Глава 16
Растянувшаяся колонна машин выехала в долину и прибавила скорости. Низкое утреннее солнце освещало не слишком приветливый пейзаж. Иногда у дороги попадались здания — бывшие магазины, заправки, автомастерские. Все это было опалено войной. Штукатурка изрешечена пулями, выбитые окна, проваленные крыши, закопченные стены. Но тем не менее и здесь жили люди. Правда, никто не торопился ремонтировать свою недвижимость всерьез. Зачем вкладывать деньги? Если твой дом выглядит прилично, то куда большая вероятность того, что в него нагрянут грабители. А если ты живешь в руинах, то, возможно, боевики и проедут мимо, подумав, что здесь нечем поживиться.
Камилла, измотанная бессонной ночью, дремала, положив голову на плечо Даниле. Ключников держал ее руку в своих ладонях. Томпсон спал за столом, положив рыжеволосую голову на руки.
Машины остановились.
— Приехали на место! Выходим! — закричал Файез, идя вдоль трейлеров и стуча кулаком по обшивке. — Приехали!
Камилла встрепенулась, протерла глаза.
— Как жаль, что это не было всего лишь сном, — проговорила она, поднимаясь. — Приехали так приехали.
Люди выбирались из трейлеров. После этой ночи никому не хотелось ни шутить, ни улыбаться. Место, куда прибыла под конвоем боевиков международная медицинская миссия, оказалось лагерем отряда Файеза. У подошвы горы стоял старый караван-сарай, сложенный из кирпича-сырца, его окружал высокий подновленный дувал, укрепленный пулеметными гнездами по углам и двумя у ворот. Ветер трепыхал маскировочные сетки. Боевики вышли за ворота и с интересом рассматривали тех, кого привез их командир. Больше всего пялились на европейских женщин. Файез с удовлетворенным видом расхаживал у машин. Медики тихо переговаривались, пытаясь предугадать уготованную им судьбу. Повстанцы проявляли лишь любопытство и никакой агрессии, это обнадеживало.
— Ваши люди все в сборе? — добродушно поинтересовался полевой командир у руководителя миссии. — Вы никого не забыли в поселке? Не потеряли по дороге?
— Все участники миссии здесь, — уверенно ответил Джон Томпсон.
— Лишних мы случайно не прихватили? — мило улыбнулся собственной шутке Файез.
Джон бросил короткий взгляд на Данилу с Камиллой, встретился с ними глазами, не зная, что сказать — как будет лучше. Ключников прошептал, чтобы хирург мог понять по движению губ.
— Мы волонтеры. Мы с вами.
— Никого из посторонних среди нас нет, только медики и волонтеры-санитары.
— Отлично, — почему-то очень обрадовался этому обстоятельству полевой командир, после чего предложил: — Можете рассаживаться. Хотите — на земле, хотите — выносите стулья. Я не хочу, чтобы вы чувствовали себя стесненно.
Камилла повернулась к Ключникову.
— Вынеси раскладные стулья, — попросила она. — Я чувствую себя увереннее, когда сижу.
Данила исполнил просьбу женщины. Люди стали рассаживаться.
— Вы собираетесь создать на базе нашей миссии госпиталь для повстанцев? — спросил Томпсон у Файеза.
— Ваша идея хорошая и благородная, — полевой командир почесал небритую щеку. — Повстанцы тоже люди. Ранения случаются часто. Но я не могу позволить себе за счет моего отряда лечить людей из других отрядов. — Сказав это, Файез отошел в сторону, повернулся лицом к пленным и заложил руки за спину. Томпсон так и остался стоять. Перешептывания быстро смолкли.
— Леди и джентльмены, — очень корректно начал свое выступление полевой командир, обратившись к захваченным им медикам. — Прежде всего хочу извиниться за то, что мне пришлось силой доставить вас в это место, — он сделал паузу, словно всерьез ждал, что сейчас его извинения примут с благодарностью. — Я не сторонник насилия, но иногда вынужден к нему прибегнуть…
Камилла склонилась к уху Данилы и шепнула:
— Шут гороховый.
— Тут все полевые командиры немного сумасшедшие, — ответил Ключников. — Слова правильные, но дела мне пока не нравятся.
Файез после паузы продолжил, теперь он уже не только говорил, но и жестикулировал, по-восточному энергично.
— Буду предельно откровенен с вами, мне скрывать нечего. Нарушить законы войны и захватить врачебную миссию меня заставила нелегкая сегодняшняя жизнь. В этом виноват кровавый режим Асада и его пособник Россия…
Камилла снова не удержалась и тихо произнесла:
— Конечно, это нас русский спецназ захватил и солдаты правительственных войск.
Полевой командир поспешил объяснить витиеватый ход своих мыслей:
— …по данным разведки, с которыми благородно делятся с нами западные друзья, Россия поставила режиму Асада новые вооружения. Партия беспилотников уже доставлена в порт. Теперь правительственные войска могут практически беспрепятственно вести воздушную разведку и днем и ночью, выявлять повстанческие базы. Ваша миссия нужна мне как живой щит — оборона от авиа- и ракетных ударов. В Дамаске не посмеют нанести удар по моей базе, зная, что там находится международная врачебная миссия. Вы останетесь здесь, у этих стен. Разобьете лагерь, будете продолжать свое благородное дело, лечить людей, локализовывать эпидемии.
— Тут рядом нет поселка, — вставил Томпсон. — Кого лечить?
— Люди сами потянутся сюда, станут привозить больных, — ответил Файез. — Вы свободные люди и будете заниматься своими профессиональными обязанностями. Это не плен. Единственное ограничение, которое я на вас налагаю, находиться здесь, у стен дувала. Ваши трейлеры с красными крестами и полумесяцем отлично видны с воздуха.
— Когда мне вернут мой спутниковый телефон? — нервно спросил Томпсон.
Файез улыбнулся.
— Пусть ваши люди разбивают лагерь, а я хотел бы поговорить с вами наедине, — предложил он.
Медики стали сгонять машины и трейлеры в круг, ставить палатки, а полевой командир в это время прохаживался с руководителем миссии вдоль дувала.
— Телефон вы будете использовать только под моим контролем. Ни один из ваших людей не покинет расположение лагеря, — выставил условия Файез.
— Но я же должен сообщить своему руководству о захвате миссии.
— Зачем? — удивился Файез. — Вы так и не поняли моего плана. Вас никто не захватывал. Вы просто сами решили добровольно изменить место дислокации, вот и все.
— Но перед миссией стоят конкретные цели, у меня есть список населенных пунктов, утвержденный маршрут, — не сдавался Томпсон.
Полевой командир покачал головой:
— Вы умный, образованный человек. Придумайте версию для руководства. Скажем, вспыхнула эпидемия… Хотя нет, лучше всего говорить что-либо близкое к истине. Вы свяжетесь с руководством и сообщите, что недружелюбно настроенное религиозными фанатиками местное население ночью совершило нападение на миссию. После чего вам пришлось сняться с места. Я, как полевой командир, контролирующий эту территорию, предложил вам помощь, взял под свою защиту. Разрешил дислоцироваться прямо на моей базе. И ни слова о захвате.
— Но правда рано или поздно выплывет наружу, — напомнил Джон и запустил пальцы в свою рыжую шевелюру.
— Во-первых, победителей не судят, — ухмыльнулся Файез. — Во-вторых, я не вечен. На войне люди гибнут пачками. В-третьих, в моих планах, это уже совсем по секрету… Но нет, не будем об этом.
— Я планировал с ближайшим транспортом, который доставит нам гуманитарную помощь, отправить из Сирии двух волонтеров. Мужа и жену, — вспомнил Томпсон о российских журналистах. — Я им уже обещал.
— Исключено, — тут же сказал Файез. — Лишь только они окажутся за пределами моего лагеря, то станут слишком болтливыми. Я не могу рисковать своей репутацией. А приемку груза гуманитарной помощи проведут мои люди. Ее распределение я тоже беру под свой контроль.
— Мужчине требуется срочная операция, иначе он погибнет. Счет идет на недели.
— Извините, но я ничем не могу помочь. Правила одни для всех. Вы же хирург. Сделайте операцию на месте.
— Это полевые условия, — напомнил Джон.
— Да, это война, — согласился Файез. — А она бессмысленна и беспощадна. Любой из ваших людей, попытавшийся совершить побег, будет жестоко наказан.
Томпсон обернулся. Журналистка и Данила издалека с надеждой смотрели на него, понимая, о чем и о ком идет разговор. Джон тяжело вздохнул, ему предстояло разочаровать русских. И самым неприятным моментом было то, что он был бессилен предложить что-то взамен.
* * *
Хусейн Диб торопил своего заместителя Сармини, чтобы тот побыстрее объехал полевых командиров, проявивших на сходке солидарность, вызвавшись помочь ему деньгами. Торговля заложниками в Абу-эд-Духуре шла вяло. Сармини постоянно находился в отъезде, а Диб не умел вести финансовые дела.
Заместитель возвращался на базу не с пустыми руками, привозил часть выкупа и отдавал его командиру. Диб складывал деньги в сейф, абсолютно доверяя Сармини, даже пачки не распечатывал, но Сабах заставлял его пересчитывать все до последней купюры. Мол, так принято. Сумма росла, оставалось собрать за последнюю поездку чуть больше двухсот тысяч.
Кейс с деньгами лежал в багажном отсеке джипа. Сабах сидел рядом с водителем, на заднем сиденье расположились двое боевиков. Без охраны в это неспокойное время на дорогах, контролируемых другими группировками повстанцев, лучше было не показываться, убьют, ограбят, а машину подожгут, чтобы спрятать следы. Все потом можно списать на происки правительственных войск.
Водитель остановился на перекрестке и посмотрел на Сармини. Мол, куда теперь — налево или направо. Сабах зашелестел блокнотом, в котором была выписана колонка с цифрами и именами полевых командиров. Тех, у кого он уже получил деньги, Сабах аккуратно вычеркнул маркером.
— На сегодня остался только Файез, — проговорил Сармини очень спокойно. — Сумма небольшая — двадцать тысяч, но и ради них стоит сделать небольшой крюк. Да и ехать недалеко. Курица по зернышку клюет и сыта бывает. Сделаем дело, и можно возвращаться в Абу-эд-Духур.
Водитель послушно свернул вправо, но по взгляду стало понятно, что он предельно напряжен. Отношения между Файезом и Хусейном всегда были натянутыми, их люди старались не пересекаться на чужой территории.
— У нас договоренность насчет моего приезда, — поспешил его успокоить Сармини. — Так что мы прибываем в статусе гостей. Ни один волос не упадет с наших голов, — помощник Диба захлопнул блокнот и сверкнул золотой оправой очков.
Дорога шла вдоль подножия невысокого хребта. Сабах сквозь стекла очков безразлично смотрел на разрушенные, сожженные дома. Казалось, что он просто не видит их, а созерцает что-то недоступное взглядам других людей. Оживился он лишь тогда, когда впереди показался старый караван-сарай, обнесенный высоким дувалом. Перед самым въездом поблескивали полированным металлом поставленные кругом жилые трейлеры. На веревках сохло белье, виднелись люди в белых халатах, трепетали на ветру флаги с эмблемой миссии.
Водитель и Сармини недоуменно переглянулись. Такое мирное соседство казалось немыслимым. Обычно медики разбивали лагерь неподалеку от поселков, а тут на добрый десяток километров во все стороны не осталось ни одного живого населенного пункта. Мирные жители давно уже усвоили, что жить рядом с базой повстанцев себе дороже. Либо во время авианалета, артобстрела попадешь под замес, либо сами борцы за свободу и демократию ограбят.
Джип остановился. Вооруженные боевики Файеза у ворот напряженно смотрели на прибывших.
— Доложи командиру, что я приехал, — сказал Сармини охраннику и стал присматриваться к миссионерам.
В лагере европейцев жизнь шла своим чередом. Особой работы для медиков не было. Они уже успели осмотреть раненых в отряде Файеза, сделать пару несложных операций по удалению пуль. Раны в основном были легкие, ведь при гражданской войне, которую обе стороны вели с нарушением всех возможных правил, тяжело раненных с собой не забирали — обычно пристреливали на месте. Во-первых, для того, чтобы они не становились обузой для отряда, а во-вторых — мертвому не надо платить.
Ключников сидел за пластиковым столом вместе с Томпсоном и анестезиологом. Посередине стояла большая жестяная коробка из-под датского печенья, она и служила банком. В жестянке топорщились зеленые доллары и цветастые, как конфетные фантики, евро. Играли, естественно, в покер. Даниле карта не шла. Но он умело вел игру, ему удавалось убедить соперников, что на руках у него хорошая комбинация.
— Повышаю ставку, — Данила положил в банк десятку.
Теперь Томпсону предстояло решать: идти на повышение или пасовать. С его средненькой комбинацией «стрит» приходилось сильно сомневаться — есть ли смысл в повышении? По блеску в глазах русского оператора руководитель миссии ошибочно предполагал — у того на руках как минимум «каре»…
Камилла вышла из трейлера. В руках она несла портативную газовую плитку. Кондиционерами не пользовались из-за режима экономии, а потому трейлеры и без газовой плиты превратились в духовки. Бартеньева собралась готовить обед на улице. Она поставила плитку на раскладной брезентовый табурет, щелкнула зажигалкой — загудело пламя. Когда журналистка подняла голову, то замерла в испуге. Совсем недалеко, в метрах пятидесяти, у джипа стоял Сармини и, поблескивая золотой оправой очков, с интересом рассматривал происходящее в миссии. Сердце бешено застучало. Почему-то Камилла испугалась не столько за себя, сколько за Данилу. Тот абсолютно открыто, на самом виду, сидел за столом, повернувшись к Сабаху в профиль и, хитро прищурившись, смотрел на сомневающегося хирурга.
«Черт, откуда его принесло?» — промелькнула в голове мысль — нужно было срочно действовать.
Когда подступает опасность, человека или парализует страхом, или же мысль его становится стремительной, а интуиция подсказывает единственно правильные решения. Камилла, напрочь забыв о включенной плите, метнулась за развешанное белье. Только так она могла добраться до Данилы, чтобы не пройти по открытому месту. На ходу она сорвала с веревки белую докторскую шапочку, большую на несколько размеров, чем требовалось, натянула ее по самые глаза.
Сабах машинально проследил за движением женской тени по развешанным простыням. Медицинский халатик на журналистке был неплотный, просвечивал, и потому на скользящей тени можно было проследить очертания тела.
Бартеньева выскользнула из-за развешанных простыней.
— Лучше пасуй, — лживо советовал Томпсону Данила, — или ты думаешь, у меня какая-нибудь дрянь на руках?
— Ничего я не думаю. В прошлый раз ты меня провел. Теперь не получится, — зло отвечал Джон.
— Так пасуешь или вистуешь?
— Данила, — прошипела Бартеньева — у нее дыхание перехватывало от страха.
Ключников обернулся. Журналистка уже не могла вымолвить и слова. Пальцем она показывала, куда следует глянуть — откуда исходит опасность. При этом другой рукой совершала замысловатые пассы, стараясь сообщить другу, чтобы он был поосторожнее. Приученный последними событиями к мерам предосторожности, Данила чуть скосил глаза — и тут же узнал своего мучителя Сармини. Казавшаяся далекой опасность внезапно приблизилась. Все в считаные секунды могло вернуться к прежнему состоянию. Бывшее полицейское управление в Абу-эд-Духуре; пыльный дворик, огороженный высокими стенами, с пулеметными «гнездами» по углам; вольница международной миссии грозила обернуться тюрьмой.
Данила не свалился со стула. Он просто выронил карты из руки. Не понявший ничего Томпсон тупо уставился на них.
— И со своими двумя «двойками» ты шел против моей комбинации «стрит»? — изумился он.
Данила забыл о картах и о банке. Он, стараясь не спешить, поднялся со стула и, держа Камиллу за руку, поспешил за спасительные простыни.
— Дэни! — крикнул ему вдогонку хирург. — Надо что-то решать с этим банком. Так игру не кончают.
Ключников в душе поблагодарил британца за то, что Джон постоянно называл его на английский манер — Дэни. Ведь Сармини, учившийся в Москве, отлично знал русский язык, и наверняка его ухо насторожило бы имя «Данила», знакомое ему по торговле заложниками.
Файез, в отличие от многих других полевых командиров, не принадлежал к влиятельным сирийским родам, за что за глаза его иногда называли безродным. Он происходил из нижних слоев общества. Отца и мать потерял рано, а потому привык всего добиваться в жизни сам. Он не получил высшего образования, но самостоятельно сумел изучить английский и итальянский языки, чем и любил козырять. Себя он считал человеком светским. В душе был далек от религиозного фанатизма. Но перед своими боевиками нередко демонстрировал притворную набожность. К месту умел ввернуть нужные изречения из Корана, но при этом довольно часто пропускал вечерний намаз, а в великий праздник Рамадан закрывался и ел в одиночестве, нарушая тем самым каноны. А еще он позволял себе выпить спиртного.
Файез сидел в своих покоях на мягком ковре и, изображая набожность, перебирал в руках четки. Постучавшись, вошел боевик и доложил, что прибыл Сабах Сармини. Полевой командир сделал приличествующую ситуации паузу, словно дочитывал до конца молитву, хотя на самом деле просто тупо смотрел перед собой. После чего негромко произнес:
— Пусть войдет, приведи его, — он отложил четки, поднялся с ковра и поморщился — нога затекла после долгого сидения по-турецки.
Сармини шагнул через высокий деревянный порог. У Файеза он был впервые. До этого встречались только на сходках. Просторное помещение со сводчатым потолком тускло освещалось сквозь узкие и высокие окна бойницы. Вся обстановка была традиционной: старая, ручной работы патриархальная мебель, ковры, металлическая посуда. Файез развел руки в стороны и обнял Сармини, будто тот был его братом.
— Какая беда у твоего командира… какая беда… врагу не пожелаешь, — проговорил Файез, отстраняясь от заместителя Хусейна.
— Диб просто себе места не находит.
— И у какого же негодяя поднялась рука? — покачал головой Файез, показывая, чтобы Сабах садился на ковер.
Сармини подтянул белые штанины европейского костюма и опустился на пол. Кейс с собранными деньгами положил рядом с собой.
— Выкуп уже собрали? — поинтересовался Файез, вставая.
— Остались крохи. Я рад, что отец сможет обнять своих жен и детей, — Сабах прошелся пальцами по краю кейса — так, словно бы это была клавиатура ноутбука. — Ты тоже обещал помочь, чем сможешь, — напомнил он.
Файез неторопливо подошел к старинному бюро. Нажал на потайную кнопку. Из глубины бюро выдвинулся секретный ящик. Он запустил в него руку и достал пачку банкнот в банковской упаковке.
— Передай Хусейну мои извинения. Я обещал дать двадцать тысяч долларов, но пришлось заплатить людям. Вот десять тысяч. Все, что могу, — и Файез помахал деньгами в воздухе.
Сармини ответил ему напряженной улыбкой.
— Так не пойдет. Ты обещал двадцать. Надо было говорить сразу «десять».
— Но я же не знал, что так сложатся обстоятельства.
— Не скупись, Файез, — посоветовал Сармини. — Я человек подневольный, надо мною есть командир. Хусейн же заранее написал расписки для тех, кто обещал деньги. Вот, последняя сделана для тебя, — Сабах открыл кейс и вытащил лист бумаги. — В ней черным по белому написано. Хусейн расписывается в том, что получил от тебя взаймы на неопределенный срок двадцать тысяч долларов. Ну, как я могу тебе ее оставить, если ты даешь только десять?
— Напиши расписку от себя, — предложил Файез.
— Ну, не я же одалживаю у тебя деньги, — резонно возразил Сармини. — Или ты выказываешь сочувствие только на словах?
— Десять тысяч — это слова?
— Десять тысяч — это десять тысяч. А тут написано — двадцать.
Файез с уважением посмотрел на Сабаха. Мало кому удавалось его дожать, а этот сумел.
— Хорошо, двадцать. Уговорил. Хоть мне и не удастся заплатить людям, которые вернутся с задания.
К первой пачке присоединилась вторая. Полевой командир подал их Сармини с почтением. Заместитель Хусейна пролистал пачки — быстро, как счетная машинка.
— Ты бы посчитал деньги, чтобы потом не было недоразумений.
— А я их уже сосчитал.
Сармини не врал. Он считал деньги именно как счетная машинка, пролистывая их с неимоверной скоростью. Пачки исчезли в кейсе, замочки защелкнулись.
— Ну, я пошел. За все спасибо. Надеюсь, Хусейн сможет скоро вернуть одолженное. — Сармини хотел было подняться, но Файез его остановил:
— Из этого дома без угощения никто не уходит. К тому же ты у меня впервые. Может, выпьем немного виски? — предложил Файез.
— А как же Аллах? — спросил Сармини, хитро прищурившись.
— Аллах на небе, а над нами крыша. Он не увидит, — рассмеялся Файез.
— Давай по чуть-чуть, — согласился Сармини.
Файез снова выдвинул потайной ящик, извлек из него объемную бутылку виски и стаканы.
— Извини, но льда нет.
Янтарный напиток полился из дозатора. Сармини, смакуя спиртное, выпил. Не так уж часто он его употреблял. Сабах чувствовал, что у Файза к нему есть важный разговор. Именно потому хозяин решил задержать гостя и даже предложил выпить. Ведь виски развязывает язык, делает разговор более откровенным.
Когда полевому командиру показалось, что Сабах уже немного захмелел, он осторожно начал:
— Ты знаешь, что у нас с Хусейном не сложились отношения.
Сармини кивнул в ответ:
— Кое-что слышал.
— Диб плохо образован, груб, злоупотребляет дурью. По большому счету отрядом руководишь ты, Сабах.
Сармини и против этого не стал возражать. Все сказанное было правдой. Файез глотнул виски и продолжил:
— Ты никогда не подумывал о том, что это ты должен быть командиром?
— Людям свойственно прокручивать в голове всякие варианты. Это и называется процессом мышления. Если я посмотрел на женщину и подумал, что смог бы с ней переспать, то это не значит, что мы переспали с ней в реальности.
— Меткое сравнение, — рассмеялся Файез, подливая виски в стаканы. — Так ты думал, что можешь оказаться на месте Хусейна?
— Я тебе уже ответил.
— Мы бы смогли с тобой легко договориться. У нас близкие взгляды на жизнь. Мы бы объединили силы наших отрядов и тогда смогли бы в регионе диктовать всем свои условия, нам бы не было равных. Я готов помочь тебе сбросить Хусейна. Ты станешь командиром. Нас ждет великое будущее.
— Во многом ты прав, — задумчиво произнес Сармини. — Да, Хусейн груб, неотесан, злоупотребляет наркотиками. Он вспыльчив и бывает беспричинно жестоким. Но он и необуздан. Ты бы видел его в бою. Диб не боится пуль. Он настолько уверен в своей неуязвимости, что это становится реальностью. Я не пойду против него, он мой командир, и этим все сказано.
— Ты же сам говорил, что в голове, на словах можно проигрывать всякие варианты. Задуманный грех грехом еще не является, его следует совершить. Будем считать, что мы с тобой просто проигрываем варианты, ведем интеллектуальную игру. Ты согласен?
— Вполне. Поработать мозгами я люблю. Итак, положим, я согласился и стал во главе отряда. Что это мне дает?..
Главари разговаривали абсолютно спокойно и откровенно. Ведь они были уверены, что никто их не слышит. Что все их договоренности останутся тайной. Но и Файез, и Сармини заблуждались. Был один человек, который прекрасно слышал их, запоминал сказанное. Он даже кое-что видел из своего укрытия.
