Глава 9
Ночная тишина умиротворяла, ее нарушал лишь однообразный стрекот портативного электрогенератора. Но Данила с Камиллой знали, что спокойствие обманчиво. Совсем рядом, в нескольких сотнях метров от них находился враг. Ночь — лишь затишье. Завтра с рассветом будут предприняты новые попытки захватить их.
Сирийка сидела на полу возле колонны. Обхватив колени руками, она смотрела прямо перед собой и словно ничего не видела.
— Пора, — глядя на сгустившуюся за окнами темноту, проговорил Ключников.
— А она? — кивнула на местную женщину Бартеньева.
— Поговори с ней.
Камилла присела рядом с сирийкой. Ее знания арабского языка хватало для того, чтобы вести разговор на бытовом уровне.
— Пойдем с нами.
— Не могу. У меня здесь остается сын. Сармини обещал выпустить нас вдвоем.
— Спасибо, что помогла. Извини, что все получилось не так, как ты рассчитывала. Но мы не можем позволить им схватить нас.
— Не извиняйся. Это вы спасли мне жизнь.
— Удачи тебе. Пусть Сабах сдержит свое слово, и ты с сыном выйдешь на волю. Прощай. И никуда не ходи. Здесь повсюду мины. Если услышишь взрыв, не пугайся. Они сами придут утром сюда. Будь на виду, чтобы тебя не спутали с нами.
— И тебе с мужем удачи, — пожелала арабка.
Камилла не стала объяснять, что они с Данилой не муж и жена и вообще перед самым отъездом в Сирию собирались расстаться. Бартеньева даже усмехнулась в темноте. Беда настолько сблизила их с Данилой, что теперь она не мыслила свою жизнь вдалеке от него.
Сирийка отвернулась, когда Бартеньева стала готовиться сделать своему другу инъекцию. Ключников еще немного полежал на животе, прислушиваясь к тому, как уходит боль. Затем он поднялся, забросил за спину рюкзак, в котором лежало все полезное, что удалось отыскать в заводских шкафчиках, а также содержимое саквояжа Сармини.
В высоких заводских окнах стекла были выбиты лишь вверху. Внизу они уцелели. Но и до них еще следовало добраться. Данила притащил лестницу, приставил к стене, взобрался на нее и выглянул в заводской двор. В неверном свете он разглядел склады, штабели бетонных ферм, плит. Все это было нужно при мирной жизни. Теперь же в Сирии никто не строился. Зачем рисковать, если завтра построенное тобой может превратиться в бетонные обломки и погнутую арматуру?
— Там, во дворе, никого, — шепнул он Камилле, терпеливо дожидающейся внизу лестницы.
Здание завода было старым, переплеты окна — деревянные, стекло держалось на замазке. Ключников стал отковыривать ее погнутым гвоздем. Пересохшая, растрескавшаяся на жарком солнце замазка вываливалась кусками. Вскоре Данила уже смог вынуть стекло. Прыгать с такой высоты, особенно с его сорвавшейся с места почкой, было бы безумием. В ход пошла найденная в цеху строительная стропа — старый стальной разлохмаченный трос с петлями на двух концах. Данила, обдирая ладони — не помогали даже строительные брезентовые рукавицы, — завязал стропу на оконном переплете, сбросил ее наружу. Нижняя петля коснулась земли.
— Не вздумай лезть без рукавиц, — шепнул он Камилле и перебрался сквозь переплет.
Данила обхватил колючий трос и повис на нем. Соскользнуть было нереально, мешали стальные колючки, на которых можно оставить всю кожу ладоней. Приходилось перебирать руками. Ключникову давненько, со времен армейской службы, не приходилось лазить по канату. Но спускаться все же легче, чем подниматься. Ноги его коснулись земли. Камилла уже смотрела на своего друга сверху.
— Вылезай, не бойся. Это легко, — тихо позвал ее Данила.
— Он колючий.
Женщина все же повисла на стропе, но боялась начать спуск.
— Не стрясать же мне тебя оттуда.
— Я сорвусь, — запаниковала Камилла, — перчатки за него цепляются, я так долго не провишу.
Пришлось Ключникову немного подняться. Бартеньева почувствовала себя увереннее. Теперь она могла ставить ему ноги на плечи. Конечно же, помощь была больше моральной, чем физической, но иногда достаточно и этого, чтобы преодолеть страх.
— Я же говорил, что ты сумеешь, — похвалил Бартеньеву оператор.
— Ты поосторожнее, возможно, и здесь все заминировано.
— Не думаю. Заводской корпус минировали, поскольку он примыкает к дворику, из которого туда можно попасть. А здесь просто территория складов.
Данила с Камиллой стали осторожно пробираться среди штабелей и складских ангаров. Страх подорваться, выработавшийся на уровне рефлекса за время пребывания в цехах, понемногу уходил. Над головой простиралось звездное небо, ночной воздух бодрил.
— Когда же эти склады кончатся? — шептала Бартеньева. — Ты уверен, что мы идем в нужном направлении?
— Мы правильно движемся, — подбадривал ее Данила.
Еще несколько поворотов, и беглецы оказались у высокого железобетонного забора, поверх которого была укреплена спираль из колючей проволоки. Оцинкованные колючки поблескивали в ночи. Преодолеть такое препятствие без кусачек было почти невозможно.
— Подожди здесь, — сказал Данила.
— Ты куда?
— Нужно осмотреться.
Ключников отошел к складу и стал взбираться по пожарной лестнице, прижимаясь к ней. Стальные перекладины приятно холодили пальцы. Теперь с высоты можно было осмотреться. Картина не радовала. На проезде, идущем вдоль забора, виднелись три внедорожника-«тачанки» с пулеметами на платформах. Парочка боевиков вполне мирно покуривала «травку» «паровозиком».
— Вот же черт. Стерегут весь периметр.
Ключников бесшумно спустился с лестницы. Камилла нетерпеливо ждала известий.
— Они там, — Данила указал на забор. — В десятке метров от нас. Начнем перебираться, сразу же заметят.
— Но должен же быть какой-то выход!
— Я еще кое-что увидел. Идем.
Оператор повел журналистку по лабиринтам заводской территории. За старым кирпичным складом возвышался портальный кран. На поднятом крюке на ветру покачивался в полуистлевших одеждах труп повешенного, руки за спиной были стянуты проволокой.
Камилла старалась не смотреть вверх, достаточно было и одного взгляда, чтобы запомнить увиденное на всю оставшуюся жизнь.
— Они — арабы, для меня всегда загадка, — тихо проговорила женщина. — С одной стороны, они наивны и легковерны, щедры, как дети. Но иногда бывают такими жестокими.
— Да, они жестоки так же, как дети, которых некому вовремя одернуть. Мы пришли.
Бартеньева удивленно посмотрела на Ключникова, огляделась по сторонам.
— Куда?
Под самым краном на узкоколейке стоял небольшой маневровый тепловоз, вероятно, его крышу использовали как эшафот для казней. Ставили на него несчастного, а потом отъезжали.
— Если нам удастся его оживить, это даст нам шанс спастись.
— Уехать отсюда на поезде? — удивилась Бартеньева.
— Может, и не совсем так, но лучшего я пока не придумал.
— Ты умеешь с ним управляться?
— В школе как-то год ходил заниматься на детскую железную дорогу. В детстве хотел стать железнодорожником, форма мне нравилась, — улыбнулся Данила.
— Как мало я о тебе знаю, — покачала головой журналистка. — Думаешь, тепловоз на ходу?
— Надеюсь.
Ключников поднялся в кабину. Щелкнул тумблером. На приборной панели зажглись индикаторы, следовательно, в аккумуляторах еще был заряд. Он повернул рычаг, натужно провернулся стартер. Данила выждал секунд десять, но двигатель так и не заработал.
— Топливо в нем хоть есть? — спросила Бартеньева, заглядывая в кабину.
— Если датчик не врет, то немного есть. А много нам и не надо.
— Теперь они уже услышали, что мы выбрались из здания, — напомнила Камилла. — Мы выдали себя. Попробуй еще раз.
— Сразу нельзя, аккумуляторы должны восстановиться. Хотя бы полминуты передышки.
Бартеньева чувствовала, как испуганно бьется в ее груди сердце. Ей уже мерещились в темноте боевики, подбирающиеся к тепловозу. Ключников еще раз щелкнул рычажком.
— Ну же, давай, заводись, — произнес он, вслушиваясь в то, как стартер проворачивает вал двигателя.
Индикатор зарядки аккумуляторов тревожно мигал, показывая, что запас электричества подходит к концу. Оператор дожимал рычажок, словно мог помочь этим стартеру.
— Давай, миленький, — Камилла уже обращалась к тепловозу, как к живому существу. — Без тебя нам никак. Очень прошу, — она даже стала поглаживать приборную панель.
Фыркнул и застучал дизель, из выхлопной трубы повалил дым.
— Получилось, — сдерживая эмоции, прошептала журналистка, обнимая Данилу.
— Теперь уже можно кричать, — в полный голос произнес Ключников. — Стук двигателя они слышат прекрасно. Вот уж всполошились. Представляешь себе? — И он добавил обороты, его голос потонул в неровном стуке дизеля. — Ну, с богом. — Этих слов Бартеньева уже не услышала, лишь догадалась по движению губ.
Вибрируя, стуча, маневровый тепловоз стал разгоняться по узкоколейке, его колеса скрежетали по заржавевшим рельсам. Мощный прожектор бил в закрытые железные ворота, по ту сторону которых суетились боевики. Диб словно предчувствовал, минут за десять до того, как застучал дизель, он приехал проверить, исправно ли несут службу его люди.
— Быстрей! Быстрей! — орал он на боевиков, которые, ругаясь, тащили к рельсам обломок железобетонной балки.
Свет от прожектора уже пробивался в щелях ворот, слепил. Стук дизеля нарастал, бил по ушам.
— На рельсы бросайте!
Обломок балки сумели-таки донести до рельсов, прежде чем тепловоз ударил в ворота. Створки содрогнулись, слетели с петель. Боевики бросили ношу, разбежались в стороны. Маневровый тепловоз потащил снесенные створки ворот перед собой. Железобетонный обломок балки снесло с рельсов, как пушинку. Дребезжа, локомотив промчался мимо людей Диба и понесся в ночь.
— По машинам! — крикнул Хусейн, вскакивая за руль.
Джип помчался рядом с невысокой железнодорожной насыпью. Свет фар скакал, машину подбрасывало на ухабах, но Хусейн был приучен водить по бездорожью. Впереди грохотал, лязгал на стыках тепловоз, озаряя путь мощным прожектором. Второй джип мчался за ним прямо по шпалам.
— В двигатель стреляй! В двигатель! — орал пулеметчику Хусейн.
Молодой мужчина в черной повязке на голове еле держался на ногах, так бросало машину. Грохотнул пулемет. Но где уж тут прицелишься! Очередь ушла в небо, расчертив ночь трассерами. Командир выругался. Он никак не мог догнать тепловоз, который все еще толкал перед собой сорванную створку ворот. Скрежетал сминаемый металл, веером сыпались искры. Хусейн объехал камень и прибавил скорости. Заводская железнодорожная ветка пошла на спуск. Тепловоз бросало так, что он мог вот-вот сойти с рельсов.
Хусейну удалось поравняться с локомотивом. Пулеметчик дал очередь по двигателю. Зашипела вытекающая из радиатора вода. Тепловоз окутал пар, но двигатель продолжал работать.
— Не уйдут! — радостно крикнул Хусейн.
Он-то, в отличие от русских журналистов, знал, что колея ведет к карьеру, где раньше добывали щебень. Ведет туда и там же кончается. Через километр с небольшим рельсы упирались в тупик. Разгоряченный погоней Хусейн не жалел свой джип. Ему не терпелось увидеть самому, как беглецы станут отчаянно тормозить, завидев конец своего пути. Но Диб ошибся. Тепловоз продолжал лететь на полном ходу даже тогда, когда свет прожектора выхватил из темноты тумбу, выложенную из бетонных блоков поперек рельсов. Локомотив протаранил ее на полной скорости. Во все стороны полетели каменные обломки.
Маневровый тепловоз по инерции юзом протащило по каменистой земле, развернуло, и он замер, двигатель заглох. Прожектор продолжал светить прямо на остановившиеся машины, хоть и стал более тусклым, питаясь от севших аккумуляторов, но все равно не давал рассмотреть, что происходит в кабине, — слепил.
Диб приложил ладонь к глазам, закрываясь от света.
— Не делайте глупостей! — крикнул он. — Выходите. Оружие на землю!
Положение беглецов и в самом деле казалось Хусейну безвыходным. За спиной отвесный обрыв каменоломни, с другой стороны два джипа с пулеметами. Но сдаваться никто не собирался. На крик Хусейна ответа не последовало.
— Сдавайтесь! — снова крикнул Хусейн.
И вновь тишина в ответ.
— Иди, глянь, что там, — приказал командир пулеметчику.
Черноповязочник спрыгнул с платформы, передернул затвор автомата и стал неторопливо приближаться к тепловозу. Оказавшись возле кабины, он постучал в нее прикладом. Гулкий звук эхом разлетелся по карьеру.
— Выходите!
Пулеметчик выждал и залез на подножку, заглянул в кабину.
— Да здесь никого… — только и успел сказать он, потянув на себя дверцу.
Раздался взрыв, сработала прикрепленная Данилой к дверце граната. Мертвое тело боевика отбросило ударной волной на каменистую землю…
* * *
Бартеньева и Ключников сумели провести, обмануть Хусейна и его людей. Лишь только джипы унеслись вслед пустому маневровому тепловозу, они выбежали с территории завода строительных конструкций через снесенные ворота и тут исчезли в узкой улочке.
Они бежали среди руин.
— Я уже не могу больше, — задыхаясь, заявила Бартеньева. — Давай спрячемся где-нибудь здесь, — и она показала на руины домов, тянущиеся вдоль улицы.
Данила продолжал тащить подругу за собой.
— Чем дальше уйдем, тем меньше шансов, что они нас найдут, — ответил он, тяжело дыша.
Действие лекарства кончалось, боль адским огнем горела в боку, но оператор старался не подавать виду, что страдает не меньше журналистки, иначе бы она стала давить на него, уговаривать прекратить бег. К счастью для Данилы, Бартеньева на время забыла о его болезни. До их слуха донесся далекий взрыв гранаты.
— Ну, все, — выдохнул Ключников. — Теперь они уже знают, что нас не было в тепловозе, — и он перешел на шаг.
— Давай прятаться, — настаивала на своем Камилла.
— Рано. На обратную дорогу у них уйдет минут пять. Это наша фора. Ты обещала слушаться меня во всем.
— Во всем, но не всегда.
Беглецы вышли на небольшую площадь, от которой веером расходились пять улиц. Все дома смотрели на площадь выбитыми окнами, в стенах зияли проломы от снарядов.
— Район тебе нравится? — попытался пошутить Ключников. — С верхних этажей открывается отличный вид. Да и внизу расположены парикмахерская, продуктовый магазин и табачная лавка, — указал он на выбитые витрины разоренных заведений. — А позавтракаем мы вот в этом кафе напротив. Тут варят чудесный кофе по-восточному. Ну как? — спросил он, усаживаясь в потрепанное плетеное кресло.
На самом деле Ключников просто не мог больше стоять, так пекло в боку.
— Не ерничай. Не время, — Камилла присмотрелась к Даниле, заметила, как он побледнел, и спохватилась: — Тебе надо лекарство.
Но оператор уже не слышал ее. Мобилизованные организмом силы кончились. Ушел адреналин, заставлявший не замечать боль. Глаза Данилы закатились, он обмяк в кресле.
— Милый, любимый. Ты меня слышишь? — принялась трясти его Бартеньева.
Но милый-любимый не отвечал. Женщина стала торопливо рыться в рюкзаке, в поисках ампулы и шприца. Хрустнуло стекло. Поршень шприца пошел вверх.
Сделала инъекцию трясущимися руками. Данила дышал, но не шевелился.
— Очнись, прошу тебя, — журналистка прижималась к нему.
Она не сразу сообразила, что обезболивающее тут не поможет. Потерявший сознание оператор и так не чувствует боли. Вдалеке послышался звук автомобильного двигателя. В почти вымершем ночном городе он разносился далеко. Понять, откуда и куда едет машина, было невозможно. Руины отражали звук, возвращали эхом, иногда даже начинало казаться, что едет не один автомобиль, а два или три.
Камилла попыталась поднять Ключникова, но эта ноша оказалась для нее неподъемной.
— Вставай же, вставай, — причитала она, подхватив оператора под руки.
Тот промычал что-то нечленораздельное, мотнул головой и затих. Лишь легкое сопение выдавало то, что он жив. Машина тем временем уже приближалась к площади. Камилле не к месту вспомнилось, как Ключников однажды приперся домой в стельку пьяным и свалился прямо на пороге, когда она открыла дверь. Причем упал на лестничной площадке. Не оставишь же там человека. И ей пришлось тащить его в квартиру за шиворот. Наутро на упреки Данила заявил, что если он напился, то это гарантия того, что он провел время в мужской компании. Если бы оказался в женской, то вернулся бы трезвым. Секс и пьянство несовместимы.
— Сейчас, сейчас, — Камилла сволокла Данилу на землю, ухватила за шиворот и потащила по асфальту.
Ноги у нее скользили, воротник норовил вырваться из пальцев.
— Я смогу, — шептала женщина, шаг за шагом преодолевая расстояние до выбитой витрины кафе.
Под ногами звенели осколки толстого стекла. Бартеньева отбрасывала их. Гул двигателя звучал уже совсем близко, в одной из улиц, выходящих на площадь, в темном провале уже плясал свет фар. Автомобиль ехал медленно. Так мог передвигаться только тот, кто что-то или кого-то искал в ночном Абу-эд-Духуре.
Пот заливал глаза, разъедал веки. Камилла дотащила Данилу до витрины, теперь предстояло самое сложное, перевалить безвольное тело через невысокий кирпичный бордюр. Ей никак это не удавалось, вспотевшие пальцы соскальзывали с воротника. Свет фар выплеснулся на площадь. Бартеньева дернула изо всех сил, воротник затрещал, но ей-таки удалось перевалить тело. Она тут же упала рядом, вжалась в пол, лишь одним глазом смотрела на выкатившийся на площадь джип. За рулем сидел Диб, двое боевиков стояли на платформе. Хусейн осмотрелся на ходу, не заметил прятавшихся за бордюрчиком беглецов и медленно покатил дальше.
— Фу-ты, черт, — выругалась журналистка и только сейчас поняла, что и рюкзак, и автомат остались лежать на улице, благо их закрывало со стороны площади потрепанное плетеное кресло.
Данила пошевелился, открыл глаза.
— Извини, я, кажется, потерял сознание. Но теперь уже чувствую себя лучше, — он сел, осторожно прикоснулся к боку. — Да, точно лучше.
Камилла не стала рассказывать о том, что только сейчас они чудом разминулись с Дибом.
«Хотя почему чудом? — подумала журналистка. — Это я сделала чудо. Оно мое».
— Пошли посмотрим, что нам приготовил случай. — Данила поднялся как ни в чем не бывало, подхватил рюкзак, повесил на плечо автомат.
Квартиры на втором этаже были полностью разграблены. Более-менее приемлемое жилье нашлось на последнем — пятом этаже. Тут даже сохранилось кое-что из обстановки. Раньше в квартире жили небедные люди. Аппаратуру и технику отсюда вынесли мародеры, а вот в спальне осталась стоять огромная двуспальная кровать под балдахином. В разбитое окно врывался ветер, занавески то затягивало в спальню, то выносило наружу.
— Красивый кадр, — профессионально оценил увиденное Ключников. — Только к нему нужно хорошее освещение.
Он устало опустился на кровать. С ненавистью стал сдирать с себя пропитанную потом и тюремным запахом одежду. Не вешал ее, а просто бросал на пол. Наконец он остался совсем голым. Камилла тоже стала раздеваться, пока не осталась в одном белье, подошла к кровати.
— Сними и это, — сказал ей Данила. — Ты же всегда любила спать обнаженной.
Женщина подумала и освободилась от белья. Она прилегла рядом, забросила руки за голову. Ключников коснулся ее бедра.
— Не надо, — остановила она его руку. — Мы с тобой уставшие как собаки, грязные, потные. Я не могу так. Ты и я пахнем тюрьмой.
— Нет, теперь мы пахнем свободой.
— У нас осталась вода?
— Сейчас посмотрим, — Ключников вздохнул, поднялся, вжикнул молнией рюкзака. — Немного есть, — он подал бутылку журналистке.
Камилла сделала несколько глоточков, прополоскала рот.
— Пей еще. Давай ее сегодня и прикончим, — предложил Данила.
— А что делать завтра?
— Будет день, будет и пища, — махнул рукой Ключников. — Вот птички божие не пашут, не жнут, а всегда бывают сытые.
— Птички, — тихо засмеялась Камилла. — Я бы хотела стать птицей.
— Чтобы улететь отсюда к чертовой матери, — добавил Данила.
Он допил воду в бутылке и прилег. Вновь его рука скользнула по женскому бедру.
— Не надо, — но на этот раз Камилла уже не стала его останавливать, лишь говорила. — Мы же с тобой грязные, потные. Это ужас какой-то. Видела б меня сейчас моя мама.
Однако вскоре уже сама стала отвечать на ласки. Все происходило как бы само по себе. Вроде бы по-другому было и невозможно…
Уставшие, разомлевшие от секса беглецы лежали рядом, ночной ветер охлаждал разгоряченные тела.
— Знаешь? — Камилла повернулась на бок. — В тюрьме я бы не могла заняться с тобой сексом.
— Значит, теперь ты поверила в то, что мы на воле?
— До воли нам еще очень далеко, — грустно и нежно произнесла Бартеньева.
— Я люблю смотреть на тебя, когда ты такая.
— Какая? — кокетливо проговорила журналистка.
— Голая и совсем не стыдишься этого. А еще ночью у тебя глаза блестят, как у кошки.
— Мне хорошо с тобой. Даже в аду. Все, давай спать.
Камилла закрыла ладонью глаза мужчине. Тот прошептал:
— Спокойной ночи. Я люблю тебя.
— Ночь-то у нас как раз выдалась неспокойной. Скоро утро. Спи.
Усталость навалилась на Ключникова, он мгновенно провалился в сон. Бартеньева смотрела на него с умилением.
