой из них. На разрыв мужик пашет. Но передоверить мастерские некому. Вот загорелось же Николаю все бегом да скачками.

Вскоре в дом заглянул Кузьма. Иван попросил Серафима пнуть того в его сторону. Ну, тот и прикатился. Н-да. На колобка эта сушеная вобла явно не тянет. Вот же сухостой. Ест побольше Ивана, да только не в коня корм, хоть тресни.

– Ох и запахи у тебя, Иван Архипович, – не разочаровал Карпова Кузьма.

– Есть будешь? – предложил Иван.

– Буду, – не стал скромничать «нищий». – А что тут у тебя? Ага. Щи.

– На печь поставь, пусть подогреются.

– Ничего. Они еще теплые. Нормально. Миску-то дашь, Иван Архипович, иль прямо из чугунка хлебать?

– Держи, – подал ему Карпов чистые миску и ложку. – Ну и что ты скажешь о наших делах скорбных?

– Да то и скажу, что дела и впрямь скорбные, – принимаясь за еду, ответил бывший нищий.

Хм. Вообще-то он и сейчас выглядит таковым. Въевшаяся привычка, ставшая второй натурой? Очень может быть. Ну да был бы результат. А он, похоже, был. И это ничуть не радовало.

– Подробности можно? – спросил Иван.

– А то как же без них родимых. Селин Петр у тебя есть. Он в оружейной занимается сверлением стволов.

– Знаю. У нас здесь все наши слободчане трудятся.

– Ага. Очень его интересует, каким образом выделывают карбид.

– О как. Значит, способ выделки стволов он уже запродал? – с явным неудовольствием поинтересовался Карпов.

– Это вряд ли.

– Почему так думаешь?

– Да потому что купцу тот секрет без надобности. Коли у него была бы оружейная мастерская – дело иное. А так… Сверлильный станок да станок токарный. Как я понял, на пальцах тут ничего не объяснить, и, чтобы что-то повторить, нужно хотя бы малость в том разбираться.

– Ну, это так.

– Во-от, а вокруг того купца никаких таких умников не вертится.

– Ну и домница под карбид тоже не так проста, как кажется.

– Это верно. Но секрет выделки стволов он только запродать может. А вот выделку карбида и карбидок и сам сумеет наладить.

Как Иван ни пытался назвать лампы ацетиленовыми, за ними прочно закрепилось название «карбидки», как, впрочем, и в его мире. Ну да хоть горшком назови.

– Это-то да, но и сведения о станках тоже дорогого стоят. В конце концов, секрет можно продать тем же оружейникам, – возразил сотенный.

– Ну, скорее всего, он так и поступит. Но продать секрет – это срубить деньгу один раз. А если сможешь делать сам, это уже совсем другое.

– Ясно. И как звать того купчишку?

– Купчи-ишку, – пренебрежительно бросил Кузьма, а потом весомо добавил: – Купца, причем серьезного. И тебе знакомого.

– И?

– Так новгородец, Жилин такой, Игнат Пантелеевич.

– Вот оно как. Опять, выходит, объявился, в гробину его душу мать нехай.

– Надеюсь, на тот свет его спроваживать не станешь? – опасливо покосился на Ивана Кузьма.

– За то, что хотел тишком да бочком выведать секрет? Нет, конечно. Что же я, вовсе берегов не вижу? – открестился Иван.

– А как же Родион? – стрельнув хитрым взглядом и отправляя в рот очередную ложку щей, поинтересовался Овечкин.

– Кузьма, – строго одернул его Иван.

– А что Кузьма? Ты почто меня к себе прибрал? Знать и выведывать, таково мое ремесло, – пожав плечами, с легкостью отбрехался бывший нищий.

– Родион – то другое, – качнул головой Иван. – Они тогда через кровь перешагнули, чтобы батю в кабалу захомутать. Сейчас же иначе. Поэтому нужно что-нибудь удумать, чтобы Петр Селин не дергался лишний раз и место свое знал. Ну и Жилина этого как-нибудь проучить.

– А ты поговори с Петром. По душам и открыто. Понятно, что жадность мужика обуяла. Но ить сынок его старший в твоей сотне состоит. А что есть на этом свете дороже деток-то?

– Я тебя понял, – задумчиво помяв подбородок, заросший жиденькой бородой, произнес Иван. – Что еще?

– А еще – Кузьма Овечкин, – вздохнул собеседник.

– Не понял, – вздернул бровь Карпов. – Ты-то тут при чем?

– А что тут непонятного? Подошел ко мне один, предложил заработать. Да не поскупился, пятьдесят рублей пообещал и даже пять задатком дал.

– И ты взял?

– Взял, конечно, – ответил Кузьма так, словно ему задали самый что ни на есть глупый вопрос.

– Молодец, – уважительно одобрил Иван. – А теперь подробности. Кто, что, зачем?

– Иноземец какой-то. Толком пока не выяснил. Знаю только, что осел он в доходном доме Гладкова, на Рождественке, в Белом городе. Да по говору вроде как из германцев будет.

– А отчего к тебе-то подошел? Ладно бы к работнику какому, чтобы секреты выведать. Ан нет, выбрал, считай, стороннего.

– Стороннего, – подтягивая к себе копченый окорок, согласился Кузьма. – Да только ить его не мастерская твоя интересует, а ты сам. Вот оно дело-то какое. А я вроде, после того как спас тебя, и в дом твой вхож, и даже ночую порой тут. А стало быть, окромя семьи, ближе всех к тебе получаюсь.

– Отчего же, есть еще и Серафим.

– Есть. Да только он с домашними привязан к твоей семье, и кабала тут вовсе ни при чем. То и дурню понятно. А вот я, считай, человек со стороны, ничем не обязанный.

– Хм. Логично. И что, в частности, его интересует?

– Так ты и интересуешь. Кто ты такой. От тебя ли все новое, что есть в мастерской, идет. И вообще откуда что берется. А вот сами секреты мастерской вроде как неинтересны.

Угу. Как в той поговорке. «Нам бы удочку, а рыбу мы и сами наловим». И кто бы это мог быть? Может, такой же попаданец? Ага. Как же. Если бы таких ребяток забрасывало в один мир, тут бы уже давно паровые машины вовсю трудились. Где-то в это время в его мире как раз начали появляться первые опытные экземпляры.

Словом, насчет второго попаданца – это явно перебор. А вот орден иезуитов – очень даже возможно. Иван даже не думал сбрасывать их со счетов. Да это уже чуть ли не на паранойю смахивает.

Почему именно они? Да потому что. Тот же новгородский купец полностью понятен. Столь же прозрачны и иноземные мастера из Немецкой слободы, которые уже не раз и не два подкатывали к работникам мастерской, дабы выведать секреты. Но, похоже, как минимум один поддался на щедрые посулы.

Иноземца же, подкупившего Кузьму, интересует именно Иван. А это нетипично для промышленного шпионажа. Во всяком случае, в понимании Карпова. Потому-то он и сделал сразу стойку, что твоя легавая.

– Ты сможешь присмотреться к нему поближе да разузнать поподробнее? – спросил он.

– Так уже – приставил к нему парочку мальчишек. Они по очереди приглядывают за ним. Ты вот что, Иван Архипович… Ребятки-то не за спасибо зады морозят.

– Ясное дело. Ты говори, сколько тебе потребно. И вообще, если нужны помощники, то не стесняйся. Только разум не теряй.

– Ну, тогда пока мне потребно два рубля. А еще, я так мыслю, нужно будет кое-кого прихватить, припугнуть да поприжать. Твои стрельцы для этого не больно-то годятся. И доверия полного ты к ним не имеешь, потому в одиночку и хаживал к дяде Яше.

– На помощников намекаешь?

– Намекаю. Перво-наперво я хотел бы взять на кошт вот этих двух мальцов. Ловкие ребятки, в игольное ушко пролезут и неглупые. Ну и есть еще парочка крепких парней. Эти из душегубов поневоле. Да кому интересно, волей то вышло иль случайностью. Вот и подались в ватагу к Топорку.

– Ага. Стало быть, хочешь расширить штат до двух топтунов и парочки силовиков, – удовлетворенно хмыкнул Иван.

– Что? – не понял Кузьма.

– Говорю, решил набрать помощников по разным делам. Ну что ж, добро. Скажем так, для начала я им положу жалованье по рублю в месяц. Тебе для работы ежемесячно буду выделять по пять рублей. Чтобы было чем приплатить тем, кого разок-другой привлечешь. Как, нормально будет?

– Нормально, Иван Архипович. Я даже скажу, что изрядно. Двенадцать рублей в год, а то и больше – этому любой рад будет.

– Ну, вроде все обговорили. Иль еще что есть?

– Да пока все.

– Вот и ладно. Тогда пойду-ка навещу матушку.

Родная она ему, не родная, а приличия соблюдать нужно. Переживает за него всем сердцем – может, вот эта материнская любовь его во многом и хранила. Ну а как еще объяснить, что уже трижды с ним случалось нечто непонятное, предупреждавшее об опасности?

Ну да. Когда на них с Данилкой напали на дороге, Иван вновь ощутил то самое чувство опасности. Не пригнись он тогда, и как пить дать получил бы пулю, потому что буквально шкурой почувствовал над собой гулкое вжиканье свинца. Конечно, можно помянуть и шестое чувство. Но кто знает, что оно собой представляет? Весьма вероятно, как раз материнское сердце и хранило его.

Дома все было без перемен. Это если позабыть о том, что от старого подворья ничего не осталось. На том же самом месте вырос новый просторный бревенчатый дом, в котором до сих пор пахло свежим лесом.

По нынешним доходам Архип мог поставить себе и целые хоромы. Благо постройка из дерева стоила не так чтобы дорого. Но кто же ему позволит строить такое внушительное здание. Пусть из стрельцов и вполне уважаемый мануфактурщик, это ни о чем не говорит. Только дворяне могли себе позволить постройку в два этажа. Три – уже прерогатива князей и бояр. Исключение составляли лишь владельцы доходных домов. Эти возвышались на высоту и четырех этажей. Но такие здания стояли в особом ряду и строились по особой многоквартирной планировке.

Встреча с семьей, как всегда, вышла теплой и в атмосфере радости. Сестренки за последнее время успели изрядно подрасти. Шутка сказать, Глаше уже почти пятнадцать. По сегодняшним реалиям готовая невеста. Да и младшей Анне почти тринадцать. В этом возрасте также уже женихов присматривают.

Но Архип по здравом размышлении решил не торопиться с их замужеством. Просто незачем. С его нынешним положением найти для них женихов – никаких трудностей. Да они в очереди уже стоят. А партию девчатам хотелось составить выгодную. Пусть старшенькая еще пару-тройку лет походит в невестах. Глядишь, их заводы заработают и благосостояние серьезно вырастет.

На дворян бывший кузнец не замахивался. Просто ни к чему ему титул и земли. А вот породниться с каким уважаемым купеческим родом – это иное дело. Такой союз сулил серьезные выгоды. Все же, как ни крути, а родственные узы тут крепкие.

По той же причине не спешил женить и своего младшего сына. Этот пусть для начала университет закончит, а там видно будет, в какую сторону стрелы метать. Угу. Имелась здесь сказка, эквивалент «Царевны-лягушки». В смысле царевна как раз лягушкой и была. И даже с Кощеем Бессмертным. Ну просто один в один.

Вот старшего Архип был готов женить хоть на ком. Во-первых, чтобы вытащить из постели княгини. Во-вторых, ему и впрямь хотелось потетешкаться с внуками. Руки иззуделись, на других глядючи. Ну и в-третьих, Архип просто понимал, что Ивана с выгодой женить ну никак не получится. Тот себе на уме. А потому надежда только на одно – что устанет от брюзжания родителей и наконец сделает выбор. Они готовы даже на самую распоследнюю жабу. Ну, может, предпоследнюю или подалее. Не суть важно.

Сестры обрадовались гостинцам, расцеловали братца и убежали примерять платки и сережки да хвастать друг перед другом. Матушка с благодарностью завернулась в пуховую шаль, расплывшись в улыбке. Нет, не обнове радовалась, а тому, что сын невредимым вернулся.

С братом увиделись, только когда тот уже достаточно поздно заявился к Ивану домой. Причем пришел не один, а со своим товарищем по университету. Два самородка, йолки. Мало что ровесники, так еще и оба поздно начали учиться, а посему оказались крайне голодными до наук. Набрасывались на любую новинку с такой жадностью, что знания, не выдерживая подобного напора, сами перетекали им в головы.

На этот раз парни пришли не просто так, а притащили с собой самые настоящие деревянные часы. В них все детали были выполнены из дерева. Разве что привод механизма изготовили из бечевки. Но тут уж ничего не поделаешь, либо так, либо стальная пружина.

Ну да это мелочи. Главное, что перед взором Ивана предстали самые настоящие часы. Существующие ныне образцы имели только часовую стрелку, да и то безбожно врали. Добиться точности хода и отсчета минут уже было бы величайшим достижением. Эти же отсчитывали даже секунды. Переоценить важность изобретения просто невозможно.

Вообще-то Иван ничего не изобретал. Когда-то он уже изготавливал подобные часы. Поэтому просто кое-что припомнил и подсказал Мите, взяв за основу уже существующий, пусть и несовершенный механизм. Но это вовсе не умаляет заслуги молодых людей.

– Ваня, ты представляешь, мы уже неделю за ними наблюдаем! Точно идут. Вот ей-ей точно, – возбужденно вещал Митя.

Его друг, Антон Рябов, стоял в сторонке, зардевшись, как красна девица, от охватившего его довольства. Еще бы, Иван взирал на представшее перед ним чудо, не скрывая своего восхищения. Форма у часов была в виде эдакого теремка, только и того, что не хватало кукушки. Но, признаться, в этом им Иван точно не помощник. Вот уж с чем никогда в жизни не сталкивался.

– Поздравляю, братишка. Антон. Вы просто молодцы. Ученые с мировым именем ничего подобного измыслить не смогли, а вы вона что сотворили, – любуясь часами на вытянутых руках, произнес Иван.

– То благодаря твоим подсказкам только и получилось, – раскрасневшись, смущенно произнес брат.

Ага. А вот Антон стоит молча и эдак глазки в сторонку отводит. Старается не подавать виду, что не согласен со словами друга, да плохо выходит.

– Ерунда все это, Митя. Подумаешь, я что-то там буркнул. Главное то, что вы в этом рассмотрели толк да рассчитать все сумели наилучшим образом. Так что нет тут моей заслуги. Ну разве лишь в том, что смог разжечь в вас интерес к этому делу.

Ой, да что ты будешь делать. Опять раскраснелись, как маков цвет, хоть бери и прикуривай. Нет, понятно, что подсказки Ивана были существенными, но в его словах истинная правда. Он-то слышал звон, да не помнил, где он. Все, что помнил, рассказал Мите, а уж додумали они вдвоем. Так что и слава их по праву.

– Профессору-то своему уж показывали? – поинтересовался Иван.

– Нет, – замотал головой Митя. – К Спиридону Прокопьевичу пока не ходили. Сначала хотели тебе показать. Опять же испытать нужно было.

– Понятно. Это дело хорошее. И насколько хватает завода?

– Гирьку раз в сутки подтягивать надо. Но мы тут подумали… Можно сделать и так, чтобы раз в неделю. Да только с деревом такое не выйдет. Слишком тонкая работа. Нужно из металла ладить.

– Э, нет, брат. Извини, но сейчас никак. Царь в поход собирается, мастерские едва поспевают казенный заказ выполнять. Если только потом, когда наконец можно будет вздохнуть.

– Так мы и не просим, чтобы мастерская ладила часы. Да и станки нам делать не надо. Мы сами их сделаем, – с жаром произнес Антон.

– Ну да, ну да. Сами. А где, позвольте спросить, вы те станки ладить будете?

– Ну так в мастерской, – недоумевая, ответил Митя.

– То есть ты не слышал, что я тебе сказал?

– Ну так мы же рабочих отвлекать не станем.

– Серьезно? Братишка, ты же уже взрослый. Нешто соображения не имеешь, что станки крутятся, не останавливаясь, разве что поломка случится или обслужить нужно. Часы, конечно, дело выгодное…

– Да за них платить будут полновесной монетой, еще и выхватывать из рук станут. А коли поднести великой княгине, а через нее и царю… Остальные в очередь выстроятся и раскошелятся серебром по весу, только бы получить такую обнову, – с горячностью выпалил Антон.

О как! Глазоньки горят. Понимает, что изделие их дорогого стоит. И ход рекламный уже продумал. Молоко на губах не обсохло, а туда же, намекает на связь Карпова с Хованской. Иван даже желваками заиграл.

– Значит, так, Антон. Заруби себе на носу. Всех денег не заработать. И еще. Даже если эти часы станут и впрямь покупать по весу серебра, я пальцем не пошевелю, чтобы начать их делать. Есть государев заказ, и в первую голову я должен исполнить его. Кровь из носу должен.

– Тогда я и сам все сделаю. Чай, мастера не в одной этой мастерской имеются.

– А вот это дело твое.

– Ну я пойду?

– Иди, Антон.

Паренек стрельнул глазками в сторону часов. Иван разочарованно ухмыльнулся и подвинулся в сторону, словно предлагая забрать изделие. Чем Антон тут же и воспользовался. Потом посмотрел на друга, словно вопрошая, он с ним или как.

– Митя, мне бы поговорить с тобой, – когда брат дернулся в сторону двери, произнес Иван.

– Это срочно? – едва ли не с отчаянием взглянув на старшего брата, спросил юноша.

– Это важно.

Антон кивнул, прощаясь с другом, и выскользнул в дверь, впустив в комнату быстро истаявшее облако пара. Ивану отчего-то подумалось о том, что с наступлением темноты морозец хорошенько эдак придавил.

– К гадалке не ходи, он завтра же начнет тебя донимать, чтобы вы начали оборудовать свою мастерскую, – заговорил Иван, глядя в закрывшуюся дверь. – Еще и инструмент нашего бати припомнит, что все еще лежит на родительском подворье. И тебя уговаривать станет, потому как у самого за душой ни копейки нет.

– А что в том плохого? – вскинулся Митя. – Мы ведь ни у кого не воруем.

– Ни у кого чужого не воруете, это так. Вы у себя воруете, Митя. Вот скажи по совести, ведь ты помогаешь Антону? Я же вижу, что ты не тратишь столько, сколько мы тебе даем. Но денег в избытке у тебя не бывает. К тому же Антон проживает у нас в доме, считай, на полном коште.

– А что в том дурного?

– Да ничего в том дурного нет, – начал уже злиться Иван. – Я объяснить тебе хочу, что нужды у вас ни в чем нет. Часы сладили? Ну так молодцы. Но вы не просто товар изготовили, вы совершили целый прорыв в науке. Но отчего-то, кроме серебра, ничего не видите. Антон сейчас готов положить все силы на то, чтобы начать изготавливать и продавать часы. И он сможет изрядно заработать, я в этом ничуть не сомневаюсь. Да только тогда он останется недоучкой. Пусть гениальным, но недоучкой.

– И что же делать? – растерянно спросил Митя.

– Завтра же возьмите часы да подойдите к вашему профессору. Все должны знать, что их сладили вы оба. Я уверен, что Антон найдет желающего вложиться в мастерскую. А вот в том, что он захочет выделить тебе причитающуюся долю, уже сомневаюсь.

– Он не такой.

– Ладно, он не такой, – примирительно выставив руки, тут же согласился Иван. – Но ты не станешь ему даже намекать, чтобы он поделился с тобой, если вдруг начнет ладить часы на продажу.

– Но…

– Если он решит тебя обделить, то никогда не был твоим другом, а только пользовался твоей добротой. Что же до часов. Дай срок, и мы наладим их выпуск и всех заткнем за пояс. Но только, братишка, сейчас твое дело – учиться. Учиться, учиться и еще раз учиться. В мире еще столько непознанного, что тебе забот до конца твоих дней хватит. Не своди это к банальному серебру. На то у тебя пока есть батюшка и старший брат. Договорились?

– Договорились, – вздохнул Митя и тут же вскинулся: – Но насчет Антона ты не прав.

– Я же согласился. Пока. А как оно будет дальше, покажет время. Кстати, он там к Глашке клинья не подбивает? – вдруг спохватился Иван.

Это он как-то расслабился. В доме невеста. Даже две. А они вот так, за здорово живешь, пустили на постой готового кавалера. Да еще и, как выясняется, ушлого такого! А его сестрицы – партия завидная. Вскружит какой из них голову, и рви потом волосы на пятой точке.

– Да нет вроде, – растерянно ответил Митя.

– Ну и ладно, – удовлетворенно кивнул Иван.

Правда, для себя решил завтра же поговорить с обеими сестрицами. Чтобы зарубили у себя на носу: если надумают окрутиться с кем без родительского благословения, то на приданое могут не рассчитывать. И с Антоном о том непременно поговорить. У девчат-то ветер в голове, там, где вспыхивают чувства, разум молчит. А вот этот парень – очень даже продуманный тип. Так что осторожней с ним нужно. Аккуратней.

Выпроводив брата, полез за своим архивом. Чтобы обезопасить записи, Иван слегка увеличил печь. В пристройке устроил тайник, где, как в несгораемом шкафу, хранил все записи. И по тем часам, что смастерили брат с Антоном, в том числе.

Вот эти листы. Взвесил их в руке. Нет, пока погодит. Некогда разбираться, что он вспомнил правильно, в чем ошибся. Потом как-нибудь. А вообще в архиве им и место. Часы-то сладили, и один из изобретателей под рукой. Да и в любом случае они уже появятся в этом мире. Записи же эти больше для него. Сейчас же стоит заняться иным.

Пока катался в Дедилово, успел кое-что вспомнить. И даже обсосать эту тему с разных сторон, припоминая всевозможные подробности. А вот теперь нужно поработать более вдумчиво. С помощью карандаша и готовальни. Кстати, был у него самый настоящий карандаш с графитовым грифелем. Изготовил для собственного удобства.

Кстати, для того же удобства Иван ввел в мастерской и использовал в своих записях метрическую систему. Причем подошел к этому делу без затей. Взял тот метр равным половине московской сажени. Митя начал было умничать, мол, ерунда все это. Потому как метр – и не метр, получается. Припомнил опыты с маятником и различными его показателями в разных широтах. Но Иван попросту отмахнулся. Со всеми этими истинными значениями пусть ученые разбираются. Ему же нужно привести продукцию своих уже двух мастерских да строящегося завода к единому стандарту. И предложенный вполне себе подходил.

Поначалу думал просидеть пару часов. А вышло так, что засиделся глубоко за полночь. Словно и не провел несколько дней в седле, да еще и в морозную пору. Впрочем, натурой он был увлекающейся. И если им завладевала какая идея, удержу не знал…

Поздно лег и проснулся далеко не с петухами, а лишь когда солнечный луч ударил в глаза сквозь закрытые веки. Сел на постели, устроив босые ноги на овчинной шкуре, что у него вместо прикроватного коврика. Оно, конечно, мог себе позволить купить и самый настоящий персидский ковер. Да только решил, что оно того не стоит. Зачем выбрасывать целую кучу серебра, когда овчина копейки стоит. Причем в прямом смысле этого слова.

Умылся. Помял подбородок и решительно взялся за бритву. Коли уж разводить растительность на лице, то по-человечески. А это жидкое недоразумение… Ну его к ляду. Попробовал. Ерунда получается. Хотя, надо признать, даже такая клочковатая, она по-своему оберегает лицо от мороза. С другой стороны, обходился раньше голым подбородком, вот и дальше обойдется.

Сразу после утреннего туалета – достаточно позднего, надо заметить, – подоспела Дарья с дочуркой. Они организовали ему завтрак, опять-таки поздний. Ну да ничего страшного. Сейчас поест, пройдется скоренько по мастерским, а там и в Измайлово выдвигаться. Почитай, месяц сотня без своего командира. Непорядок.

Едва покончил с едой, как к нему заявилась гостья. Признаться, ее визит серьезно озадачил и удивил Ивана. Вроде все уж порешили и определились. А тут на тебе, стоит красна девица, на каланчу похожая.

– Здравствуй, Анюта.

– И тебе здравия, Ваня.

– Только не говори, что от нее. Да и не могла она знать, что я вчера приехал.

– Она не могла. А я вчера навещала Егоркиных родителей, вот и приметила тебя на улице.

– Ну приметила. И что с того? Мы же с тобой вроде как условились.

– Ваня, совесть поимей. Извелась она вся. А ты как… как… Убег в кусты, как не знаю кто. И я тоже хороша.

– Анна, ты это брось. Любит? Значит, разлюбит. Не пара белый лебедь и серая гагара. И точка. И передай ей, что промеж нами ничего нет и быть не может.

– Скажи, Ваня, а с вами по дороге на Москву ничего не приключилось? – вдруг невпопад спросила девушка.

– А тебе зачем? – искренне удивился Иван.

– Было иль не было?

– Ну-у, случились разбойнички.

– Не третьего ли дня?

– Третьего, – растерянно ответил он.

– Около полудня?

– А ты откуда…

– Не я, Ваня. Она. Уж трижды я тому свидетельницей была. Вот так ни с того ни с сего вдруг схватится за сердце и помянет тебя в испуге. А потом вроде как успокаивается. Я о том подумала, когда узнала, как нищий тот тебя уберег от смерти. Да только мнится мне, что не он это был. Вызнала у моего Егорки, когда вы убийц Хованской схватили. И вышло в тот самый вечер, когда она впервые за сердечко схватилась. Егор же мне сказывал, что ты тогда едва живота не лишился.

– И третьего дня?..

– И третьего дня повторилось. А ты говоришь, лебедь да гагара.

– Ты, Анюта, жизни-то меня не учи. Ничего путного из того не выйдет.

– Ну так повстречайся с ней и сам скажи о том, – протягивая ему письмо, запечатанное восковой печатью, потребовала девушка.

– Передай ей, что я встречаться с ней не буду и общего промеж нами ничего быть не может, – не думая принимать послание и даже заведя руки за спину, твердо ответил он.

– Ваня…

– Все, я сказал. Сам не плаху попасть не горю желанием и вас с Егором за собой не потяну. Так что ступай, Анюта. Ступай, говорю.

Нет, понятно, что неприятности могут последовать чередой. Мало ли как может навредить все еще наследница русского престола. Нет еще у Николая детей. А потому царевна по-прежнему в наследницах значится. Вот если бы она, подобно тетке, была уже… Нет, даже не вдовой, а хотя бы замужем, то тут уж расклады совсем другие. Неприятности, конечно, могли случиться нешуточные, но варианты вывернуться все же имелись.

А ведь получается, ее и впрямь накрыло так, что мама не горюй. А его? Как он вообще относится к этой девчушке? Ведь он помнит, как во всех трех случаях… А еще думал, может, это материнское любящее сердце его бережет. Любящее, да только выходит, что вовсе не материнское.

Ох, девочка, девочка. Что же с тобой делать-то? Ну принесет ей весть Анюта. А ну как эта малолетка что с собой учудит? Ведь может. Точно может. Головка забита рыцарскими бреднями, чувства властвуют над разумом. Да она в горячке такое сотворить может, что только держись. И в самых лучших традициях оставит записку: «В моей смерти…» Об этом даже думать не хотелось.

А может, обратиться к Хованской? Все же родная тетка, взрослая и рассудительная женщина… Н-да. Насчет рассудительности это он что-то загнул. И как бы не слишком серьезно. Но с другой стороны, выхода другого не видит.

Решено, немедленно едет к Хованской! И побоку все иные дела. Ну а там будь что будет. В самом крайнем случае уйдет на нелегальное положение. Хм. Не хотелось бы. Тут вроде как все устаканивается и вырисовывается. Ну да что уж теперь-то. Кому суждено повеситься, тот не потонет.

Пройдя в светелку, Хованская замерла, оглядывая племянницу. Еще недавно статная красавица, Лиза сильно похудела, черты лица заострились, цвет лица нездорово бледный. Направляясь сюда, Ирина успела выяснить, что та практически не ест, если только поклюет, как птичка-невеличка, да водицы изопьет.

Это насколько же у Ирины от ревности помутилось в голове, что она вот так не замечала родную племянницу. И это при том, что готова за нее, как и за Николая, душу отдать. Подумаешь, девочка не была дочерью ее лучшей подруги. Это ни о чем не говорит. Родная кровь! И этим все сказано. Ближе только свои дети.

И этот паразит. Ну чего было молчать-то? Боялся прогневать. Решил, что это всего лишь девичья блажь, и не более. Побегает от нее, и само все рассосется. А вот не рассосалось. Да и не могло. Потому как Рюриковичи – они такие: если ненавидеть, то без остатка, если любить, то от всего широкого сердца. Прибить бы паршивца! Да рука не поднимается. Потому как и сердце, и разум твердят об одном – его вины в том нет. Ну разве лишь то, что отмалчивался.

– Здравствуй, девочка моя, – с теплой улыбкой поздоровалась женщина.

– И тебе здравия, тетушка, – поднимаясь навстречу, поздоровалась Лиза.

Вот так. Уважение-то девица выказывает, не без того. Но по всему ее облику видно, что великая княгиня – последняя, кого она сейчас хочет видеть.

– Поздорову ли поживаешь, Лизонька?

– Благодарствую, тетушка, поздорову.

– А вот по облику твоему того не скажешь, – покачав головой, возразила Ирина. – Да и слуги сказывают, что есть не ешь, все время грустная да задумчивая.

– То так, хандра напала.

– С чего бы?

– Не знаю. Случилось так, и все тут.

– Случилось, значит.

– Ну да.

– Ты, девонька, мне зубы-то не заговаривай. Случилось у нее, – в сердцах произнесла Ирина, но потом успокоилась.

Присела напротив племянницы и посмотрела ей прямо в глаза. Здесь и сейчас они были одни. И Хованская точно знала, что их никто не подслушивает. Если во дворце что и случалось, то только с ее ведома.

И как она могла упустить ситуацию с племянницей? Хм. А она и не упускала. Просто игнорировала, предоставив девушку самой себе. Ну, возможно, причина также в том, что, имея Ивана подле себя, она не хотела даже мысль допускать о том, что он может быть еще чьим-то. Ну и чтобы не накручивать себя лишний раз, старалась не думать о Лизе. Да она даже сомневалась, что сможет его отпустить, восхоти он на ком жениться.

Но все в этой жизни течет, все меняется, только и успевай подстраиваться. Вот и с Иваном все изменилось. Не хотелось бы, но… Племянница для нее оказалась куда дороже личных привязанностей. Было дело, она пошла на смертельный риск ради Николая. И случись беда с Лизой, также не стала бы раздумывать, а просто шагнула бы в неизвестность. Вот как сейчас.

– Что, так сильно любишь? – тихо и проникновенно спросила Ирина.

– Откуда… – испуганно начала Лиза, а потом словно прозрела: – Он? Не может быть!

– Конечно, не может, – не моргнув глазом, подтвердила женщина. – Нешто ты думаешь, у меня во дворце нет глаз и ушей? Нашлось кому обсказать. Знать, верно мне все донесли – любишь, и по-настоящему.

– А тебе какое до этого дело? – неожиданно для самой себя огрызнулась девушка.

– Лиза, – ласково и в то же время осуждающе произнесла Ирина.

– А что «Лиза»? Как тебе влюбляться в стрельца – так не зазорно. А как мне – так и думать не смей!

– Отчего же. Любовь – она прекрасна и приходит, не спросясь, – вздохнув и невесело улыбнувшись, ответила Ирина. – Это же счастье, когда любишь, пусть порой та любовь и бывает жестокой. Вон как с нами вышло. Втрескались в одного и того же мужчину. Правда, горько оттого нам обеим. Но лучше уж испить эту чашу полыни, чем и вовсе не познать любви.

– Вот, значит, как ты заговорила? Тебе-то чего горестного, коли держишь Ивана подле себя на привязи, шагу ступить не даешь?

– Да не держу я его. И вообще сегодня сказала, что все кончено.

– А что так-то, тетушка? Разлюбила? – подпустив ехидства, поинтересовалась девушка.

– Если любишь, то разлюбить уж не получится. Оно с тобой до конца дней твоих. Или то и не любовь была вовсе. Но интересы престола требуют, чтобы я вышла замуж. Брату твоему нужна поддержка. Потому я Ивана и отстранила. Хотя видит Бог, как сильно стонет мое сердечко. Вижу, и ты его любишь. Причем сильно. Вон как извелась. Да только погубишь ты его.

– С чего бы это?

– А ты не понимаешь? Кто он? Стрелец. Кто ты? Законная наследница престола Русского царства. А ты как думала! – вперив строгий взгляд в подскочившую девушку, припечатала Хованская. – И это останется неизменным, даже когда у Николая народится дите. Только очередь твоя станет уж не первой, а второй. И так будет, пока ты не выйдешь замуж. Таковы наши законы, Лиза, и не нам их рушить. Не гляди так. Особа царских кровей, даже в моем случае, не может выйти за дворянина менее чем в седьмом колене. Дослужись Иван хоть до боярина, что неимоверно трудно, но возможно, и тогда ничегошеньки не изменится. Помнишь, в пять лет ты поймала птаху?

– Зачем напоминаешь? – несмотря на общую бледность, зарделась в смущении девушка.

– А затем, что ты ее тогда от избытка любви задушила, хотя и не желала ей зла. Вот и Ваню ты погубишь, коли не оставишь его. Никто не сможет запретить тебе любить. Но любовь – она ведь подразумевает заботу о дорогом тебе человеке.

– И что мне теперь делать? Вздыхать и охать?

– Постарайся чем-нибудь себя занять. Труды и заботы хорошо отвлекают. А еще смирись и прими свою судьбу. Тогда и сердцу легче станет, и думать о милом будет не так больно. Прости, но ничего иного я посоветовать не могу, – вздохнув, закончила Ирина.

– А за кого ты собралась замуж? – не удержалась Лиза.

– Де Вержи все гоголем вокруг меня расхаживает. Вот за него и пойду. Он принадлежит к древнему роду, восходящему по боковой линии к Карлу Девятому, королю французскому. Вполне достойная пара. Но главное, этот брак будет полезен престолу.

– Де Вержи имеет влияние на братца, а ты будешь влиять и на него, и на Колю.

– Именно. А уж если Бог даст родить ему дитя, так я и вовсе окончательно привяжу этого мудрого мужа к нам.

– А он тебе хоть чуть-чуть нравится? Ты же не любишь иноземцев.

– Он мне не противен, – пожав плечами, ответила княгиня. – Смогу ли я дать ему больше? Я постараюсь. Я очень постараюсь. И если ты думаешь, что я буду наставлять ему рога, ты сильно ошибаешься.

– Я так не думаю. Все знают, насколько ты серьезно относишься к семье.

– Вот именно. Девочка моя, я надеюсь, что ты правильно меня поймешь. И… прости свою тетку, потерявшую голову. Ить взревновала я Ивана к тебе. Нет, здесь я не по той причине. Но раньше, когда только поняла, что ты положила на него глаз… Баба во мне взыграла, а должна была тетка проснуться. Тогда еще поговорить с тобой следовало. Да я и не думала, что так-то все выйдет, – вытирая платочком непослушные слезы, скользнувшие из глаз крупными каплями, со всхлипом закончила Хованская.

– Не в чем тебе виниться, тетушка, – бросаясь к ней на грудь и, в свою очередь, орошая лиф сарафана Ирины горькими слезами, прорыдала девушка.

Во так и сидели две красавицы у окна в светелке. И то, что одна другой годилась в матери, сейчас не имело значения. Обе они оплакивали свою судьбинушку, и каждая мысленно поминала виновника несчастья, свалившегося на них.

Ирина уже давно подумывала оженить де Вержи на русской дворянке. Вот только окрутить старого холостяка никак не получалось. Мало того, он вдруг усиленно начал оказывать княгине всевозможные знаки внимания и был весьма напорист. В пределах приличий, разумеется.

Нет, она вовсе не собиралась ему уступать, а решила использовать их сближение для поиска подходящей пары. Выбор в свою пользу она сделала только из-за Лизы. Никакие слова и увещевания не смогли бы убедить девушку лучше реального поступка. Но вместе с тем, имея возможность влиять на царя и его ближайшего сподвижника, она могла продолжить политику покойного брата. Которую считала верной.

Любовь же… Ну, ей тут будет полегче. Все же второго человека, близкого сердцу, теряет. А вот Лизе придется тяжко. Ох как тяжко. Но… Она справится. Даром, что ли, из рода Рюриковичей. И не такое перемалывали в муку. Только помочь ей нужно самую малость, поддержать.