Разговорить лжеботаника удалось, но охотно беседовал он лишь на одну тему. Рассказывал про наше с ним знакомство в «Сметанке» – не то, что я и сам помнил, а про его изнанку и предысторию… Вываливал Стрякин все, что знал: кто его нанял, когда, сколько заплатили агентству, а сколько ему… Сыпал именами, адресами, подробностями, о которых я и не спрашивал.

Да вот только подноготную того вечера я и без «друга Олежки» представлял.

Будь я в тот вечер трезв – например, лишь изображал бы для каких-то целей опьянение, – расколол бы подонка на счет раз.

Ну, в самом деле, какой бы нормальный ботаник увивался бы целый вечер вокруг невменяемого и агрессивного Питера Пэна?

Ботаники – существа пугливые. Едва бы я отвлекся (а отвлекался постоянно), ботаник порскнул бы к выходу, только его и видели. А этот сидел, все терпел, поддакивал, даже отжался целых три раза, затем изобразил полный упадок сил… Когда же я покинул заведение, лже-Стрякин тоже потащился за мной, сопроводил до самого офиса…

Он тупо меня контролировал. Следил, чтобы мои пьяные намерения, кем-то тщательно просчитанные, не двинулись случайно в неправильное русло… И в самом деле глупо: придумать и исполнить хитрый план по удалению меня из дома – и не проконтролировать, как он исполняется? Возник бы у меня пьяный порыв: вернуться и учинить объяснение с Горгоной, – не думаю, что Стрякин бы его пресек, пальнув в спину из «макарыча». Он позвонил бы, кому следовало, и тем самым отработал бы свой гонорар.

Словоохотливость фальшивого ботана (сейчас, в гараже, не в «Сметанке») рождала подозрение: он сливает факты, для него самого не особенно важные и никому повредить не способные…

Заказчик, по словам Иськина, обратился в агентство под именем явно вымышленным, что-то вроде Иван Петров или Петр Иванов. Заплатил не переводом, а наличкой – поди отыщи его по давно остывшему следу. Отец, возможно, сумел бы… Но кто б его самого для меня отыскал.

Про инцидент же у школы информацию приходилось вытягивать клещами (вернее, найденными в багажнике плоскогубцами). Получалось плохо: Стрякин все валил на мертвого напарника…

Причем должен ведь был понимать, что отсутствие нужной мне информации автоматически снижает ценность его жизни практически до нуля… И все равно изображал партизана на допросе.

Совсем он не молчал, но выдавал по капле: опять наняли через агентство, но кто, он не знает. Какая-то контора, название ему не сказали, – с их, нанимателей, оперативником Олежка Стрякин и катался, на их же «Пантере». Звали напарника тоже Олег. По фамилии Олег-второй не представился. Нет, ничего не рассказывал, не болтлив был. Наняли только его, Стрякина, единственного из их агентства. Почему так, Стрякин понятия не имеет.

Эта скудненькая информация стоила мне потерянного часа… Олегу Стрякину тоже кое-чего стола. Хотя и прибыток у него имелся: если соберется делать маникюр, может обоснованно рассчитывать на хорошую скидку.

У меня появилась мысль, что пленник заботится о том, чтобы о его болтливости не стало известно нанимателям, – и заботится куда больше, чем о красе ногтей… А еще он тянет время и напряженно чего-то ожидает…

Чего именно?

Телефоны телефонами, но еще в «Пантере» стоял какой-то радиомаячок как раз для таких случаев. Позволяющий отыскать машину, когда и водитель, и пассажир к телефонным разговорам не способны, не важно, по каким причинам…

Маячок я сразу же обнаружил и немедленно сжег.

А Стрякин знал, что я могу это сделать, и сделаю, кто-то его просветил о моих способностях, недаром обе «Пантеры» таились в своих засадах в режиме гробового радиомолчания…

Ну и на что же он, мать его, надеется?!

А вот эта проблема мне, пожалуй, по плечу. Самокритично объявив себя полным лохом в шпионских играх, я слегка перегнул палку. Есть аспект в шпионской деятельности, в котором Питер Пэн даст фору любому обер-шпиону с генеральскими звездами на погонах. Речь о техническом аспекте разведки и шпионажа, разумеется.

Едва оказавшись на привычной и твердой почве, я нашел разгадку достаточно быстро… Даже напрягаться излишне не пришлось. Потому что если не рассматривать как источник решения малонаучную фантастику и совсем ненаучную мистику (любимое выражение старины Эйнштейна), то ответ возможен один-единственный: пассивная локация.

Лишь на систему пассивной локации мог надеяться лжеботаник лже-Олег лже-Стрякин.

Для тех, кто не в теме, поясню на пальцах: радиолокация бывает активная и пассивная.

Активная выглядит так: где-то в укромном месте «Пантеры» стоит маячок, по запросу шлет сигнал на спутник, тот сигнал принимает, пеленгует, а затем… Затем Питер Пэн маячок обнаруживает, сжигает – и активной радиолокации приходит конец.

Пассивная – иное дело: локатор шлет сигнал, «Пантера» его отражает, сама никаких устройств, доступных Питеру Пэну, не имея… В результате Питер грустит, а фальшивый риелтор Стрякин с надеждой ожидает спасения.

Но гладко все на бумаге. А в реальной жизни при помощи пассивной радиолокации хорошо обнаруживать корабли в море. Или самолеты в небе. Автомобиль же… ну-у-у… в пустыне, гладкой как стол, можно. Или на льду громадного озера. Если вывести «Пантеру» на космическую орбиту – радар тоже ее неплохо отобразит.

А в городе – никак. Слишком много других машин, зданий, прочей ерунды, отражающей сигнал… Отметки на экране сольются в одно большое пятно.

Так что же, раз вокруг не космос, не озеро и не пустыня – можно жить спокойно?

Не совсем…

Потому что есть-таки способ сделать автомобиль весьма заметным для радара. Для массового контроля движения он непригоден, а для отдельно взятой «Пантеры» – вполне. Или для нескольких одинаковых черных «Пантер», отличающихся лишь номерами. Оборудовать каждую уголковыми отражателями, упрятать их под обшивкой – и дело в шляпе. Шансов затеряться у такой машины будет не больше, чем у Кинг-Конга шансов затеряться в стае мартышек.

Но опять-таки нужен спутник… И не факт, что железобетонные стены и металлические ворота полностью экранируют идущий с него сигнал. Есть частоты, на которых не экранируют…

Мне такой сигнал не засечь (источник его слишком высоко и далеко), и проверить свое предположение о спутнике-шпионе я мог только одним способом: дождаться визита незваных гостей… Или не дождаться.

Хотя, если район поисков заведомо невелик, можно обойтись без спутника – пеленговать с высокого здания, с какого-нибудь небоскреба…

Увлекшись решением интересной задачки, я даже прикинул примерные параметры сигнала чисто теоретически – небоскребов в Тосно нет и не предвидится…

И тут жизнь в очередной раз доказала: практика – лучший критерий истинности теории. Я вдруг ощутил слабенький сигнал примерно с теми параметрами, что умозрительно представил…

Торопливо выскочил из гаража: точно, нащупывают…

Расстояние, пеленг… вот оно что… Заладил: небоскребы, небоскребы, а про телебашню-то позабыл…

Но все равно низковато. Вот если использовать две дополнительные принимающие антенны на двух катающихся по городу машинах… Тогда меня засекут достаточно быстро, Тосно город небольшой…

Так чего же я жду?! Теоретик, блин…

Через минуту я уже вырулил из гаража. «Друга Олежку» запихал на привычное место, в багажник. Труп «Чебурашки» оставил лежать, где тот лежал, – если его подельники действительно меня уже видят и прикатят сюда, пусть получат небольшое послание от Питера Пэна.

Ильичевка и сама по себе не Рио-де-Жанейро, а сейчас «Пантера» катила по вовсе уж странным и неприятным местам. Даже для меня (!) – по странным и неприятным.

Питерская Зона, например, выглядит куда благопристойнее. С первого взгляда видно: великий город, пусть загаженный, пусть разрушающийся – но великий. Окрестности Ильичевки великими не были никогда. И никогда не станут.

И если Ильичевка – жопа мира (а так оно и есть), то здешние места – уже нечто производное от этой мировой задницы…

Пейзаж напоминал декорации фильма, посвященного постапокалиптическому выживанию, где уцелевшие в ядерном Армагеддоне старательно режут друг друга в борьбе за еду, патроны и горючее.

Свет фар выхватывал из темноты разное… Но всегда неприятное. То раздраконенную трансформаторную будку – не только внутреннее оборудование, но и массивные железные двери сорваны, унесены и сданы в металлолом. То гору старых покрышек от грузовиков, переходящую в плато из разнородного мусора. То обширную лужу из черной мазутообразной субстанции, перекрывшую дорогу, – глубокую лужу, судя по накатанному по обочине объезду.

Грунтовка петляла, поворачивала под немыслимыми углами, порой раздваивалась. Я рулил уверенно, но водитель, не знакомый с дорогой, даже днем здесь заблудится на счет раз.

Сжечь уголковые отражатели я не мог, в них нет ни единой электрической цепи. Отыскать и выломать, наверное, мог, но смысл? Придется так раздраконить «Пантеру», что проще ее бросить и забыть – результат тот же, а трудов меньше.

Мысль бросить «Пантеру» и использовать в качестве транспорта недоавтомобильчик Илоны даже не рассматривал: я и на пассажирское едва втискивался, а рулить смог бы только с заднего сиденья, но оттуда не дотянуться до педалей…

В гениальную голову Питера Пэна пришел другой план, простой и изящный.

И я его исполнял. Какой-то запас времени имелся. Здесь, в постапокалиптических лабиринтах, пеленгуй, не пеленгуй – добраться до источника пеленга та еще задачка… Решать ее лучше днем. И при содействии вертолета.

На задворках цивилизации, выглядевших безлюдными, люди все-таки обитали.

К одному из обиталищ я как раз и подкатил.

Крохотный автосервис, официально не существующий, налоговой инспекции и прочим проверяющим конторам не известный. Промышляли на жизнь и выпивку здесь не столько ремонтом, сколько разборкой машин и торговлей бэушными запчастями.

Удивительно, но Питер Пэн был здесь постоянным и уважаемым клиентом – неоднократно покупал «одноразки». Так в сталкерских кругах именуют машины для поездок в Зону в один конец: въезжаешь внутрь КАДа и катишь вперед, пока электрика не откажет или бензин вдруг не прекратит воспламеняться, а дальше пешочком, навсегда бросив тачку. Если повезет, можно сэкономить немалый пеший путь. Понятно, что в приличных автосалонах покупать машины для такой практики накладно… А здешние развалюхи – самое то.

В окнах низкого бетонного строения горел свет. Вокруг громоздились автомобили разной степени разобранности – от голых остовов до способных, по крайней мере на вид, к самостоятельному передвижению. Меня встретили двое: человек, копавшийся в свете лампы-переноски под капотом древней «Нивы Шевроле», и здоровенный кудлатый кобель, гулявший без цепи и намордника.

Человек бросил на «Пантеру» быстрый взгляд и вернулся к работе. Я с ним не был знаком и знакомиться не собирался.

Кобель, надо отметить, с бо́льшим вниманием отнесся к вышедшему из машины Питеру Пэну: вздыбив шерсть на загривке, медленно приближался – без лая, с низким рычанием.

– Убери шавку, – сказал я. – Базар есть.

Человек слова проигнорировал. Пес выбирал момент для атаки.

– Убери, пристрелю.

– Он своих не трогает… – прозвучало из-под капота.

Выстрел. Визг. Лапы, скребущие землю.

Человек соизволил разогнуться.

– Чё надо?

– Сколько дашь за тачку?

– Какого года? – без энтузиазма спросил человек, не взглянув в сторону машины.

– Хрен ее знает, – честно ответил я.

Человек назвал сумму. Равнодушно, не интересуясь наличием документов, не обращая внимания на издыхающего у ног кобеля. Казалось, прикати я сюда на эксклюзивном «Бентли Голдене», потыренном прямиком из гаража английской королевы, – и меня встретили бы с тем же равнодушием. И назвали бы столь же несуразно низкую цену.

– А если подумать? – спросил я, не спеша убирать пистолет.

Человек послушно задумался, вытирая руки тряпкой, измазанной в солидоле. Пес, не прекращая скулеж, безуспешно пытался уползти на двух передних лапах. За освещенными окнами пьяный женский голос громко звал Валеру. Я обратил внимание, что руки у человека приметные: на правой кисть как кисть, а на левой вдвое меньшего размера и пальцы скрючены, как птичья лапка. Порылся было в памяти: не фигурировала ли такая особая примета среди внешних признаков аномальности? И тут же прервал мыслительный процесс. К чему? Зачем? Фантомные рефлексы…

Результатом раздумий человека стала та же цифра, озвученная тем же тоном.

Тогда я предложил другую схему сделки. После недолгого торга сумма уменьшилась, но взамен я стал владельцем типичнейшей «одноразки» – древнего «сто десятого» ВАЗа, словно собранного из разноцветных плашек конструктора «Лего»: передние крылья, передние двери и капот были разного цвета. Выглядела машина сюрреалистично, и документов на нее не имелось. Но ездила, а это главное. Честное предупреждение, что воду в радиатор надо постоянно доливать, а левое заднее колесо подкачивать два-три раза в день, я пропустил мимо ушей. Долго все равно не кататься…

В качестве бонуса потребовал и получил еще пару аксессуаров.

– У тебя в багажнике кто-то шебуршится… – сообщил разнорукий, осматривая свою покупку. – Ты это… забери… Нахрен мне проблемы.

– Сейчас перегружу.

– А я схожу пока водички попью, – проявил разнорукий предусмотрительность, не подозревая, что проблем с «Пантерой» ему по-любому не избежать.

Я не стал проверять, разместится ли Олег Стрякин в меньшем по объему вазовском багажнике: усадил его, как белого человека, в салон. Пусть поглядит на новую нашу тачку, на окрестные пейзажи и проникнется мыслью, что теперь-то уж помощи точно не дождется. Глядишь, и запоет по-другому…

Долго совместная поездка не продлилась. Я выбрал местечко, даже по здешним меркам глухое, выгрузил пленника. И стал раскочегаривать паяльную лампу, найденную в гараже и прихваченную с собой. Стрякин расширившимися глазами пялился на гудящий язык пламени. Губы и подбородок, покрытые запекшейся кровью, делали его похожим на вампира… На невезучего вампира, изловленного Ван Хельсингом.

– Все, Олеженька, перемножились твои шансы на ноль… Придется петь много и правдиво. Для начала контрольный вопрос, для проверки честности: а не ты ли в ту ночь заблевал заднее сиденье моего «Лэнд Ровера»?

Как уже сказано, почти у каждого человека случается в жизни своя минута славы (моя, к примеру, случилась ранним утром того перенаполненного событиями дня).

А города – они совсем как люди.

Они появляются на свет (а до того их зачинают, заложив первый камень или просто ткнув тростью в землю со словами: «Здесь будет город заложен!»).

Они растут, становятся больше и красивее.

Они достигают пика своей силы и зрелости.

Они стареют. Некоторые – медленно и очень красиво, привлекая падких на старину туристов; другие – быстро и безобразно (что в Детройте совсем недавно можно было сносно жить, сейчас с трудом верится).

В свой срок города умирают, но смерть их несколько иная, чем у людей, – города медленно и заживо превращаются в памятники самим себе.

Иногда они гибнут до срока, и не обязательно от прорвавшейся Зоны (случится рядом какой-нибудь Везувий, бабахнет лавой и пеплом – и на виртуальном кладбище погибших городов становится одной могилкой больше).

Тосно тоже город. Невелик, да, но все как у больших. Растет, мужает, крепнет… И свои минуты славы у него случались. Целых две.

Первая, если начистоту, не имеет отношения к истории дня нынешнего (и к Питеру Пэну, вляпавшемуся в эту историю по самую макушку).

Но хоть пару слов сказать о первой минуте славы все же стоит. В конце концов, это было просто красиво…

Случилось вот что: местный футбольный клуб «Тосно» стал вице-чемпионом России, обойдя и подмосковный «Спартак», и подмосковный «Локомотив», и всеволожский (тогда еще питерский) «Зенит»… Уступили «лесники» лишь подмосковному ЦСКА в «золотом матче», уступили в один мяч (забитый, по единодушному мнению всех тосненцев, из километрового офсайда).

Но и вице-чемпионство для команды из провинциального райцентра – минута славы, да еще какой!

Что здесь творилось… Старики, заставшие полет Гагарина, вспоминают, что праздновали прорыв в космос почти с таким же размахом… Но все же не так шумно и красочно.

Вторая минута славы случилась позже, когда Тосно чуть не стал столицей Ленобласти (в прежние, дозонные времена все органы власти области находились вообще в другом субъекте федерации, в Петербурге).

Та минута длилась аж несколько месяцев, но ключевое тут слово «чуть»: в Заксобрании шли к финалу дебаты, в комитетах и подкомитетах утверждались сметы, в Тосно спешно возводили здания, необходимые новой столице…

А потом грянул Сестрорецкий инцидент – и столицу быстренько, почти без обсуждений, начали с нуля строить в Старой Ладоге, подальше от греха и подобных инцидентов.

В утешение тосненцам остались от минуты славы несколько новеньких зданий, построенных под столичные нужды. В том числе и четырехэтажное здание нового телецентра.

Туда переехала студия хиленького районного ТВ и прочие связанные с телевидением организации, и все равно осталось изрядно свободного места.

А старый ТВ-центр – двухэтажный особнячок, приткнувшийся у самого подножия телевышки, – пустует. Он сдается в аренду, да все никак не сдастся, – не помогает даже громадное, на всю верхнюю половину фасада, белое полотнище с лаконичной рекламой: СДАЕТСЯ – и номером сотового телефона.

(Буква «т» в исполинской рекламе написано как «т», а читается вообще как «м». И марсиане, глядя в телескоп, увидят белый флаг со словом СДАЕМСЯ – и вполне логично решат: Земля капитулирует перед инопланетной мощью. Хоть бы позвонили по указанному номеру, прежде чем начать клепать треножники для третьего нашествия…)

…Когда летние сумерки сгустились достаточно для того, чтобы с некоторой натяжкой считаться ночью, я подошел к подножию вышки и капитулянтскому фасаду. Как ни странно, в пустующем особнячке некоторые окна светились. Возможно, прежние постояльцы не погасили свет, съезжая. Возможно, марсиане начали первую осторожную разведку.

В руках я держал Эйнштейнов планшет, полностью готовый к работе, только кнопку нажать… Трофейный «Глок» лежал в кармане, полностью готовый к стрельбе.

И пистолет, и приборчик подверглись небольшим, аккуратным, но важным для меня доработкам. Ствол «Глока» украсился самопальным приспособлением, позволяющим стрелять относительно бесшумно. Вернее, относительно бесшумным станет только первый выстрел, а каждый следующий будет звучать все громче и громче… Но хоть что-то.

Планшет украсился гарнитурой – незачем транслировать на всю пустынную ночную площадь мой разговор с Эйнштейном, а начну я беседу именно тут, есть на то свои причины. Вторая доработка еще проще – глазок встроенной камеры я залепил кусочком жвачки (возиться с настройками Илья запретил категорически; собью их, дескать, – не дозвонюсь никогда). Зачем жвачка? А вот так… Может, я прямо из ванной звоню, приспичило. И не желаю, чтобы на меня, лежащего в ванне, пялился лысый любитель голотурий. Третья же доработка… ладно, о ней чуть позже, всему свое время.

А сейчас время начинать сеанс связи… Мой палец коснулся клавиши.

«Поехали!» – как сказал один великий человек в свою минуту славы.

– Пэн?! Ты? Где изображение? Что ты так поздно? Я думал… Почему не связался сразу, как только прочитал?

– Илья, ты уж определись с порядком и приоритетом вопросов. Я попробую ответить на все, но боюсь сбиться, какой-нибудь пропустить…

– Питер, я…

– Да погоди ты, не сбивай! Отвечаю на вопросы в порядке поступления. Первое: Пэн. Второе: я. Третье: в Караганде. Четвертое: как только, так сразу. Пятое: смотри пункт четвертый.

– Какая, нахрен, Караганда?!!

– Ну… не знаю какая… Их что, много? Я думал, фигура речи такая, отец научил…

(Одновременно: мой мозг во всей этой словесной ахинее практически не задействован, я отслеживаю сигнал… он теперь «меченый», не затеряется… если бы рядом с Эйнштейном сидел аномал и одновременно технический гений – кто-то вроде меня, – он бы «метку» засек… но лысый придурок заметит только небольшую, не мешающую разговору помеху… вот и сигнал, он, родимый… и не в эфир идет с телевышки, что характерно, а ползет по кабелю в двухэтажное здание под ней… и почему я не удивлен? да потому, что знал ответ заранее… но надо ж было проверить слова Стрякина… молодец, не соврал, пусть земля ему за это будет пухом…)

– Что случилось, Пэн?! Что с тобой? Что за ересь ты порешь? Ты взял конверт или нет?

– Ты опять за старое… Повторюсь: научись задавать вопросы, а? По одному, спокойно, без нервов… Так что, мне отвечать? Могу в обратном порядке…

– Я т-тебя убью когда-нибудь!!

– Верю.

– Э-э… Питер… что за тон… я ведь так, фигура речи…

– Не верю.

(Одновременно: подхожу к двери, над ней светится вампирский красный глаз… видеокамера… но я встаю так, что меня не видно… не из дешевых, многодиапазонная, с инфроподсветкой всего сектора обзора… денег на безопасность здесь не жалеют… а это что еще?.. а-а-а… тут у нас датчик объемный… чтобы никто в мертвой зоне камеры не проскользнул – по стеночке, по стеночке и к двери… да вы, ребята, все предусмотрели… кроме того, что в гости к вам придет сам Питер Пэн… а он взял и пришел… не повезло вам… датчику с камерой тоже…)

– Петя, успокойся… Понимаю, тяжелый день… Может, завтра поговорим?

– А смысл? Что изменится?

– Да что случилось-то?! Ты можешь мне толком сказать?

(Одновременно: электронные шпионы обезврежены, можно отпирать входную дверь, но я не спешу… караулка, или как она тут называется, слишком близко… буквально за дверью, две ступеньки вверх – и вот она… понимаю: когда лязгнет освобожденный от давления соленоида засов, в караулке его услышат по-любому… и ничего не сделать, никак не придержать проклятую железяку… эх, Андрей, Андрей, чертов ты рогоносец… как мне тебя не хватает… а в караулке смотрят порнушку… и зачем возился с камерой? Все равно на экран, где картинка с нее, не глянут… кстати о птичках… совокупляются в порнушке шумно, не просто охи-вздохи, а стоны-выкрики… а что, если прибавить звук в динамиках… потихоньку, незаметно, аккуратно прибавить, чтоб заглушить засов… не понял… что за… мать твою, да они там в натуре сношаются!.. а я-то, дурак… засов лязгает на все ближайшие окрестности, никем не услышанный… захожу.)

– Да ничего особенного не случилось… день как день… бывали дни и хуже… не выспался, зато потрахался… завербовать пытались… еще арестовать пытались, но я не дался… ах да, чуть не забыл… любимую женщину у меня сегодня убили…

– Каку… Ты что несешь?! Опять нажрался?!

– Какую? Ты ее знал… Работала у тебя секретаршей… Не вспоминаешь?

– Илона?!! Ты… КАК?!

(Одновременно: нужная мне дверь наверху… слева по коридору… без таблички… металлическая… запертая… из-за двери звучит мужской голос… кричит… ты кричи, кричи… сейчас еще подброшу повод для крика… электрощит… подкорректируем план, пожалуй… свет в коридоре уберем… первый этаж обесточим… кроме караулки, зачем ломать им кайф… камеры внутреннего наблюдения множим на ноль… ну вот, теперь можно… кодовый замок уже не работает… лишился электропитания… тяну на себя металлическую дверь… один человек… не обернулся на звук за спиной… орет, меня – реального – не слышит… вижу на фоне нескольких тускло мерцающих экранов его затылок и плечи… может, сразу?)

– Ладно, Пэн… Мне надо это переварить… Встретимся завтра, слушай, куда тебе подойти…

– Я уже подошел, Илья… Нет, ты садись… Не вставай… Я ведь тебя убивать пришел, Илья.

– Ты… за…

– За что, ты знаешь… Нехорошая тенденция наметилась, Илья. У тебя наметилась. С моими женщинами. Ту, которую я любил, ты трахнул. А ту, которая любила меня, ты убил.

– Пе…

– Заткнись!! Я не закончил… Так вот, мразь… Я не хочу увидеть, кем будет третья женщина. И что ты с ней учинишь. Я знаю, что она будет. И что учинишь… Тенденция. И я тебя, пожалуй, сейчас застрелю.

(Сильно позже: идиот! идиот!! идиот!!! Ты правильно понял тенденцию, но ты попутал времена! Третья – уже БЫЛА! Уже учудил! Стреляй, не давай ему открыть пасть, идиот!!! Идиот…)

– Нет, нет, к кнопке не тянись, не сработает… Ты, пожалуй, ногой в пол упрись – и кати кресло вместе с собой туда вон, к стеночке… К стенке обычно ставят, а я тебя к ней посажу… Не против? И не делай резких движений, Илья, договорились? Тогда я тебя не больно убью, в голову.

– Пит… ты…

– Заткнись. Говорить будешь, когда спрошу… А не будешь – прострелю коленную чашечку… По слухам, это больно. Ну что, поехали? Ножкой в пол – и к стеночке, к стеночке… Я сказал – к стенке, сука!!! Вот так, молодец, хорошо… И помни про чашечку, Илья… Я тебя умоляю: помни про чашечку!