Глава 11
Стемнело. Ущербная луна освещала безжизненные кварталы. Нереальной казалась заунывная музыка и скороговорка радиодиктора. Где-то на другой улице работал радиоприемник.
Данила с Камиллой спускались по лестнице, приходилось преодолевать завалы из кирпича, обломки мебели. Наконец беглецы оказались на улице. План Ключникова они детально обсудили с Бартеньевой, он сводился к следующему. Уходить беглецы должны были бы или к турецкой границе, или же к Дамаску. Но именно на этих направлениях их наверняка и поджидали люди Хусейна. А потому покидать город следовало по неперспективным направлениям, там, где их появление было бы маловероятным. Идти или на запад, или на восток.
Над темными руинами раскинулось усыпанное звездами небо — большими и яркими, как бывает только в южных широтах. Автомат Данила нес не на виду, он завернул его в занавеску, приторочил вместе с пляжным зонтиком к рюкзаку. Так оружие не бросалось в глаза, выглядело вполне мирно. В соседнем доме метнулась какая-то тень, скрежетнули осколки стекла.
— Что там? — испуганно спросила Камилла.
— Не знаю. Похоже, человек.
Ключников тут же сбросил рюкзак и «расчехлил» автомат. Стал осторожно приближаться к дому.
— Выходи! — приказал он по-арабски. — Руки держи над головой.
Через выбитую витрину вышел с высоко поднятыми руками тот самый оборванец, которого, как видел собственными глазами Данила, сегодня Диб увез с собой. Араб боязливо косился на оружие в руках чужака. Ключников сделал еще один шаг, и тут араб бросился убегать. Он бежал неуклюже, высоко поднимая колени, широко размахивая руками. У оператора в голове тут же выстроилась безукоризненная логическая цепочка. Араб бежал, чтобы сообщить о беглецах Хусейну. А для чего же еще? Да и направление совпадало. Улица, по которой припустил оборванец, вела к бывшему полицейскому управлению.
— Стой, — прошипел Данила и побежал следом.
Оборванец был немолод, он хрипло дышал, ругал самого себя, но тем не менее догнать его было сложно. Он нырнул в проход между домами, свернул туда и Данила. Темный небольшой дворик. По периметру проходила галерея проходных балконов. Выход на улицу только один.
Обломок кирпича вспорол воздух. Он летел прямо в голову оператору. Данила еле успел увернуться. Кирпич врезался в стену и развалился на части. Теперь оператор уже точно знал, где прячется оборванец, в узкой нише между хозяйственной пристройкой и стеной дома. Ключников сделал несколько шагов и передернул затвор автомата, направил ствол в направлении проема.
— Выходи, — приказал он. — Только теперь уже без глупостей. Буду стрелять без предупреждения.
В темном проеме почувствовалось движение. Оборванец, трясясь от страха, вышел на лунный свет. Во двор вбежала запыхавшаяся Камилла.
— Я уже думала, что потеряла тебя в этих лабиринтах, — выдохнула она и, согнувшись, уперлась руками в колени.
Появление женщины слегка приободрило араба, наверное, ему показалось, что при Бартеньевой Данила будет не так жесток.
— Ты хотел рассказать о нас Хусейну? — грозно спросил Данила, поводя стволом сверху вниз для пущей убедительности. — Ты собирался привести сюда его людей?
— Зачем мне это? Не стреляйте. Опустите оружие, — запричитал оборванец. — Я видел вас прошлой ночью, знал, где вы прячетесь. Но я не сказал Хусейну об этом. Я не выдал вас.
— Врешь. Зачем тогда убегал?
— У вас оружие. Вы мне им угрожали. Мне стало страшно.
— Правду говори, — Данила взбросил автоматный ствол и прицелился.
И тут вмешалась Камилла. Она схватила Ключникова за руку:
— Прекрати. Ты становишься таким же, как и они.
— Кто — они? — не понял оператор.
— Ты задаешь такие же вопросы, как и Хусейн. Ты такой же, как он. Перед тобой ни в чем не виноватый человек. Он видел нас ночью и не выдал. А ты грозишься его убить.
— Он врет.
— Он не врет. Откуда он тогда знает, что мы были в доме прошлой ночью? Подумай об этом.
Ключников колебался. Бартеньева сделала жест оборванцу, чтобы он не убегал. Тот, хотя ни слова не понимал из сказанного по-русски, отлично уловил направление разговора по интонациям. Данила сообразил, что Камилла права, он и в самом деле начинает терять человеческий облик. Чужая война заставляет его стремительно черстветь душой. Жить по принципу умри ты сегодня, а я завтра.
— Я не причиню тебе зла, — произнес Ключников, глядя в глаза арабу. — Кто ты?
— Сейчас — никто. А раньше у меня была своя пекарня, — проговорил оборванец. — Из разговора людей Хусейна я понял, что это вы убежали из его лагеря. Я слышал взрывы, стрельбу.
— Ты не расскажешь о нас, правда? — спросила Камилла.
Араб энергично закивал:
— Я не расскажу. Зачем мне выдавать вас?
Даниле хотелось сказать, что за информацию о беглецах Хусейн наверняка хорошо заплатит, но не стал искушать судьбу, вместо этого произнес:
— Если он тебя все же спросит, а спрашивать он умеет настойчиво, скажешь ему, что видел, как мы пошли в сторону Дамаска, — Ключников махнул рукой по направлению к югу. — Тебе нужны деньги?
Араб не так понял вопрос.
— У меня нет денег. Я ничего не могу вам дать. У меня даже еды нет, питаюсь тем, что нахожу в разрушенных домах.
— Ты не понял. Это я предлагаю тебе деньги, чтобы ты молчал о том, что нас видел. Ясно? — Данила протянул сто долларов.
У оборванца просветлело лицо.
— Как же не понять! Вы хотите покинуть город? Я могу вам помочь. Зачем вам Дамаск? Туда трудно пробиться. Идут бои. Лучше двинуть в Турцию. Многие так делают, бегут туда… конечно, если у вас есть еще деньги.
— Найдутся, — ответил Данила.
— Тогда, — уже совсем расцвел оборванец, — у меня есть младший брат. Он поможет добраться вам до границы. О цене сами с ним договоритесь. Идемте со мной.
Ситуация складывалась классическая. Стоит восточному человеку узнать, что ты ищешь кафе, парикмахерскую, гостиницу, хочешь что-то купить, он сразу же поведет тебя к своему родственнику, уверяя, что у него самое лучшее заведение. Он протащит тебя через весь город мимо таких же самых кафе и парикмахерских лишь за тем, чтобы дать заработать родне, получив при этом свои комиссионные. Причем такому заработку даже война не помеха. Оборванец, казалось, вообще забыл об опасности, он готов был вести своих новых знакомых через ночной город, привести их с оружием в руках в дом родственника, даже не предупредив его о таком визите.
— Мы должны посоветоваться, — сказала арабу Камилла.
— Пожалуйста, я никуда не спешу, — тут же отреагировал тот и отвернулся, делая вид, что ему и дела нет до того, какое решение примут беглецы.
— Что ты думаешь на этот счет? — спросила Бартеньева у оператора.
— Ты встречала на Востоке хоть одного искреннего по отношению к европейцам человека? — задал встречный вопрос Данила.
— Изредка встречались, но это исключение из правил. Наш типчик скользкий. Даже то, что ты ему заплатил и еще заплатишь, не значит, что позже он не сбегает к Хусейну за еще одним гонораром.
— Не станет же он подставлять своих родственников?
— Кто тебе сказал? Даже он сам подобного не говорил. Давай решать.
— Я думаю, стоит рискнуть. Без помощи местных нам не обойтись.
Оборванец терпеливо ждал решения. Наконец Камилла, посовещавшись с Данилой, произнесла:
— Мы пойдем с вами, а окончательно решим все на месте.
— Разумеется. Идите за мной.
Араб вышел на улицу и зашагал прочь от центра города. Мимо проплывали разрушенные здания, разграбленные офисы, лавки и магазины. Чем ближе была окраина, тем больше присутствовало признаков жизни. За некоторыми из окон горели фонари и лампы. На одном из балконов даже расположилась небольшая компания со стаканчиками кофе. На всякий случай Данила с подругой прошли под ним, а не по середине улицы, так, чтобы их облик чужестранцев особо не бросился в глаза любителям позднего кофе.
За поворотом оказалась пекарня — не заброшенная, а вполне рабочая. За зарешеченным окном двое мужчин в белых халатах при свете керосиновых ламп месили тесто для утренней выпечки.
— Много народу еще осталось в Абу-эд-Духуре? — спросил Данила.
— Я их не считал, — философски заметил оборванец, с тоской глядя на работавшую пекарню. — Остались те, кому некуда ехать, те, кто хоть как-то может здесь прокормить семьи. Моя пекарня находилась в центре, ее разнесло при бомбежке. Хлеб сейчас в основном пекут для повстанцев.
— Тут его и покупают люди Хусейна?
— Сами они сюда приезжают редко. Хлеб им привозят, — поспешил успокоить оператора араб. — Мы уже почти пришли, — оборванец свернул за угол.
Там практически на пустыре стоял низкий дом, обнесенный глинобитной стеной. В окошечке над дверью горел неяркий свет.
— Успели, мой двоюродный брат еще не спит. Он любит читать.
Оборванец постучал в дверь и принялся ждать. Вскоре над стеной показалась голова. Моложавый мужчина выглянул, чтобы узнать, кто решился его побеспокоить во внеурочное время.
— Это я, — махнул рукой провожатый.
— Кто с тобой? — косил на поздних гостей-чужаков хозяин дома.
— Сразу всего не расскажешь. Впусти в дом.
— Ты заходи, они пусть ждут на улице, — хозяин оказался не так приветлив, как хотелось бы.
Оборванец вздохнул, развел руками:
— Сами понимаете, время такое. Люди даже родственникам не доверяют.
— Мы подождем, — пообещала Камилла. — Ничего страшного.
Дверь отворилась. Хозяин показался всего на несколько секунд, но этого хватило, чтобы заметить в его руках автомат.
— Проходи, — позвал он двоюродного брата и подозрительно сверкнул глазами в сторону пришельцев.
Камилла и Данила остались стоять на ночном пустыре. За толстой деревянной, обитой металлическими полосами дверью о чем-то шушукались братья. Хозяин дома вроде был недоволен, хотя временами и смягчался, но потом вновь принимался выговаривать оборванцу.
— Не нравится мне здесь, — призналась Бартеньева, — сдадут они нас Хусейну. Как пить дать сдадут. В таком случае они ничем не рискуют. Мы же «шпионы Асада».
— Вот это обстоятельство — возможный плюс для нас, если, конечно, хозяин дома не сторонник повстанцев.
— Да, никогда не знаешь, где найдешь, а где потеряешь. В своей работе мы старались постоянно придерживаться нейтральной позиции. И, как видишь, не помогло. Ты садись. Я тебе лекарство введу. Потом может быть не до этого.
Ключников сел, закатал рукав.
— Коли сейчас в руку.
Хозяин вышел не вовремя. Он застал Камиллу, когда она уже вытаскивала шприц из руки Ключникова. По выражению лица хозяина дома было понятно, что, какие бы байки ни рассказывали ему сейчас о лекарстве, он останется при своем мнении. Однако высказывать его не стал, во всяком случае сейчас.
— Здравствуйте, меня зовут Ассаф, — представился двоюродный брат оборванца.
— А мы… — начал Данила.
— Я не хочу знать, как вас зовут, кто вы такие, — предупредил Ассаф. — Но если у вас есть проблема, я попытаюсь ее решить. За деньги, разумеется. У вас есть деньги? Сколько?
И вновь Данила ответил уклончиво:
— Деньги найдутся.
Он знал арабскую манеру, назовешь сумму, какой располагаешь, ее с тебя и запросят. Поэтому он предусмотрительно рассовал часть денег по разным карманам. Первый раз он попался на подобный «крючок» в Тунисе, когда перед самым отъездом из отеля спросил у бармена, хватит ли ему тридцати оставшихся в наличии динаров на два мартини для себя и Камиллы.
«Разумеется, хватит», — великодушно ответил тогда бармен, после чего, налив спиртное, с такой же широкой улыбкой назвал счет — тридцать динаров.
Скажи Данила до этого «двадцать», хватило бы и двадцати. Мартини бармен наливал, буквально меряя его на капли, а вот льда бросал, не жалея. Это воспоминание смутно промелькнуло в памяти оператора.
Ассаф критично осмотрел гостей, пытаясь на глаз прикинуть, какой суммой они могут обладать, и только после этого пригласил их в дом, мысленно согласившись, что во время гражданской войны внешность может быть очень обманчивой. Человек не станет демонстрировать свое богатство — так безопаснее. Оборванец, приведший беглецов сюда, придержал Данилу и сделал выразительный жест — «пошелестел» в пальцах воображаемой банкнотой, напоминая, что всякая работа должна оплачиваться.
— Время позднее, мне надо возвращаться.
Данила запустил руку в карман, вытащил тонкую пачку денег и дал попрошайке «зеленый полтинник». Тот явно остался недоволен, рассчитывал на большее.
— Нам еще предстоит рассчитаться с твоим двоюродным братом, — назидательно сказал Ключников. — Вот у него и попросишь свою долю за посреднические услуги.
— Не бойтесь, я никому о вас не скажу. Я Хусейна ненавижу, может быть, даже больше, чем вы.
Оборванец медленно побрел по улице. Ассаф торопливо закрыл дверь на засов. На столе горела керосиновая туристическая лампа с контуром летучей мыши на стекле, рядом высилась стопка книг.
— Ваш брат сказал, что вы любите читать, — попыталась завязать разговор Камилла.
— Это к делу не относится. Какие у вас проблемы?
— Нам нужно поскорее покинуть Сирию или хотя бы оказаться на территории, контролируемой правительственными войсками. Идеально — в Дамаске, — сформулировал дальнейшие планы Данила.
— Документы есть? Ваше гражданство? — допытывался осторожный Ассаф.
— Мы из России, документы у нас забрали.
— И то, и другое — плохо, — Ассаф прищурился, явно сопоставил в уме и понял, что перед ним те самые «шпионы», которых показывали по телевидению.
— Мы не такие, как про нас показывали, нас заставили оговорить себя… — начала Камилла.
— Чем меньше я про вас знаю, тем лучше. Помолчите. Были бы вы местными, я бы без труда доставил вас до турецкой границы, — стал открывать свои карты хозяин дома. — Это мой бизнес — вывозить целые семьи. Если у людей есть деньги, то почему бы им не помочь спастись? Потому и остался здесь. А брат у меня бестолковый, лучше бы подался в лагерь для беженцев. Там хоть кормят бесплатно.
— Вы нам не сможете помочь? — напрямую спросил Данила.
— Вы иностранцы — это меняет дело. Многие здесь охотятся на иностранцев, чтобы потом их продать, — Ассаф выразительно посмотрел на гостей. — Я могу помочь вам выбраться с территории, которую контролирует Хусейн Диб, и свести с другим полевым командиром, тот при должном финансировании сможет доставить вас до турецкой границы. Если захочет, конечно, а не решит, что более выгодно взять вас в заложники.
Камилла и Данила переглянулись. Это, конечно же, было не совсем то, о чем они мечтали. Но кто обещал, что они получат больше?
— Сколько это будет стоить? — решила взять в руки торг Камилла.
— За полевого командира я говорить не могу.
— Я и не прошу. Для начала назовите вашу сумму.
— Я же не знаю ваших возможностей, — по-простецки признался Ассаф. — Назовите, сколько вы можете дать, а я уж стану решать, соглашаться мне или нет.
— Сколько вы берете с соотечественников? — не выдержал и вмешался Ключников.
— Когда как. Но это же арабы, а вы — иностранцы. С вами я сильно рискую. Если меня ловят с местными, то обычно просто разворачивают назад. А из-за вас у меня могут возникнуть крупные неприятности.
— Насколько крупные?
— Расстрелять могут. Чего уж крупнее?
Примерный уровень жизни в сегодняшней воюющей Сирии Ключников знал, знал и то, что вид «живых» денег действует на человека сильнее обещаний. Он припомнил, в каком кармане у него лежит пачка пятидесятидолларовых купюр, вытащил ее и положил на стол. Ассаф смерил ее взглядом. Ключников неплохо играл в покер, а потому просчитывал противника на «три-пятнадцать». Во-первых, хозяин дома видел перед собой полную банковскую пачку, а это бьет по психике больше, чем если бы перед ним лежала располовиненная пачка сотенных. Во-вторых, первоначально он был бы согласен и на несколько меньшую сумму, с ним можно было бы сторговаться и за три тысячи, начав самому торг с двух.
Это не являлось каким-то оформленным в слова умозаключением любителя покера. Данила прочувствовал настроение Ассафа и действовал более на интуиции, чем на холодном расчете. Он вел себя сейчас как игрок за карточным столом — импровизировал, опираясь на опыт. Если во время карточной партии он желал, чтобы банк казался противнику большим, непременно ставил более мелкие купюры, не клал их аккуратно одну на одну, а бросал небрежно, чтобы те занимали объем побольше. Теперь же Данила применил другую тактику. Да, Ассаф в глубине души был готов согласиться и на меньшую сумму, но поступал предсказуемо, шел на повышение.
— Этого мало, — произнес хозяин дома. — Я не буду рисковать жизнью за пять тысяч.
— Как хочешь, но повышать плату я не могу, мне еще с полевым командиром, о котором ты говорил, сойтись в цене придется, — Данила вытащил из пачки одну купюру и спрятал в карман, затем другую.
Ассаф опомнился, схватил те деньги, которые остались, — четыре тысячи девятьсот.
— Я согласен.
— Вот и отлично, — Данила не стал мелочиться, положил на стол две забранные из пачки пятидесятки. — А на эти деньги, если можешь, накорми нас, дай воды. И неплохо было бы помыться.
— У меня в доме все найдется, — заверил Ассаф и пошел в другую комнату.
Камилла опустилась на топчан и сбросила обувь.
— Ноги гудят, — пожаловалась она.
— Хочешь, я тебе ступни помассирую? — предложил Ключников.
Это было у них традиционным развлечением, чем-то вроде игры. Когда журналистка уставала — оператор массировал ей ноги. Не трудно догадаться, чем это обычно кончалось. Бартеньева грустно улыбнулась:
— Нашел место и время. Как-нибудь в другой раз — переживу.
— Другого раза может и не быть, — напомнил оператор.
— А я верю в нашу удачу. Вот торговаться я не люблю. Поэтому и ненавижу Восток. У нас, в Европе, Штатах — все просто. Висит ценник, столько вещь и стоит. А здесь же, не поторговавшись, ничего не купишь. Цену заламывают в два-три раза больше. Спасибо, что в этот раз ты взял это на себя, и у тебя неплохо получилось. Ты не боишься, что оборванец все же сдаст нас Хусейну Дибу?
— Маловероятно. Торговаться на Востоке хорошо тем, что потом ударяешь по рукам. А для них это святое. Конечно, я подозреваю, что из нас еще попытаются вытянуть денег… но я прижимистый, ты же знаешь. Меня на бабло не особо разведешь.
— Это умею делать только я, — засмеялась Камилла. — Всякие колечки, заколочки…
— И непременно с бриллиантами, — усмехнулся Данила, вспомнив последний поход со своей подругой в ювелирный салон, когда они решили потратить деньги, заработанные на съемках.
— Как недавно и как давно это было, — вздохнула женщина.
Вернулся Ассаф. Он улыбался по-восточному неискренне, как только умеют улыбаться арабы.
— Я думаю, вы предпочтете поужинать во дворе, на свежем воздухе. Прошу! — и он с легким поклоном отвел руку, указывая на дверь.
Снаружи — с улицы, дом Ассафа выглядел неприветливо, словно крепость. Высокие железные ворота, сплошные без окон стены, и лишь одна дверь с окошечком. А вот дворик был обставлен вполне уютно. В углу к стенам примыкало что-то вроде беседки с полотняным навесом. Под ним — невысокий дощатый помост с расстеленными на нем коврами. На них уже стояли два подноса с тарелками, наполненными пловом. Белели объемные фаянсовые чайники с чаем. Все было старательно сервировано. Даже салфетки топорщились аккуратным веером в подставке, словно и не мужчина накрывал «стол», а женщина. Чувствовалось, что хозяин дома продолжительное время живет один. Но при этом заботится о домашнем уюте.
— Я могу постелить вам и дома, — сладким голосом, словно на что-то намекал, произнес хозяин. — Но мой вам совет — лучше спать на улице, — и он показал на подушки, сложенные аккуратной горкой в самом углу помоста.
— А помыться? — напомнила Камилла.
— С водой в Абу-эд-Духуре сложно, — признался Ассаф, и по его хитрым глазам было понятно, что он набивает дополнительную цену.
— Мы заплатим, — пообещала Бартеньева и посмотрела на Ключникова, ведь все-таки это он был ответственный сегодня за финансы.
Ассаф вздохнул, будто ему предстояло расстаться с чем-то очень ценным и важным для его жизни.
— У меня есть только питьевая вода в бутылках. По два галлона каждая. Это вам обойдется… — он поскреб пятерней затылок, прикидывая, какую бы цену заломить.
Воду он не покупал, она досталась ему из «гуманитарки».
— Двадцать долларов, — сказал Ключников таким тоном, что сразу дал понять — больше из него не вытянешь, после чего положил на ковер четыре купюры по пять долларов.
Ассаф не решился экспериментировать еще раз, чтобы не лишиться пятерки. Сразу же сгреб деньги и сунул их в карман рубашки.
— У нас у всех сегодня удачный день, — произнес Ключников с улыбкой. — Если бы у вас еще нашлось спиртное…
— Чего нет, того нет, — честно признался хозяин дома. — Вот разве что «травку» могу предложить. Она у меня отличная.
— А вот тут уже мы откажемся, — развел руками Данила. — Не употребляем.
Ассаф щелкнул зажигалкой. Засветилась керосиновая коптилка, сделанная из гильзы от артиллерийского снаряда.
— Вы тут устраивайтесь, а я пойду — воду принесу, — предложил хозяин дома.
Данила и его подруга сели прямо на ковры. Стулья на Востоке не в почете. Ноги сложили по-турецки. Данила разлил чай по пиалам — с таким видом, словно разливал шампанское. Есть плов приходилось руками, но и это местная традиция.
— Мы с тобой словно в ресторане. При определенной фантазии можно представить себе, что это не вонючая керосиновая коптилка, а ароматическая свеча, — с наслаждением произнесла женщина, глядя в глаза мужчине. — Ну, что? За удачно прожитый день, — предложила она чайный тост.
Толстостенные пиалы сошлись над подносами с глухим стуком, будто встретились два булыжника. Беглецы сильно проголодались, а потому с ужином покончили быстро. Появился Ассаф. Он тащил четыре прозрачные бутыли с водой. Поставил на помост и бутылочку без всяких надписей.
— Это шампунь, — пояснил он.
Конечно, ярко-красное содержимое было больше похоже на средство для мытья посуды. Но беглецам было все равно. Они бы помылись и стиральным порошком.
— Душа в доме нет, — предупредил Ассаф. — Мы во дворе моемся, — и он показал на дощатый поддон, поставленный прямо у стены, после чего пожелал спокойной ночи и удалился.
Ветер колыхал огонь коптилки. Струйки черного дыма таяли в воздухе.
— Свет выключить? — спросил Данила.
— Пусть будет.
Бартеньева стала раздеваться.
— Фу-ты, черт, одежда потная, к телу липнет.
— О стирке пока можешь забыть. Как-нибудь в другой раз, а то я с ног валюсь от усталости.
Женщина встала на деревянный поддон. Данила поливал ее из бутыли.
— Не боишься, что сейчас хозяин в окно подсматривает? — усмехнулся Ключников.
— А мне теперь все до лампочки. Пусть смотрит — от меня не убудет.
«Средство для мытья посуды» мылилось хорошо. Пена белыми хлопьями летела на землю. Вода утекала через небольшой лоток, проложенный под стеной, на улицу.
— Какое наслаждение! — произнесла Камилла, когда Данила вылил на нее и вторую бутыль — она развела руки, подставив мокрое тело свежему ночному ветерку.
— Я сам управлюсь. А ты иди ложись.
Ключников чувствовал, как с пеной и водой уходит не только грязь, но и усталость. Вместе с ними уходил и страх. В защищенном глинобитными стенами дворике он чувствовал себя на удивление спокойно и свободно.
Воду Данила расходовал экономно. Половину бутыли оставил для питья. Он загасил коптилку и нырнул под довольно-таки свежую простыню. Камилла прижалась к нему.
— Ты не изменяешь своим привычкам. Спишь обнаженная, — проговорил Ключников, целуя подругу в висок.
— Привычкам я изменяю только в тюрьме. Или тогда, когда ты мне изменяешь.
— Это было давно и вообще неправда.
— Давай сегодня просто полежим, — Камилла закрыла глаза. — Мне так хорошо с тобой.
— И мне тоже.
И тут из дома донеслась тихая музыка. Звучал какой-то местный инструмент, название которого ни Ключников, ни Бартеньева не помнили, — что-то вроде лопаты с натянутыми на ней струнами. Заунывная и печальная.
Камилла встрепенулась. Она не сразу узнала эту мелодию. А узнав, засмеялась.
— Ты только послушай, что он играет, — зашептала она.
— «Yesterday» — «Beatles», — улыбнулся Ключников. — Вот уж не думал, что у Ассафа такой хороший музыкальный вкус.
Мужчина и женщина лежали рядом в полудреме. А хозяин дома продолжал играть, добавляя к гениальной, всемирно известной мелодии свои чисто восточные мотивы. Под эту музыку беглецы и заснули.