Глава 15
Утром беглецы проснулись от голосов, доносившихся с улицы. Судя по звукам, шла слаженная работа.
— Нечего разлеживаться, — сказала Камилла, спуская ноги с кровати. — Мы не у себя дома. Может, кабинет уже нужен для дела, а нас просто не хотят тревожить.
Данила с удовольствием еще бы повалялся, к тому же почка его пока не беспокоила, Джон выписал ему куда более действенное лекарство, чем то, которое он получил в Абу-эд-Духуре. Теперь инъекции можно было делать раз в сутки. Компрессор, работая в обратном режиме, быстро сдул кровать, и она легко уместилась на полке встроенного шкафа.
На улице сновали волонтеры, разгружали из машины гуманитарную помощь. Руководил работами Джон, являвшийся в миссии главным. На расстеленный на земле брезент складывали мешки с мукой, макаронами, сахаром. Поблескивали на утреннем солнце ящики с консервами, высились рулоны туалетной бумаги, упаковки с мылом и моющими средствами, стиральным порошком. На отдельном раскладном столике были рассыпаны презервативы — бери не хочу.
— Аттракцион невиданной щедрости, — комментировал британец Томпсон. — Все бесплатно. А они еще думают.
Он указал на людей, стоявших у последних домов поселка. В основном это были женщины с детьми. Мужчины стояли за ними и с любопытством глядели на то, как растут горы гуманитарки.
Джон махал руками, мол, подходите, берите, что кому надо. Наконец нашлись смельчаки. Молодая женщина в хиджабе привела к трейлерам за руку сына лет пяти, ее муж следовал в отдалении. Жители поселка издалека наблюдали за тем, что произойдет.
— Это все бесплатно. Берите, — сказал на местном диалекте арабского Джон и как доказательство вручил мальчишке коробку с конфетами.
По глазам мальчика было понятно, что ему хочется взять подарок, но взял он его лишь после того, как ему разрешила мать. Женщина указала на мешок с мукой:
— А это мы можем взять, у меня четверо детей, этот старший?
— Берите. Мы для вас все это и привезли. У вас война, а дети не должны страдать.
Женщина обернулась, подошел ее муж, попытался взвалить себе мешок на плечи, но не смог его забросить. Ему на помощь тут же пришли волонтеры.
— А еще один можно? — попросила женщина.
Джону стало жаль ее мужа, он и так согнулся под тяжестью мешка.
— Вы отложите, что вам надо, и вернетесь, — улыбнулся он.
Но женщина осталась непреклонна, она показала волонтерам, чтобы мужа хорошенько нагрузили, а сама уже сгребала в охапку пачки со стиральным порошком, даже малыш оказался задействован, ему поручили нести туалетную бумагу. Семейство двинулось к поселку. Мужчина пытался выглядеть достойно со своим грузом. Они гордо прошествовали мимо соседей. Те наконец поняли, что люди из миссии настроены мирно и за подарки ничего взамен не требуют. Толпа двинулась к трейлерам, некоторые — наиболее сообразительные, катили перед собой тачки.
— А еще говорят, что халяву любят только в России. Да ее во всем мире любят, — заулыбалась Камилла.
— Жаль, что камеры у меня с собой нет. Картинка живописная, — произнес Данила.
Гуманитарный груз окружили жители поселка. Джон как мог старался поддерживать порядок. Пропускал вперед женщин с детьми, следил, чтобы не набирали слишком много, для последующей продажи.
— У нас работает передвижная клиника, — обращался он к людям. — Есть окулист, отоларинголог, кожник, детский врач, хирург. Приходите со своими проблемами, мы поможем.
Приманка в виде халявы сработала безотказно. Томпсон прекрасно изучил психологию толпы. Настороженность исчезала. Матери вели детей к палатке, перед которой за раскладным столиком расположился улыбчивый чех-педиатр. Взрослые дети вели стариков. Жизнь в миссии завертелась. Гуманитарку жители растягивали, как тараканы крошки со стола. Возле педиатра уже появилась медсестра, она делала детям прививки.
Но почему-то невостребованными оказались презервативы на столике, их все обходили стороной, словно эти полезные изделия из латекса были заразными. Камилле даже стало обидно. Люди старались, везли их из-за моря, а тут ими все брезгуют.
— В чем дело? — спросила она у Джона.
Тот пожал плечами:
— Ислам против контрацепции. Их не втюхаешь ни под каким видом.
— Так и православная церковь против, и католическая, — сказала Бартеньева. — Однако у нас с вами ими все равно пользуются. Просто нет хорошей рекламы.
— А как ты собираешься их рекламировать? На личном примере, что ли? — удивился Томпсон.
— Сейчас увидишь. Данила, пошли, — она взяла за руку Ключникова.
— Что ты задумала? — удивился оператор. — У нас своих проблем мало?
— Наши проблемы закончились, — Камилла подошла к столику. — Разрывай упаковку.
Данила разорвал пальцами.
— Готово.
— Мне больше нравится, когда ты разрываешь упаковку зубами, но это в постели, вот это настоящая мужская страсть. Ну а сейчас действуем целомудренно, общаемся с детьми. Надувай.
Данила надувал презервативы, Камилла завязывала их нитками, рисовала на них перманентным маркером веселые рожицы и раздавала детям. Невинные души и не подозревали, для чего взрослые используют эти штуки по ночам. При дневном свете они видели в презервативах только воздушные шарики без всяких эротических подтекстов. Вскоре вокруг миссии уже носилась стая детей с надутыми презервативами в руках. Камилла была счастлива, что сумела с пользой для дела сбыть лежалый товар из гуманитарной помощи.
— Я же говорила тебе, Джон, что все дело в рекламе. Они же радуются. А что еще нужно?
— Ты гений. Детишки, смотрю, украдкой рассовали презервативы себе по карманам. Гляди, и взрослые ими заинтересуются. Там, кстати, есть и надпись по-арабски.
— Я тоже пригоршню себе в карман засунул, — признался Данила. — Разорву непременно зубами, по твоему рецепту.
— Это правильно, — подбодрил оператора Джон. — После операции тебе не стоит заниматься сексом около месяца.
— Спасибо, что предупредил, — засмеялся Ключников. — Но мы с Камиллой обязательно придумаем какой-нибудь безопасный способ.
Местные детишки придумали себе новое развлечение, они подбегали к обрыву и запускали «воздушные шарики». Ветер нес их в горы. Зрелище было замечательное. Прибытие миссии смогло внести в здешнюю жизнь, полную печали и уныния, задор и разнообразие. Но тут стало происходить что-то непонятное. Дети примолкли, взрослые стали как-то стыдливо прятать за спины подарки гуманитарной миссии. От поселка, опираясь на посох, шел седобородый старик. Сколько ему лет, было сложно сказать. Все худое лицо испещряли глубокие морщины, отчего оно казалось слепленным из глины, которая растрескалась под палящим солнцем. На голове у старика зеленела чалма, что означало, он принадлежит к роду пророка Мухаммеда. А это на Востоке многое значит. Принадлежность к роду основателя ислама не дает сама по себе денег, положения в обществе. Потомок может быть простым неграмотным крестьянином, но его моральный авторитет будет оставаться на высоте, к его словам всегда станут прислушиваться. Старик шел гордо, важно.
Он подошел, неодобрительно обвел взглядом жителей поселка. Люди опускали головы, словно их застали за неприличным занятием. Последний детский смех смолк. Ветер уносил надутые презервативы в горы. Джон попытался исправить ситуацию.
— Я скажу своим парням, они принесут вам муку и все остальное прямо в дом.
Но старик, наверняка почитавшийся местными почти как святой, никак не отреагировал на слова неверного. Глаза его горели фанатичным огнем.
— Что вы тут потеряли, правоверные? — обратился он к жителям поселка. — Вместо того чтобы молиться и уповать на милость Аллаха, вы бросились к неверным. Не они ли ввергли нашу страну в войну? А теперь за испорченные продукты, вместо того чтобы выбросить их на свалку у себя в Европе, они покупают ваше расположение.
Люди внимательно слушали. Голос у старика был такой, что западал в душу, тревожил ее. Большую роль играла и зеленая чалма.
— Теперь я знаю, как выглядят пророки, — прошептала Камилла Ключникову. — Сейчас он и меня заставит паранджу носить.
Джон попытался вступиться за гуманитарку.
— Я уважаю ваши годы и ваше положение, но вы ошибаетесь, — обратился он к старику. — Все продукты годные к употреблению, можете сами посмотреть этикетки.
— Написать можно все, что угодно, — отмахнулся от него седобородый старик и вновь повернулся к соплеменникам: — Они травят вас. Им нужны богатства нашей страны, но не люди…
— Это уже бред какой-то горячечный, — не выдержала Камилла, но, к своему счастью, сказала это по-русски, иначе последствия долго пришлось бы разгребать миссионерам.
А вот дальше пошел «полный бред». Старик воздел над головой руки с посохом, словно собирался ударить в землю, расколоть скалы и освободить чудодейственный источник.
— Они не лекарства привезли. Они вкалывают вашим детям отраву, — взгляд фанатика уперся в медсестру, делавшую прививки. — В поселке возле Абу-эд-Духура, где эти изверги побывали до того, как под покровом ночи приехать к нам, после их отъезда умерло уже пятеро детей. И сколько умрет еще?
Толпа ахнула, такой уважаемый человек не мог обманывать, хотя никто не мог ему запретить и заблуждаться! Людям свойственно верить во всякую чушь. К тому же подсознательная боязнь визита к медику легко рождает веру в существование врачей-вредителей. Старик сам верил в то, что говорил. И это заставляло людей ему верить.
— Там никто не умер, — пытался урезонить людей Томпсон.
Но зерно сомнения уже было посеяно в людских душах. Мамаши потащили своих детей подальше от педиатра и его помощницы-убийцы. Даже несколько мешков с мукой остались лежать нетронутыми. Старик стоял и с огнем в глазах смотрел на то, как расходятся, разбредаются по домам его односельчане. Он одержал победу над неверными, и не силой оружия, а силой слова, а что может быть приятнее для правоверного.
— Убирайтесь отсюда. Даю вам время до захода солнца. Иначе гнев Всевышнего обрушится на вас, — он грозно помахал посохом, развернулся и пошел, но не в поселок, а в сторону гор.
— Сумасшедший, — выдохнул Данила. — Но смотрится убедительно. Очень кинематографичен. Жаль, что они ему поверили.
— Такое случается, — проговорил Джон Томпсон. — Сегодняшний день для нас потерян. Даже не всю муку разобрали. Что поделаешь! Провинциальный идиотизм неискореним. Это касается не только арабов.
Камилла глянула на Данилу:
— Скоро для нас этот дурдом закончится навсегда.
— Хочешь сказать, что больше мы в горячие точки ни ногой?
— Сперва подлечись, а там уж станем решать. Может, удастся вырвать заказ — поехать в Антарктиду и снимать там жизнь пингвинов. Они хоть не воюют между собой и никого не берут в заложники.
Ярко светило солнце, но оно уже не веселило, как прежде. Поселок, несмотря на хорошую погоду, все равно смотрелся хмуро и неприветливо. Лишь изредка на улице появлялись люди. Бессмысленными игрушками серебрились упакованные по последнему слову медицинской техники трейлеры международной миссии. И это при всем при том, что в поселке было много больных, медики могли оказать им помощь, спасти жизни.
— Как легко разрушить взаимопонимание и посеять ненависть, — сказала Камилла. — Я и о нас с тобой говорю. Один неверный, тенденциозный комментарий, подтасованный сюжет, выпущенный в эфир, даже просто неосторожное слово… и ты разрушаешь души людей. Ведь они смотрят на мир через экран твоими глазами, слушают моими ушами. Журналисту категорически нельзя врать. Нельзя становиться ни на одну из сторон конфликта.
— Это все высокие слова и теория. Практика показывает совсем другое. Кто хочет узнать правду, тот ее узнает.
Со стороны поселка показался мальчишка. Он шел медленно, словно невидимая сила тянула его назад. Мальчонка не смотрел перед собой, а только под ноги.
— Вот, хоть один смельчак нашелся, — приободрилась Камилла. — Идет на контакт с врачами-вредителями, убийцами в белых халатах.
По мере приближения мальчик замедлял шаг.
— Не бойся. Подойди, — позвал его Ключников. — Тебе помощь нужна?
Мальчишка вскинул голову.
— Ничего мне не нужно, — он подбежал к раскладному столику и бросил на него горсть цветастых упаковок с презервативами, после чего развернулся на пятке и понесся назад к родному поселку.
— Вот так-то, — сказал Данила, глядя мальчишке вслед. — Классика: «Забери, дядя фашист, свою шоколадку». Хорошо хоть гранату не бросил.
Но этот визит в лагерь оказался не последним. Уже ближе к вечеру в миссии объявилась молодая женщина, кормящая мать. Она жаловалась на боль в груди. Томпсон распорядился, чтобы ее осмотрела в палатке медсестра.
— Загноение, — сообщила волонтерка, подойдя к хирургу. — Надо вскрыть и вырезать кисту. Если не сделать операцию, случится заражение крови.
Когда Джон сообщил пациентке диагноз и о необходимости срочной операции, та больше всего ужаснулась не возможному заражению крови, а тому, что операцию будет делать сам Томпсон — мужчина.
— Я не могу, — отпиралась женщина.
Джон уговаривал и уговаривал, наконец его красноречие и терпение кончилось. Тогда на помощь ему пришла Камилла. Как журналистка, она была способна уболтать любого человека. Бартеньева давила на психику грамотно. Спрашивала, неужели молодая мать хочет умереть и оставить своего грудного малыша сиротой? После часа уговоров женщина сдалась. Ей пришлось раздеться до пояса и лечь на операционный стол. Причем от стыда она делала все это с закрытыми глазами. Будто таким образом она не видела хирурга, а тот не видел ее.
Томпсон сделал местную анестезию и взялся за работу. Внезапно в трейлере операционной слегка потемнело. Доктор поднял голову. В окошке он увидел подростка, тот с любопытством рассматривал оголенную женскую грудь. Джон махнул на него рукой. Подросток, поняв, что его «засекли», спрыгнул на землю и побежал.
* * *
Старик в зеленой чалме неторопливо шагал в гору. Постукивал деревянный посох, хрустели под ногами камешки. Он не спешил, словно перед ним была еще целая вечность, а не закат жизни. На ходу потомок пророка сорвал несколько ягод переспелого кизила и принялся их жевать. Тропинка огибала скалу. Наверху сухо щелкнул передергиваемый затвор.
— Стой, — раздалась команда. — Кто такой?
На тропинку спрыгнул молодой боевик с автоматом в руках, но, увидев знакомую зеленую чалму, тут же опустил ствол.
— Приветствую вас, учитель, — с почтением произнес молодой человек.
— Ты знаешь, где сейчас Файез? Я должен переговорить с ним.
— Я сейчас выясню.
Молодой человек достал рацию и связался с базой. Разговор оказался коротким.
— Файез из уважения к вам сейчас приедет сюда, — сообщил он седобородому.
Старик поблагодарил, присел на камень и застыл, монументальный, как статуя. Лишь только ветерок слегка трепал его белоснежную бороду. Так он просидел почти час. Из-за горы послышался тарахтящий звук двигателя, и на тропинку выкатился квадроцикл. За рулем сидел моложавый мужчина с острым, пронзительным взглядом — полевой командир Файез. Он поприветствовал старика и с его разрешения присел с ним рядом на камень.
— У нас в поселке появились европейцы, — сообщил старик.
— Я знаю об этом. Разведка о врачах уже доложила.
— Но тебе не доложили о том, что они только притворяются врачами, а на самом деле это шпионы и отравители. Они убивают детей, калечат взрослых. Им не место на этой земле.
По глазам Файеза было понятно, что он не верит в подобную чушь. Полевой командир являлся прагматиком, понимал, что на убийстве детей денег не заработаешь. Тогда зачем европейцам этим заниматься? Но из вежливости промолчал.
— Неужели ты спустишь им это с рук? — спросил старик. — За свои преступления они должны поплатиться.
Файез размышлял. С одной стороны, можно было воспользоваться гневом старика и его бреднями, выдав их за глас народа, и захватить медиков как заложников. Но, с другой стороны, это автоматически означало бы разрыв отношений с западными спонсорами. Да и другие полевые командиры могли бы «не понять» того, кто воюет с врачами.
— Что ты решил? — поинтересовался старик.
— Я сделаю так, что ты их больше не увидишь, — пообещал полевой командир. — Они понесут заслуженное наказание.
— Я знал, что ты примешь правильное решение. — Старик поднялся.
— Могу довезти вас до поселка, учитель, — предложил Файез. — Путь неблизкий.
Но старик выразительно посмотрел на Файеза. Словно собирался сказать, что негоже потомку пророка раскатывать на квадроцикле.
— Я еще крепок не только душой, но и телом. — Старик повернулся и неторопливо двинулся в обратный путь.
* * *
Вечерело. Поблескивали жилые трейлеры. Тарахтел дизель-генератор. Гудели кондиционеры. Джон Томпсон с Камиллой и Ключниковым сидели в походных складный креслах под полотняным навесом. Кофеварка выплеснула струю горячего напитка в колбу. Хирург разлил кофе по чашкам.
— Завидую я вам. Скоро вернетесь домой, в цивилизацию.
— Самое странное, что я знаю наперед, недельки через две стану скучать по этому бедламу, — сказала Бартеньева. — Длительный отдых мне противопоказан.
Данила отхлебнул кофе, распробовал его на вкус.
— Я тоже без безумной работы долго не вытягиваю. Да и ты, Джон, такой же сумасшедший, как и мы. Нет чтобы спокойно практиковать у себя на родине. Тянет тебя в авантюры.
— Зато будет потом о чем внукам рассказать.
— У тебя-то и детей еще нет, — напомнил Ключников.
— Как и у вас. Дети — дело нехитрое. Накоплю деньжат и стану завидным женихом.
За столиком шел бытовой разговор. Люди просто коротали время за чашкой кофе. Будущее казалось предопределенным и безопасным. Солнце садилось за горизонт.
— Красивый пейзаж, если не считать войны, — глубокомысленно изрек Томпсон, допивая чашечку кофе.
Больше засиживаться не стоило. Запас виски у Джона был не так уж и велик, когда брал его, рассчитывал только на себя. Теперь Томпсон хотел побыть один, чтобы выпить пару стаканчиков.
— Мы пойдем, — сказал Данила.
— Посидите еще, — предложил учтивый британец, но по его тону было понятно, что это лишь дань вежливости и не больше.
Камилла кивнула и со своим другом поднялась в трейлер. Внутри было душно и одновременно холодно — работал кондиционер.
— Ненавижу кондиционеры. — Ключников выключил «тарахтелку» и открыл окна.
Заработал компрессор. Надувная двуспальная кровать стала увеличиваться в размерах и занимать собой чуть ли не весь кабинет для приемов пациентов.
— У меня появилась шальная мысль, — сообщил Ключников.
— Других у тебя не бывает, — Камилла достала из шкафа белье.
— Надо как-то сообщить Дибу, кто украл его семью.
— Зачем? Это их проблемы.
— Но они стали и нашими. Это глупо, но мне жаль Хусейна, несмотря на все, что он творил. Даже не самого его. Но его жены и дети ни при чем.
— Какие проблемы? Номер спутникового телефона вбит в планшетник. Позвони. Поговори с этим мерзавцем. Не думаю, что он тебе поверит, посчитает, что ты просто мстишь, хочешь стравить его с Сармини.
— Логично, я и сам на его месте не поверил бы.
— Тогда выброси эту дурь из головы. Гуманист нашелся — восстанавливать справедливость среди людоедов.
Данила поставил планшетник на полку, включил фильм и лег в постель.
— Ненавижу боевики, — сказал женщина. — Тебе мало брутальности в реальной жизни?
— Тогда поставь что хочешь.
— Придется тебе смотреть мелодраму, — мстительно потерла руки Камилла.
На экране пошли «сахарные слюни с вишневым сиропом». Данила закурил.
— Курение в постели — причина пожаров, — напомнила Бартеньева. — Хочешь всю миссию сжечь?
— Не бойся, не сгорит, — Ключников затянулся дымом и стал выпускать его кольцами.
Минут через пять журналистка услышала рядом с собой ровное сонное дыхание оператора. Она взяла у него из рук тлеющую сигарету и загасила ее в пепельнице.
— Вот так-то лучше. А носки я за тобой все равно убирать не стану.
Густая южная ночь опустилась на поселок. В редких окнах мигали огоньки, словно с неба упали и догорали на земле звезды. Горы казались безлюдными. Но это впечатление было обманчивым. По тропинке среди скал спускались боевики. На этот раз Файез передвигался пешком. Его небольшой отряд спустился в долину. Полевой командир указал на поблескивающие в ночи жилые трейлеры. Бойцы охватили стоянку миссии кольцом. По команде Файеза началась стрельба.
Медики, волонтеры выскакивали из своих жилищ, сталкивались, падали. Те, кто пытался выбежать из кольца трейлеров, тут же шарахались назад, завидев вспышки выстрелов.
Данила сел на кровати, не понимая, что происходит. Ему казалось, что выстрелы — это продолжение сна и они вот-вот исчезнут.
— На пол ложись, — крикнула ему Камилла, — чтобы пулей не зацепило.
Наконец Ключников сообразил, что стрельба и крики — это не плод его фантазии. Он рванулся к шкафу, вытащил замотанный в материю автомат. Ощутив в руках оружие, почувствовал себя увереннее. Снаружи слышались крики, по занавескам проносились тени мечущихся людей.
— Что происходит?
— Знаю не больше твоего. Сама только что проснулась.
Стрельба прекратилась.
— Не трогайте меня! Пустите! — послышался отчаянный крик медсестры.
— Я посмотрю, что происходит. — Данила отвернул край занавески и выглянул во двор.
Там уже вовсю орудовали боевики — хватали людей из миссии и волокли их в темноту, распахивали дверцы трейлеров, вытаскивали упирающихся. Стрелять он не решился — в этой кутерьме можно было зацепить и своих. Скорее всего, по этой же причине и боевики прекратили стрельбу.
— Мы можем успеть уйти. — Ключников схватил Камиллу за руку.
Они буквально скатились по невысокому трапу на землю и забились под трейлер. Видеть оттуда можно было только ноги.
— Выползаем, — прошептал Данила.
— Мы все свои вещи забыли, — спохватилась Бартеньева.
— Забудь. Надо жизнь спасать.
Над головой уже слышалось, как кто-то забежал в трейлер.
— Бежим вместе.
Данила выполз из-под трейлера, буквально за руки вытащил и Камиллу. Особо не осмотревшись, они побежали в сторону гор.
— Стой! — раздался сзади голос.
Но этот окрик только придал прыти. Громыхнул выстрел. Бартеньева испуганно присела и обхватила голову руками. Пуля просвистела высоко над головами.
— Не останавливайся.
Вновь побежали. Сзади уже слышался топот. Данила почувствовал, как чья-то рука коснулась его. Он, развернувшись, ударил прикладом автомата. Послышалось ругательство. А затем на него навалились, заломили руки за спину.
Камилла извивалась, ее держал на весу, прижимая к себе, здоровяк в камуфляже.
— Пусти, урод вонючий! Не смей меня трогать! — Бартеньева изловчилась, согнулась пополам и впилась зубами в предплечье. — Я тебе морду расцарапаю!
Но, несмотря на сопротивление, беглецов приволокли назад к миссии и поставили вместе с другими медиками. Бежать уже было некуда, боевики окружали пленных кольцом. Люди были захвачены врасплох — полуодетые, многие босиком.
— У нас просто карма такая, привлекать к себе несчастья, — грустно произнесла Камилла.
— Должен с тобой согласиться.
Данила смотрел на миссию. Что-то было не так в этом ночном нападении на врачей. Была стрельба, но нигде не виднелись ни трупы, ни даже раненые. Ни одно стекло не оказалось выбитым. Ни одной дырки от пули в трейлерах. Он не успел поделиться своим соображением с журналисткой. Из темноты на свет от включенного прожектора, укрепленного на переносной мачте, вышел моложавый мужчина в несколько франтоватом камуфляже. В руке он держал подобранный автомат Данилы.
— Вы же медики. Вам по соглашению запрещено иметь оружие. А если бы кого-то убило? — спросил Файез так, словно был учителем, а врачи — нерадивыми учениками, его английский был вполне сносным.
— А нападать с оружием на международную миссию можно? — не выдержала Камилла.
— Мои люди стреляли поверх голов, — тут же возразил Файез.
— Зачем мы вам понадобились? — спросил Джон Томпсон.
— Вы, как я понимаю, глава миссии? — перевел взгляд на хирурга полевой командир. — Ваши люди все здесь?
Опешивший Джон осмотрелся:
— Да, все.
— Я разъясню вам ситуацию и ваш статус чуть позже, — Файез обернулся на звук приближающихся шагов.
Шел не один человек, а много. Первым из темноты на свет вышел старик в зеленой чалме, следом — жители поселка. Детей среди них видно не было, только взрослые и подростки.
— Черт, снова этот Хоттабыч, — проговорила сквозь зубы Камилла.
— Вот и будет нам всем сейчас трах-тибидох-тибидох, — невесело пошутил Данила.
Старик обвел злобным взглядом пленных Файеза. Он выдержал паузу, как хороший драматический актер, затем возвел глаза к небу и произнес:
— Будьте вы прокляты, убийцы детей. Вам нет места на этой земле…
Дальше пошел фанатический бред о том, как неверные спят и видят, как погубить мир правоверных. Закончил старик новыми проклятиями и обещанием забросать всех врачей-вредителей камнями прямо на месте «преступления».
Однако тут тактично вступился Файез.
— Уважаемый учитель, я обещал тебе только сделать так, чтобы они исчезли с этой земли, — полевой командир указал себе под ноги. — И обещание свое сдержу. О казни разговор не шел.
Старик обернулся к жителям поселка.
— Выйди! — приказал он женщине, которой накануне Джон оперировал грудь.
Молодая мать вышла, опустив голову, стала между пленниками и стариком.
— А теперь расскажи, что ты видел, — обратился потомок пророка к подростку.
— Я ничего не видел, — подросток опустил взгляд.
— Тогда за ложь ты понесешь такое же наказание, какое следует ей, если сказанное тобой было правдой.
Подросток испугался, стал говорить быстро, глядя себе под ноги.
— Я видел, как один из них, — он торопливо посмотрел в сторону пленников, — трогал ее обнаженную грудь.
— Он лечил меня, — женщина закрыла лицо руками.
— Он трогал тебя — замужнюю женщину. Тебя ждет побитие камнями. Ведите ее в овраг и привяжите к дереву. Берите камни, каждый, кто бросит камень мимо, должен будет вернуться и бросить снова, пока не попадет…
Происходящее показалось Камилле сперва каким-то идиотско-жестоким розыгрышем. Но она увидела, как люди берут с земли камни, как женщины уже подходят к молодой матери, которую она вчера сама уговаривала сделать операцию, чтобы отвести ее в овраг. Бартеньева многого насмотрелась в жизни — профессия такая, но все же ей казалось, что подобные казни остались в прошлом.
— Он это всерьез? — с тревогой спросил Данила.
— Вроде да. Сумасшествие заразная болезнь.
Под суровым взглядом старика муж осужденной на побитие женщины тоже нагнулся и взял с земли камень. Камилле представилось, как этот камень с острыми краями ударит несчастной в голову. Ей даже на мгновение показалось, что булыжник ударяет в ее собственный висок. И Бартеньева не выдержала. Ей подумалось, что вполне сносно владеющий английским полевой командир не может быть полным мракобесом.
— Да остановите же это средневековье! — крикнула она Файезу.
Тот удивленно вскинул брови, поискал взглядом крикнувшую.
— Остановите! — Камилла даже руку взбросила, чтобы ее наверняка заметили. — Мы же в двадцать первом веке живем. Сирия — светская страна.
Файез сдержанно улыбнулся.
— Я постараюсь, — пообещал он по-английски и подошел к старику, принялся с ним шептаться.
Тот сперва гневно крутил головой, явно отрицая возможность помиловать несчастную женщину. Но Файез был настойчив, к тому же это он контролировал территорию, на которой располагался поселок.
— Казнь отменена, — махнул рукой Файез Камилле.
И та, хоть не собиралась этого делать, зааплодировала. Странное дело, но ее рукоплескания подхватили и другие европейцы. Получалось так, будто все происходило понарошку — в театре. Пару раз хлопнул и Файез, после чего сказал, обращаясь к пленникам:
— О ней не беспокойтесь. Все будет хорошо. А теперь собирайте свои вещи, грузитесь в трейлеры. Ваши машины поведут мои люди.
— Но что случилось, по какому праву вы нам указываете? — спросил Томпсон.
— По праву сильного, — прищурился Файез. — Возражения имеются?
Джон не решился вступать в спор, отправился к трейлеру.
— Странный какой-то захват. Никто не грабит, не убивает, не требует выкуп, — изумлялась Камилла, сворачивая тент перед входом в трейлер.
— Я здесь уже ничему не удивляюсь. — Данила зашел внутрь и, пока было электричество, принялся сдувать компрессором кровать.
Успел вовремя. Дизель-генератор заглушили, когда он засовывал спущенную кровать в шкаф. Потом проверил, на месте ли рюкзак. Оказалось, что на месте, даже деньги из него не пропали. Управились быстро. Еще успели выйти на улицу. Боевики зорко следили, чтобы никто из пленников не удрал.
— Если вы не против, то садитесь в мой трейлер, — предложил Томпсон.
Отказываться не стали. Вскоре колонна машин выехала на дорогу. Под потолком жилого трейлера тускло горела лампочка, питавшаяся от аккумулятора.
— Я ничего не понимаю, — признался руководитель миссии. — Единственное, что у меня забрали, — это спутниковый телефон, да и тот обещали вскоре вернуть. Обращаются нормально, чуть ли не расшаркиваются.
— А чего тут понимать? — пожал плечами Ключников. — Нас взяли в заложники. Будут продавать за выкуп. Мы с Камиллой это уже проходили.
— Все было примерно так, как сейчас? — живо поинтересовался Джон.
— Не совсем. Хотя присутствовали и доверительные беседы, и угрозы. Даже пытки. Все зависит от полевого командира — один университет хороший окончил, другой вообще в школу не ходил.
— Наш — теперешний, — сказал Камилла, — вроде бы образован.
— Все они одним миром мазаны. Вернее, одним ножом обрезаны, — вставил Данила. — Замкнутый круг какой-то бегаем, мечемся, а вырваться из него не можем.
Томпсон с сомнением покусывал нижнюю губу, затем произнес:
— Что-то здесь не так. А что, понять не могу.
— Бежать надо, — горячо проговорила Камилла, — пока нас в какой-нибудь зиндан не посадили с одной поганой парашей на всех скопом.
Она подошла к двери, приоткрыла ее. Тут же боевик, сидевший на пассажирском сиденье идущего за трейлером джипа, опустил стекло и, высунув руки, стал показывать Бартеньевой, чтобы не высовывалась.
— Вот же черт, — журналистка вернулась к товарищам по несчастью. — Цивилизация долбаная.
— А в чем дело? — спросил Томпсон. — При чем здесь цивилизация?
— В ваших трейлерах даже туалеты имеются, а потому не попросишь остановить и сбегать «в кустики». Уж я бы рванула куда подальше от придорожных кустов. Ищи потом в ночи.
Трейлер раскачивался, поскрипывал, было слышно, как в баре побулькивает, переливается виски в початой бутылке. Джон понял, что и его спутники разгадали происхождение этого звука.
— Могу предложить виски, — сказал он и даже обозначил движение к бару.
— Не хочу. Удар судьбы лучше встречать на трезвую голову, — ответил Данила.
Неизвестность выматывает нервы. Человек поневоле прокручивает в голове один вариант за другим. Получается, что за короткое время он успевает в эмоциональном плане прожить продолжительные отрезки своей виртуальной судьбы. Успевает «умирать», «погибать», «воскресать», «совершать побеги». Но в результате все равно возвращается в гнетущую неизвестность.
— Пока есть время, я тебе инъекцию сделаю. Неизвестно еще, что потом будет, могут и все медикаменты забрать, и шприцы со скальпелями. — Томпсон открыл дверцу холодильника, зашуршал картонными упаковками.
Ключников привычно прилег, готовый к тому, что сейчас в него вонзится иголка. Но Джон сперва простучал ему почки.
— Так болит? — допытывался он. — А так?
— Болит по всякому, — признался Данила.
— Тебе не стоило так бегать сегодня.
— Это ты новичок, а я уже побывал в заложниках. Не хотелось возвращаться.
Камилла сидела возле окна.
— Уже светает, — сообщила она.
— Глянь-ка, где мы находимся, пока планшетник не забрали.
Камилла включила компьютер. Навигатор показал, что если брать по прямой, то они и не так далеко отъехали от негостеприимного поселка, дорога просто огибала горы, вилась у их подножия.
— И тут замкнутый круг получается, — сказала журналистка.
— Его всегда можно разорвать, — пообещал оператор.
