Стояла глубокая ночь. Я ехал в Надино. На нелепой развалюхе с разноцветным передком: левое крыло голубое, правое – рыже-ржавое, изначальный цвет не определяется, крышка капота – веселенько-зелененькая, равно как и правая передняя дверь… Ладно хоть моего позора никто не видит ввиду ночного времени и пустынной дороги.

Я ехал в Надино. Я не знал, куда еще ехать… Там был мой дом, который я перестал считать своим, – но теперь других домов у меня не осталось… А в чужие Питеру Пэну лучше сейчас не соваться. Одни несчастья приносят его визиты. Кто не верит, приезжайте в Тосно-2, сходите на улицу Тополиную, посмотрите на три закопченных оконных проема…

Мать твою!

Я с трудом успел выровнять руль, удержал развалюху на дороге… Разномастная моя лошадка уже пересекла осевую и норовила доставить седока прямиком в левый кювет. На секунду перед глазами встали обугленные окна – и готово дело, чуть не отключился.

Плохи дела… Засыпаю. Над моим могучим организмом можно долго издеваться безнаказанно, но рано или поздно он мстит, отыгрывается…

Притерся к обочине, остановился. Вылез в ночную прохладу… Ну, так и есть, левое заднее изрядно спущено… То-то машину и без моих отключений помаленьку уводило в сторону. На продавца грех пенять, предупреждал…

Компрессора в багажнике не было. Пришлось накачивать вручную. Вернее, вножную. Давненько я не занимался такими упражнениями, езда на нормальных машинах быстро приучает к хорошему… Может, и к лучшему, хоть сон разгоню.

Помогло. Вместо сонливости пришли воспоминания о последнем разговоре с Эйнштейном…

Разговор был долгим, бесконечно долгим, и мне казалось, что проговорили мы больше суток, что сейчас уже следующая ночь… Умом понимал, что ошибаюсь, но от чувства такого избавиться не мог.

Начался разговор с очень крупной моей ошибки… Сам факт начала разговора стал крупной ошибкой, надо было сразу стрелять. Но этот хитрый жук знал, что делает, когда подсунул мне свой конверт загодя, еще до личной встречи. Выстрелить, не задав вопросы, я не мог…

Весь бесконечный разговор я не помню. Да нет, какой еще разговор, разговаривают обычно как минимум двое. Звучал монолог Ильи с моими редкими репликами-вставками.

Даже если б сразу, по горячим следам, я попытался тот монолог записать или надиктовать, все равно бы не вспомнил все излияния плешивого словоблуда…

Сейчас, под мерное поскрипывание старого ножного насоса, из памяти всплывают отдельные узловые моменты, наиболее меня зацепившие…

Эйнштейн говорил о Горгоне и Носороге (а заодно, мимоходом, швырнул неслабую порцию виртуального дерьма в Питера Пэна):

– Я думал, я очень долго думал: что же на нее нашло? Отчего она выбрала меня – так вот вдруг, спустя столько лет знакомства… Если я интересую ее как мужчина, все бы произошло значительно раньше. Не интересую – не произошло бы никогда. Я разбирал по винтику тот день, когда почувствовал впервые это самое… Ведь я не сразу сдался, Питер, я боролся… Так вот, тот день… я был у вас в гостях, без шлема, разумеется. Видел ваших рабочих, «роботов», как их называли девочки… Сразу две бригады работали, одновременно. Ведь раньше такого не было, да, Питер?

Киваю, соглашаюсь… Нанятыми на лето рабочими-гастарбайтерами Натали обычно управляла, полностью подчинив их волю – и механические, неживые движения «роботов» напоминали о малобюджетных фантастических фильмах. На нынешнее лето у нее планы были просто-таки грандиозные, и «роботов» она наняла больше обычного, действительно разбив на две бригады… Новый метод поначалу себя не оправдал: пока она дистанционно руководила «роботами» одной бригады, другие либо бездельничали, либо все портили (помню, как мой отец разносил их по кочкам, когда обрушили каркас новой теплицы). Но помаленьку Натали приноровилась, и дело стало налаживаться.

Оказывается, Эйнштейн тоже заметил неурядицы двухбригадного метода работы. И, много позже, сделал выводы из замеченного. Мне они в голову не пришли, хотя вроде видел то же самое…

Он продолжал:

– Меня как током тряхнуло, когда понял! Две бригады «роботов»… И две группы «зомби», атаковавших Новую Голландию. Она тренировалась управлять двумя отрядами сразу, только и всего… Да не кричи ты, Питер, я прекрасно тебя слышу. Затем, что ей нужны были «попрыгунчики». Для ее отца, для Носорога. Он стал большим человеком, и он давно уже не мафиозо хармонтского масштаба, перерос… У него есть интересы в самых разных областях бизнеса, и поговаривают, что на содержании у него пара-тройка сенаторов, не говоря уже о военных чинах, курирующих хармонтскую Зону… А основа основ его бизнеса, засекреченная основа, тайная, – «Амстел-Биг-Трейдинг, инкорпорейтед»…

Затем Илья поведал мне, что ему удалось накопать по «АВТ, inc» – не в открытых источниках, разумеется. Транспортная компания, занимающаяся исключительно контрабандой. Глобально занимающаяся, по всему миру, через подпространственные порталы Зон. Хармонтская Зона – центральная среди первоначальных, исходных Зон, лишь она связана со всеми остальными Зонами системой подпространственных переходов. Узловая транзитная станция… Нельзя сказать, что Носорог был первым, кто додумался до простой мысли: кто контролирует подпространственные аномалии хармонтской Зоны, тот контролирует их повсюду. Носорог стал первым, кому удалось это реально сделать: взять под контроль и организовать контрабандную сеть, охватившую всю планету…

Хотя, если подойти к делу формально, привлечь Носорога к уголовной ответственности будет нелегко: его люди не суют взятки таможенникам и не ищут потайные тропки через границу, проходящие далеко от таможни. А статьи, карающие за подпространственную контрабанду, пока не придуманы.

– Отчего он полез в Россию именно сейчас? – удивился я. – Десять лет его было не видно, не слышно, и вдруг нате вам…

Эйнштейн удивился ответно:

– Что значит не видно, не слышно? Знаешь, Пэн, ты живешь в удивительно маленьком мире… Совсем как тот Питер Пэн, изначальный, только у тебя не Кенсингтонский сад, а дом с оранжереей, Виварий с мутантами, отчасти Зона… И маршруты, их соединяющие. Этакая мини-вселенная, за пределами которой ничего интересного для тебя не существует. Ты серьезно считал, что Носорог, любого готовый порвать за свою дочь, взял и позабыл на десять лет о ее существовании? И внучки его не интересовали от слова «совсем»? Тогда ты просто дурак… Но к личным интересам Носорога примешивались и деловые… Или, возможно, наоборот: к деловым – личные… Дело в том, что Россия – досадная прореха в его системе всепланетной подпространственной контрабанды. Все потому, что некие Максим и Петр Пановы при содействии некого Элайи Эбенштейна утащили из Хармонта «попрыгунчики». И Носорог держит под контролем дверь сюда, ключей от которой у него нет. С той стороны дверь открывается без ключа – условно говоря, повернул головку замка и вышел. Но обратно без ключа никак… И Носорог искал свой Золотой ключик не менее усердно, чем Карабас-Барабас. Не здесь, в Сибири. Пока не понял, что там «попрыгунчиков» нет.

Я слушаю его, и в голове вертится странное: авторы истории о Вечном Жиде, сиречь Агасфере, нас дезинформировали. Они, авторы, не врали, просто сами не знали всего… Агасфер не родился за сколько-то десятилетий до той жаркой пятницы, когда мимо его дома, пошатываясь, шел человек с тяжким грузом на плечах… Нет, Вечность – она другая: как геометрическая прямая, не имеет ни начала, ни конца… Вечный Жид с усмешечкой наблюдал за стараниями Господа во Дни творенья… Или – за Большим Взрывом, для сторонников этой теории. Он шлепал за Моисеем по пескам Синая… Он уклонялся от призыва в армию Иисуса Навина, воюющую с моавитянами… И лишь потом была дорога на Лысый холм, у которой стоял его дом… Потом было много чего, очень много… Например, в первой половине двадцать первого века Вечный Жид руководил филиалом № 17 ЦАЯ и звался Ильей Эбенштейном… Ну да, я его не застрелил. Трижды за последнее время я пытался его убить, первый раз голыми руками, дважды из пистолета… Не получилось. И дело не во мне, многие пытались, и где они теперь? А он – сидит, живой, здоровый, разглагольствует… Вечный, что возьмешь.

Эйнштейн говорил об Илоне, причем весьма пренебрежительно:

– Не знаю, кто ее убил… Мне не интересно. Предполагаю, что те, на кого она работала. Надобность миновала – и ликвидировали. Ты ведь не знал, что она с самого начала сливала информацию в НИИ имени Менеладзе? Не знал, не знал… Я же помню, какими глазами ты на меня смотрел… Как на полного идиота. Ну, действительно, идиот же начальник, неоднократно, по любому поводу, дает секретарше доступ к личному своему компьютеру: Илона, сделай то, Илона, поищи это… Дает доступ, а потом исчезает из кабинета, даже из офиса… Одно слово: и-ди-от! Ну а умные дяди из Менеладзе – они-то уж не идиоты, как можно быть идиотом, когда столько звезд на погонах, – получали инфу, уводящую их далеко-далеко от того, чем мы на самом деле занимались… С Вострецовым та же картина… Ага, ты про него знал… Нет, мысли я не читаю – когда ты, Питер, с удивлением открываешь для себя достаточно очевидные вещи, у тебя лицо становится таким… хм… в общем, на лице у тебя все написано… Так вот, Илона… Теперь она стала не нужна. Где спрятаны настоящие наши результаты, знаю только я, но тебе открою секрет: самое главное, самое основное – вот здесь… – Согнутый палец Ильи стучит по лысине. – Сегодня Илона сделала последнее, что могла сделать: стукнула, что ты пошел в офис, – и надобность в ней отпала… Полагаю, тебя там, в офисе, ждали. Допускаю, что сделали какое-то предложение, посулили какой-то пряник… и тут же, не откладывая, погрозили кнутом: взорвали у тебя на глазах Илону… Теперь ты все понимаешь?

Не все я понимал, куда уж мне… Одно понимал точно: мозг мой каким-то образом превратился в калейдоскоп. В детстве я любил эту игрушку, часами мог наблюдать, как меняются внутри красивые цветные узоры. Пару калейдоскопов разобрал, пытаясь разгадать секрет, и все равно не понял: те же три зеркала, та же кучка разноцветных стекляшек – откуда же берутся бесчисленные комбинации? А теперь паразит Эйнштейн безжалостно вращает мой мозг-калейдоскоп – и те же факты, давно мне известные, складываются в совершенно новые картинки…

Эйнштейн заговорил о Плаще и начал с удивившего меня риторического вопроса:

– А ты знаешь, сколько лет живут крокодилы? Не знаешь… И я не знаю… И никто не знает! Не установлена достоверно продолжительность их жизни. Сколько исследований, столько и ответов… Есть даже версия, будто они могут жить дольше человека, а если погибают раньше срока, то только от физических воздействий и внешних факторов. Тотем Плаща – крокодил, вот в чем штука, Питер. Тварь, организм которой постоянно омолаживается и растет. Во всех высших животных встроены механизмы, заставляющие клетку с какого-то момента переставать делиться… А у него, у Плаща, эти механизмы ослаблены. Биологический счетчик, определяющий максимальное число делений, называется теломера – это такой участок на конце хромосомы. В течение человеческой жизни теломера укорачивается, и чем она короче, тем ближе старость… А твой Плащ, Петя, аномал уникального типа, аналогов не существует – он «подращивает» свою теломеру, не знаю уж как…

– И на тех, кто ему служит, он распространяет свое умение омолаживаться… – делаю я логичный вывод.

– Почему бы и нет? Только не спрашивай, как это происходит… Нет времени строить пустые догадки.

– А взамен как-то научился пользоваться их умениями… Некая капелла без непосредственного физического контакта…

– Судя по тому, что ты рассказывал, нечто подобное и происходит.

– И как это стыкуется с твоей тотемной теорией?

– Тотемная теория умеет много гитик… Поверь, умеет. Но об этом чуть позже…

– А фокусы Плаща со временем? – напоминаю я. – Их никак в твою теорию не втиснуть… Проще натянуть карликовую сову на глобус Бэра.

– Субъективное время – очень странная штука. В научных исследованиях, посвященных сну, не раз описывались похожие между собой случаи… Ну, например: человек едет в поезде, спит на верхней полке и во сне падает с нее. При этом ему снится сон: что он альпинист, что поехал в горы, что штурмовал вершину, сорвался и упал в пропасть. Моменты жесткого приземления – во сне и в реальности – совпадают. Понимаешь? Весь субъективно долгий сон снится за те доли секунды, что длится свободное падение. А если сделать весь сюжет сна, весь событийный ряд, один к одному, в виде кинофильма, – чтобы посмотреть, придется пару часов хрустеть попкорном. Наше зрительное восприятие мира очень тормозят возможности глаза… Свыше шестидесяти кадров в секунду он воспринять не способен… Со слухом все обстоит еще печальнее. У мозга быстродействие на порядки выше. Короче говоря, ты уверен, что ваш разговор с Плащом состоялся в реальности? Что он не транслировал свои реплики прямо тебе в мозг? И не получал оттуда ответы? Нет, нет, не надо задумываться, Питер… У тебя становится такое страдальческое лицо… Это были риторические вопросы. Все равно правильных ответов нет ни у тебя, ни у меня… И убери ты наконец свой пистолет!

Я тогда не послушался и пистолет не опустил. Потому что пока не услышал главного: где мои дочери и как мне до них добраться? И моя угроза прострелить коленную чашечку оставалась для Эйнштейна актуальной…

На вопрос о девочках он ответил не сразу… Сначала рассказал, как представляется ему странный союз, сложившийся между Носорогом, Плащом и Горгоной.

Виделось ему это так:

Носорог и Плащ союзники – пусть временные, пусть ситуативные… Но сейчас они нужны друг другу: Носорог контролирует проходы во все Зоны, кроме России (ключей нет! только «Джон» и «Джек» годятся для возвращения). Со своей стороны, Плащ умеет открывать новые проходы между Зонами. В том числе и в новые Зоны. И сюда, в Россию, в питерскую Зону. Новые проходы-Лоскуты для коммерческих целей Носорога не годятся, стоимость трафика будет дикая, а для разовых акций вполне пригодны.

Носорог, Плащ и Горгона составили некий комплот и затеяли хитрую операцию, в результате которой каждый должен был получить свое: Горгона разрушенную семью. (Зачем???!!! – завопил после этих слов я.) Разумеется, семью Горгона преднамеренно рушила вовсе не ради удовольствия совокупиться в оранжерее с Ильей Эбенштейном, настолько высоко он свои таланты любовника не оценивает…

Цель другая: получить детей, свободу рук и отсутствие необходимости объясняться с мужем по поводу предстоящей в «Клинике Св. Духа» операции… Потому что есть обоснованное подозрение, что Питер Пэн никогда не даст согласия на рекомую операцию. («Зачем???!!! – вновь завопил я. – Для чего нужна эта, мать ее, операция???!!!»)

Носорог планировал получить «попрыгунчики», которых ему так не хватало. Профит Плаща – бесплатный доступ к трафику Носорога для решения своих задач в разных Зонах без открывания жутко трудоемких и энергозатратных Лоскутов. Он, Эйнштейн, подозревает, что Плащ собирает свою капеллу, хоть и говорит, будто не пользуется таким термином… И она, капелла Плаща, отнюдь не вся из Хармонта, оттуда он забрал только Марианну Купер… Нет, Плащу, похоже, хочется собрать лучших из лучших, элиту элит, некую «сборную мира».

Как и для чего в рамках этого плана Горгона ментально командовала наемниками Носорога при атаке на Новую Голландию, объяснять, наверное, уже не стоит…

– Да не дрочи ты мне мозги с этими наемниками! – выкрикнул я. – Были и сдохли, забыто… Зачем ей идиотская операция в идиотской клинике?? Зачем???!!!

– Затем, что Натали умеет заглядывать в будущее чуть-чуть дальше, чем ее муж…

Он развил свою мысль, попутно в очередной раз меня обгадив. Питер Пэн, дескать, живет сегодняшним днем, и о том, что случится в самом ближайшем будущем, он не задумывается: он и на Садовую, спасать своих девочек, мчался без единой мысли о будущем… Дескать, спасет, обнимет – и все станет хорошо, защебечут птички, засветит солнышко, все станут счастливы, и так будет всегда; у девочек не начнутся вскоре месячные, не начнет расти грудь, не скакнут дико вследствие этого способности, не придет возраст неизбежного конфликта с родителями – ничего этого не будет, главное – спасти и обнять. У Горгоны мозгов чуть-чуть побольше. Все грядущие радости жизни она просчитала очень хорошо. И следствия из них тоже: шило таких размеров в мешке не утаишь, даже если мешок спрятан в деревенской глуши… Собственно, уже не утаили – история с «грохнутой» электролинией и подстанциями не осталась без последствий со стороны людей в погонах… Просто последствия еще не докатились до дома Пановых – наверху что-то согласовывали и утрясали, – когда Натали сделала превентивный ход, имитировав «похищение» девочек… Оставила с носом и мужа, и военных. Он, Эйнштейн, почувствовал первый ментальный удар… нет, не удар… а, в общем…

– Эрекцию ты в штанах почувствовал при виде моей жены… – мрачно подсказал я.

Короче, как это ни назови – все началось на следующий день после того, как горелые птицы посыпались с проводов и столбов. И в тот же день Натали сказала, что назавтра подъедет в Новую Голландию, пообщается с Жужей, – принципиальная договоренность была достигнута давно, но Горгона откладывала день приезда по разным уважительным причинам… «Воронье побоище» заставило ее начать раньше запланированного, не завершив своих тренировок, – и штурм провалился, Носорог остался без «попрыгунчиков». Ну а дальше вообще последовала череда экспромтов, имевшая одну цель: опередить военных, не дать им забрать близнецов… То, что она не исчезла вместе с детьми, свидетельствует: бить все горшки и навсегда расставаться с новой родиной Натали не планировала. Очевидно, оптимальный результат ей виделся так: «спасенные» девочки возвращаются, семья воссоединяется (включая любящего отца и мужа, разумеется) – но теперь Мариша и Аня не уникумы, лишь аномалы среднего разбора, мало кому интересные…

– Значит, они сейчас не у Плаща… – сделал я вывод. – В «Клинике Св. Духа»… А у этой клиники до хрена филиалов, где-то с десяток, сейчас посмотрю…

Я полез в карман за конвертом, но Эйнштейн остановил меня:

– Питер, не тупи… Филиалов там девять, но может быть хоть двести девять, однако Носорог целиком и полностью контролирует лишь один – Хармонтский. А он не для того вытаскивал внучек из России и спасал от здешних военных, чтобы на Аню и Маришу наложил лапу кто-то еще.

Лишь тогда я понял, в какую ловушку угодил… Добраться до Хармонта легальными путями – не для меня. После того, что я учинил в лагере вояк, убивших мою мать, а затем ослепленных Дэниелом Азаррой, тогда еще Светлячком, – первый мой шаг с трапа самолета станет последним свободным шагом. Дальше шагать придется в наручниках и не по своей воле… Смертная казнь на моей бывшей родине отменена, но срок намотают такой, что измеряться он будет не в годах – в пожизненных заключениях. Сорок, например, пожизненных заключений плюс еще двенадцать лет… Книга Гиннесса пополнится новым рекордом.

Эйнштейна моя проблема – как попасть в Хармонт – не заботила… Он от нее отмахнулся.

– Придумаем что-нибудь… Время есть. Пойми, это не ногу запасную из стволовых клеток вырастить. И даже не печень с мочевым пузырем. Нужна многомесячная тщательная подготовка, чтобы все прошло без сучка без задоринки… Это не налет на Новую Голландию, здесь твоя супруга ни малейшего риска и ни малейшей торопливости не допустит. Мы успеем и выполнить первоочередную главную задачу, и придумать, как добраться до Хармонта, есть у меня кое-какие наметки…

– Что ты задумал, Илья?

– А ты еще не догадался? Я задумал второй Исход.

Да, он так и сказал: Исход…

Потом пояснил, что имел в виду:

– Первым я считаю не тот сорокалетний квест по Синайской пустыне с Моисеем во главе, а наш исход из Хармонта… Хотя, конечно, и с тем, давним, аналогии имеются… Так уж случилось, что я происхожу из нации, легкой на подъем: куда бы нас ни выселяли, куда бы ни депортировали, куда бы сами ни сбегали – все и всегда заканчивалось одинаково… Брали пожитки, что могли унести, что не могли – бросали, и домой, на родину предков. Из Египта, из Вавилона, из гетто, из Аушвица… Не история, а перманентная Алия. Ты со мной?

– Э-э, Илья… Вообще-то моя родина предков – Россия. Да и без предков – Родина моя здесь.

– Не говори ерунды… Родина у нас одна.

– Илья… Даже если б моя идиотская юношеская догадка о твоем отцовстве вдруг угодила бы в цель… У вас ведь все равно считают по матери, а?

– Я не о том… Наша родина – Зона, Пэн. Таких, как мы, мало, исчезающе мало. Мы должны держаться рядом, вместе… Или ты предпочитаешь служить под началом мясников из НИИ Менеладзе?

– Ну… не планирую… А какие есть варианты? Куда Исход-то планируется?

– Я не могу… действительно не могу, не имею права назвать тебе пункт прибытия. Но кто тебе мешает догадаться самому? Подумай, какая из стран с претензиями сверхдержавы… региональной по меньшей мере сверхдержавы… осталась без своей изначальной Зоны? Да и вторичными Зонами не избалована… У кого достаточно смелости, денег и беспринципности для столь масштабных экспериментов, что на их фоне кажется детской возней в песочнице все, что мы делали в Хармонте или здесь? Знаешь, чем они занимались в той части монгольской Зоны, что взяли в концессию или в аренду… не помню, как они это оформили, но не суть… Среди прочего они ставили раз за разом простой эксперимент: в Зону доставляли ящики приличных размеров, оставляли на разные сроки в разных местах, потом забирали. Разумеется, содержимое ящика каждый раз было свежим… Свежим, но в принципе тем же: генные материалы – сперма, яйцеклетки, в том числе оплодотворенные… Ты оценил масштабность замысла? Не одинокий сталкер, бродящий по Зоне и понятия не имеющий, где он что подцепил и кто у него родится: такой вот, к примеру, Питер Пэн вполне цивильного вида? Или зверообразный воднодышащий мутант Дракула?

Его голос звучал все более взволнованно, жестикуляция стала активнее. Похоже, Илью и в самом деле увлекли необозримые перспективы… Не единичные уникальные экземпляры аномалов, которые – при сильных генетических отклонениях – даже пары себе не подыщут, но миллионы (миллионы, Питер!) особей, индивидуальных, но с неким заданным аномальным свойством…

– Ну и зачем им, с таким-то их размахом, мы, убогие? С нашей детской возней в песочнице… в смысле, в Виварии? – подпустил я скепсиса.

– У них есть деньги и размах, да, но нет вот этого… – Он вновь постучал себя согнутым пальцем по лысине. – И нет нашего гандикапа – результатов за двадцать лет работы. Им пришлось бы заново наступать на все грабли и заново изобретать все велосипеды…

– По-моему, наши грабли, велосипеды и прочие результаты сейчас изучают полковники Антипин и Сало. Думаешь, изучат, потом запакуют в большой чемодан и принесут нам к поезду, или самолету, или на чем ты в новый Исход собрался?

– На велосипеде… На трехколесном… А ты следом, трусцой, с чемоданом на горбу… Странно слышать такое от человека, который последние десять лет старательно помогал мне фальсифицировать результаты исследований… Не находишь?

– Ну да, ну да… я ж все десять лет сидел, бритвочкой лабораторные журналы подчищал, циферки в них другие вписывал… ну, было пару раз… сам же говорил: зачем ребятам жизнь портить, заставлять остаток жизни на секретных спецобъектах проводить…

– Пару раз? А если посчитать? Инга-Минога, помнишь такую? А Василиск? Этого-то уж ты не мог позабыть, вместе консерваторию развалили, такое не забудешь…

Он сыпал новыми и новыми прозвищами подопытных, и когда счет пошел на третий десяток, я капитулировал:

– Ладно, ладно… погорячился насчет пары раз…

– А Сало и Антипин пусть разбираются с «тотемной теорией» аномальности, Питер… Пусть тратят на нее время и ресурсы… То, что им оставлено в закромах, как раз эту теорию и подтверждает. А все, что опровергает, – вывезено или уничтожено. Чем глубже они увязнут в ней, тем лучше, наша фора станет еще больше.

– Ты… хочешь сказать…

– Да, я еще двенадцать лет назад понял, что теория ошибочна. Случается с теориями такое. Но чтобы «отец» теории, осознав ошибку, продолжал теорию развивать… Это, наверное, единственный и уникальный случай. Однако пришлось… Не нужна воякам правильная теория, позволяющая делать из аномалов, например, живые приставки к комплексам управления огнем… Не доросли они. Не достойны. Пусть копаются в мертворожденных построениях, а мы двинемся своим путем… С теорией «генетической проекции» наперевес – вперед, к светлому будущему! Нам будет трудно, нам будет адски трудно, Питер, но у меня все же есть мечта. Я мечтаю, что однажды мы, аномалы, перестанем быть изгоями, или забавными зверушками, или опасными зверями, или просто чем-то непонятным и ненужным, чье существование можно игнорировать… Что наконец – не на словах, не на бумаге, а на деле, – победит принцип: «Все люди сотворены равными». Я мечтаю, что однажды в школе – в самой обычной школе – твои дочери, Питер, смогут сидеть в классе вместе с учениками-нормалами, и те будут дергать их за косы, а в следующем классе – провожать до дома и нести их портфели… Я мечтаю о том, что наступит день, и даже Хармонт, густо окропленный кровью невинных, превратится в оазис терпимости и справедливости. Я мечтаю, что придет день, когда все дети, рождающиеся в нашем мире, будут судимы не по отклонениям их генотипа, а в соответствии с их личностными качествами. Для этого нам придется засучить рукава, Питер, и ой как потрудиться… Чтобы стало так, число аномалов должно стать сравнимым с числом обычных людей. Пусть не сравняться, но хотя бы стать сравнимым. Не исчезающе малая величина, как до новых Зон. Не доли процента, как сейчас. Миллионы, многие миллионы… И мечта воплотится. Это мечта о завтрашнем дне, Питер, может, даже о послезавтрашнем, но я мечтаю сегодня! Я мечтаю сегодня…

Мечтатель… Не хотел бы я быть на месте нормала, что рискнет дернуть за косы Аню или Маришку… А миллионы таких маришек первым делом отодвинут нормалов от всех рычагов власти: хватит, порулили, наша очередь.

– Ну что, помечтал, полегчало? Ты все-таки растолкуй мне, бестолковому, про новый Исход получше. А то меня воспоминания о первом Исходе как-то не вдохновляют… Слишком дорого мне обошелся тот Исход… Неимоверно дорого.

Он был где-то не здесь… Он был там, в своей великой мечте. И ответил рассеянно, толком не понимая, что говорит…

– Теперь все будет по-другому, тихо и спокойно. Совсем не так, как в Хармонте, когда пришлось потрудиться, чтобы сдвинуть с места всю эту ораву сталкеров и их детей… Тогда они были нужны, и пришлось пинками сгонять их с насиженных мест, а сейчас достаточно…

Хрясь!!! Я ударил его в скулу рукоятью трофейного «Глока», жалея лишь об одном: слишком легок этот пистолетик, слишком много в нем пластика, зря не взял сюда увесистый «макарыч». Эйнштейна откинуло назад, но кресло не упало, слишком близко стояло к стене…

– Быстро рассказывай свои наметки. О том, как добраться до Хармонта.

– Питер, ты не понял… Я не это хотел…

Хрясь!!! Рукоять «Глока» вломилась в его лживую пасть, разбила губы, выбила пару зубов.

– Ответ неверный! Я спросил про Хармонт! И про твои наметки, как туда попасть!

Он понял, что шутки закончились. И заговорил по делу…

Теперь наконец-то говорил я… Наконец-то мог выговориться, не попадая под гипноз его ответных слов.

Наверное, я действительно дурак. Считал по умолчанию, что мои аномальные способности после переезда в Россию развились и усилились, и со способностями Натали произошло то же самое, а Эйнштейн так и остался при прежних своих умениях.

Мы-то были молоды, мы еще росли и развивались – и телом, и всем остальным… А он был уже выросший, сложившийся человек и аномал, даже старик по нашим тогдашним меркам. Куда уж ему…

Дурак. Да, лет до двадцати с чем-то мышечная масса у растущего юноши увеличивается сама собой, за счет общего роста. Потом перестает. Если не ходить в тренажерный зал – перестает. А пойти туда можно и в тридцать, и в сорок, и в пятьдесят. Эйнштейн – пошел. Не знаю уж, как и в каком направлении он накачивал свои аномальные «мышцы», но накачался, как бодибилдер, сомнений нет.

Теперь он воздействовал на людей не только своим знаменитым «антискунсовым» ароматом, тот теперь ощущался лишь в минуты его сильного стресса. Возможно, потренировал аудиовоздействие… Возможно, более тонко и незаметно научился использовать для влияния на людей возможности «химика», одновременно усилив их воздействие.

Не важно… Теперь ему не поможет ничто.

– Ты ошибся, – говорил я, – ты постоянно ошибался в шашнях с моими женщинами, Илья. Ты совсем отвык, наверное, от женщин со своими голотуриями… Ты сплел складную историю о том, как тебя изнасиловала Горгона, и я бы поверил… да что там, я уже поверил. А потом вспомнил одну деталь – и усомнился. Ты ведь в оранжерее трахал ее в шлеме, Илья! В своем траханом шлеме ты ее трахал, уж прости за каламбур! А ей далеко до Марианны Купер в развитии своих способностей, для нее шлем – непреодолимая преграда. Так кто там кого насиловал, а? Но это бы я тебе простил, Илья, уже почти простил… С Илоной ты прокололся еще смешнее. Я ведь ни разу не шпион, все познания из фильмов. Так ведь и ты прокололся точно как в кино! Я ведь не сказал, что ее взорвали, сказал: убили. Откуда ты узнал про взрыв? Но даже если бы ты следил за своим поганым языком, не помогло бы, Илья… Тебя сдал мой задушевный приятель Олежка Стрякин – имени он не знал, однако внешность описал узнаваемо. Да и сигнал, которым ты общался с убийцами Илоны и со мной, стоило бы закодировать по-разному. Может быть, и Илону я бы тебе простил. Не знаю. Не уверен… Но ты прокололся в третий раз, с Исходом и Египтом. Когда-то я, размышляя над тем, над библейским Исходом, додумался до простого: египетских казней было не десять, а одиннадцать, и одиннадцатая была для евреев. С чего бы иначе они сорвались с места? Да они стали к тому моменту самыми зажиточными людьми в Египте, продавая египтянам свой не павший скот и воду, не ставшую кровью… Добровольно уйти с такой золотой жилы? Была, точно была одиннадцатая казнь, без нее никак. Бог ее придумал или Моисей, не знаю. Зато теперь знаю, что казнь для аномалов Хармонта придумал ты, и знаю зачем – сам проболтался. Я десять лет ломал голову: отчего вояки тогда как с цепи сорвались? Ты ведь всегда прекрасно умел находить с ними общий язык, за счет своей скунсовой вони, разумеется. И вдруг – сорвались. Вместо того чтобы пострелять в воздух и утихомирить погромщиков, сами вдруг присоединились к погрому! Гнали нас, как зверей на облавной охоте, прямиком к Порталу, не позволяя ни остановиться, ни свернуть… Но не убивали. Почти не убивали… Изредка, некоторых. Чтобы остальные бежали быстрее. И убили мою мать… Кто бы тогда ни нажал на спуск, но убил ее ты. И вот эту женщину, третью, я бы не простил тебе никогда… И не прощу.

Он не оправдывался, вообще ничего не отвечал… Уже не был к тому способен.

Пуля оставила на лбу, над переносицей Ильи Эбенштейна, маленькое отверстие – но задней части головы просто не стало. На стене красовалось огромное пятно из крови, мозгового вещества, осколков кости, словно картина сбрендившего художника-авангардиста.

И вот к этому-то пятну я и обращался… Тоже немного сбрендил, наверное. Первые симптомы обнаружились еще утром – когда начал беседовать с компьютерной заставкой в своем кабинете.

Пора было уходить. Я пошагал к двери. Надеялся, что уйду спокойно, как и пришел: с подслушивающе-подглядывающей аппаратурой разобрался, а единственный мой выстрел, прикончивший Эйнштейна, прозвучал практически бесшумно, спасибо самопальному глушителю…

Хотелось бы, конечно, взорвать к чертям паучье логово новых хозяев Ильи, выжечь всех пауков, а особенно непосредственных исполнителей акции на Тополиной улице. Но я был реалистом – и решил всего лишь, покинув здание, сжечь им всю аппаратуру, до какой дотянусь.

У двери оглянулся, бросил прощальный взгляд на стену и авангардную мозговую кляксу… Все-таки столько лет были знакомы, даже друзьями считались.

Чего-то в этой кляксе не хватало… Последнего, завершающего штриха.

Я быстро подошел и смачно харкнул в самый центр пятна, бывшего когда-то талантливейшим мозгом Ильи Эбенштейна.

Вот… Теперь все идеально.

Я въехал в Надино.

Ни одно окошко в немногих обитаемых домах не светилось. В том числе в бывшем моем, и в доме Андрея с Леной тоже. Интересно, где сейчас кисонька Лена и чем занимается…

План мой был прост до чрезвычайности: найти в своем доме хоть какую-то еду и подкрепиться, с утра ни крошки во рту не было; поискать какое-нибудь сообщение, оставленное отцом (вариант, что в одной из спален обнаружится мирно похрапывающий Максим Кириллович Панов, всерьез не рассматривался); если никаких адресованных мне посланий не найдется, покинуть Надино, добраться до одного из схронов отца, вскрыть его, вооружиться-экипироваться и двинуть в Зону. В одиночку.

Странствовать по питерской Зоне одному – не самое приятное и не самое полезное для здоровья занятие. Не Хармонт здесь, совсем не Хармонт времен его «золотого века». Имелись и у нас поначалу сталкеры-одиночки, да постепенно все закончились, замыкали список братья Пилоты, странствовавшие отнюдь не братским тандемом, и последний из них без вести пропал уже года четыре как…

Однако другие варианты в голову не приходили.

Кого собрать в команду? Сталкеров Вивария? Что-то мне подсказывало – интуиция, наверное, – что они косо будут на меня посматривать после того, как я убил их отца-командира, да еще весьма мучительным способом… Повернешься невзначай спиной – и скажи спасибо, если всадят пулю, а не спору «ведьминого гнезда», «чпокеры» у них имеются.

Мародеры? Ненадежный народ… Я бы рискнул, но не мог себе позволить тусоваться по их «малинам», поджидая вернувшихся с Зоны. Новые хозяева покойного Эйнштейна быстро сообразят, кто изгадил им стенку кляксой из мозгов и крови, – и пустят по следу Питера Пэна шустрых ребят на черных «Пантерах».

Короче говоря, я придумал незамысловатый план из трех пунктов и собирался неукоснительно ему следовать. Известно, куда приводят подобные благие намерения… Прямиком в ад. Меня они привели в Зону (разница, впрочем, невелика), причем привели безоружным и не экипированным…

Так уж оно все сложилось…